Ровена Гордон впервые чувствовала себя хорошо. Свершилось, она отправила Питера Кеннеди ко всем чертям - и совершенно искрение. Он прислал ей цветы на ленч, она их не приняла. Трижды клала трубку, услышав его голос, а когда он вдруг возник у дверей, пригрозила вызвать швейцара, если он не уберется.
Да, это было сумасшествие, призналась она себе, и оно прошло.
Конечно, трудно было удержаться после того утреннего поцелуя. Еще несколько секунд - и она снова оказалась бы в постели с ним. Ровена понятия не имела, что дало ей силы устоять.
Ровена причесывалась перед зеркалом в прохладной спальне. Шелковые пряди падали на спину и выглядели очень чувственно. Она повертелась, любуясь собственным изяществом - бледной кожей бедер, розовыми сосками на маленьких упругих грудях. Она всегда завидовала шикарной фигуре Топаз, но сегодня ей нравилось свое тело. В президентском кресле она будет выглядеть очень элегантно.
В дверь громко постучали.
- Кто там? - спросила Ровена, потянувшись за шелковым халатом. Ее комната не такая роскошная, как у Питера, но Чарльз Гордон с его привычным равнодушием к деньгам все же проследил, чтобы Ровена жила в подобающей обстановке.
- Это Топаз, - услышала она громкий ответ.
Ровена почувствовала, как натянулась паутинка страха - она ведь чуть не крикнула: "Проваливай, Питер!"
- Входи! - крикнула она, завязывая волосы сзади. И почувствовала, что краснеет. Стоит ли признаться Топаз, спросила себя Ровена, но тут же решила - нет. Она успокоит собственную совесть, но испортит настроение подруге.
Ровена глубоко втянула воздух и открыла дверь.
Топаз совершенно спокойно вошла в знакомую комнату. Все утро она мысленно репетировала сцену появления у Ровены Гордон и потому не торопилась, она должна сказать все, что надо, ничего не упустить по горячности.
Ровена, эта холодная лживая английская сучка, смотрела на нее с безукоризненным самообладанием. Топаз оглядела халат, отметив, как дорог расписанный зеленым шелк, и вообще в этой комнате очень дорогие вещи: пуховое одеяло, бутылка хорошего портвейна, кожаное пальто на двери.
Куда уж там деревенщине из Нью-Джерси!
Топаз медленно проплыла мимо Ровены, облив ее глубочайшим презрением.
Ровена почувствовала, как сердце подпрыгнуло к горлу. Такую Топаз она видела раза два. Однажды один из сотрудников "Червелл" назвал Топаз итальяшкой и попытался угробить ее давний материал. Кстати, тогда ей очень понравилась реакция Топаз - ярость и презрение.
- Тебе надо кое-что знать об итало-американцах, - прошипела ему Топаз. - За оскорбление мы всегда мстим.
Через два месяца парня уволили из газеты. Топаз никогда не рассказывала, что случилось, а Ровена не спрашивала. Просто так вышло.
Я есть то, что я есть. И не шутите со мной.
Сейчас на ее лице было именно такое выражение.
- Ты знаешь, - сказала Ровена.
- Да, знаю, - ответила Топаз. - Пожалуйста, не оскорбляй меня своими извинениями.
Ровена не могла на нее смотреть, ее переполнял стыд.
- Я оставила его, - наконец выговорила она.
- Разве? - спросила Топаз. Ей вдруг захотелось плакать Двойное предательство. Ее подруга. Ее любовник. Они смеялись над ней. - Я видела тебя в его объятиях сегодня утром.
Ровена тяжело опустилась на кровать.
- Я могу объяснить, - сказала она.
Топаз покачала головой.
- Все кончено Ровена. - Она посмотрела на нее тяжелым взглядом. - Я принесла тебе первую страницу "Червелл" с завтрашней статьей. Думаю, тебе захочется прочитать заранее.
Дрожащими руками дочь Чарльза Гордона взяла статью, которая разом убивала три года ее жизни. Из-за нее она лишится того, к чему стремилась. Статья клеймит ее как предательницу и обманщицу, и это прочтет весь университет.
Молча дочитав, Ровена повернулась к Топаз со смертельно-бледным лицом.
- Если ты это напечатаешь, я позвоню отцу и скажу, чтобы он поговорил с Джеффри Стивенсом. Твоя статья никогда не увидит свет в "Таймс". - Она подтянулась, напряженная и высокомерная. - Обещаю тебе.
- Я так и думала, - ответила дочь Джино Росси, и лицо ее было убийственно злым. - Но это стоит того: увидеть твой крах и падение. - Она помолчала, подыскивая слова. - Видишь ли, Питер ни при чем. Он чепуха. Ну, хорош в постели, очарователен и только-то, я довольно скоро выяснила, что он такое на самом деле. Для меня важна ты, Ровена. Ты. Я была твоей подругой. Мы доверяли друг другу - Топаз подошла ближе. - Я тоже обещаю кое-что, - сказала она. - Клянусь, это только начало. Как только ты определишь свое занятие - музыкальные записи или еще что, - я буду тут как тут. Везде и всегда. Я отомщу. Клянусь.
- Прекрасная речь, - холодно проговорила Ровена.
Топаз обернулась в дверях. Две красивые девушки смотрели друг на друга с невероятной ненавистью.
- Ты никогда ни за что не боролась, верно? Жизнь для тебя - игра в теннис, не так ли?
Топаз кивнула в сторону статьи из "Червелл", лежавшей на кровати. Заголовок, набранный трехдюймовыми буквами, вопил: "Стыдно, Ровена!"
- Пятнадцать-ноль, - сказала Топаз и хлопнула дверью.
Часть вторая
СОПЕРНИЦЫ
6
- Вы хотите снять? Да вы шутите, - сказал хозяин Ровене, пришедшей посмотреть комнату. Он изучающе взглянул на светлое шерстяное пальто, костюм от Армани, изящные туфли. - Зачем вам жить здесь? Это ведь не Сохо.
- Пока я больше ничего не могу себе позволить, - ответила Ровена. Она хотела, чтобы парень поскорее отошел: от него здорово несло чесноком и карри. Она пыталась улыбнуться, умаслить его, чтобы он согласился сдать комнату. Она уже побывала в двух местах, но хозяева, едва взглянув на нее, захлопывали дверь перед носом.
Ровену охватило отчаяние. Деньги у нее на счету почти кончились. Она не могла найти работу в музыкальном бизнесе, а родители не дадут ни пенни, пока она не расстанется с дикой, с их точки зрения, идеей - работать в мире музыки. Но Ровена знала, что она хочет - завоевать весь мир, и не собиралась возвращаться в Шотландию как побитый щенок.
- Ну конечно, - сказал он и посмотрел на нее. - Поиграть решила, да, дорогая?
- Прошу прощения? - Ровена вопросительно посмотрела на него.
Он подмигнул:
- Ой, не смотрите так. Я никому ничего не скажу, если вы не хотите. Итак, пятьдесят пять наличными, в начале каждого месяца. Деньги вперед.
Ровена была ошарашенна.
- Так вы сдаете мне?
- Ну, не даю же, - сказал он и протянул потную руку.
Ровена поспешно открыла кошелек и отдала банкноты, догадавшись не предлагать чек.
- Если будут проблемы, меня, уж пожалуйста, не беспокойте, - сказал парень, хитро посмотрел на нее и вразвалочку удалился.
Ровена долгим тяжелым взглядом посмотрела на себя в мрачное зеркало. За кого он ее принял? Видимо, за проститутку высокого класса! Так это она?
Потом взглянула еще раз. Платье в обтяжку, безукоризненная косметика, аккуратно подстриженные сверкающие волосы, падающие на спину.
Он прав. Это не Сохо.
На следующий день Ровена взяла свои тряпки, отнесла в магазин подержанных вещей и продала все до единой, продала также броши, часы, золотой кулон, заставила себя поторговаться. Женщина накинула тридцать процентов. Ровена поняла - та ободрала ее как липку, но этот проигрыш ощутила как победу. Она училась.
На эти деньги купила пару джинсов "Левайс", ботинки до щиколоток, спортивные бутсы и черный кожаный жакет. Набрала дешевых маек, на рынке - шарфов с индийским орнаментом. Днем бродила по Лондону в поисках работы, вечерами училась готовить, покупая продукты в недорогих магазинах, "Маркс и Спенсер" теперь не для нее. Она ходила в дешевые кабаки и клубы, где играли рок-группы, во все, куда только могла попасть.
Вспоминая потом этот первый месяц, Ровена удивлялась: надо же, она сумела его пережить. Какие романтические идеи одолевали ее - борьба с родителями, жизнь в бедности, пока не найдет работу, о которой мечтает! Никогда раньше она не понимала, что такое на самом деле бедность. Это холод, голод, на счету каждое пенни, а в кармане у Ровены Гордон ровно столько, сколько стоили две губные помады во время учебы в колледже! Студенткой она воображала, как, гоняясь за мечтой, ходит по улицам, стучится в каждую дверь, но никогда не предполагала, насколько болезненно чувство поражения, а ведь его испытываешь при каждом отказе!
Раза два или три Ровена готова была все бросить. В конце концов она вправе заняться другим - у нее хорошее образование, прекрасный диплом. Она могла бы стать юристом-консультантом в какой-нибудь фирме, заняться любой высокооплачиваемой и весьма уважаемой работой там, где учитывается диплом Оксфорда и оценки. А Ровена слышала одно - "нет", в музыкальном бизнесе ее образование было только минусом, всем плевать, чем ты занималась в свободное время, - каталась на лыжах, на лошадях или слушала музыку.
Но зато в маленьких потных клубах, забитых байкерами и любителями рока, клубах, утопавших в едком тумане от сухого льда, с громко вопящим стерео, Ровена Гордон впервые ощутила свободу. Она уже знала барменов, кое-кого из завсегдатаев. Они приняли ее такой, какая она есть, без всяких вопросов, без оценок. Им тоже двадцать один год, и они тоже влюблены в музыку.
И там была музыка.
Ровена знала все ансамбли. Большинство быстро выдыхались, так, вторичная чепуха, бледная пародия на блестящих ребят из Лос-Анджелеса или металлистов из Нью-Йорка. Редко, очень редко Ровена слышала группы, восхищавшие ее. Но ради их музыки стоило нырять в такие дыры.
Надменная холодная Ровена Гордон сама себе удивлялась.
Она не могла отказаться от мечты.
Однажды она пришла в "Аркадию", в Кэмден-Тауне, и удивилась - пусто.
- Что случилось? - спросила Ровена у знакомого бармена, который болтал с пожилым мужчиной в теплом полупальто. - А что - "Блю плэнет" отменили?
Он кивнул.
- Ну и хорошо, а то уж слишком о себе возомнили, - она пожала плечами и пристроилась на краешек высокого сиденья. - Налей, пожалуйста, "Джек Дэниелс" и диет-пепси.
Ричард дал ей бокал и хитро посмотрел на собеседника.
- Я слышал, "Мьюзика рекордс" подписала с ними контракт на две сотни тысяч долларов.
Ровена чуть не поперхнулась.
- О, эти могут. "Мьюзика" не отличит рок-бенд от раббер-бенд.
Мужчина закашлялся.
- Вы так считаете? - спросил он с сильным американским акцентом.
Ровена покраснела.
- А вы что, их менеджер? Тогда извините.
- Нет, я не их менеджер, - сказал он. - Но я заплачу за вашу выпивку, если вы мне объясните, что у них не так.
- К Ровене стоит прислушаться, - сказал Ричард. - Она ходит на все рок-тусовки в городе. И во все клубы.
- Что, богачка? - спросил старик.
Ровена засмеялась.
- Да едва ли. Я же не плачу за вход. Меня проводят друзья. Ну, вы знаете, как бывает.
- Знаю, - сказал он с усмешкой, - знаю, каково было в тридцатые годы в Нью-Йорке околачиваться там, где играл джаз.
Ровена отпила из бокала. Друзья из Оксфорда ни за что не узнали бы ее вот такую - без косметики, раскованную, расслабленную, в потертых джинсах. Она казалась еще моложе, чем на самом деле, похудела, говорила низким голосом, длинные волосы завязывала хвостом. В общем, выглядела потрясающе.
- Так вы хотите знать, почему не стоит иметь дело с "Мьюзика рекордс"? - нагло спросила она. - Прекрасно, объясню.
Через десять минут она со сверкающими от возбуждения глазами все еще рассуждала о полудюжине неучтенных в каталогах группах.
- Хватит, хватит, - засмеялся Ричард, накрывая рукой ее руку. - Он уже понял.
- Все нормально, - сказал пожилой человек. - А что ты делаешь, девочка, когда не борешься за первый ряд на концерте?
Она пожала плечами:
- Да ничего. Я хочу работать в музыкальном бизнесе, но не могу устроиться. Пытаюсь, пытаюсь… А вы кто?
Ричард улыбнулся, а американец вынул визитную карточку с золотым обрезом из туго набитого портмоне.
- Меня зовут Джошуа Оберман, - коротко представился он. - Слышала?
Ровена почувствовала, как краска залила ее с головы до ног. Джошуа Оберман - легенда в музыкальной индустрии, президент "Мьюзика рекордс" в Соединенном Королевстве.
- Да, сэр.
- Я же сказал, меня зовут Джошуа. Так что не умничай. Завтра в десять утра зайди в отдел кадров, я нанимаю тебя, - добавил он. Потом поднялся, собираясь уходить.
- А в каком качестве? - с глупым видом спросила Ровена.
- Будешь искать таланты, - коротко бросил Оберман. - А ты как думала?
День, когда Ровена открыла дверь "Мьюзика рекордс" в качестве сотрудника фирмы, был самым счастливым в ее жизни. Она осмотрела вестибюль, оформленный в авангардном стиле, - черная кожа, полированный хром, молодые хипповые секретарши, картинно снующие, будто на сцене, телеэкраны на стенах, из которых неслась музыка, и Ровена поняла: вот здесь ее место.
Ничто не могло испортить настроение в этот день. Ни самоуверенная чопорная особа в отделе кадров, записавшая ее данные, но все-таки позвонившая в офис президента за подтверждением, что Ровена не самозванка; ни враждебность сотрудников отдела, даже не пытавшихся изобразить добрые чувства к новому конкуренту; ни малюсенькая келья, выделенная ей под офис; ни мизерная зарплата, означавшая - она останется в той же убогой квартире.
Ровена готова была работать до кровавого пота на "Мьюзика рекордс". Ей дали шанс.
- Привет, добро пожаловать в нашу команду, - сказал Мэтью Стивенсон совершенно бесстрастно.
Он махнул рукой на глубокое кресло, обитое мягкой лоснящейся кожей, в углу огромного офиса. Солнце широким потоком лилось в окна, выходившие на Темзу, освещая стереосистему, представлявшую собой настоящее произведение искусства. Диски в золотых и платиновых рамках покрывали всю степу.
- Я возглавляю отдел, мы занимаемся артистами и репертуаром, - вздохнул Стивенсон.
Толстый, лысый, с крючковатым носом, он давно работал в этой сфере и сам любил подбирать людей. Но Оберман брал кого хотел, и, видно, девчонка ему понравилась.
Такое не впервой, Стивенсон уже навидался сотрудничков - кто-то западет в душу Оберману, приглянется на концерте или пошлет трогательное письмецо, - а он всегда жаждал открыть нового Дэвида Джеффина. Новобранцев он впихивал в отдел маркетинга или в международный - и ничего не поделаешь. Они обычно протягивали несколько месяцев, некоторых хватало даже на год, а потом им становилось неинтересно и они сами уходили. Кого-то увольняли после приличного срока. Стивенсон не сомневался: девица - такой же вариант. Но что делать? Старик-то капризный.
- Эго значит, мы ищем талантливые группы, помогаем им формировать репертуар, подбираем для них песни. Но в наше время важнее даже не сами песни, а хороший продюсер. Ясно?
Ровена горячо закивала. Конечно, она и сама все это знала, но не хотела показаться нахальной.
- Твоя работа, - продолжал босс, - слушать записи, которые нам присылают энтузиасты, они все еще не перевелись, и отправлять обратно но почте с красиво сформулированным отказом. А вечерами ходить по разным местам и выискивать группы.
- А если вдруг кто-то пришлет хорошую запись?
- Хорошие обычно играют вживую, и их хоть раз кто-то услышал бы. И менеджер на что? Понятно?
Ровена закинула ногу на ногу. Она не хотела раздражать босса, но ничего не могла с собой поделать.
- Тогда зачем вообще тратить время и слушать записи?
- Ну, вдруг я ошибаюсь, - ответил Стивенсон, неприятно ухмыльнувшись, и протянул ей липкую руку. - Добро пожаловать в музыкальный бизнес.
Он не ошибался. Через три дня Ровена совершенно ясно поняла это. Секретарша, обслуживавшая кроме нее еще четверых, снова втащила огромный мешок с записями, и Ровена тоскливо уставилась на него. Сначала, желая быть абсолютно честной, она слушала каждую пленку до половины, потом обнаружила - вместо одного мешка уже скопилось два, потом три, и ей ни в жизнь не справиться с такой горой работы. Теперь она крутила только одну песню. В конце концов коллега, Джек Рич, пожалел Ровену.
- Слушай, детка, - сказал он, сдвинув ее наушники. - Тридцать секунд, попятно? Тридцать секунд. Тебе придется прослушать сотни молокососов, а еще бумажки, а еще группы, действительно стоящие, которые играют на танцульках. Девяносто процентов из того, что в этих мешках, давно распалось, этих групп нет.
Он схватил пленку, которую она слушала, и поднес к ее глазам:
- Посмотри на дату. Сентябрь. Пять месяцев назад. Вот сколько времени пленки шли к нам.
- Тридцать секунд? - повторила Ровена.
- Тридцать секунд, - убежденно повторил Джек. - И то много.
Он не шутил. Ровена потихоньку утрачивала иллюзии. Она ведь и понятия не имела, сколько существует дрянной музыки, через которую надо продраться, чтобы найти действительно стоящую группу. Стоящую в буквальном смысле, такую, что имеет смысл вкладывать в нее деньги. Дни напролет она слушала кассету за кассетой со всякой чепухой, народ слал записи даже под аккомпанемент караоке. Вечерами Ровена до ломоты в спине бродила по окрестностям, слушая безголосых певцов и смешные рок-ансамбли, она изучила абсолютно все маленькие клубы в сырых подвалах - от Оксфорда до Труро. И поскольку она была самым новым "искателем талантов", ее никогда не подпускали ближе десяти шагов туда, где действительно мог возникнуть хоть какой-то шанс.
Отношения на работе складывались трудно. Джек Рич относился к ней по-доброму, но, как менеджер отдела, всегда был слишком занят. Секретарши дали ясно понять: им интереснее флиртовать с ребятами, чем печатать ей что-то. А Мэтью Стивенсон заходил раз в неделю, Ровене он напоминал огромную птицу - стервятника, кружащего над ней и горящего желанием ограбить.
- Ну, нашла что-нибудь? - самодовольно улыбаясь, спрашивал он, и она всякий раз отвечала:
- Нет, пока нет.
Боже мой, но как ей хотелось найти! Ну просто сердце разрывалось от желания! Она поклонница рок-музыки, сотрудник большой фирмы. Она ищет таланты. Ее умоляют, просят, хотят произвести впечатление. За месяц она просмотрела и прослушала сотни групп, все они буквально выли от желания понравиться ей.
Но ничего. Ничего не получалось. Ей нечего ответить Мэтью: все, что она слушала, - ужасно.
Ровена чувствовала, как попадает в изоляцию, на нее наваливается депрессия. А может, наплевать на все и пойти работать юристом? Может, в Британии вообще перевелись таланты?
И тут она наткнулась на "Атомик масс".