Все это вместе было и странно и чуждо Эдгару. Если Влнот за одну неделю коротко подстригся и удлинил свою тунику, чтобы походить на хозяев, то Эдгар нарочито сохранял свои развевающиеся кудри и золотую бороду, а его туника едва достигала колен. Он был готов невзлюбить каждого нормандца, да и найти людей, достойных его презрения, было вовсе нетрудно. Существовали ведь и такие, как архиепископ Можер, распутный сладкоречивый человек, погрязший в роскоши; существовали жестокие и несдержанные, подобные молодому лорду Мулен ла Марш, которому доставляло удовольствие мучить своих пажей. Но встречались и люди типа де Гурне, сильные и преданные, вызывающие уважение; горячие и импульсивные, как Фицосборн; мудрые политики, такие, как Ланфранк; дружелюбные, как Рауль д'Аркур и Жильбер д'Офей, обаянию которых было трудно противиться. Как пчелы в улье мелькали они перед изумленными глазами Эдгара, эхо громких имен звучало в величественном дворце: Тессон Сангели, Сен-Совер, Жиффар Лонгевиль, Роберт, граф Мортен, сводный брат герцога, Одо, его второй брат, епископ Байе, Роберт, граф Ю, чья жизнерадостность резко отличалась от угрюмости его брата Бюзака, Вильгельм Мейлет, полунормандец, полусаксонец, изящный д'Альбини, подносящий кубок герцогу, Гранмениль, Ферье, Монтгомери, Монтворт, Эстутевиль. Все эти знатные сеньоры - одни с коварными намерениями, другие с мечами, которым было скучно в ножнах, одни надменные, другие задиристые, блестящие, беспокойные - плели интриги, боролись, проталкивались в этом мире так, что он казался недостаточно большим, чтобы вместить их всех. Ярким пятном среди всего этого великолепия выделялся герцог, человек с сотней лиц, мудрый, как Ланфранк, импульсивный, как Фицосборн, но всегда уверенный в себе и ясно видящий свой путь. Его можно было ненавидеть, но не презирать. Эдгар, преданный эрлу Гарольду, не поддавался обаянию Вильгельма, но, вопреки своему желанию, начал уважать его. Он отдавал герцогу должное, но знал, что того не интересует ничье одобрение или порицание. Вильгельм холоден как сталь, думал молодой саксонец, и мысли его летели к обожаемому лорду Гарольду, у которого в груди билось горячее сердце, притягивающее к нему людей, хотели они того или нет. Может быть, сейчас рядом и находился более великий человек, лишенный обычных человеческих слабостей, но любовь Эдгара к Гарольду не позволяла ему сдаться. К тому же по мере того, как юноша узнавал герцога, к его чувствам примешалось неприятное опасение. Вильгельм мог быть весел или неожиданно добр, но ничему не позволялось стать на его пути. Эдгар подозревал, что для достижения цели герцог пойдет на все, отбросив угрызения совести и милосердие, и при этом с неумолимым всепобеждающим упорством покорит или подчинит людей своей собственной несгибаемой воле.
Герцога окружали искренне преданные ему люди, и притом такие, как, скажем, Рауль д'Аркур, который терпеливо добивался дружбы Эдгара. Как-то в приступе острой тоски по дому Эдгар заметил:
- Ты думаешь, ему нужна твоя верность? Уверен, что для него ни дружба, ни ненависть не значат ничего.
Рауль засмеялся:
- Ого, так ты его хорошо знаешь? А я-то считал тебя слишком гордым, чтобы заметить какого-то там нормандца.
- Тебе нравится дразнить меня, но ты ведь сам знаешь, что это не так, - покраснел Эдгар.
- Когда ты вздергиваешь свой подбородок, скрытый такой очаровательной бородкой, то, конечно, дразню, - парировал Рауль. - Никогда не думал, что в Англии есть люди с такой негнущейся шеей.
Эдгар покраснел сильнее.
- Если я в чем-то был невежлив, то умоляю, прости.
- О, саксонский варвар, ты становишься все более заносчив!
Эдгар сжал кулаки:
- Не называй меня так, ты, гололицый нормандец!
- Да что ты? Но тебе я позволяю обзывать меня гололицым.
Эдгар сел на табурет, стоящий возле скамьи, на которой растянулся Рауль, и покачал головой.
- Ты отыскал меня, чтобы посмеяться, - сделал он вывод. - А может, хочешь вывести из себя и заставить быть варваром, каковым меня и считаешь.
- Ну, нет! Я просто побился об заклад с Жильбером д'Офей, что заставлю тебя перестать ненавидеть нормандцев, - уверил его Рауль.
- Да я не ненавижу, ведь и мать моя нормандка. Просто не могу понять. Но учти, я, будучи всего лишь изгнанником в чужой стране, не настолько глуп, чтобы ненавидеть человека только за то, что он не саксонец.
- Очень благородно! - Рауль лениво зааплодировал. - Уверяю, скоро мы тебе понравимся.
Эдгар с хитроватой улыбкой посмотрел на него.
- Когда ты серьезен, то уже нравишься мне, и сам прекрасно знаешь это. И ты, и Жильбер, и многие другие. Я очень благодарен вам за доброту.
Рауль увидел пересекающего зал д'Офей и помахал ему:
- Жильбер, здесь Эдгар благодарит нас за нашу доброту. Что-то он весьма самодоволен сегодня.
- Да он всегда очень самодоволен, - согласился Жильбер, подходя к ним. - Вчера, например, сказал, что я ленивый пес, из-за того, что пригласил его с собой на соколиную охоту. У них, в Англии, этим не занимаются.
- Да не говорил я такого! - запротестовал Эдгар. - Мы любим охоту не меньше вашего, а может быть, и больше. Просто у меня не было настроения.
Жильбер сел на скамью.
- Знаешь, ты скоро от нас избавишься. До меня дошло, что мы на некоторое время уезжаем? Это так, Рауль?
Тот кивнул.
- Да, причем избавишься от обоих сразу, Эдгар. Герцог едет во Фландрию и берет нас с собой.
- Жаль, - сказал Эдгар, - мне будет недоставать вас. А надолго едете?
- Кто знает. - Рауль пожал плечами.
На лице Эдгара появилось подобие улыбки, и он хитровато сказал:
- Мне кажется, герцог-то знает, а если и кто другой, то только вы.
- Ты видишь больше, чем мы думали, - хихикнул Жильбер. - Уж конечно, он знает, да только сказать его не заставишь.
- Я лично ничего не ведаю, - сказал Рауль. - Ты что, думаешь, Вильгельм, наш герцог, будет с кем-то болтать о своих секретах? - Он взглянул на Эдгара. - Может быть, мы увидим Тостига, говорят, он при дворе графа Болдуина.
Эдгар фыркнул.
- А мне-то что? Я не его подданный.
- Правда? - Рауль поднял брови. - Но ты - подданный Гарольда, так или нет?
- Гарольд - не Тостиг, - коротко отрезал Эдгар.
- Думаю, ты мечтаешь об этом твоем Гарольде, - заметил Жильбер с лукавой улыбкой. - Он тебе настолько же дорог, насколько любимая женщина для другого мужчины.
Эдгар ничего не ответил, но румянец выдавал его. Тогда Жильбер задал невинный вопрос:
- А как он выглядит? Похож на Влнота?
- Влнот! - пренебрежительно воскликнул саксонец. - Гарольд ни на кого не похож. Если вы его когда-нибудь увидите, то поймете, что глупо сравнивать эрла с его братьями. - И как будто тотчас пожалев о своей вспышке, он сжал губы, чтобы ничего больше не сказать, и только гневно посматривал из-под нахмуренных бровей в ответ на приставания Жильбера.
Через пару минут Рауль встал со скамьи и пошел вверх по лестнице, бросив через плечо:
- Пошли, саксонец, а то ты сейчас вцепишься в глотку бедняге Жильберу.
- Сам знаю. - Эдгар наклонился, проходя под одной из арок. На фоне серой стены его голова выглядела золотой, а глаза ярко-синими. - Я выхожу из себя, - продолжал он, - когда вижу, что Влнот перенимает у нормандцев все их привычки, подражает их манерам, и это заставляет меня сердиться. Да и здесь тошно. - Он слегка коснулся груди.
- Почему? - удивился Рауль, рассеянно оглядывая лежащий внизу зал. - Он молод и не считает нас своими врагами, как считаешь ты. - Он оглянулся и увидел, что Эдгар пристально смотрит на него.
- Ты хочешь сказать, что вы - не наши враги? - тихо спросил саксонец.
- Значит, так ты о нас думаешь?
- Не о тебе, нет! Это твой герцог - мой враг, потому что я принадлежу Гарольду и Англии. Понимаю, почему мы все здесь - и я, и Влнот, и Хакон. Но это не та узда, которая может удержать Гарольда.
Рауль молчал. Он с удивлением глядел на Эдгара, размышляя, насколько много тот знает и о чем догадывается. Саксонец скрестил руки на сильной груди, волосы на ней были такого же бледно-золотого цвета, как и его локоны и кудрявая борода.
- Король Эдвард может захотеть отдать свою корону, - проговорил он. - Но герцог Вильгельм получит ее только через наши трупы.
Его низкий, чуть хрипловатый голос эхом разнесся по каменной галерее. За этими словами последовала странная тишина, а Рауль, как от внезапного холода, вздрогнул от посетившего его вдруг видения: казалось, Эдгар лежит у его ног, золотые кудри в крови, сильное тело обмякло… Он поднес руку и прикрыл ею глаза, будто пытаясь закрыть от себя эту ужасную картину.
- Что с тобой? - тотчас забеспокоился Эдгар.
- Ничего. - Рауль опустил руку. - Верь, я не враг ни тебе, ни Англии. Мои стремления далеки от этого.
- Да, но ты пойдешь за своим господином так же, как и я за моим. Может быть, ты и не будешь хотеть того, что хочет он, но большой разницы в этом нет. Мы сделали свой выбор, ты и я, и следуем по пути, по которому возврата нет. - Он вздрогнул, произнося эти слова. - Что они вообще значат, наши маленькие привязанности и неприязни? Ты называешь себя моим другом? Когда придет час, ты пренебрежешь мною, чтобы служить Вильгельму.
- Но дружба может сохраниться, - неуверенно возразил Рауль.
Они медленно бок о бок шли вдоль галереи.
- Я бы хотел этого… - промолвил Эдгар. - Я бы хотел… - он вздохнул и покачал головой. - Мы не знаем, что придется испытать, прежде чем наступит конец. Возвращайся скорее из Фландрии - я буду скучать без тебя.
В конце недели герцог уехал из Руана во Фландрию через Понтье. Его сопровождали граф Мортен, Роберт Ю и Роже Монтгомери. Они быстро прибыли в Лилль, где в это время пребывал весь фламандский двор, и были с почестями встречены графом и его женой. Мудрый граф только кивнул, услышав о предлоге, объясняющем столь неожиданный визит. Он приказал своим людям сопроводить герцога в апартаменты, предназначенные для знатных гостей, не забыв ни об одной привилегии, полагающейся такой высокопоставленной персоне, как герцог Нормандии. Он просидел с Вильгельмом целый час, ведя неспешную беседу о множестве вещей, которые могли интересовать гостя. Но ни единого слова про обручение не сорвалось с его губ. Вильгельм нетерпеливо постукивал ногой, но сдерживал свой язык. Они церемонно расстались, и, как только дверь за графом закрылась, герцог хлопнул в ладоши, призывая слуг. Обычно он не придавал серьезного значения одежде, поэтому его слуги многозначительно посматривали друг на друга, когда одна за другой им были отвергнуты три туники, а цирюльник получил пощечину за то, что слегка оцарапал хозяину шею. К обеду Вильгельм спустился вниз, в холл, в полном великолепии, сопровождаемый собственным эскортом и многочисленными церемонными фламандцами. На нем была длинная туника из кармазинной, вышитой золотом ткани. Простой золотой обруч был надет на темные кудри, мантия, приличествующая положению, свисала с плеч до самого пола и была закреплена на груди большой фибулой с драгоценными камнями. Чулки перевиты позолоченными подвязками, а чуть ниже коротких рукавов туники на крепких руках красовались массивные золотые браслеты. Вильгельму очень шел этот пышный стиль. Графиня Адела, француженка, одобрительно взглянув на него, прошептала на ухо своей дочери Юдит, что Матильда будет дурой, если отвергнет такого роскошного властелина.
Придворные лениво бродили по холлу, ожидая появления знатных гостей. Когда герцог вышел из-за поворота лестницы, граф Болдуин направился ему навстречу вместе с женой и сыновьями, Робертом и Болдуином. Протягивая руку герцогу, графиня внутренне смеялась, заметив, как тот быстро огляделся вокруг. Вильгельм, поцеловал ее пальцы и попросил разрешения представить ей графов Мортена и Ю. Оживленная графиня почти не обратила внимания на немногословного Мортена, зато с радостью позволила графу Ю сопровождать ее к столу для почетных гостей.
Повинуясь указанию отца, вперед вышла леди Юдит и сделала реверанс перед герцогом. Она многообещающе посмотрела на него своими огромными глазами, но в ответ получила лишь поклон, и даже без улыбки. У дамы была привычка хихикать, если что-то ее забавляло, и сейчас она так и поступила.
- Ваша светлость, я счастлива видеть вас снова, - скромно сказала она.
Герцог вежливо поблагодарил и, едва коснувшись губами руки, отвернулся к графу Болдуину, что-то в этот момент говорящего ему.
Болдуин кивнул крепкому юноше, развалившемуся на одном из кресел, и познакомил с ним герцога. Это был Тостиг Годвинсон, ровесник герцога. Он развязно приблизился и уставился на Вильгельма наглым самоуверенным взглядом. Тостиг был красив, несмотря на некоторую неправильность черт лица, легко вспыхивающего нездоровым румянцем. Он походил на драгуна, да и в самом деле был им, причем был о себе очень высокого мнения. Граф сообщил Вильгельму, что недавно Тостиг обручился с леди Юдит.
Глаза Вильгельма подобрели.
- Ха! - Он пожал руку Тостига. - Желаю вам счастья в браке и надеюсь, что и мое не за горами.
Услышав это, граф Болдуин погладил бороду, но ничего не сказал. Он провел герцога к креслу по правую руку и посмотрел вниз, куда в это время через украшенную занавесями арку входила его вторая дочь. Вильгельм проследил за его взглядом и мгновенно замер, как собака на поводке, а затем подался вперед, как бы желая с него немедленно сорваться.
Леди Матильда медленно шла по холлу, держа в руках заздравный кубок с вином. На ней было зеленое платье с длинными свисающими рукавами и волочащимся по полу шлейфом. Зеленая вуаль покрывала бледно-золотые волосы, заплетенные в две косы, доходящие почти до колен, надо лбом сверкала усыпанная драгоценностями пряжка. На бледном сосредоточенном лице ярко выделялись губы, глаза были устремлены на кубок.
Она подошла к столу на подиуме с той стороны, где сидел герцог, подняв кубок, произнесла голосом, похожим на журчание ручейка:
- Будьте здоровы, ваша светлость!
Она подняла глаза, и на герцога полыхнуло зеленое пламя. Когда Матильда сделала реверанс и поднесла к губам кубок, он быстро встал. Женщина вздрогнула и отступила, но, мгновенно придя в себя, подала кубок гостю. Лишь слабый румянец на щеках выдал ее внезапный испуг. Блеск золота и великолепие пурпура ослепляли ее, а смуглое лицо против воли притягивало взгляд.
Вильгельм взял кубок из рук дамы.
- Леди, я пью за вас, - сказал он низким голосом и нарочито подчеркнутым движением, которое было замечено многими, повернул кубок так, чтобы прикоснуться губами к тому краю, откуда отпила она.
Воцарилась глубокая тишина, все взгляды были устремлены на герцога, кроме взгляда графа, который рассеянно изучал солонки на столе.
Герцог отставил кубок и протянул даме руку, чтобы провести на место рядом с собой. Опущенные веки Матильды лишь слегка вздрогнули, когда сильные мужские пальцы сжали ее ладонь. Тишина нарушилась. Будто вспомнив о хороших манерах, те, кто с упоением наблюдали за маленькой мизансценой, продолжили свои разговоры и бросали взгляды в сторону герцога не чаще, чем это было прилично. Что до герцога, то казалось, они с Матильдой находятся в пустыне, так мало обращал он внимания на присутствующих. Положив правую руку на резное дерево кресла, Вильгельм полуотвернулся от графа Болдуина и пытался вовлечь даму в разговор.
Но она была удивительно немногословной. В ответ на его вопросы слышалось только "да" или "нет", а взгляд и вообще нельзя было уловить.
Граф Болдуин был занят едой и сидящим напротив Робером де Мортеном. Тостиг развалился в кресле и в переменах блюд гладил белые ручки Юдит. Он сильно напился и по прошествии времени становился все более шумным и багровел. Его грубый смех все чаще и чаще перекрывал шум болтовни, вино проливалось на тунику. Тостиг начал выкрикивать здравицы.
- Ваше здоровье! - крикнул он, вставая и пошатываясь. - Пью за вас, Вильгельм Нормандский!
Герцог обернулся. Когда он увидел, насколько Тостиг пьян, на его лице промелькнуло презрительное выражение, но все же кубок был вежливо поднят в ответ и выпит. Вновь повернувшись к Матильде, Вильгельм спросил:
- Тостиг надел обручальное кольцо на палец вашей сестры? А вы не догадываетесь, зачем я снова приехал во Фландрию?
- Милорд, я мало понимаю в государственных делах, - холодно ответила Матильда. Если она думала поставить герцога таким ответом на место, то плохо его знала.
- У меня скорее сердечное дело, леди, - улыбаясь, ответил он.
Дама не могла не поддаться искушению съязвить:
- Вот уж не предполагала, милорд, что Сражающийся Герцог интересуется такими вещами.
- Видит Бог, - ответил Вильгельм, - мне кажется, я уже больше ничем, кроме этого, не интересуюсь.
Матильда прикусила губу. Под скатертью рука герцога внезапно легла на ее руки, и сильно сжала их. Сердитый румянец появился на щеках Матильды, под пальцами Вильгельма лихорадочно бился пульс. Юноша удовлетворенно улыбнулся.
- Так под вашим спокойствием скрывается пламя, моя прелесть? - быстрым шепотом спросил он. - Скажите, вы вся изо льда или в ваших жилах все же течет кровь?
Матильда отдернула руки.
- Если я и горю, то не из-за мужчины, - парировала она с пренебрежительным видом. Но страстность его взгляда заставила ее отвести глаза и отвернуться.
- Клянусь головой, леди, вы скоро пожалеете о своих словах!
- Ваша светлость, - с достоинством сказала Матильда, - вы разговариваете с женщиной, которая уже побывала в супружеской постели.
Он только рассмеялся в ответ. Матильда же подумала, что этот смех выдает в нем незаконнорожденного, и презрительно скривила губы. Но своим вопросом герцог удивил:
- Нашли ли вы мужчину, достаточно сильного, чтобы сокрушить ваши укрепления, о, Стереженое Сердце?
Быстрым взглядом леди изучающе посмотрела ему в лицо. Вздрогнув, она непроизвольно, как бы защищаясь, скрестила на груди руки.
- Мои укрепления достаточно надежны и, благодарю Господа, останутся такими до конца дней моих, - ответила она.
- Вы, леди, бросаете мне вызов? Решили поднять восстание? Что вы слышали обо мне, вы, которая назвала меня Сражающимся Герцогом?
- Я вам не подчиняюсь, милорд. А если меня и можно сравнить с обнесенной стенами цитаделью, то я нахожусь вне ваших границ.
- И Донфрон был в таком же положении, а сейчас называет хозяином именно меня. - Герцог умолк, и женщина вопросительно посмотрела на него. - И вы, Матильда, назовете, - многозначительно сказал герцог. - Я принимаю ваш вызов.