* * *
Ночь Малика посвятила подготовке к переезду. И – вот ведь чудеса! – когда ведьма въезжалав домик на опушке леса, весь багаж с легкостью умещался в двух саквояжах. Прошло каких-нибудь шесть лет, и вещи госпожи Вейн с большим трудом влезли в старые саквояжи и два огромных чемодана, которые самолично ей привез Уэлш.
Ведьма старательно рассовывала нажитое добро по чемоданам ночь напролет: книги, конспекты лекций, склянки с химическими реагентами, белый фарфоровый сервиз, подаренный на тридцатилетие жизнерадостной Элти Брунн, столовые приборы, шали, которые она, Малика, связала на досуге, справочник для путешествий по просторам Этернии, платья, чулки, зимние башмаки и еще много чего. Неудивительно, что к рассвету она едва ноги переставляла и мечтала только об одном – свалиться на кровать, закрыть глаза и чтобы никто не беспокоил.
Увы! Едва первые лучи восходящего солнца осветили пустоватую теперь комнату, надрывно зазвенел колокольчик. Сердце неприятно ёкнуло. Это не мог быть Уэлш или кто-либо из его подчиненных, они еще вечером договорились начать переезд ближе к полудню. Но тогда… Не веря собственному предположению, окрыленная надеждой, Малика порхнула к двери, распахнула ее – и невольно попятилась.
Потому что на пороге, тяжело опираясь на посох мага, стоял господин ректор собственной персоной. И таким ведьма увидела его впервые – мрачным, как грозовая туча и одновременно растерянным и опечаленным, как потерявшийся в толпе ребенок.
– М-мэтр, – огорошено пробормотала она, отступая назад, – рада… вас видеть… но что привело вас сюда в такую рань?
Старик молча переступил порог, окинул взглядом прихожую. На нем был все тот же богатый сюртук из синего бархата, опрятная шапочка на голове – но у Малики словно пелена с глаз упала.Почему раньше она не замечала, что на локтях у мэтра бархат протерся до состояния сеточки, а около пуговиц покрыт масляными пятнами? Почему даже вчера не было заметно, как тянет правую ногу милорд ректор, и как по-старчески дрожат его сморщенные руки?
Она мотнула головой. Йоргг! Уж пусть лучше находиться под властью морока, насылаемого ректором, чем вот так, лицом к лицу со старостью и приближающейся смертью.
– Ты еще спрашиваешь, почему я здесь в такую рань? – проскрипел старик. Его кустистые белоснежные брови сошлись на переносице, светлые глаза угрожающе засверкали. – я здесь, Малика Вейн, чтобы в последний раз поговорить с той, кого я считал порядочной женщиной, и которая оказалась змеей подколодной. Могу я пройти?
Вконец растерявшись, Малика только сделала приглашающий жест рукой, милорд ректор прошаркал в комнату и тяжело опустился в кресло. Несколько минут его взгляд скользил по опустевшим полкам, затем метнулся к чемоданам и остановился на Малике.
– Так вот значит, по каким личным делам ты отпрашивалась, – негромко начал он, – работу поменять решила? Что, эта улитка, Уэлш, больше денег предложил?!! Так почему ты мне не сказала, что тебе не хватает на жизнь? Академия, конечно, живет на императорские подачки, но уж тебе бы я выкроил что-нибудь!
Она замотала головой. Слезы навернулись на глаза, Малике вдруг захотелось упасть на колени перед ректором, поцеловать его сухую руку, попросить прощения – как у отца, который вырастил непутевую дочь.
– Нет, милорд, все не так, – она откашлялась, пытаясь избавиться от горького комка в горле.
– Да неужели? – в голосе старого мага зазвенела сталь, – тогда скажи мне, почему вдруг вчера ко мне явился этот презренный слизняк, Генрих, и продемонстрировал мне подписанное тобой соглашение?
– Зачем вы так? Генрих вовсе не слизняк, он мне помог…
– Слизняк, самый настоящий! – взорвался ректор, – сидит там, куда его папенька посадил, и лапкой не пошевелит, чтобы хоть что-то сделать самому ! Это ли не слизняк?!!
– Милорд, – ведьма невольно всхлипнула. Не осталось и следа от величественного ректора. В кресле перед ней сидел убитый горем старик, который не давал воли слезам только потому, что был слишком горд для этого.
– Что – милорд? Что – милорд?!! Говори, побери тебя йоргг!
Вокруг ректорского посоха заплясали колючие искры. Старик был весьма могущественным магом огненной стихии, и когда гневался, порой терял над ней контроль.
– Это не вина Уэлша, – тихо сказала ведьма, – мной заинтересовался кто-то… сверху, понимаете? И мне совсем не хотелось становиться агентом этого дурацкого ведомства, но… Так уж получилось, что, откажись я – и они бы замучили… не то, чтобы совсем уж невинного человека, но, скажем так… существо, которое стало мне дорого.
Ректор поник. Прислонил погасший посох к столу и принялся перебирать задумчиво бороду. Воцарилось тягостное молчание, и Малика не знала, что ей делать – то ли сесть рядом с магом, то ли предложить чаю, то ли вправду броситься на колени и вымаливать прощение.
– То, что ты сказала, правда? – хмуро спросил ректор.
– Милорд, я бы не стала вам лгать.
– Я уж не знаю, можно ли тебе верить, Малика Вейн. Кто это… существо?
– Лунник, милорд. Они отпустили его только тогда, когда я согласилась подписать соглашение.
– Йоргговы твари, – устало выдохнул маг, – нашли и к тебе веревочки. Тогда ты, наверное, поступила правильно, Малика Вейн. По крайней мере тебя не будет мучить совесть из-за того, что по твоей вине погиб… пусть даже и лунник. Мне вот только жаль, что они забирают тебя, такую чистую, такую порядочную и честную, чтобы потом вывалять в грязи и превратить в подлую шлюху…
– Милорд! – кровь прилила к щекам. Еще бы – Малика ни разу не слышала, чтобы господин ректор выражался таким образом.
– Да-да, деточка, я знаю, о чем говорю. Агент должен делать то, что ему приказывают. Агент не принадлежит себе. А приказать, знаешь ли, могут все, что угодно, и это "все" будет идти вразрез с твоими взглядами и велением совести, но ты уже ничего не сможешь поделать. Надеюсь, этот лунник оценит жертву, которую ты принесла…
– Он ничего об этом не знает, – усмехнулась Малика, – и, мэтр, я же сделала это не для того, чтобы он об этом узнал. Я просто хотела, чтобы его отпустили.
Ректор покачал головой и угрюмо уставился на навершие посоха, ярко-рыжий кристалл, сжатый в когтистой лапе.
– Да по тебе просто монастырь Всеблагого плачет, деточка, – пробормотал он, – Похоже, мне пора удалиться. Поди сюда, Малика.
Она несмело приблизилась, старик, кряхтя, поднялся с кресла и, опираясь на посох, подошел почти вплотную.
– Дай-ка я тебя обниму на прощание, – трясущаяся рука легла Малике на плечи.
Она вдруг с удивлением поняла, что от поношенной одежды ректора пахнет лавандой, а щеки старого мага – гладкие и жесткие.
– Я надеюсь, деточка, что ты сможешь выкрутиться, когда с тобой приключится беда.
– Если приключится, милорд. Я буду стараться, чтобы этого не произошло.
Старик отпустил Малику, сделал шаг назад и погрозил пальцем.
– Не если, а когда , Малика. Агенты по делам нечеловеческих сущностей долго не живут, знай это.
* * *
…Она покидала гостеприимный дом Академии с тяжелым сердцем. Потом был недолгий путь, на протяжении которого ни Малика, ни мрачный возница не перекинулись ни словом. Оказалось, Генрих Уэлш подыскал Малике новую квартиру в переулке Фонтанов, в одном из самых респектабельных районов Пражена.Размещалась она на втором этаже трехэтажного дома, облицованного мрамором, а вокруг зеленели стриженные пирамидками кипарисы. Молчаливый возница помог Малике занести багаж и исчез, оставив ее наедине с новым жильем и собственными далеко не радужными мыслями.
Ведьма обошла квартиру. Спальня, оклеенная нежно-зелеными обоями, гостиная, где весьма гармонично уживались темно-синий и молочный цвета, прихожая, отделанная дубовыми панелями, небольшая ванная и кухня. Мебель была подобрана для каждой комнаты: в спальне – пузатый комод из березы и огромная кровать под бледно-зеленым балдахином, в гостиной – сине-молочный полосатый диван, такие же кресла с резными подлокотниками, небольшой круглый столик на гнутых ножках. Каминная решетка была начищена до блеска, из чего Малика пришла к выводу, что Уэлш заставил прибрать в квартире к ее, Малики, появлению.
Ведьма устало присела на диван и задумалась.
Все происходящее вновь напоминало дурной сон. Не кошмар, а именно нехороший, мутный сон, из которого так и хочется вырваться, но который не торопится отпустить жертву. Не слишком ли высокой оказалась цена, которую пришлось заплатить за освобождение лунного лорда? Уж он бы точно так не поступил, если бы с ней, Маликой Вейн, случилось бы подобное.
Потом ей стало стыдно от таких мыслей. Поступил бы. Сколько раз он спасал ей жизнь? Не меньше двух, точно? Наверное, теперь они в расчете, и никто никому ничегошеньки не должен.
Стоило начать вспоминать лунного лорда, как у Малики заныло под ложечкой. Интересно, успел ли он выехать из Пражена? Или сидит где-нибудь в местной гостинице и злится на весь род людской? И вспоминает ли госпожу Вейн?..
Пальцы механически сомкнулись на кулоне Хаора Ливори. Магия, сокровище из сундучка давно погибшего ведьмака. Вот еще задачка, над которой стоило бы подумать, но – не сейчас, это точно.
Малика зевнула и подумала, что было бы очень недурственно вздремнуть часок-другой, а затем поискать поблизости бакалейную лавку.
"Да, точно", – сонно размышляла она. Нащупала подушечку, положила ее в уголок дивана.
В дверь постучали. Негромко, но весьма настойчиво.
– Входи, Генрих! – отозвалась ведьма, – не заперто!
Легкий скрип петель, быстрые шаги – и на пороге гостиной появился…
– Приветствую, – сказал незнакомец, – я так понимаю, вы – госпожа Вейн?
– Да, это я. С вами, к сожалению, не имею чести быть знакомой.
Он был мужчиной лет сорока, довольно высоким, широким в плечах, и обладал именно той внешностью, от которой млеют юные девицы: копна непослушных пшеничных волос, белозубая улыбка и выразительные глаза глубокого василькового цвета. В общем, наиприятнейшая внешность, если не обращать внимания на белый шрам, перепахавший правую щеку и задевший квадратный подбородок. Оттого и улыбка была кривой: одна сторона рта оставалась скорбно сжатой.
Одетый с некоторой неряшливостью, он, тем не менее, не производил впечатления человека, стесненного в средствах. Наоборот, это была напускная, наигранная небрежность; он словно пытался сказать – у меня засаленные отвороты рукавов вовсе не потому, что нет второго сюртука – а исключительно потому, что, выходя на улицу, я облачился в первый попавшийся.
Малике хватило нескольких минут, чтобы сделать все эти выводы относительно странного гостя, и теперь она молча ждала. И смотрела на него, а он, в свою очередь, на нее.
– Марио Альберт Игиро, – наконец представился мужчина, – ваш новый напарник, госпожа Вейн.
– Напарник? – растерянно промямлила Малика.
А сама подумала – ну вот, только этого мне и не хватало. Надзиратель, который будет следить за каждым моим шагом и обо все доносить… туда, наверх.
– С некоторых пормы работаем по двое, – широко улыбнулся Марио, – поодиночке нас проще убивать, госпожа Вейн.
Нечто новое
Господин Игиро настаивал, чтобы тотчас отправиться в ведомство и продолжить оформление бумаг, но Малика сослалась на полное бессилие и вымолила три часа на сон. Марио лишь пожал широченными плечами.
– Хорошо, я заеду ровно через три часа. У нас еще много дел, госпожа Вейн.
– Раз уж нам предстоит вместе работать, зовите меня просто по имени.
– Малика, – и снова блеснула "наполовину" добродушная улыбка, – это мне нравится. Тогда я для вас буду Марио, договорились?
– Можно еще и на "ты".
– Прекрасно! – он крутнулся на каблуках, – я уверен, мы сработаемся. Не составишь ли вечером компанию за ужином?
– Отчего бы и нет, – ведьма усмехнулась.
В самом деле, почему бы не развеяться? Она, пропади все пропадом, свободная ведьма.
На прощание Марио быстро пожал ей руку – хватка у него оказалась ну просто стальная, а запястье было покрыто мелкими белесыми шрамами. Как будто кто-то пытался его жевать.
– До вечера, – пробормотала ведьма и закрыла за ним дверь, теперь уже на щеколду.
Потом она вернулась на сине-молочный диван, легла на бок, укрывшись шалью. Лето выдалось теплое, но в старых домах из-за толстых стен всегда прохладно.Малика сладко зевнула. На душе постепенно воцарялся покой, так всегда бывает, когда все животрепещущие вопросы решены и не нужно мучиться вопросом выбора.
Малика медленно, словно сухой лист, падающий с клена, погружалась в дрему. Перед глазами замелькали бархатные кроны деревьев, как будто ведьма стала птицей и летела сквозь небесную синеву, закружились и пропали никогда не виденные Маликой горы, изрытые пещерами. Заснеженные пики гигантским частоколом отгородили Этернию от других земель, да и не знал никто – существовало ли что-либо за этим хребтом.
А потом неведомая сила подхватила невесомую ведьму и швырнула ее куда-то вглубь пещеры. Уподобившись буравчику, Малика ввинчивалась и ввинчивалась в кромешный мрак – до тех пор, пока не повисла перед огромной друзой аметиста.
Странная это была друза: внутри каждого кристалла что-то переливалось, поблескивало, кружились золотистые искры, а вокруг разлился мягкий зеленоватый свет – как будто смотришь на солнце сквозь мятный леденец и там, в его глубине, почти на границе зрения, внезапно видишь…Танцующую женщину.
Она била в бубен и кружилась вокруг друзы, разлетались во все стороны десятки тонких косичек, украшенных костяными фигурками. Женщина была совершенна в своей наготе, тело покрывали разноцветные узоры, светящиеся все той же мятной зеленью.
Странная танцовщица вдруг остановилась как вкопанная и в упор взглянула на Малику. Лунница! Эта юная женщина принадлежала к народу Ночной Странницы, сомнений не осталось. Слегка заостренные уши, совиные глаза, сверкающие парой топазов, зубы чуть более длинные и острые чем у людей.
– Я чувствую тебя, – прозвучало в ушах Малики, – я знаю, что ты придешь ко мне, и я буду ждать. Я помогу тебе, когда будет нужно.
– Кто ты? Как ты мне можешь помочь? – ведьма не знала, как это у нее получалось говорить.
Лунница скорбно улыбнулась.
– Меня зовут Исиль. Ты обо мне еще услышишь, Малика Вейн.
– А откуда ты меня знаешь?
– Я знаю всех детей луны.
– Минуточку, так ведь я же…
– Всех. Детей. Луны. – повторила Исиль.
И Малику вышвырнуло из странного сна.
"Йоргговы шутки", – ругнулась ведьма, – "ну и приснится же! Исиль, хм…"
Она потерла припухшие от сна веки и села. Йоргговы дети луны! Мало того, что один из них умудрился лишить ее душевного равновесия, так теперь еще и голые лунницы в сны пожаловали. И, хихикнув, Малика представила себе, как является на примем к целителю. А что вас беспокоит, госпожа Вейн? Да так, самая малость, мэтр. Пляшущие в чем мать родила женщины с бубнами. Да-да, именно так, являются во сне и обещают всяческую помощь и поддержку.При этом лицо воображаемого целителя должно было вытянуться и обрести недоумевающее выражение как у лошади, схватившей иллюзию спелого яблочка.
Та-ак, госпожа Вейн. Не стоит забывать, что очень скоро в дверь постучится Марио Альберт Игиро, импозантный господин с загадочной улыбкой.
Она извлекла из чемодана смену белья, платье из темно-зеленого шелка, которое даже измяться не успело, и ринулась в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок. Из ванной вышла уже совсем иная госпожа Вейн: немного чопорная, тщательно причесанная, с припудренным носиком и подкрашенными губами. Очень вовремя вышла – раздалось короткое "тук-тук" в дверь.
– Малика, это я, Марио!
– Минуточку.
Как выяснилось, господин Игиро тоже не тратил времени даром: переоделся в дорогой светло-серый сюртук, сменил рубашку – эта ну прямо-таки сверкала белизной. Он даже успел посетить цирюльника, где постригся, причесался и побрился. В общем, пока Малика спала, Марио Альберт сделал все возможное, чтобы уподобиться сверкающей новенькой монетке. Теперь юные девы должны были непременно падать в обморок при его появлении.Ну, а что до шрамов – так они мужчину только красят.
– Позвольте предложить вам руку, госпожа Вейн, – он церемонно поклонился, не сводя глаз с ее лица.
– Мы же договорились фамильярничать, – немного растерялась ведьма и вдруг вспомнила, что забыла надушиться.
– Так красивее получается, церемоннее, – подмигнул агент по делам нечеловеческих сущностей, – пойдем, Малика, нас уже ждут.