Пегги стояла и смотрела в зал, как будто ожидая подсказки. Ее рот открылся, но оттуда ничего не прозвучало. В отличие от Пэта, который выбрал этот удачный момент: его вывернуло прямо мне на колени.
Сбоку прозвучал мягкий голос учительницы:
- Эта птица означает, что все должны жить в мире и…
- И-любить-друг-друга, - пробормотали актеры на сцене, окружая своего картонного голубя. Все, кроме Пегги, которая умоляюще смотрела на свою маму.
Пока я вытирал свои брюки и Пэта бумажными салфетками, Пегги подошла к краю сцены. Платок на ее голове развязался. Я окликнул ее, предостерегая, но было поздно.
Она подняла руку, чтобы защитить глаза от света прожекторов, и упала прямо вниз со сцены. Зрители ахнули.
- Этого я тебе никогда не прощу, - сказала Сид.
* * *
Никто серьезно не пострадал. Падение Пегги смягчила группа малышей, сидевших скрестив ноги в первом ряду. После того как Пэта стошнило кальмаром-тепеньяки, ему сразу стало лучше. Довольные родители и бабушки с дедушками радостно попили чаю с печеньем и возбужденно обсудили спектакль. Но мы с Сид не стали оставаться после представления.
Как только Пэта немного почистили, а у Пегги высохли слезы, мы принесли свои извинения малышам, их родителям и учителям и отправились на стоянку машин. Моя жена и я тащили за собой своих детей.
- Тебе просто безразлично, да? - злилась Сид. - Если это не касается тебя или Пэта, то тебе на все наплевать!
- Это не так.
- Это кальмар виноват, - вставил Пэт, подобно безнадежному пьянчужке, который во всем винит некачественную выпивку.
- Давайте просто поедем домой, - предложил я, хотя от одной мысли о том, что мне придется провести еще одну ночь с моей смешанной семьей, меня охватило отчаяние.
- Ничего бы не случилось, если бы ты был здесь, - сказала Сид, ее глаза были мокрыми от слез. - Если бы ты хоть немного думал о нас, ты был бы здесь.
- Гарри? - прозвучал тихий голосок сбоку.
- Да, Пегги?
Я нагнулся к ней.
Она прошептала мне прямо в ухо:
- Я ненавижу тебя. Да пошел бы ты…
Пожилая женщина с фотоаппаратом на шее улыбнулась нам.
- Что за замечательная семейка, - сказала она.
19
Мы лежали в темноте, не соприкасаясь, ожидая, когда придет сон, но ничего не получалось.
- Ты портишь его, - сказала Сид. Она произнесла это не язвительно, а почти что нежно. - Если бы ты не избаловал его так, то всего этого бы не случилось.
- Но кому-то ведь нужно его баловать? Кто еще будет это делать? Ты?
- Не было необходимости так долго сидеть у его деда.
- Они не виделись сто лет. И я не знаю, когда еще они смогут повидаться. Им обоим было хорошо.
- Но для меня было так важно, чтобы вы пришли на спектакль сегодня вечером. Для Пегги и для меня.
- Ты не хочешь, чтобы он находился здесь. Всего-то на неделю он приехал, а для тебя это уже такое напряжение.
- Неправда. Это не так.
- Знаешь, почему я женился? Знаешь, Сид? Я женился для того, чтобы у моего сына была семья. Разве не смешно? Ну и семейка получилась. Умереть можно от смеха.
Она ничего не ответила. Казалось, она что-то обдумывала.
- Я считала, что ты женился, потому что сам хотел семью. Для себя, а не для Пэта.
- Всего лишь какая-то несчастная неделя. И это для тебя слишком.
Еще некоторое время мы лежали в темноте, не разговаривая. Мы и так сказали слишком много.
Через некоторое время я решил, что Сид заснула, но ошибся.
Она и не думала засыпать:
- Ведь раньше мы были без ума друг от друга. И совсем недавно. Мы собирались дать друг другу так много. Помнишь, Гарри? Не знаю, что с нами происходит. Мы были так счастливы.
Мне показалось, что она вот-вот протянет руку и дотронется до меня. Но ничего не произошло. Ну, и я тоже не прикоснулся к ней. Мы просто лежали в темноте. Я и моя жена. И я думал, как мы дошли до такого? Как все это случилось?
- Иногда я задаю себе вопрос, почему ты вышла за меня замуж?
Это было правдой. Я знал, что с сексом у нас все в порядке. И мы всегда все между собой обсуждаем. И чаще всего мне с ней очень хорошо. Ну и что? Из всех мужчин в мире она выбрала именно меня.
- Я влюбилась в тебя.
- Но почему? Никак не пойму, Сид. Влюбленность ничего не объясняет. Если бы ты хорошо поискала, то смогла бы найти кого-нибудь с большими деньгами, чем у меня, или с большим членом и более покладистым характером.
- Мне никто не был нужен, кроме тебя.
- Но почему?
- Потому что ты - хороший отец.
* * *
В саду старого дома царило оживление.
Все были возбуждены, потому что на следующее утро Пэт улетал в Америку. И мы с мамой старались сделать каждый оставшийся час особенным для него.
Сегодня выдался первый по-настоящему жаркий день. Я расстелил по всей длине сада пластиковую дорожку для теплиц. Потом мама облила ее водой из шланга, и она стала скользкой, как каток.
Но главной радостью для нас стал особый гость.
Берни Купер.
Когда я услышал, как весело они болтали наверху, переодеваясь в плавки, я подумал, что надо было мне организовать их встречу пораньше. Берни и Пэт могли бы провести вместе больше чем один день. Но мне было так важно, чтобы Пэт побыл с моей мамой, и с Сид, и с Пегги, и даже со стариком Гленном, что я почти совсем забыл запланировать ветречу Пэта с человеком, с которым он хотел повидаться больше всего. Так что вечером накануне последнего дня я позвонил родителям Берни и попросил у них разрешения отвезти его к моей маме. На следующий день мы собирались пойти в кино, погонять мяч в парке, а потом закусить пиццей. Но солнце светило так ярко, как будто уже наступило лето. И мальчишек было просто не вытащить из маминого сада.
Они провели весь жаркий день, катаясь по мокрой пластиковой дорожке, как по льду. Берни и Пэт были разными. Берни темноволосый, а Пэт светлый. В том, в чем Берни был бесстрашен, Пэт вел себя осторожно. Берни съезжал на животе, раскручиваясь и с размаху врезаясь в розовые кусты, и громко говорил тогда, когда Пэт предпочитал молчать. Они такие разные, но в то же время очень подходят друг другу.
Мы с мамой долго смотрели на них, на их худые ноги и руки, скользившие по мокрой дорожке. Периодически мама обливала ее водой из шланга и просила быть осторожными, когда они шлепались на траву, торопясь вернуться к исходной позиции "на старт". Мама улыбалась, а мальчишки просто умирали от смеха. Берни Купер и Пэт, семи лет, в день, который они хотели бы продлить до бесконечности.
Я знал, что у моего сына будут еще друзья. В Коннектикуте. На новом месте. В большой новой школе. Потом в колледже. Он общительный мальчик, и у него всегда будут новые друзья. Как бы Берни ни было больно, но ему придется отпустить Пэта.
И мне тоже.
* * *
Мама поехала с нами в аэропорт. Пэт взял ее за руку, когда мы сошли с Хитроу-экспресса и оказались в толпе туристов и бизнесменов. Выглядело это так, как будто он сейчас осторожно вел ее вперед, а не она его. Когда произошла эта перемена? Когда моя мама состарилась?
Мы отыскали стойку "Бритиш Эрвейз" и передали Пэта с рук на руки молодой улыбающейся стюардессе. Казалось, что она искренне рада видеть его. Пэт всегда внушал к себе такое отношение. Все, казалось, были рады его видеть. Ребенок, которого легко любить.
У выхода на посадку я присел перед ним на корточки и поцеловал его лицо, сказав, что мы скоро снова увидимся. Он вежливо кивнул. У него не было ни страха, ни грусти, и выглядел он так, как будто находился уже где-то очень далеко, в своей другой жизни.
Мама обняла его и так крепко сжала, что он чуть не задохнулся. Стюардесса взяла его за руку. И только тогда мой сын, кажется, встревожился.
- Так далеко лететь, - заволновался он. - Целую ночь добираться.
- Просто закрой глаза, и пусть они отдохнут, - посоветовала мама.
Я вспомнил день, когда взял Пэта в больницу навестить деда. Тогда стало ясно, что конец близок, и я подумал, что им обоим нужно повидать друг друга в последний раз. Я решил, что потеря наших дедушек и бабушек впервые заставляет нас понять, что жизнь - это серия прощаний.
Когда мой сын взялся за руку стюардессы, я подумал: "Увидятся ли они с моей мамой снова?"
* * *
- Ты же знаешь, что на студии высоко ценят Эй-мона Фиша, - начал Барри Твист, когда мы устроились в уютном зале "Веселого прокаженного".
Я оценил это замечание, как недоброе предвестие.
- Он смешной, ничего не боится и режет правду-матку в глаза, - заливался Барри. - Он остроумный, раскрепощенный. Опрос показывает, что среди слушателей - мужчин от восемнадцати до тридцати - он назван лучшим комиком.
- Ты дождался, когда Эймон уедет в Ирландию, чтобы сказать мне об этом?
Эймон был в отпуске. Я представлял себе, как он отдыхает на ферме в графстве Керри вот уже несколько недель. В том месте, где горы встречаются с морем и где для Эймона нет никаких шансов встретиться со своим кокаиновым дилером.
К нам подошел официант.
- Бокал шампанского. Два, Гарри? Два бокала и что-нибудь закусить. Орешки, крекеры, чипсы.
- Мне закуски не надо.
Уж слишком все это соленое. Для кровяного давления - самый яд. Теперь мне приходится думать об этих стариковских проблемах. И еще заботиться о том, чтобы не потерять работу. Об этом тоже.
- Мы хотим вернуться, - сказал я, входя в роль режиссера программы. - Эймон Фиш - самый выдающийся комик своего поколения. Его нельзя не выпускать в эфир. Это просто преступление.
- Все не так просто, - ответил Барри Твист.
- Почему?
- Опрос ведь еще показал, что большинству мужской аудитории возрастной группы от двадцати до сорока на юго-востоке страны импонируеттот факт, что Эймон, таксказать, отдыхает. Отношение же рекламодателей еще более резкое. "Большая Шестерка" - пиво, машины, безалкогольные напитки, спортивное оборудование, персональное оздоровительное обслуживание и финансы - не хочет иметь ничего общего с артистом, который только что… перенапрягся.
- Говори по-человечески, черт тебя побери! Что ты имеешь в виду?
- Колумбийский порошок. Снежок. Ханки-коки. Это изменило образ Эймона, дружок. Когда-то он был обаятельным ирландским грубияном, проявляющим симпатии к красоткам, сообщающим прогноз погоды. Теперь он уже не такой обаятельный и не такой остроумный. - Он бросил на столик газету. - Ты видел эту статью в "Трампет"? Эвелин Блант пишет об Эймоне Фишере. Вообше-то это о гибели новых направлений юмористов.
- Эвелин Блант - проходимец. Злой, передергивающий все наемный писака, который ненавидит весь мир, потому что ему так и не удалось стать - кем он там хотел быть? - писателем? Человеком?
- А мне нравится Эвелин. Он остер, непредвзят, полемичен. - Барри Твист покопался в большой стеклянной чаше с закуской.
- Любой бездельник, имеющий компьютер, может набросать статейку и получить за нее шестизначную сумму, будучи остроумным, непредвзятым и полемичным, - зло сказал я.
- Шестизначную сумму? Неужели? Неплохо.
- Я имел в виду, что ему не требуется много времени, чтобы сделать свой материал. Он всегда придирался к Эймону. Завистливый проходимец. Что этот толстый, скользкий негодяй написал на этот раз?
Барри Твист стряхнул крошки с пальцев и надел очки:
- "Посвящается поколению комиков, чья карьера сходит на нет быстрее, чем их редеющие волосы".
- Очень остроумно. Сам Эвелин Блант тоже не произведение искусства. Тоже мне, портрет маслом! И почему именно уродливые проходимцы всегда придираются к внешнему виду других людей?
- "Эймон Фиш делал рекламу правдивой сатире как актер, выступающий на сцене. Но в настоящий момент он "отдыхает". Правдивость иссякла. И горластые парни, выступающие со сцены, никак не могут как следует поднять ее и оживить так, как они делали это в конце девяностых годов". Тут он уже переходит на личности. Заголовок: "Крупье, мне попалась фальшивая Фишка".
- Способные добиваются, - вскипел я. - А бездари становятся непредвзятыми критиками.
- Ну, как он поживает? Хорошо? Оттягивается?
- Он рвется назад. Хочет вернуться и начать работать. Возобновить свое шоу.
- Шоу… - Барри обвел взглядом зал. Небрежно помахал кому-то знакомому. - Разумеется, разумеется.
- Что-то не так?
- Нет. Все в порядке. Просто небольшие изменения в программе. - Он выдержал паузу.
- Ты хочешь закрыть "Фиш по пятницам"? Барри расхохотался. Эта идея показалась ему смешной.
- Нет, нет, нет и нет, - быстро пробубнил он, а потом добавил трусливо: - Да.
- Господи, Барри. В этом шоу - вся его жизнь! И еще я подумал, что мое благосостояние - тоже. Я вспомнил о деньгах, которые посылал Джине для Пэта, о счетах, которые надо оплатить и о том, что буду делать, если наше шоу прикроется. Наверное, Марти Манн оказался прав. Я был настолько глуп, что возложил все свои надежды на одного-единственного человека. Когда все развалится, что у тебя останется? Моногамия разобьет твое дурацкое сердце.
- Мы по-прежнему ценим Эймона. Но последние несколько лет не считаем Эймона материалом для ток-шоу из-за его эффектного носа. Мы скорее воспринимаем его как… парня с улицы, который привносит драматическое действие. Герой кутежей. Мы хотим, чтобы он вел программу "Грешный мир".
- Что? "Грешный мир"? Но там и без него все схвачено.
- Ну, вообще-то он будет вторым ведущим. Вместе с Гермионой Гейтс.
- Это та вертихвостка с татуировками, которая не вылезает со всяких презентаций, демонстрируя свое нижнее белье?
Барри энергично закивал:
- Да, это Гермиона. Потрясающая, правда? Очень клевая и задорная. С неиссякаемой энергией и изюминкой. - Он задумчиво потер подбородок. - Да, она, конечно, уж слишком демонстрирует свое нижнее белье.
- А что это за "Грешный мир"? Этакий надуманный пустой треп под дешевую музыку для поддатых студентов, которые только что пришли из бара и собираются часок-другой покайфовать под полунепристойную передачу, прежде чем войти в ступор?
- В общих чертах такова идея, - согласился Барри. - Это выпуск компании "Мэд Манн Продакшинз". Твоего старого приятеля, Марти Манна. Он у нас восходящая звезда. В этом сезоне Марти отхватил целый блок программ в прямом эфире. Живое телевидение. Шоу "Шесть пьяных студентов в одной квартире" опять возобновляется, и с большим шумом. Он начинает новую программу знакомств "Эй, кретин, а где мои штаны?", и викторину "Извините, но я совершенный кретин". У Марти еще наше культурное обозрение для полуночников "Искусство? Вот задница!".
- В задницу? Что это за название такое?
- Не в задницу, а "Искусство? Вот задница!", Гарри. Это название непредвзято, содержательно, правдиво.
Он увидел выражение моего лица.
- Просто передай ему, ладно? Про "Грешный мир". Время идет вперед. Я знаю, что молодые люди вроде Эймона и тебя, Гарри, считают, что телевидение всегда будет существовать для них. Но это не так. Земля вращается. Все время появляются все новые лица. Телевидение - хорошая любовница, но плохая жена.
Я уже собирался броситься на защиту Эймона - что он, мол, исправился и слишком хорош, чтобы вести никчемную программу для полуночников, рассчитанную на поддатых тупиц, - когда вдруг увидел, что в зал входит Сид.
Она была не одна. Мою жену по-хозяйски держал за талию Люк Мур, направляясь с ней через бар в сторону кабинета, находящегося в глубине помещения.
"В ней что-то изменилось", - подумал я. И тут я понял.
Она выглядела счастливой.
Мне стало больно оттого, что я вспомнил. Такой счастливой она выглядела, когда находилась рядом со мной. Вспомнил смешанное чувство гордости и счастья, потому что нашел именно того человека, которого искал. И вдруг я понял, что женился на Сид не ради своего сына. Я женился на ней, потому что был от нее без ума. Потому что любил ее.
Барри Твист с телестудии подавил зевоту:
- Так всегда случается в современном мире. Рано или поздно нас бросают.