Герцог отпустил посланцев, перемолвившись с ними парой слов, Рауль вышел вместе с Жильбером д'Офей, Роже, все еще пребывающий в замешательстве, отправился искать жену.
Было невозможно предугадать, чего добивалась Мабиль своим поведением. Те, кто ненавидел ее, а таких было немало, могли поклясться, что в ней сидит злой дух. Так это или нет, сказать было трудно, но она наверняка вытянула из Монтгомери все привезенные из Фландрии новости и поспешила сделать их достоянием общественности.
За ужином Мабиль сидела рядом с герцогом. Они вели между собой какой-то пустой разговор, но когда трапеза близилась к завершению и вино развязало всем языки, женщина, взглянув на соседа, с особым блеском в глазах, выразила удовлетворение по поводу его хорошего настроения.
- А почему бы и нет, леди? - парировал герцог.
Надо сказать, что голос у Мабиль был слаще меда, мягкий и вкрадчивый, и она ласково сказала, обращаясь к нему:
- Ваша милость, расскажите, как она хоть выглядит, эта жестокая красавица, которую так трудно уговорить?
Вильгельм ответил вежливо, хотя все в его голосе уже предвещало надвигающуюся грозу. Ручка Мабиль скользнула вдоль подлокотника его кресла, она медленно подняла глаза и прошептала:
- Дорогой сеньор, вы сносите ее оскорбление как истинный принц.
Пальчики дамы поглаживали его рукав, ее губы дрожали, взгляд затуманился: можно было поклясться, что это не женщина, а сама воплощенная нежность.
- Но как же она осмелилась? - Словно в порыве возмущения Мабиль подняла голову, но тут же ее снова опустила. - Извините, сеньор! Во мне говорит преданность.
Сидящий напротив Монтгомери в волнении облизал пересохшие губы, он бросил на Рауля выразительный взгляд, но тот, кажется, ничего не замечал. И вдруг Вильгельм грохнул кубком об стол.
- В чем дело, мадам? - громко потребовал он объяснений.
Мабиль казалась сконфуженной.
- Ваша милость, извините! Я, наверное, сказала что-то лишнее, - запинаясь, пробормотала она, испуганно посмотрев на мужа, который тотчас же забеспокоился от мучившего дурного предчувствия.
Герцог понял значение этого взгляда, впрочем, он и предполагал нечто подобное.
- Лик святой, мне кажется, вы говорите или слишком много, или слишком мало! - Он сверкнул глазами на Монтгомери. В них была угроза, но Вильгельм осекся, больше не произнеся ни слова, и переключил все свое внимание на графа Ю. Позже он оставил общество, пребывая, по видимости, в неплохом настроении. Но если Монтгомери надеялся больше ничего не услышать от герцога по мучившему того вопросу, то его ожидало глубокое разочарование. Паж передал ему приказ немедленно явиться в спальню герцога, и несчастный ушел, молча бросив осуждающий взгляд на жену. Она улыбалась и казалась очень довольна собой. "Настоящий дьявол с ангельским лицом", - подумал муж в приступе внезапной горечи.
Монтгомери застал герцога в одиночестве, меряющего шагами свою спальню. Вильгельм поманил его пальцем.
- Входи, мой честный посланник, входи! Что ты там утаил от меня, но рассказал жене? Говори!
Начав сбивчиво отвечать, несчастный тут же запутался в потоке слов и стал умолять герцога заставить Рауля д'Аркура сказать ему всю правду.
Герцог ударил кулаком по столу.
- Велик Господь, Монтгомери, но я спрашиваю не его, а именно тебя!
- Ваша милость, леди Матильда говорила, ни с кем не посоветовавшись… как все женщины. Настоящий ответ мы получили от его величества графа и честно передали его вашей светлости.
- Говори, Монтгомери! - Голос герцога заставил несчастного нервничать еще сильнее.
- Ваша милость, со всем уважением к вам могу сказать, что я всего лишь сопровождал рыцаря д'Аркура. Именно от него вы должны услышать, что произошло в Лилле. - Он поймал взгляд Вильгельма, заставивший его вытаращить глаза, и поспешно добавил: - Сеньор, если мы и плохо поступили, утаив истинные слова леди Матильды, то это только из-за любви к вам: мы посчитали, что эти слова не предназначены для ваших ушей.
- Бог и Богоматерь, Монтгомери, ты очень плохо поступил, рассказав жене то, что скрыл от меня, - убийственным тоном произнес герцог.
Бедняга Монтгомери понял, что ему пришел конец. Он выпрямился и сказал со всем достоинством, на которое был способен:
- Предаю себя вашему милосердию, ваша милость.
- Да скажи наконец правду, не ходи вокруг да около! - взмолился герцог.
- Ваша милость, леди Матильда сказала, что во всем покорится воле отца, но умоляет его, если речь идет о замужестве, выбрать ей жениха, который… который… сеньор, дама употребила такие слова, касающиеся происхождения вашей светлости, которые я повторить не осмеливаюсь.
- Лучше повтори, Монтгомери, - приказал герцог спокойным тоном, который был явным преддверием бури.
Глядя в пол, Монтгомери пробормотал:
- Леди Матильда умоляла своего отца не выдавать ее замуж за человека, который не был рожден в законном браке, ваша милость.
- О Боже мой! И ничего больше?
В Монтгомери поднялось прежнее возмущение.
- Да, было и больше, - продолжил он, забыв об осторожности, - леди Матильда употребила по отношению к вам очень оскорбительные выражения, милорд, и осмелилась сказать, что ее кровь не смешается с кровью незаконнорожденного, происходящего из породы бюргеров.
Рауль вошел в покои Вильгельма как раз в тот момент, когда были произнесены эти неосторожные слова. Уже когда он закрывал за собой дверь, было ясно, что слишком поздно пытаться что-то сгладить или смягчить. Монтгомери, послушный поданному знаку, с облегчением удалился, услышав вслед тихо произнесенное герцогом:
- Убирайся, дурак болтливый!
Рауль оперся о дверь и спокойно перенес взрыв гнева Вильгельма. Выбрав подходящий момент, он пояснил:
- Монтгомери неправильно изложил свою версию. Леди действительно произнесла такие слова, но сделала это из чисто женского желания побольнее ранить того, кто слишком волнует ее сердце. Думаю, было бы умнее проигнорировать ее ответ.
- О гнев Господен, да я заставлю ее обливаться кровавыми слезами! - поклялся Вильгельм. - Ну, гордая вдова! Ну, надменная дама! - Он, не останавливаясь, мерил комнату огромными шагами. - Она не хочет, чтобы я был ее возлюбленным! Тогда, крест святой, она узнает, какой я в роли врага!
Герцог вдруг замер у окна, глядя на проплывшую луну. Его пальцы вцепились в каменный подоконник. Он засмеялся и, обернувшись к Раулю, бросил:
- Поеду в Лилль. Если ты со мной, давай! Если хочешь остаться, тогда пусть мой паж Эрран седлает своего коня.
- Благодарю, ваша милость. Я бы хотел поехать с вами. Но принесет ли это какую-то пользу?
- Леди Матильда неправильно поняла меня, - мрачно ответил герцог. - Она ответила мне, как какому-то ничтожеству, с которым можно не считаться вовсе. Что ж, я ее проучу.
Ни единого слова больше не было сказано, не удалось отговорить герцога и от немедленного выезда в Лилль. Серьезно обеспокоенный, Рауль вышел, чтобы приказать вывести коней и перемолвиться парой слов с графом Ю. Он надеялся, что в ближайшие полчаса Вильгельм передумает и изменит свое решение, но, увы, этого не случилось. Когда они увиделись снова, герцог был вполне спокоен, но не прислушался ни к мольбам Рауля, ни к уговорам своего кузена. Роберт Ю то смеялся, то хмурился, но он достаточно хорошо изучил нрав Вильгельма и понимал по выражению его лица, что тут любые уговоры бесполезны. Обменявшись с Раулем удрученными взглядами и опасаясь какой-нибудь безрассудной выходки герцога, он предложил, чтобы Вильгельма в Лилль сопровождал вооруженный эскорт. Предложение было отвергнуто презрительным взмахом руки. Герцог вскочил в седло и галопом помчался.
- Матерь Божья, я боюсь! - опасливо крикнул граф Роберт. - Рауль, дьявол на свободе!
Д'Аркур подобрал поводья Версерея и усмехнулся.
- Благослови нас Господь в поисках любви! - сказал он и поскакал следом за герцогом.
Никаких задержек по пути не случилось. Но ранее у посланников на эту дорогу ушло два дня, герцог же преодолел ее за одну ночь. Он остановился только один раз, на рассвете, чтобы переменить лошадей. Не отдыхал, а если и ел, то стоя и торопливо, большую часть пути молчал, но по мере приближения к Лиллю становился все более мрачным. Рауля, хотя и снедаемого беспокойством, сотрясали приступы беззвучного смеха: юноша слишком устал, чтобы еще и размышлять, какой подход найдет Вильгельм к дочери графа Болдуина, но твердо знал, герцог не в том состоянии, чтобы предстать перед элегантным фламандским двором. Забрызганный грязью, в дорожной пыли, он выглядел скорее как спешащий гонец, а не как правящий страной герцог. Но не было смысла напоминать ему об этом. Поэтому Рауль совершенно не удивился, когда они промчались по узким улочкам Лилля прямо к дворцовым воротам - и без остановки дальше.
На входе в большой холл герцога узнали. Изумленный паж таращил на него глаза и позвал других. Пока Вильгельм слезал с коня, спешно прибежали сначала двое придворных, потом за ними другие люди; стало тесно, то и дело слышались высказываемые относительно его приезда догадки и недоуменные вопросы, а также предложение немедленно сопроводить гостя до спальни. Но Вильгельм, не церемонясь, отмел всех в сторону и приказал Раулю подержать его коня.
- То, что я собираюсь здесь делать, надолго нас не задержит, - известил он и зашагал за вежливыми сопровождающими во дворец.
В холле собрались люди в ожидании ужина. Тостиг воскликнул:
- Бог мой, да это Нормандец! Куда это вы так торопитесь, герцог Вильгельм?
Один из фламандских дворян опомнился и начал объяснять, что граф и его сыновья с минуты на минуту вернутся с соколиной охоты, но на полуслове прервался, потому что было очевидно, что герцог никого не слушает. Он почти пробежал через холл и помчался наверх по узкой лестнице, прежде чем кто-либо успел опомниться. Только и увидели, что на боку у него меч, а в правой руке хлыст.
Оцепеневшие фламандцы уставились друг на друга. Не иначе нормандский герцог помешался.
Матильда сидела в будуаре на мягких подушках, вышивая роскошный покров для алтаря. Над другим его краем трудилась Юдит; две очаровательные головки сестер склонились над вышивкой. Вокруг расположились с шитьем фрейлины. Приглушенное жужжание разговоров внезапно оборвалось, когда дверь на другом конце комнаты с грохотом распахнулась. Иголки застыли в воздухе на полпути к материи, шесть удивленных лиц разом повернулись к двери, шесть пар глаз округлились от изумления.
В дверном проеме стоял Вильгельм - неуместная в благоухающем будуаре фигура. Увидев выражение его лица, одна из фрейлин, испуганно вскрикнув, схватилась за соседку.
Матильда не могла вымолвить ни слова, ее обуревали противоречивые чувства, может быть, она очень испугалась, а может, торжествовала. Леди увидела, какой толстый слой пыли на мантии и башмаках герцога, насколько бледно его утомленное лицо, носящее на себе следы длительной тяжелой скачки, и ее губ коснулась ликующая улыбка.
- Так что же случилось? - спросила Юдит, происходящее ее явно забавляло. Она встала и сделала шаг навстречу герцогу, посматривая то на него, то на спокойное лицо сестры.
Герцог двинулся к Матильде. Та сидела неподвижно, словно статуя, только взгляд был устремлен на него. Он наклонился (как будто ринулся вниз, на добычу, успела подумать она) и рывком поставил ее на ноги, так крепко сжав кисть, что у женщины перехватило дыхание.
- Ваше послание благополучно дошло до меня, - сказал он. - И я пришел с ответом.
- Ой, сердце Иисуса! - вскрикнула Юдит, поняв наконец, что происходит.
Одна из фрейлин заплакала, увидев в руке герцога хлыст. Губы Матильды еле шевелились, не слушаясь ее:
- Вы не осмелитесь!..
- Еще как осмелюсь, мадам! - ответил Вильгельм.
Впервые она увидела, что его улыбка может быть похожа на оскал.
- Я однажды поотрубал людям руки-ноги за то же самое оскорбление, которое нанесли мне и вы, вдова-гордячка! - Он выволок ее на середину комнаты. - Я сохраню вам ноги и руки, мадам, но, клянусь, бока ваши поболят!
Фрейлины дрожали от страха, взирая на происходящее, и не могли взять в толк, что происходит, они всхлипывали от ужаса, и все сгрудились вместе и как можно дальше от пугающего зрелища. Хлыст просвистел в воздухе, одна из фрейлин закрыла лицо и вздрагивала каждый раз, когда слышала следующий звук удара.
Наконец леди Юдит опомнилась. Когда Вильгельм в очередной раз поднял свою карающую руку, она незаметно проскользнула к двери и прижалась к ней спиной, чтобы ее нельзя было открыть. Старшая из фрейлин, объятая ужасом при виде того, что леди секут, хотела выбежать, чтобы позвать на помощь, но наткнулась на Юдит.
- Дура, ты что хочешь, чтобы весь двор узнал, как леди Матильду выпороли? - презрительно сказала та. - Пусть. Пусть! Она не скажет тебе спасибо, если все узнают про ее обиду.
Матильда всхлипывала, но при этом крепко закусила зубами нижнюю губу, и только легкий стон слетал с ее губ. Ее платье уже было порвано, волосы растрепались. Пальцы Вильгельма так крепко сжимали кисть, что ломило кости. Наконец безжалостная рука прекратила двигаться, а при последнем ударе колени дамы подогнулись. Тогда герцог отбросил хлыст и схватил ее за талию, крепко прижав к своей груди.
- Мадам, вы оскорбили меня, - сказал он. - Но, Богом клянусь, вы никогда меня не забудете!
Вильгельм сжал ее еще крепче, левая его рука отпустила наконец хрупкое запястье и приподняла безвольно клонящуюся к нему на плечо головку. Прежде чем женщина поняла, что сейчас произойдет, он поцелуем впился в ее полуоткрытые губы. Матильда слегка застонала. Неожиданно раздался резкий смех, герцог отбросил от себя леди и повернулся на каблуках. В полуобморочном состоянии она упала на пол.
В дверь настойчиво стучали, за нею слышались возбужденные голоса.
- Открывайте! - приказал Вильгельм.
Юдит с любопытством посмотрела на него. Ее лицо осветила медленная улыбка, и она присела в почтительном реверансе.
- Клянусь, вы смелый мужчина, Вильгельм Нормандский, - сказала она, отходя от двери и широко распахивая ее.
В будуар бросились придворные. Их мечи скрежетали в ножнах, раздавались негодующие восклицания. Герцог оскалил зубы и подался вперед, как дикий зверь перед прыжком на свою добычу. Вошедшие разом отшатнулись. Он прошелся по ним взглядом, даже не потянувшись к мечу, а напротив, беззаботно уперев руки в бока.
- Итак, - ехидно спросил герцог, - в чем дело?
Они стояли в нерешительности, беспокойно переглядываясь и вертя в руках мечи, и все смотрели на Юдит. Она смеялась.
- Ох, и несообразительные же вы! Стойте, где стоите, все это вас совершенно не касается!
- Господь свят!.. - заикался один.
- Посмотрите на леди Матильду! - шептал другой.
Третий выступил вперед, с его уст слетали слова возмущения:
- Ваша милость, клянусь кровью Господа нашего, вы очень плохо поступили! Ни высокое положение вашей светлости, ни…
- Тьфу! - только и произнес Вильгельм и отодвинул возмущенного рыцаря с дороги; было ясно, что он ни на кого не обращает внимания, - взгляд герцога будто приказывал.
Не понимая, почему все они так поступают, ему освободили проход, и он ушел. Стало ясно, что воли в нем было больше, чем у всех них вместе взятых.
Рауль с тревогой ожидал возвращения герцога во дворе замка. И с его уст слетел вздох облегчения, когда он увидел Вильгельма в дверях, но через секунду за выходящим замаячили обозленные лица, и юноша решил, что в конце концов дело может дойти и до мечей. Но все случилось иначе. Взяв поводья, герцог вскочил в седло. Оглянулся, увидел преследователей и расхохотался.
Такого нельзя было снести даже от герцога Нормандии! Двое придворных бросились вперед, пытаясь ухватить поводья его коня. Увидев это, Рауль выхватил свой меч.
Но герцог продолжал веселиться.
- Нет, драться не будем! - И он пришпорил коня. Тот рванулся вперед, один из нападавших успел отпрыгнуть, другой был сбит с ног. Герцог исчез из виду прежде, чем кто-либо двинулся с места, удаляющийся цокот копыт его лошади по мощеной дороге еще слышался некоторое время, пока не затих вдали.
В будуаре Матильды тихо щебетали фрейлины: они слетелись, чтобы помочь. Леди была поглощена тем, что осматривала синяки на своих запястьях, и фрейлин весьма тревожило ее спокойствие. Юдит отослала всех прочь и, несмотря на их протесты, захлопнула дверь. Она подошла к сестре и опустилась на колени рядом.
- Сестричка, я тебя предупреждала.
Губы Матильды искривились в жалком подобии улыбки.
- Тебе меня жаль, Юдит?
- Нет, дорогая. Ты получила по заслугам.
С гримаской боли Матильда выпрямилась.
- Что они с ним сделали? - спросила она.
- А что они могут сделать такому, как он?
- Ничего, - холодно согласилась Матильда. - Но должны были убить. Интересно, а он подумал о том, чем это могло грозить ему?
Она подняла руку и опять посмотрела на свои синяки. Напускное спокойствие мгновенно слетело, и леди с жалобными рыданиями упала сестре на грудь.
- Ой, Юдит, он сделал мне так больно.
Глава 4
Еще много дней после налета герцога на Лилль нормандский двор жил ожиданиями. Отовсюду просачивались сведения о том, что он там натворил, слухи эти ползли, обрастая самыми невероятными подробностями. Однако никто не решался упоминать о случившемся при герцоге. Некоторые предрекали, что Фландрия объявит войну Нормандии, но этого не произошло. Никто не знал, что граф Болдуин сказал или подумал, когда в тот судьбоносный день вернулся с соколиной охоты и обнаружил, что его дочь избита и вся в синяках, а двор снедаем бессильной яростью. И какой бы ни была его отцовская реакция на все случившееся, граф все же не позволил необдуманно подтолкнуть себя к междоусобной вражде. Он был могущественен и не труслив, но определенно не хотел воевать со своим нормандским соседом.
- В мире есть только один человек, у которого искусство войны от природы в кончиках пальцев, и этот человек - герцог Нормандский. Кажется, сказанного достаточно.
Его дворяне сочли, что граф повел себя слишком снисходительно в отношении дерзости Нормандца; леди же Матильда лечила синяки и не произносила ни слова; сам граф Болдуин писал герцогу в Руан осторожные письма и подолгу размышлял над ними, прежде чем отправить. Он счел справедливым сказать дочери жесткие слова о том, что, как женщина, она погибла. Матильда в ответ только опустила подбородок на руки и без видимой тревоги посмотрела на отца.
- Дочь моя, - волновался отец. - Кто из принцев решится взять в жены ту, которую отлупил Нормандец? Клянусь всеми святыми, мне кажется, тебе будет лучше в монастыре.
- А кто из принцев осмелится протянуть руку той, которой домогается Нормандец? - ответила дочь.
- Ты ошибаешься, девочка. Нормандец от тебя отказался.
- Нет, он не успокоится, пока я не буду лежать в его постели.
- Это пустой разговор, - нахмурился граф, решив оставить все как есть.