Большинство моделей, особенно женщины, были готовы в качестве первого шага обнажить перед ним свою душу, а затем предложить и свои нагие тела. Однако Кресси, видно, твердо решила вообще не раскрываться перед ним. Она старалась не терять бдительности, но Джованни уже знал ее достаточно хорошо, чтобы преодолеть воздвигнутый ею барьер самозащиты. Он взял угольный карандаш и повернулся к рисовальной доске.
- Сначала я делю полотно на равные сегменты, вот так. - Он набросал координатную сетку. - Хочу, чтобы вы находились в центре картины, так чтобы ваше лицо разделяла эта линия, которая пройдет посередине тела, выстраивая в один ряд ваш профиль, руки. Таким образом, портрет будет разделен на трети. Вот так, видите, на вертикали уже возникают пропорции?
Джованни отвернулся от очертаний, набросанных углем, и обнаружил, что Кресси растерянно следит за ним.
- Тело симметрично, так что изображать его одно удовольствие. Сложите руки вот так. Теперь видите вот эту линию?
Джованни провел пальцем с макушки ее головы вниз к носу и рту. Палец двинулся дальше, не обращая внимания на нежность ее губ, дошел до подбородка, шеи и того места, где ее прикрывало платье. Джованни пришло в голову, что ткань платья, ставшая барьером на пути его пальца, своевременно позволила закончить эту демонстрацию. Палец прошелся по долине между ее грудей, мягкой выпуклости живота и, наконец, остановился на ее руках.
- Эта линия… - Джованни откашлялся, сохраняя прежнее расстояние, - эта линия… - он еще раз повернулся к листу бумаги на мольберте и взял карандаш, - является осью портрета. А ваши локти станут самым широким местом, образуя треугольник.
К его облегчению, Кресси нахмурилась, уставилась на рисовальную доску, похоже совсем не обращая внимания на то, как его близость действует на нее. Происходило это потому, что он обычно старался избегать телесного контакта с кем бы то ни было. Это лишь инстинктивная реакция, больше ничего такого не произойдет, ибо он не прикоснется к ней. Не чаще, чем потребуют обстоятельства.
- Вы всегда столь скрупулезны, когда приступаете к написанию портрета? - спросила она. - Вы эту сетку перенесете на полотно?
- Да. Я также набросаю основные контуры так, как показал вам.
Джованни отвел Кресси к креслу, отвечая на ее вопросы, и с облегчением обнаружил, что, сосредоточась на технические подробности своего ремесла, выбор разных красящих веществ, точный рецепт масляных красок, связующих их веществ, он отвлекался от мыслей о стоявшей рядом женщине, о себе, как о мужчине. Таким отношениям в студии нет места.
В состоянии покоя лицо Кресси было совсем невзрачным и преображалось, когда она оживлялась. Джованни подначивал ее, вызывая на откровенность, подробно расспрашивая о разных аспектах ее теории. Тем временем углем быстро набрасывал что-то на полотне, пытаясь схватить черты. Когда это удалось, он снял бумагу с мольберта и заставил Кресси сесть в другой позе. Джованни проделал это быстро, чтобы Кресси не вспомнила о цели сеанса и не замкнулась в себе вновь.
- Расскажите мне еще о той книге, по которой вы учите братьев, - попросил он, набрасывая координатную сетку.
- Эта книга - введение в геометрию для детей. Надеюсь, мне удастся убедить издателя опубликовать ее после того, как она пройдет удачное испытание на практике. Пока издатель не хочет делать это за свой счет, а у меня нет средств на финансирование издания учебника. К сожалению, до сих пор нельзя сказать, что братьев эта книга сильно заинтересовала.
- Мне кажется, они воспитаны так, что способны интересоваться лишь собственными персонами.
- Как ужасно, но, к сожалению, чистая правда, - согласилась Кресси, широко улыбнувшись. - Если не считать отца, братьев воспитали так, чтобы они ценили лишь собственное мнение.
- А вы говорили, что отец любит только их?
- Кровные узы и красота, - ответила Кресси, криво усмехнувшись. - Это ваши слова, синьор, они соответствуют действительности. А ваш отец еще жив? Должно быть, он очень гордится вами и тем, чего вы достигли.
- Гордится! Мой отец считает… - Джованни глубоко вздохнул и разжал кулаки, удивившись неистовости собственной реакции. Он перестал думать о своем отце. Не преднамеренно. У него не было родителя, достойного подобного звания. - По горькому опыту я знаю, можно расположить к себе отца, если делать то, чего он хочет. Но тогда он посчитает, что так и должно быть и что он прав. Кресси, такого человека не заставишь гордиться своим ребенком. А если попытаешься добиться этого, станешь совсем несчастным.
- Я не считаю себя несчастной. У меня нет иного выбора, чем пытаться. Я не такая, как вы, не вольна поступать по своему желанию. У меня нет своих средств, а единственный талант вряд ли принесет мне пользу.
Она снова скрестила руки на груди, крепко обхватила себя, ее глаза блестели, выражение лица стало мрачным. Если бы только отец знал, как она несчастна, но в этом-то и все дело, не так ли? Лорду Армстронгу, как и графу Фанчини, его отцу, наплевать на то, что они сделали своих детей несчастными во имя семейной родословной. Джованни разозлился, видя Кресси такой, зная, что ей придется страдать до тех пор, пока она будет делать то, что считает своим долгом.
- Почему вы угождаете им, отцу, его жене, его сыновьям! Почему позволяете им обращаться с собой пренебрежительно?
- Как вы смеете? Какое имеете право?
Кресси вскочила с кресла и хотела проскользнуть мимо него, но Джованни поймал ее за руки. Ее непослушные локоны рассыпались по плечам.
- Кресси, я не хотел обидеть вас, - сказал он уже ласковее. - Совсем наоборот. В действительности я стараюсь помочь вам. Вы несчастны и станете еще несчастнее, если не прекратите угождать своему отцу. Поверьте мне.
- С какой стати?
Кресси права, зачем слушать его, раз он не способен объяснить? Джованни покачал головой:
- Я сказал слишком много. Я лишь хотел узнать человека, которого собираюсь написать. Что вы за человек, что вы за женщина… - он коснулся ее лба, - и что у вас вот здесь… - Он положил ладонь на то место, где у нее билось сердце. - Вот что я хотел узнать.
Кресси резко вздохнула:
- Вас может разочаровать то, что вы обнаружите.
- Сомневаюсь.
Ее глаза были широко раскрыты. Их цвет поражал. Серебристо-белый, ярко-голубой, берлинская лазурь, ни одна из его красок не уловит точный оттенок. Под его рукой билось сердце Кресси. Как эго ему могло прийти в голову, что ее лицо некрасиво? О чем она сейчас думала, глядя на него?
- Dio! - Он убрал руку с ее груди и отступил назад. - Mi dispiace. Простите меня. Мне не следовало… однако внутри вас борются столько разных чувств. Они добиваются, чтобы их услышали. Я никогда не разочаруюсь в том, что обнаружу в вас.
Кресси покраснела, она, похоже, вообще не привыкла к комплиментам, особенно к столь неожиданному, какой только что услышала.
- Спасибо, - сказала она смущенно. - Думаю, на сегодня достаточно. Я должна проверить, как дела у Беллы.
Она вышла из комнаты так быстро, что он не успел ответить. Джованни опустился в кресло, которое она освободила, развязал шейный платок и закрыл глаза. Он совершил ошибку, упомянув в разговоре своего отца, но было трудно не заметить сходство ситуаций, в которых оба оказались. Прошло четырнадцать лет с тех пор, как Джованни встретился с графом Фанчини. Он все еще до боли отчетливо помнил разговор во дворце во Флоренции. Они спорили, их голоса эхом отдавались в мраморном помещении. Его шаги гулко стучали, пока он уходил. Ледяной гнев графа перешел в ненависть, он стал угрожать, поняв, что сын не склонится перед его волей.
Ты вернешься, поджав хвост. Никто не купит твои наброски, сколь бы привлекательно они ни смотрелась. Помни мои слова, ты вернешься. И я буду ждать.
Джованни протер глаза. Неужели граф все еще ждал его? Дошли ли до него вести о славе сына? Он выругался и встал. Ему все равно. С какой стати ему беспокоиться!
Кресси застыла в дверях в дальнем конце галереи. Она наблюдала за работой Джованни, тот держал в руке бутылку и тщательно определял количество масляной краски, прежде чем смешать ее с красителями на палитре. Деревянный ящик, похожий на дорожный медицинский сундук, в котором он хранил разные связующие вещества и масляные краски, стоял открытым на столе рядом с ним. Работая, он по обыкновению снял фрак, закатал рукава безупречно чистой рубашки. Сегодня на нем был серый жилет с атласной спиной и плечами, выгодно подчеркивавший очертания худощавого тела. И на этот раз Кресси поразило его совершенное телосложение, и на этот раз она убеждала себя в том, что ее реакция носит чисто эстетический характер.
Ее взор задержался на изящном изгибе его ягодиц, заметном на фоне черных брюк. Для столь гибкого человека он был удивительно стройным. Телосложение напоминало статуи греческих атлетов. Наверное, он похож на метателя копья. Ей хотелось бы увидеть его, позирующего с копьем, когда все мышцы напряжены и тело полно грации, изобразить его в такой позе просто ради того, чтобы наглядно показать симметрию. Его тело лучше всего смотрелось бы в обнаженном виде, нежели в одежде. Чего нельзя сказать про нее.
Кресси прикоснулась к своим горевшим щекам. Джайлс, единственный мужчина, которого она видела обнаженным, выглядел немного смешным и опасным. Он держался странно и почему-то гордился своим торчавшим членом. Он серьезно обиделся, когда ей не удалось скрыть своих… впечатлений. Кресси тогда охватила тревога на грани истерики. Ей стало трудно примириться с чудовищным грехом, который она вот-вот совершит, решившись на акт соития. Они оба чувствовали себя неловко. Джайлс оказался отнюдь не столь опытным, как утверждал. Ему не понравились вопросы Кресси. Он с раздражением воспринял робкую просьбу Кресси объяснить, как ей поступить, упрекнул в том, что она занимается психоанализом, ведет себя неженственно. Кресси стало обидно. Обида не прошла до сих пор.
Короче говоря, все, что случилось потом, стало для обоих достойным сожаления испытанием. Оглядываясь назад, она подумала, что Джайлс был бы намного счастливее, если бы она лежала неподвижно, не говоря ни слова, пока он лишал ее девственности. В конце акта она так и поступила. Ему это не принесло никакого удовольствия. Если бы гордость позволила, он тут же решил бы, что одного раза вполне достаточно. В конце концов она тоже пришла к такому выводу.
Хотя Кресси не сомневалась, что сама почти во всем виновата, ведь у нее не было никаких оснований считать себя одной из тех женщин, которых домогаются мужчины, она даже мысли не допускала, что Джованни на месте Джайлса мог бы оказаться столь беспомощным. Конечно же его изящные пальцы не могут быть неловкими, равно как уста, полные губы, веки. Совсем недавно, во время первого сеанса она не сомневалась, что он собирается поцеловать ее. Во время второго сеанса она была почти уверена в этом, но снова ничего не случилось, а с тех пор он стал относиться к ней почти грубо. Кресси вела себя как глупая девчонка, предаваясь игре воображения, мысленно раздевая Джованни, представляя, как он трогает ее так, как не сумел Джайлс.
- Кресси?
Она вздрогнула, открыла глаза и с виноватым видом отняла руку от груди.
- Джованни.
- Мне нравится, как мое имя звучит в ваших устах, - сказал он, улыбаясь.
Кресси покраснела. Боже, может, это к лучшему, что никто, даже самый известный портретист в мире, не сможет прочитать ее мысли. Все же она не осмелилась взглянуть на него.
- Я пришла сказать, что мальчики… они явятся стола в любую минуту, если вы готовы заняться ими.
Джованни указал на мольберт. Палитра со смешанными красками уже была подготовлена.
- Как видите, я готов.
Сегодня с ними было нелегко. Думаю, они не смогут усидеть долго. - Кресси уставилась на верхнюю пуговицу его жилета. - Я бы задобрила их засахаренными фруктами, если бы те оказались под рукой.
- В этом нет необходимости.
- Наоборот, есть. Как вы не понимаете…
Джованни улыбнулся, поймал прядь ее непослушных волос и отвел их со лба.
- Положитесь на меня.
Он едва коснулся Кресси, как та вздрогнула, остро чувствуя его близость, тем более ей в голову приходили невероятные мысли.
- Я пойду и… если вы готовы, тогда я…
Но такая необходимость отпала. Послышались крики, топот четырех пар ног, увещевания няни не бегать, оставшиеся без внимания. Перед ними появились четыре мальчика со всклокоченными светлыми волосами, обманчиво ангельскими лицами, пухлыми руками и ногами. Джейни в домашнем чепце набекрень, перепачканном чернилами фартуке сделала неуклюжий реверанс.
- Извините, миледи, как только вы оставили мальчиков мне, они начали вести себя как запертые в клетке звери. Гарри разбил грифельную доску Джеймса, Фредди схватил чернильницу, а когда я хотела отнять ее…
- Джейни, не надо извиняться. Твоей вины тут нет.
- Миледи, ребят не утихомирить, держа их взаперти из-за дождя. Только бы выглянуло солнце, тогда они могли бы набегаться вволю. Если позволите, я пойду сменить фартук. Этот уже больше не наденешь.
- Так вот, - сказал Джованни, когда Джейни ушла, ворча и качая головой. Состояние наряда явно привело ее в отчаяние. - Я придумал для мальчиков игру.
- Игру? А мне казалось, вы хотите, чтобы они смирно позировали вам.
- Сама игра заставит их сидеть. Положитесь на меня, Кресси.
- Вы говорите так уже не первый раз.
- А сегодня я докажу вам, кто прав.
Джованни хлопнул в ладоши, стараясь привлечь внимание мальчишек. Когда это не возымело действия на сцепившихся ребят, растащил их в разные стороны за нанковые штаны. Фредди и Джордж от неожиданности умолкли. Кресси с удивлением наблюдала, как он без всяких усилий несет их к столу. Что еще метали греческие атлеты, изображенные на картинах? Диск. Да она готова спорить, что Джованни мог бы ловко справиться и с этим. Тогда предстал бы в очень короткой тунике, прикрывавшей верхнюю часть бедер. Если бы он рванулся вперед, готовясь к броску, ткань разорвалась бы, обнажая…
- Кресси?
Уже второй раз за утро она вздрогнула и покраснела.
- Вы тоже, - произнес Джованни, держа наготове один стул рядом со столом.
Мальчики уже расселись и выжидающе уставились на нее.
- Я?
- Кресси, ты участвуешь в игре. Садись рядом со мной, я здесь самый старший, - сказал Джеймс, снисходительно глядя на Гарри.
- Я хочу, чтобы Кресси сидела рядом со мной.
Я ведь любимчик мамы, - тут же возразил раздраженный Гарри.
- Неправда! Это я любимчик мамы. Я наследник отца и однажды стану лордом Армстронгом. - Джеймс выпятил грудь почти так же, как это делал отец. - Папа говорит…
- Вы будете играть или нет?
Джованни не повысил голоса, но тут же обратил на себя внимание всех четверых. В его голосе не слышалось ни гнева, ни раздражения. Может, повеяло скукой? Кресси закрыла лицо руками, чтобы никто не заметил, что она улыбается. Безразличие - вот что в нем звучало. Братья внимали каждому его слову, пока он раздавал бумагу, кусочки угля и объяснял правила игры, во время которой предстояло рисовать. Мальчишки смотрели на него раскрыв рот настороженными глазами. Только когда Джованни умолк и посмотрел в сторону Кресси, она догадалась: ей придется участвовать в игре.
- Я не умею рисовать, - с дрожью в голосе возразила Кресси.
- Все умеют рисовать, - возразил Джованни, проявляя характер. - Все дело ведь в пропорциях. Вы сами мне так говорили.
- Так нечестно. Между теорией и практикой большая разница.
- Интересно. Я первый раз предлагаю вам проверить свою теорию, а вы тут же придумываете отговорки. Не нравится, когда вам бросают вызов? Только не отрицайте… Вы уже скрестили руки на груди. Затем вы сердито уставитесь на меня.
- Я этого не сделаю. Я не столь предсказуема, - ответила Кресси, сердито глядя на него.
- Кресси поступает так, когда ее ругают, - подал голос Джеймс. - И когда с ней говорит мама. И папа тоже.
- Ничего подобного! С чего ты это взял? - Кресси с ужасом смотрела на братьев. Когда Джеймс и Гарри кивнули, храня серьезные выражения лица, она состроила рожицу и демонстративно разомкнула руки. - Мальчики, я веду себя не очень воспитанно. Надеюсь, вы не последуете моему примеру. Вы ведь умные.
- Мама и папа никогда не злятся на нас, - ответил Джеймс, пожимая плечами. - Ты будешь играть с нами или нет?
- Думаете, я сумею нарисовать лошадь? - спросила Кресси, с мольбой глядя на Джованни.
- Я ожидаю, что вы попытаетесь нарисовать лошадь, - ответил он. - Удастся вам или нет, об этом я смогу судить, когда вы закончите рисовать. Тому, кто справится с задачей лучше всех, достанется награда. А пока я продолжу свою работу.
Джованни придвинул к себе холст, на котором уже появились очертания мальчиков, взял кисти и начал писать. Четверо мальчишек занялись тем же и полностью сосредоточились на своей работе. Кресси уставилась на чистый лист бумаги, и ее охватил страх. Она даже не смогла вспомнить, как выглядит лошадь, самое знакомое ей животное. Подняв голову, поймала насмешливый взгляд Джованни и торопливо взяла карандаш. Что тут страшного, все дело ведь в пропорциях. Она нахмурила лоб и начала осторожно выводить что-то на бумаге.
Прошел час, Кресси предприняла ряд неудачных попыток, но изображение не обрело ни малейшего сходства с лошадью. Она пыталась нарисовать ее сбоку. Получилось нечто вроде гиппопотама на ходулях. Ее скачущая лошадь повисла в воздухе в невероятном акробатическом прыжке, причем казалось, будто ноги животного устремились в разные стороны. А вставшая на дыбы напоминала декоративную собачонку, которую натаскивают выпрашивать еду. Подумав, что вся беда в ногах, Кресси решила нарисовать лежащую лошадь с ногами, скрытыми под корпусом. Получилась помесь между кошкой и овцой.
Наконец ей захотелось изобразить голову лошади, смотрящей прямо. Нельзя было отрицать, что животное обрело индивидуальность, поразительным образом напоминая тетю Софию, а та, в свою очередь, напоминала верблюда, на котором Кресси каталась во время своего единственного путешествия в Аравию.
- Верблюд - разновидность лошади, - пояснила она Джованни, пока тот разглядывал ее шедевр. Его губы искривились, она с трудом удержалась от желания скрестить руки на груди. Она никогда больше не скрестит руки на груди. - Если я хотя бы раз рисовала… - Кресси умолкла, вдруг вспомнив, что она уже рисовала. Когда мама еще была жива, к ним приходил учитель рисования, который безуспешно пытался развить ее художественные способности. - Ну ладно, признаюсь, дело не только в правшах. У меня нет никакого таланта. Теперь вы довольны?
- Лошадь Кресси похожа на старую тетю Софию, - подметил Гарри. - Джеймс, только посмотри.
Кресси тут же отняла у братьев свой рисунок. Ей меньше всего хотелось, чтобы он попал в руки отца. Или, еще хуже, в руки тети.