Некоторое время - года полтора, а то и больше, Кристиан ходил с матерью к мессе и поначалу даже честно пытался проникаться таинством богослужения и единения с Богом. Но почему-то не получалось. И с каждым днем слушать проповеди и петь гимны становилось Кристиану все более тоскливо. Порой аж до скрежета зубовного. И жаль было впустую потерянного времени. Постепенно во время богослужений Кристиан начал думать о чем-то своем: вспоминал роли в театральной студии, повторял про себя текст и раздумывал над образами персонажей, которых ему предстояло сыграть. Или же он просто гнусно фантазировал о том, как было бы здорово, к примеру, если бы эту унылую церковную идиллию вдруг что-то разрушило. Ворвался бы лихой злобный дух, сорвал бы покрывало с алтаря и дал бы пинка под зад занудному падре. Задул бы свечи. Расшвырял бы молитвенники, и вырвал бы из рук верещащих с перепугу старушек ксерокопии гимнов. Ну, или же еще как-нибудь нахулиганил бы… Но ничего-ничегошеньки не происходило! В стенах храма Божьего совершенно не было мистической атмосферы, ничто не задевало ни чувств, ни мыслей, не заставляло сердце сладко сжиматься в предвкушении волшебства, - чего-то такого, о чем так пламенно рассказывала Кристиану мать долгими вечерами в полутемной гостиной. Бог знает о тебе все, Он видит тебя насквозь, все твои мысли и желания открыты Ему. Предаваясь неблагочестивым фантазиям в стенах Его обители, Кристиан в тайне надеялся, что Всевышний, как-нибудь отреагирует на это. Однажды захлопнет перед его носом дверь. Или хотя бы сурово посмотрит с распятия. Но, похоже, Ему было глубоко плевать на мелкое пассивное бунтарство какого-то мальчика.
Высиживать мессы становилось все более невыносимо, в конце концов, Кристиан взбунтовался по-настоящему и отказался посещать с матерью церковь. Та отреагировала как-то на удивление бурно, видимо, уже была уверена, что ребенок стоит на правильном пути и тут вдруг - такой удар. Мать заявила, что его уход от церкви суть происки дьявола, который борется за его душу, она уговаривала сына не позволять нечистому праздновать победу и сражаться-сражаться-сражаться за себя до конца. Она даже пару раз всплакнула. Но ничто не возымело действия. Чем сильнее она настаивала, тем больше Кристиан упирался. Он не особенно переживал по поводу дьявольского захвата своей души. Сатана не требовал от него исполнять какие-нибудь дурацкие заповеди, не заставлял скучать, не занудствовал на тему того, что компьютерные игры зло, и лицедейство в театральной студии его не оскорбляло. И вообще, похоже, он вполне готов был просто позволить Кристиану делать то, что ему хочется.
Мать не желала терпеть поражение, сначала она смотрела на Кристиана как на заблудшую овцу, но, видя его упорство во грехе, вскоре стала воспринимать его самого то ли как одержимого демонами, то ли как само воплощение всемирного Зла. Она весь дом увешала распятиями, ночью она прокрадывалась в комнату сына и опрыскивала его святой водой, она завела обычай изводить его молитвами перед сном и перед едой и не позволяла ему вкусить трапезы до тех пор, пока он не возблагодарит Бога за то, что тот даровал ему пищу. Все это ужасно бесило Кристиана, и часто бывало, что он бросал вилку на стол и уходил в свою комнату голодным. Или отправлялся обедать к друзьям, в домах которых не было распятий и дурацких правил. На ночь он запирал дверь в свою комнату на замок, чтобы не слышать сквозь сон бормотания матери, стоящей у изголовья его кровати и молящей Бога защитить его, сохранить и спасти.
С годами материно безумие прогрессировало, она становилась все более нетерпимой, и крайне болезненно реагировала на непутевый образ жизни сына. А тот нарочно провоцировал ее и мучил. Водил дружбу с какими-то готами, слушал Мэнсона и Рамштайн, целовался с девчонками прямо на пороге дома и оставлял упаковки презервативов на видных местах. Собственно говоря, впервые Кристиан переспал с мужчиной не потому, что его так уж сильно к этому тянуло, а потому, что это было ужасным грехом в глазах его матери. Впрочем, об этом мать так и не узнала…
Как только Кристиан закончил школу и получил возможность самостоятельно определять свою дальнейшую судьбу, он тут же уехал к отцу в Париж и поступил учиться в театральную студию. С его внешностью у него был вполне неплохой шанс стать актером даже при наличии минимального таланта, но, как говорили, способности у него имелись и вполне неплохие.
Отец, как ни странно, принял его у себя довольно охотно, но выставил два условия. Одним из которых было то, чтобы сын обязался не водить домой баб и веселые компании. И вторым - Кристиан должен был беспрекословно слушаться его жену.
Николь появилась в жизни отца спустя два или три года после его переезда в Париж. Когда именно это произошло, никто не знал, - отец не потрудился поставить своих покинутых родственников в известность об изменении своего социального статуса. И знакомство Кристиана с мачехой состоялось только теперь.
Николь была совершенно не похожа на его мать, и это сразу расположило к ней Кристиана. Она была обаятельной, живой, легкой, любила повеселиться и не имела склонности трахать окружающим мозги. К тому же, хорошенькая адвокатесса из отцовской конторы была старше Кристиана всего-то лет на десять и воспринимала его, как младшего брата, которого у нее никогда не было, проявляя заботу, но при этом не пытаясь лезть в его жизнь и контролировать каждый шаг. Это она установила правило, чтобы Кристиан непременно сообщал, где он находится и когда явится домой. Ее просьба была обоснована и логична, и продиктована была беспокойством о его безопасности. "Париж не похож на тот город, где ты рос, - говорила Николь, - Здесь порой случаются ужасные вещи, и люди часто пропадают бесследно. Ты должен быть осторожен, очень осторожен…"
Кристиану не хотелось быть осторожным, Париж действительно не был похож на захолустье, где он вырос - это был феерический город, утонченно красивый и нежный, восхитительно порочный, дразнящий опасными приключениями и щедрый на острые ощущения. А еще в Париже жило волшебство, оно накрывало этот город словно вуалью, таинственной дымкой наркотического дурмана, обостряющего чувства. Здесь можно было чувствовать себя частью всего, что обычно никак не сочетается, - быть своим и в грохоте дискотеки и в роскоши Гранд Опера, за столиком открытой кофейни и в стенах строгого готического собора. Здесь можно было совершенно потеряться в дикой смеси из истории и современности, благородного аскетизма и веселого китча. Здесь можно было одинаково упиваться и совершенно разнузданным развратом и славящими Господа гимнами, грозно отражающимися в церковных сводах. И конечно, здесь было опасно… Восхитительно опасно!
Кристиану нравилось наблюдать за людьми, изучать и анализировать их мимику и жесты, их реакцию на чьи-то слова или поступки, чтобы потом, возможно, использовать что-то из подсмотренного на сцене. Именно поэтому он и заметил однажды в ночном клубе неподалеку от Сорбонны, где любили проводить время студенты, тех странных парней, которые, казалось, пришли туда не совсем с теми же намерениями, что все остальные. На первый взгляд они вели себя обыкновенно, заказывали выпивку, танцевали, лениво поглядывали на какое-нибудь очередное веселое шоу, разворачивающее на сцене. Но никто из них на самом деле спиртного не употреблял, так разве что касался губами краешка бокала, все они внимательно следили за посетителями дискотеки и в какой-то момент заводили знакомство с кем-нибудь молоденьким и симпатичным. Ничего особенного в самом этом факте, конечно же, не было, удивительным было то, какими странными становились лица у тех, кого клеили эти ребята, - они делались какими-то потерянными и пустыми, отсутствующими. И они непременно уходили из клуба вместе с ними. Словно завороженные. Никто не отказывался. Никто даже не ломался ради приличия. Смотреть на это было довольно жутковато.
Загадочные парни являлись в клуб не каждый вечер и даже не каждую неделю. Но, однажды обратив на них внимание, Кристиан уже ждал их, и отмечал их присутствие, даже если проходил месяц или два. Помимо того, что они вели себя подозрительно, они еще и двигались как-то немного не так. Чересчур плавно, что ли… И в лицах их тоже порой проскальзывало что-то жутковатое. Как будто не совсем человеческое. Кристиан даже думал о том, не заявить ли на них в полицию, но не мог придумать, что именно он скажет. В наш клуб ходят инопланетяне и похищают людей для опытов? Тем более, что предполагаемые жертвы на самом деле никуда не пропадали, - не пропадали надолго, - спустя несколько дней они возвращались в клуб, как ни в чем ни бывало и выглядели такими же, как всегда.
Однажды Кристиан поинтересовался у приятеля, пару недель назад сомнамбулически ушедшего с таинственным незнакомцем, куда же он ходил? И что с ним было? Но приятель вообще не мог понять, чего он от него хочет. Он не помнил ни таинственных незнакомцев, ни странных приключений. И вообще почти две недели он провалялся дома с каким-то злобным гриппом, что было вполне уныло и прозаично.
Кристиан изнывал от любопытства, он решил, что в следующий раз, если выдастся возможность, непременно проследит за загадочными парнями. Но случилось непредвиденное: один из них вдруг обратил внимание на него самого. Кристиан сам не понял, как отважился на такое безумие, он действовал чисто спонтанно и бездумно, когда замер у барной стойки, вместо того, чтобы вскочить и убежать с воплями. Когда постарался не смотреть прямо в глаза незнакомцу, и вперил взор куда-то ему в переносицу. Когда придал лицу выражение, подходящее для счастливого идиота, притворившись завороженным. Когда пошел за незнакомцем следом, в тот же миг, когда тот позвал его.
Чего он ждал? Что ему придется подняться на борт летающей тарелки и лечь на хирургический стол, чтобы обзавестись чипом в мозгах или сдать для исследований какую-нибудь часть своих физиологических жидкостей… Но, как известно, все получилось несколько иначе.
3.
В ту удивительную ночь жизнь Кристиана резко разделилась на две части. И все что было "до" как-то вдруг оказалось в далеком прошлом, в скучной, серой обыденности, которая была, как выяснилось теперь, всего лишь внешней оболочкой мира, фальшивыми декорациями, закрывающими мир настоящий. Парень чувствовал себя так, будто спал - и вот теперь проснулся. А может быть, наоборот, он спит теперь, и никак не может вырваться из объятий Морфея, напрочь замочившего ему голову материализовавшимися чудесами. Но если и так, просыпаться совсем не хотелось.
Все что стало "после", вообще не поддавалось ни описанию, ни осмыслению. Кристиан провалялся в постели дня три, утопая в сладком мороке волнующих снов, как какая-нибудь пятнадцатилетняя девчонка, впервые влюбившаяся и даже не в парня из старшего класса, а в какого-нибудь мифического демона с картинки из книги. Впрочем, демон ведь оказался совсем не мифическим. Так что сравнение получается не совсем уместным.
Удивлявшейся его загадочной болезни мачехе Кристиан сказал, что подхватил грипп. Да-да, такой вот грипп, с пониженной температурой и слабостью. И, между прочим, многих за последнее время подкосила эта зараза. Не сказать, чтобы эпидемия, но…
Спустя несколько дней Кристиан все же выбрался на солнечный свет, - бесконечно сидеть дома тоже было невыносимо, - и отправился на занятия в студию.
Но не дошел.
В метро он вдруг сделал совсем не ту пересадку, какую следовало бы, и приехал на "Музей д`Орсе".
День был вполне погожий, по центральным улицам бродили сотни туристов, и Кристиан надеялся, что не особенно выделяется в толпе. Он не спеша шел по набережной, скользя рассеянным взглядом по фасадам домов и чувствуя себя так, будто ему в спину нацелено дуло винтовки и снайпер уже готовится нажать на курок. Разум подсказывал, что вряд ли кто-то будет следить за ним и опознает в толпе, но все равно Кристиан не мог отделаться от мысли, что нарушает какой-то неписанный закон, и если его узнают, то теперь уже не просто лишат воспоминаний, а убьют. И вдруг пробудившийся инстинкт самосохранения метался в панике и громко вопил, призывая его скорее валить отсюда, и впредь обходить это место по широкой дуге.
Кристиан прошел вдоль улицы от станции метро до моста Согласия, но нужного дома почему-то так и не нашел. Должно быть, пропустил его от волнения. Парень попытался вспомнить, как же выглядел парадный вход, но почему-то в памяти не всплывало ни одной характерной детали, только крыльцо и дверь, утопающие в темноте.
Теперь ему стало страшно совсем по другому поводу.
Что, если в его память все-таки вмешались и этого дома он так и не найдет?!
Кристиан решил изменить методику и попытался припомнить, какую именно картинку он видел из окна. Здесь память подбрасывала больше зацепок. Кристиан помнил набережную и реку и утопающий в тенях парк Тюильри прямо за рекой. И где-то довольно далеко справа светилось разноцветными огоньками колесо обозрения. Из всего этого можно было заключить, что искомый объект должен был располагаться именно на набережной Анатоль Франс.
Кристиан перешел на другую сторону улицы и еще раз прошел сначала до станции "Музей д`Орсе" а потом зачем-то дальше до набережной Вольтера, теперь более внимательно разглядывая дома. И снова он не нашел ничего похожего!
Кристиан попеременно расстраивался, злился и паниковал и всячески гнал от себя робкий голос здравого смысла, уверявшего его, что все к лучшему, и ему стоит прекратить бродить здесь взад и вперед и надлежит ехать на занятия, оставив попытки лезть в неприятности. В конце концов: ну найдет он этот дом. Дальше что? Может и ничего… Но как заставить себя добровольно остаться за фальшивыми декорациями, когда успел увидеть настоящий мир? Это же спятить можно…
В конце концов, Кристиан устал от беготни, он уселся на парапет и некоторое время смотрел на пришвартованные у причала кораблики. Потом обернулся, и вдруг… Он увидел тот самый дом прямо перед собой. Вот же он!.. Шестиэтажный особняк за высокой оградой из черных пик. Как он мог забыть об этой ограде?.. Все окна наглухо закрыты жалюзи, кажется, что это не дом, а какая-то крепость. Что ж, - это еще одно доказательство. Как странно, почему же с улицы он не заметил этот дом? Вернее заметил, - его невозможно было бы не заметить даже с пьяных глаз или в бреду! Но он не обратил на него внимания! Он его не узнал!
Стараясь не отводить взгляд от особняка, будто опасаясь, что стоит ему сделать это, и тот снова куда-нибудь пропадет, Кристиан перешел улицу, едва не попав под колеса автомобиля.
Оказавшись рядом с домом, он почувствовал себя странно, будто, в самом деле, был пьян, - мысли вдруг разбежались и появилось острое желание срочно куда-то идти, и главное, скорее уйти от этого дома. Взгляд заскользил в сторону, не желая задерживаться на том, что находится за оградой. Что за черт? Кристиан тряхнул головой и снова устремил взгляд на дом. Это он, точно он! Парень помнил эти ворота, которые той ночью медленно открылись, пропуская во двор машину, помнил подъезд под сводом арки… Отойдя чуть в сторону, и встав на цыпочки, Кристиан даже разглядел за деревьями номер дома. Ну, надо же! А то он уже было подумал, что это какой-то призрачный особняк, не нанесенный на карты, и найти его можно только очень хорошо постаравшись, все равно как платформу "девять и три четверти" из фильмов о Гарри Поттере.
Подумав о магии, Кристиан вдруг испугался. От радости он, видно, лишился разума, иначе чего он стоит тут у всех на виду и пялится на этот дом?! Здесь наверняка куча камер слежения, которые давно его засекли и запечатлели в самых разных ракурсах! Кристиан отступил на шаг, огляделся вокруг, словно что-то потерял, а потом, стараясь не спешить, двинулся по улице в сторону метро. Ему снова казалось, что за ним следят. Безумно хотелось обернуться. Или сломя голову помчаться к метро, расталкивая туристов. Вот интересно, если он оторвется от предполагаемого хвоста, сумеют ли его преследователи найти, где он живет?… Бля! Он же сам называл адрес парню, который провожал его до такси! Ну, не придурок ли? Надо было солгать… Впрочем, чего уж теперь? В тот момент Кристиан думал только о том, как бы не рухнуть где-нибудь или не сблевануть, да и не было у него причин выдумывать что-то.
В студию он так и не поехал, вместо этого вернулся домой, влез в Интернет и ввел в поисковую систему номер найденного дома. Кристиану было очень интересно узнать, кому он принадлежит, хотя он подозревал, что и это будет непросто. Сейчас снова начнется какая-нибудь путаница и, в конце концов, окажется, что такого дома в адресной базе данных просто не существует.
Но он опять ошибся.
И дом и его хозяин оказались в открытом доступе, если конечно, информация о владельце не была ложной. Особняк принадлежал некому Филиппу Данвилю, личности как выяснилось, довольно известной в кругу парижского бомонда. Сделав теперь уже поиск по имени, Кристиан даже нашел несколько его фотографий, сделанных журналистами на каких-то богемных тусовках.
Это был он. Его вампир. Собственной персоной.
Только он выглядел немного иначе. Совсем как человек. Смотрел в камеру со слегка ироничной улыбкой, салютуя фотографу бокалом шампанского.
А Кристиану казалось, что он смотрит прямо на него. И он тоже смотрел своему вампиру в глаза, затаив дыхание и почти веря в то, что тот действительно видит его через экран, и сможет сейчас, так же, как той ночью, заглянуть ему в самую душу и коснуться чего-то такого очень сокровенного, о чем так просто никому не расскажешь даже себе самому. И вытащит это на поверхность, заставляя наслаждаться тем, чего ты боялся и что хотел бы в себе убить. Заставит тебя поверить, что ты можешь быть свободен от любых запретов… С ним можно было чувствовать себя так, - абсолютно свободным.
- Филипп, - проговорил Кристиан, словно пробуя это имя на вкус и подумал, что оно очень подходит его вампиру. Вот интересно, он получил его при рождении или выдумал позже? И сколько вообще ему может быть лет? Увы, вряд ли гугл даст ответ и на эти вопросы…
Кристиан коснулся экрана монитора, проведя кончиками пальцев по щеке своего вампира и вдоль линии его губ. Ему даже показалось, что улыбка мужчины на фотографии стала чуть более насмешливой.
И снова солнечное сплетение сжалось в сладком предвкушении.
Вот же черт… Что такого в тебе, Филипп Данвиль или кто ты там на самом деле… Почему меня так безумно тянет к тебе, что я готов идти к твоему дому прямо сейчас, среди ночи, не думая о том, убьешь ли меня ты сам или это сделают твои слуги? Ты действуешь так на всех? Или только на меня? Все дело в том, что ты вампир? Но вот сейчас ты так похож на человека, а мне все равно. И знаешь, я думаю, что даже предпочел бы, чтобы ты был человеком. Потому что, может быть, тогда ты не был бы такой высокомерной сволочью. И даже если бы ты и не удосужился узнать мое имя, то, по крайней мере, не называл бы меня едой… После всего, что было. Знаешь, вообще это странно. Даже не будучи человеком сейчас, ты ведь был им когда-то. Неужели и тебя кто-то называл едой?
Остаток дня и вечер Кристиан просидел за компьютером, вытягивая из сети по крупице всю информацию, которая имела хоть какое-то отношение к Филиппу Данвилю. И накопал ее довольно много. Хотя, конечно, вся она была какой-то поверхностной, и ничего действительно важного не проясняла.