Дорога домой оказалась полной еще более опасных приключений. Не успели они отъехать далеко, их караван перехватили сарацины, и Джильберт с Ричардом попали в плен. К своему несчастью, они оказались в руках жестокого эмира Амурата, имевшего обыкновение обращать пленных христиан в рабство. Когда новые пленники предстали пред злобным неверным, благородство и гордая осанка англичанина произвели на него впечатление. Первым желанием эмира было сломить гордеца. Джильберта бросили в подвал и заковали в цепи. Но пленный христианин и там держался с достоинством. Тюремщики стали относиться к нему с уважением, он, быстро научившись понимать их язык, даже сдружился с ними.
Однажды, придумывая себе развлечение, эмир вспомнил о рабе-христианине. Ему подумалось, так ли он хорош и горд, каким держался в первые дни плена. Велел привести раба и снова поразился его выдержке. Хотя и жесток был Амурат, он любил красивое во всех проявлениях, и ему стало жаль губить обаяние этого человека. Но каково было изумление эмира, когда Джильберт заговорил с ним на его собственном языке. При этом поспешил объяснить, что тюремщики вели себя с ним как и полагается, просто он чуток к чужой речи и быстро ее усваивает, ничего другого, мол, тут не кроется.
Это сломило холодность сурового эмира. Обладая некоторой ученостью, он не мог не оценить эту способность пленника. Амурат стал его расспрашивать о жизни в Англии, о христианской вере. Толковые ответы Джильберта так его заинтересовали, что на следующий день он снова велел привести к нему раба и завел долгую беседу о нравах и обычаях западного мира. Так Джильберт стал регулярно покидать свое узилище для бесед, которые вошли у эмира в привычку. Вид пленника никак не вязался с дворцовой роскошью и содержанием утонченных бесед. Эмир решил, что место для Джильберта не в подвале, а в дворцовых покоях. Он велел отмыть Джильберта и переодеть в новое платье.
Для Джильберта началась жизнь благородного сарацина. Но он продолжал чувствовать себя пленником и не переставал думать о побеге. Пользуясь своим новым положением, он тайно встречался со своими земляками, оказавшимися в доме эмира в качестве рабов и прислуги. Одних там держали в цепях, другие ходили с колодкой на шее, но все мечтали вырваться из плена. Джильберт никого не оставлял без внимания, поддерживая и помогая, чем мог. Он неустанно думал о способе освобождения для всех. Его привилегированное положение в доме очень помогало. Зная расположение всех помещений дворца, ему было нетрудно наметить безопасные пути для бегства. Помогло ему и то, что эмир стал брать Джильберта с собой в загородные прогулки, и он хорошо изучил окрестности дворца.
Собратья Джильберта по несчастью глубоко почитали его за доброту и порядочность и верили ему безгранично. Покаянием у Гроба Господня он очистился от грехов, и, как человек религиозный, он не мог взять на душу новый грех небрежения к своим братьям по вере, даже захоти он поступить так умышленно. Помыслы же у Джильберта были обратные. Он часто молился вместе с ними, и самой горячей и общей мольбой несчастных пленников была молитва о святом наставлении на путь спасения из рабства.
Время шло, а интерес эмира к пленнику не убывал. День ото дня Джильберт изъяснялся все более бегло, а беседы с эмиром становились все более глубокими, и однажды в награду за такое развлечение эмир позвал Джильберта к столу на обед. Обед этот определил всю дальнейшую судьбу Джильберта, потому что за столом оказалась вся семья эмира и в том числе его младшая дочь.
Черноокая красавица внимательно рассматривала чужеземца поверх чадры. Он не был похож ни на одного знакомого ей человека. Ей нравилась его светлая кожа и гордая осанка норманна, она вслушивалась в его голос, тоже ни на чей не похожий. Таких людей она никогда не встречала. Своего интереса к пленнику она не показала, понимая, что отцу это не понравится и может обернуться бедой для обоих. Когда обед закончился, отец с христианином удалился к себе для обычных бесед, девушка ушла на женскую половину, но с той минуты красавец христианин не выходил у нее из головы. Она влюбилась в чужестранца-христианина, без него уже не мыслила себе жизни. Но что ей было делать? Открыться отцу она не могла. Как все девушки своего племени, она вела жизнь взаперти под строгим надзором. Скоро ей выберут мужа и без ее согласия выдадут за него, ее не спросив. Девушка решила разузнать, какая это христианская вера, что побуждает этих белых людей покидать свои удобные жилища и подвергать себя смертельной опасности. Она уже знала, что Джильберт приехал из Лондона, где у него богатый дом. Слышала, как он описывал его в разговоре с отцом. И такой дом он оставил, пойдя на тяготы и мучения, рискуя потерять жизнь - и все ради веры.
Джильберт каждый день уединялся для молитвы в укромной комнатке, специально выделенной эмиром. Теперь час времени Джильберт мог посвятить общению со своим Богом.
Однажды, войдя в свою молельню, он увидел, как висящая на стене богатая шпалера шевельнулась и открыла спрятавшуюся за ней дочь эмира.
- Не ожидал, что тут кто-то есть, - сказал Джильберт. - Я тотчас удаляюсь.
Девушка мотнула головой:
- Постой.
- Это непозволительно, мне следует уйти.
- Я хочу больше узнать о твоей вере, - сказала дочь эмира, останавливая его.
Джильберт посмотрел на девушку: может быть, это редкая возможность привлечь в христианство живую душу?
- Что ты хочешь знать о моей вере?
- Хочу знать, почему светлеет твое лицо, когда ты говоришь о своем Боге. Почему ты не боишься моего отца, почему ты так говоришь с ним и даже возражаешь, чего не смеет никто в этом доме.
- Я верю в своего Господа. Будет Его на то воля, и Он спасет меня. Когда наступит мой конец, меня ожидает вечное бытие. Поэтому у меня нет никакого страха.
- Что такое вечное бытие?
Он объяснил, как его учили этому в детстве.
- Я могу принять христианство? - Можешь, если уверуешь в Спасителя.
- Я буду верить.
- Этому надо учиться.
- Ты можешь научить меня?
Джильберт оглядел комнату и сказал:
- Твой отец убьет меня, если обнаружит тебя со мной.
- Значит, ты боишься.
- Нет, этого я не боюсь. Что-то мне говорит, что я должен открыть твою душу для Господа. Такова Его воля.
- Когда ты будешь приходить сюда молиться, я буду здесь. Ты обучишь меня.
- Пусть будет так.
Они преклонили колена, и он стал учить ее молитве.
Так все началось.
Каждый день, придя на молитву, он встречал ее в этой комнате; она быстро усваивала правила обряда. Джильберт сказал, что ей нужно христианское имя, и предложил называться Магольт - вариант Матильды.
- Так называли жену величайшего норманна, завоевавшего Англию и принесшего процветание этой стране и благополучие всем норманнам, таким, как я, которые теперь владеют этой страной.
Девушке понравилось имя, и она с радостью согласилась носить его. Она жила молитвенными встречами с Джильбертом и стала прилежной христианкой. Закон любви к ближнему она приняла всей душой. Убеждать ее в том, что любовь лучше войны, не было необходимости. Войны несут людям бесконечные страдания, и, как женщина, все радости которой сосредоточены в муже и детях, она восставала против страданий и потерь близких в этом бессмысленном занятии. Магольт стала убежденной христианкой. Джильберт задумался, что ждет его, когда эмир узнает, что он обратил его дочь в свою веру. А девушка, прерывая его размышления, забрасывала его вопросами:
- Христос умер за тебя на кресте. А ты готов умереть на кресте за него?
- Я готов умереть за Господа нашего.
- Верно ты говоришь! - удивлялась девушка. - Если отец только узнает, что мы проводим время вместе, он придумает тебе такую смерть, что будет пострашнее распятия на кресте. А ты не испугался, учишь меня и сделал из меня христианку.
- Я вывел тебя к свету, Магольт. Но если будет Божья воля, чтобы я разделил участь его единственного сына, я приму ее не дрогнув.
Через поклонение Богу Джильберта дочь эмира пришла к поклонению самому Джильберту.
Однажды она сказала ему:
- Рабы-христиане задумали бежать. Я знаю это.
- Ты же не понимаешь их языка.
- Зато я понимаю, что говорят их глаза. Они хотят бежать и сделают это.
- Как думаешь, удастся им это?
- Если не удастся, мне страшно за них. Но они будут пытаться. - Тут она вся задрожала. - А ты, Джильберт? Если они устроят побег, ты уйдешь с ними?
- Это мой народ.
- Если ты уходишь, я ухожу с тобой.
- Что ты, Магольт, тебе нельзя!
- Если рабы могут бежать, могу бежать и я.
- Нет, Магольт, ты дочь своего отца. Тут твой дом.
- Я теперь христианка. Мой дом теперь за морем в твоем Лондоне.
- Нет-нет. Ты не можешь бежать с нами.
- Ты должен взять меня с собой.
- Да как это сделать?
- Ты можешь жениться на мне. Я буду хорошей христианкой и матерью твоих сыновей.
- Это невозможно. Об этом даже думать тебе не стоит.
- Я не могу запретить себе думать. Рабы собираются бежать, ты уходишь с ними, я тоже хочу пойти с вами.
- Тебе это нельзя.
- Значит, раз ты уходишь… мы должны расстаться?
- Если мне предстоит уйти, значит, должны.
- Этого я не вынесу, - сказала она твердо. - Я отправлюсь с тобой. Джильберт, не оставляй меня здесь, иначе я умру. Я без тебя не могу жить. Ты спас мою душу и должен взять меня с собой.
Джильберт только качал головой, а Магольт продолжала настаивать, но он не стал продолжать этот разговор.
Настала пора осуществить давно задуманный побег. Некоторые из христиан работали в конюшнях, и Джильберт устроил так, что к назначенному времени были приготовлены надежные кони. Осталось перепилить конюшенные цепи, взнуздать коней, и все готово… Риск огромный: если беглецов схватят, хорошие отношения с эмиром его не спасут. В этом случае самые страшные пытки уготованы им всем. Но ни один не дрогнул, не отказался от опасной затеи - так все истосковались по дому.
Встречаясь с Магольт в молельне, Джильберт не раз порывался поделиться с ней планами побега, но так и не решился. Сам он ей полностью доверял, и она могла бы им очень помочь, но это касалось жизни других. О часе бегства он ей так ничего не сказал.
Наступила долгожданная ночь. В стойлах стояли оседланные кони. Джильберт заранее приготовил и спрятал в конюшне инструменты, чтобы сбросить кандалы. Никто из сарацинов ничего не заподозрил, и все прошло точно по плану: Джильберт уверен - их вел Господь. Когда беглецов хватились, они уже покинули владения эмира и добрались до той части страны, которую занимали христиане. Оттуда уже можно было отплыть в Англию.
Весть о бегстве повергла Магольт в страшное горе. Хотя Джильберт и не обещал ей взять с собой, она же ему не безразлична! Разве он не рисковал даже большим, чем просто смерть, когда заботился о ее душе? Если бы отец разрешил им пожениться! Но отец ни за что не выдаст свою дочь за христианина. Но она-то уже христианка, ревностная христианка, и другой уже не станет! А Джильберта потеряла, потеряла того, кто дороже всех на свете!
Магольт стала думать о смерти, о жизни в раю, обещанной Джильбертом. Она слегла, эмир не знал, чем ей помочь. Бегство Джильберта его взбесило. Без него жизнь стала скучной. Он предался оргиям и плотским наслаждениям - тому, что заполняло его жизнь до появления Джильберта, но выяснилось, что это не заменяет той радости и того удовольствия, которые он испытывал от общения с пленным христианином.
Бессонной ночью у Магольт родилась идея. Джильберт бежал. А почему бы ей тоже не бежать? Она присутствовала на обеде, когда Джильберт рассказывал о своем пути из Лондона в Святую Землю. Если он проделал такое путешествие, почему она не может совершить то же, только в обратную сторону?
С этой мыслью она стала быстро поправляться. Восстанавливая силы, она оставалась лежать в постели и обдумывала план своего побега. Ей было совершенно ясно, что впереди ее ждут огромные трудности; еще ни одна девушка-сарацинка ничего подобного не предпринимала. Но даже если она погибнет в пути, это все лучше, чем пустое и бесцельное прозябание. "Вера делает чудеса", - говорил Джильберт, и это стало ее путеводной звездой. Почему ее вера не может совершить чудо?
Магольт быстро поправлялась. Можно было только удивляться, что сделали с ней святая вера и убеждение, что она обязательно найдет Джильберта. И вот девушка уже на ногах. Она выпросила у слуг самую скромную одежду, зашила в платье драгоценные камни и в один прекрасный день пешком вышла из дворца. По дороге от владений отца в сторону земли христиан мало кто ходил, но из страха быть пойманной она избегала встреч с кем-либо, и, только покажется какой-нибудь путник, она сразу же пряталась. Так она добралась до границ христианской страны.
Удача сопутствовала ей. Буквально в первый же день она заметила группу людей, в которых по внешнему виду и поведению она узнала земляков Джильберта. Она подошла к ним, и опять счастье ей улыбнулось: среди них нашелся, кто понимал ее язык. Она откровенно поведала им свою историю: приняла христианство и хотела попасть в Лондон, чтобы жить согласно новой вере. Только не знает, как туда добраться.
- Тебе нужно сесть на корабль, - сказали ей.
- А где этот корабль?
- Они изредка отплывают туда. Мы сами дожидаемся такого.
- Я могу заплатить, если вы возьмете меня с собой.
Новые знакомые внимательно на нее посмотрели. По глазам видно, что эта девушка твердо настроена добиться своего, поэтому и просит помощи. Ей нужно в Лондон, где она должна отыскать одного человека. Подумав, они согласились: свой проезд она оплатит прекрасным сапфиром. А пока они ждут прибытия корабля, она поживет с ними. Магольт даже не удивилась такому везению. Она теперь точно знала, что, помолившись Богу о чуде, она его получит. Все так просто!
Путешествие было, конечно, полно всяких опасностей, другим оно и быть не могло. Они чудом ускользнули от пиратов, потом пережили ужасный шторм, когда корабль едва не разбился о скалы. Но Магольт считала, что светлая вера проведет ее через все преграды, и так она благополучно прибыла в Дувр. Она знала всего два английских слова: Лондон и Джильберт. Первое слово было очень полезным: все понимали, куда она направляется. От берега моря она пошла к заветному городу, пользуясь этим единственным словом, и наконец он открылся перед ней - Лондон.
В то время в городе и предместьях проживало сорок тысяч жителей. Лондон привлекал людей своей активной и бурной жизнью, не сравнимой с тихим и размеренным бытом села.
Ее встретил шум и гам, какого она никогда не слышала. На улицах полно лавок, заваленных всевозможными товарами. Здесь продавалось все, что только можно себе вообразить: хлеб, мясо, одежда, молоко, масло и сыры, и в каждом квартале - свое. Молоко, масло и сыр - на Молочной улице, мясо - на улице Св. Мартина возле перевоза Св. Павла. Была Хлебная улица, где стоял аромат свежевыпеченного хлеба. Свои места у золотых и серебряных дел мастеров, у торговцев платьем и галантерейщиков. Повсюду нищие. Магольт могла бы испугаться этого большого города, но она знала, что близка к своей цели, что христианский Бог поможет ей найти Джильберта.
Она уверенно шла по улицам города и только спрашивала: Джильберт? Джильберт? Ее жалели, пускали на ночлег. Каждый новый день она встречала с надеждой, что сегодня найдет этого человека.
* * *
Джильберт приехал в Лондон за несколько месяцев до описываемых событий. Он возобновил свою торговлю, и его дом снова был открыт для друзей. Среди них - норманнский рыцарь Ришар де Лэгль, человек образованный, владелец большого имения. Ришар любил приезжать в Лондон, где он вечерок-другой мог провести со своим старым другом Джильбертом Беккетом. Они беседовали с ним далеко за полночь о том о сем, пока Джильберт с восковой свечкой в руках не провожал гостя спать. Ришар, конечно, знал из рассказов Джильберта о его приключениях во дворце эмира. Слуга Джильберта, Ричард, разделивший с хозяином тяготы пути и злоключения плена, тоже много и охотно рассказывал об этом, только уже слугам, приехавшим вместе с рыцарем Ришаром.
В один из таких дней Джильберт, беседуя с другом о своем невероятном похождении, предположил, что своим благополучным возвращением домой он обязан провидению, и добавил:
- Я поклялся, если доберусь до дома живой, то еще раз совершу паломничество в Святую землю.
- Значит, снова поедешь. Но теперь не надейся на такое везение.
- Подожду, чтобы Господь объявил мне свою волю, и, что бы это ни было, приму покорно.
- А я думаю, ты искушаешь провидение, полагая, что уж если единожды удалось, то можно попробовать еще. Не забывай о тех, кто погиб в пути.
Так они разговаривали, как вдруг вбежал слуга Ричард:
- Господин! Я видел… я видел…
- Ну, Ричард, выкладывай, что ты там видел.
- Привидение объявилось? - спросил Ришар.
- Нет, ваша милость, я видел дочь эмира.
- Что?!
- Мне сказали, что на улице ходит чужеземка и кричит все время: Джильберт, Джильберт. Я пошел посмотреть, мне мальчик сказал, что она тут недалеко. Смотрю, это она.
- Дочь эмира? Ты путаешь что-то.
- Нет, господин. Не путаю, потому что она сама меня узнала и громко закричала от радости. Она же видела меня во дворце отца.
Джильберт вскочил.
- Веди ее сюда.
- Она здесь, господин.
Джильберт бросился к дверям, распахнул их, а там - Магольт. Увидев его, она вскрикнула и упала перед ним на колени. Джильберт поднял ее, посмотрел ей в глаза и заговорил с ней на ее родном языке, которого она так давно не слышала:
- Ты пришла… так далеко.
- Меня вел Господь, - ответила она просто.
- Так… и ты надеялась меня найти?
- Я знала, что найду, если на то будет Его воля. И нашла.
Ришар де Лэгль с изумлением наблюдал за ними, а Джильберт приказал слугам поскорее приготовить ей еду. Она выглядела измученной, ноги разбиты, и конечно, голодна. Она же смеялась и плакала от радости. Чудо свершилось: за далекими землями и морями она наша Джильберта!
Он внимательно ее рассматривал. Несмотря на долгий и утомительный путь, она была прекрасна. Вера в Христа столь же сильна, как и любовь. Живой пример благородной силы души, наставленной на путь спасения! Но оставлять ее у себя в доме он не мог. Этого не позволяли нормы приличия, и он не знал, как с ней поступить. Рядом с его домом жила одна добрая женщина, вдова, которая иногда обращалась к нему за помощью. Теперь Джильберт обратился к ней, рассказал о своем затруднении и попросил взять девушку под свою опеку, пока он придумает, как все устроить. Вдова согласилась, и юную путешественницу устроили в ее доме.
У Джильберта всюду друзья, к ним он и пошел за советом. Дочь эмира неверная и таковой остается, пока не примет крещение. В Лондоне в то время проходил собор епископов, и ему подсказали, что лучше епископов никто не разрешит его затруднение. Этому собору Джильберт и изложил все дело. Тогда епископ Чичестерский, словно находясь во сне, вдруг встал и проговорил:
- Это рукой Господа, а не волей человека приведена сюда женщина из столь далекой страны. Она родит сына, труд и святость которого пойдут на благо церкви и прославят имя Господа нашего.