- Увидите. Непременно увидите.
Я была взволнована разговорами об искусстве и обширными познаниями барона в этой области. Мне хотелось как можно больше узнать об этом человеке, и казалось, я уже несколько преуспела в этом. Он высокомерен, богат, влиятелен и всегда добивается желаемого. Знаток искусства и по-настоящему любит его. Я поняла, что его почти невозможно обмануть. Мне не терпелось обсудить с отцом план наших действий в этой непростой ситуации. Мысль, что уже на следующее утро нам предстоит начать работу, переполняла меня тревогой.
Встав из-за обеденного стола, мы вернулись в комнату с расписным потолком. Там подали ликер. Напиток оказался сладким и весьма приятным на вкус.
Спустя некоторое время барон произнес:
- Я вижу, мсье Коллисон устал. Бертран, проводи мсье Коллисона в его комнату. А вы, мадемуазель Коллисон, насколько я могу судить, совсем не устали. Думаю, вы с удовольствием задержитесь и еще немного поболтаете с нами.
Я ответила утвердительно, и Бертран с моим отцом вышли, оставив меня в обществе барона и мадам де Сент-Жиль.
- Завтра, - заговорил барон, пристально глядя мне в глаза, - я покажу вам свои сокровища. Вы уже осмотрели замок?
- Мсье де Мортимер был очень любезен и кое-что мне показал.
Барон щелкнул пальцами.
- Бертран… как бы это сказать… не чувствует этот замок… его дух… ты согласна со мной, Николь?
- Это ведь ваш замок, не так ли? Он здесь, как и все мы, лишь гость, не более того.
Барон ласково похлопал Николь по колену. Судя по всему, он с ней в довольно близких отношениях.
- Да, мадемуазель Коллисон, - произнес он. - Этот замок - мой дом. Его возводили мои предки. Более того, это одно из первых укреплений, построенных норманнами во Франции. Сентевилли живут здесь уже много веков, с того далекого времени, когда Великий Ролло опустошал побережье Франции, причем настолько успешно, что французский король понял: единственным способом положить этому конец является передача захватчикам определенной части Франции, что он и сделал. Вот эта часть и является Нормандией. Только не вздумайте считать нас французами. Это распространенная ошибка. Мы - потомки древних скандинавов, покинувших свои сказочные фиорды и явившихся сюда, во Францию…
- Франция была уже достаточно цивилизованной страной, когда викинги приплыли сюда на своих челнах и начали грабить ее, - напомнила я ему.
- Зато викинги были завоевателями, мадемуазель Коллисон. Непобедимыми завоевателями. И в ту пору, когда наш великий герцог Вильгельм покорил вас, англичан, замок Сентевилль уже стоял на этом месте.
- В тот раз скандинавы победили, потому что король Гарольд едва успел вернуться со своей армией с севера, одержав там убедительную победу, - возразила я. - Если бы армия не была утомлена сражениями и переходами, победа могла оказаться вовсе не на вашей стороне. Более того, вы говорите, что победили англичан. Но англичане - это весьма неоднородная нация. Англы, саксы, юты, потомки римлян… и, разумеется, блистательных викингов. Поэтому столь бурное ликование по поводу побед, одержанных Вильгельмом так много лет назад, представляется мне несколько неуместным.
- Ты видишь, Николь, как мадемуазель Коллисон ставит меня на место?
- Убедительность ее аргументов приводит меня в восторг, Ролло.
Ролло! - подумала я. Так вот как его зовут! Должно быть, на моем лице отразилось удивление, потому что он продолжал:
- Да, я - Ролло. Меня назвали в честь первого викинга, превратившего эту часть Франции в Нормандию. Его боевой клич звучал так: "Ха! Ролло!" И он оставался кличем викингов еще много веков спустя.
- Нынче, я полагаю, он уже вышел из употребления.
Я сама не понимала своего стремления перечить ему по каждому поводу. Это было в высшей степени неразумно, поскольку мы задались целью угодить ему, а вместо этого я делала все, чтобы восстановить его против себя.
Однако было не похоже, чтобы мое поведение вызывало его неудовольствие. Более того, он улыбался, и мне пришло в голову, что, возможно, ему нравится эта беседа. Мое поведение граничило с грубостью, и мне казалось странным, что его, окруженного со всех сторон льстецами и подхалимами, это нисколько не задевает. Видимо, ему очень редко приходилось сталкиваться с противодействием любого рода.
Но Николь была менее всего похожа на человека, склонного к лести. Наверное, именно это его и привлекало в ней, ведь она ему, несомненно, нравилась.
Вернулся Бертран.
- Возможно, вам хочется немного прогуляться перед сном? - обратился он ко мне.
Я с готовностью вскочила на ноги.
- Это было бы просто чудесно!
- Вам нужно что-то накинуть на плечи. Принести шаль?
- Возьмите мою, - предложила Николь. - Мне она сейчас не нужна, а вас избавит от необходимости возвращаться в свою комнату.
Она протянула мне почти невесомый, украшенный блестками шарф из шифона.
- О! Спасибо! - воскликнула я. - Он такой… красивый. Я боюсь его испортить.
- Вздор! - заявила Николь, подходя и набрасывая шарф мне на плечи. Я подумала, что она очень милая.
Мы с Бертраном вышли во двор и спустились ко рву.
- Ну, что вы можете сказать о бароне? - поинтересовался он.
- Слишком серьезный вопрос, чтобы можно было однозначно ответить на него, - сказала я. - Все равно что показать кому-то Ниагарский водопад и потребовать тут же описать его во всех подробностях.
- Такое сравнение его бы позабавило.
- Могу отметить, что он отлично осознает свою силу и требует безусловной покорности всех окружающих.
- Да, - согласился Бертран. - Он действительно осознает свое превосходство и уверен в абсолютной законности собственных притязаний.
- Что ж, это, возможно, и хорошо, но только если совпадает с истинными желаниями окружающих его людей.
- Вы наблюдательны, мадемуазель. В случае со мной именно так и было до сего времени.
- Что ж, тогда, - заявила я, - вам следует подготовиться к тому, что однажды ваши желания не совпадут… Мне очень понравилась мадам де Сент-Жиль.
- Она считается одной из самых привлекательных женщин парижского общества. Их союзу с Ролло уже… семь лет.
- Их… союзу?
- А вы разве не догадались? Она ведь его любовница.
- Но, - с трудом подыскивая слова, попыталась возразить я, - я полагала, что он собирается жениться на этой… принцессе.
- Собирается. Видимо, ему придется прекратить отношения с Николь, хотя, возможно, всего лишь на некоторое время. Она, как светская женщина, к этому вполне готова.
Я молчала.
Он коснулся моей руки.
- Боюсь, я вас шокировал. Разве вы не догадались сами об их отношениях?
- Честно говоря, я далека от всего этого. Николь… она не выглядит огорченной.
- Конечно, нет. Она всегда знала, что когда-нибудь Ролло женится. У него несколько любовниц, но Николь всегда была главной.
Меня пробрала дрожь. Шарф Николь, похоже, нисколько не согревал. Его руки касались этого клочка шифона, - подумала я. И представила его вместе с Николь… чувственным… требовательным… циничным.
Это была ужасная картина. Я уже не хотела писать с него миниатюру. Оказывается, о модели можно узнать и чересчур много…
* * *
Следующим утром началось наше испытание. Я поставила стул для барона таким образом, чтобы на его лицо падал яркий свет. Отец сел напротив. Мы решили, что основой будет слоновая кость, которая отлично зарекомендовала себя еще с начала восемнадцатого века. Я сидела в углу, стараясь запомнить каждую черточку его лица: чувственные губы, которые могли быть и жестокими, и нежными, великолепный высокий лоб и густые белокурые волосы.
Барон сказал, что когда миниатюра будет окончена, он оправит ее в золотую рамку, к тому же украшенную бриллиантами и сапфирами. Это, видимо, было причиной того, что он надел синий сюртук, который, несомненно, был ему к лицу. Даже его серые глаза теперь немного отливали голубизной.
Я сгорала от желания взять в руки кисть. И очень переживала за отца. Он работал молча, без видимого напряжения. Я спрашивала себя, осознает ли он, какие именно детали уже недоступны его зрению.
Сегодняшнее утро прояснит очень многое. Мы узнаем, сможем ли осуществить наш план или нет. Я не была уверена, что мне удастся написать достойную миниатюру по памяти, пусть даже опираясь на наброски отца, и не сомневалась, что, если бы представилась возможность работать самостоятельно, я бы написала изумительный портрет. Сумела бы передать его высокомерие и непоколебимую убежденность в том, что весь мир принадлежит только ему. Я бы привнесла в миниатюру известную степень враждебности, которую испытывала к барону. Создала бы портрет его души… И это могло бы ему не понравиться. Да что там, совершенно точно не понравилось бы…
Пока отец работал, барон говорил, обращаясь в основном ко мне.
Была ли я вместе с отцом при баварском дворе? Не была? Он приподнял брови, будто спрашивая, почему же я тогда приехала в Нормандию.
- В таком случае вы не видели портрет графини и не могли оценить ее внутреннюю красоту.
- Очень жаль.
- Мне все кажется, что мы с вами уже встречались. Должно быть, все дело в портрете "Незнакомки". Впрочем, она мне уже не кажется незнакомкой.
- Мне не терпится взглянуть.
- А мне - показать ее вам. Как продвигается работа, мсье Коллисон? Я хорошая модель? Будет очень интересно наблюдать за рождением моего изображения.
- Все идет хорошо, - ответил отец.
- А еще, - добавила я, - у нас существует правило: никто не должен видеть миниатюру до тех пор, пока она еще не окончена.
- Не уверен, что смогу принять это правило.
- Это совершенно необходимо. Вы должны предоставить художнику свободу действий. Критика в процессе работы может иметь катастрофические последствия.
- А похвала?
- Тоже нежелательна.
- Вы всегда позволяете своей дочери устанавливать правила, мсье Коллисон?
- Это мои правила, - сухо ответил отец.
Вслед за этим барон рассказал мне о некоторых картинах своей коллекции, состоящей отнюдь не из одних миниатюр.
- С каким удовольствием я буду хвастаться перед вами своими сокровищами, мадемуазель Коллисон! - заявил он.
Спустя час отец отложил кисть. Для первого сеанса вполне достаточно, заметил он. Кроме того, ему показалось, что господин барон устал позировать.
Барон встал и потянулся, признавшись, что ему непривычно так долго сидеть на одном месте.
- Сколько потребуется сеансов? - поинтересовался он.
- Этого я пока сказать не могу.
- В таком случае, я вынужден настаивать на том, чтобы мадемуазель Коллисон тоже на них присутствовала. Так мне будет веселее.
- Отлично, - ответила я, пожалуй, слишком поспешно.
Он поклонился и оставил нас одних.
Я взглянула на отца, который выглядел очень усталым.
- Свет такой яркий, - пожаловался он.
- Это именно то, что нам нужно.
Я тщательно изучила его работу. В целом она мне понравилась, но я подметила один или два неуверенных штриха.
- Я внимательно его разглядывала и очень хорошо запомнила лицо, так что могу писать портрет, пользуясь тем, что уже сделал ты, и тем, что я знаю и помню. Пожалуй, лучше всего немедленно приступить к работе. Наверное, я всегда буду начинать работать сразу же после его ухода, пока в памяти еще свежи детали. Посмотрим, что у нас получится. Работать без модели будет нелегко.
Я приступила к миниатюре. Его лицо стояло передо мной так же отчетливо, как если бы он продолжал сидеть напротив. Я наслаждалась работой. Нужно передать этот голубой оттенок, появившийся в его стальных глазах благодаря синему сюртуку. Я как будто воочию видела эти глаза… в них светились сильные чувства… властолюбие, упрямство, разумеется, звериная похоть… да, нужно передать чувственный изгиб его губ. Пират, подумала я. Скандинавский пират. Это же видно по его лицу. С кличем "Ха! Ролло!" он ведет свой корабль по Сене… грабит, мародерствует, сжигает дома, насилует женщин… о да, однозначно, он свирепо насилует женщин… захватывает земли, строит неприступные крепости и, укрывшись за их стенами, отражает любые попытки выбить его оттуда.
Еще никогда я не создавала портреты с таким азартным удовольствием. Скорее всего, это отчасти объяснялось необычностью метода, а также антипатией, которую я к нему испытывала. Сильные эмоции помогали работать, вдыхали жизнь в рождающееся прямо на глазах произведение.
Отец внимательно наблюдал за моей работой.
Наконец я отложила кисть.
- Ах, отец, - вздохнула я, - мне так хочется создать шедевр! Хочется обмануть барона, но только так, чтобы его Коллисон стал лучшим из всех предыдущих!
- Очень надеюсь, что у нас все получится… - поддержал меня отец. Но на его лице была написана такая беспомощность, что мне захотелось обнять и утешить этого пожилого человека, как маленького ребенка.
Какая жестокая судьба! Быть великим художником и лишиться возможности заниматься любимым делом!
Но все же утро было удачным. Я довольна своей работой.
Мы с отцом пообедали вдвоем, поскольку Бертран уехал куда-то вместе с бароном и Николь, после чего я предложила отцу отдохнуть. Он выглядел усталым. Сегодняшний сеанс был чрезмерной нагрузкой для его глаз.
Проводив его в комнату, я отправилась на прогулку, по обыкновению прихватив с собой альбом для набросков.
Спустилась ко рву и села прямо на траву. И тут же вспомнила, как мы с Бертраном пришли сюда, и как беседовали, и как безмятежно провели время. Он так выгодно отличался от барона, был таким мягким и добрым. Я не могла понять, как женщины, подобные Николь, могут унижаться ради мужчин, подобных барону. В нем ведь не было ничего привлекательного. Разумеется, он очень влиятельная фигура, а считается, что власть притягательна для некоторых, а возможно, и многих женщин. Лично мне его высокомерие было попросту отвратительно. Чем больше я узнавала барона, тем больше мне нравился Бертран. В моих глазах он был наделен всеми мыслимыми достоинствами. Мягкий, предупредительный, но прежде всего добрый и заботливый по отношению к другим людям. Этих качеств явно недоставало его всемогущему родственнику. Бертран сделал так, чтобы мы сразу по прибытии почувствовали себя здесь, как дома, и с этой задачей он справился безукоризненно, настолько безукоризненно, что между нами за столь короткое время успела завязаться подлинная дружба, которая, как мне казалось, обещала в дальнейшем крепнуть и…
Размышляя таким образом, я делала ленивые наброски. Вскоре страница альбома пестрела изображениями барона. То, что он занимал все мои мысли, было вполне объяснимо, поскольку мне предстояло писать с него миниатюру, причем делать это при помощи метода, к которому до меня никто и никогда не прибегал.
Он красовался в самом центре - кровожадный викинг в крылатом шлеме, ноздри раздуты, в глазах светится похоть, губы изогнуты в жестокой и торжествующей усмешке. Мне казалось, я слышу его гортанный крик. Под наброском я написала "Ха! Ролло!". По кругу шли другие наброски его лица… в профиль и анфас. Я хотела изучить его лицо во всех ракурсах и при всех настроениях. Мне приходилось выдумывать то, что я еще не видела.
Внезапно за моей спиной послышался смех. Обернувшись, я увидела его. Барон склонился над моим плечом, затем, резко выбросив вперед руку, выхватил из моих рук альбом.
- Я вас не слышала, - пробормотала я.
- Здесь, возле рва, трава на редкость густая и сочная. Увидев вас здесь… рисующую так увлеченно… не замечающую ничего вокруг себя… я не смог побороть искушения подкрасться и посмотреть, что же вас так сильно заинтересовало.
Он разглядывал рисунок.
- Отдайте немедленно, - потребовала я.
- Ну, нет. Это мое. Mon Dieu, да вы - истинный мастер, мадемуазель. Ха! Ролло! Послушайте, это… просто изумительно!
Я умоляюще протянула руку.
- Кажется, будто меня прилюдно раздели, - обвиняющим тоном произнес барон, но его глаза утратили свой стальной блеск. Он был явно польщен. - Я и не подозревал, что вы успели настолько хорошо меня изучить. Так рисовать по памяти! Да вы необыкновенно искусная рисовальщица, мадемуазель! Я всегда говорил, что причина такого множества посредственных художников кроется в том, что они никогда не учились рисованию. Но как вам удалось так хорошо меня узнать?
- Узнать? Нет… Я лишь немного изучила ваше лицо… сегодня утром… на сеансе…
- Я заметил, как вы сверлили меня глазами. Мадемуазель Коллисон, ведь это вам следовало бы писать с меня миниатюру.
- Это задача отца, - ответила я. - Можете уничтожить этот рисунок.