– Это мой предыдущий спонсор так извратился. Лично мне больше нравится Джорджио Армани.
Повисшую паузу нарушил смех Алисы. Она смеялась так звонко и заразительно, что Клим помимо воли тоже улыбнулся, спросил:
– А как тебя кличут по паспорту, Джорджио?
– По паспорту я Виталий Топильский.
– Ну и оставайся Виталием Топильским! На кой хрен эти выверты с иностранными псевдонимами?
Клим сам не заметил, когда атмосфера из напряженно-деловой трансформировалась в непринужденно-доверительную, когда к их столику подсел сначала Жертва, а потом и загадочная Люка. Оказалось, что Жертва – интересный собеседник, а Люка – "мировой парень". И даже Макс при ближайшем рассмотрении оказался вполне добродушным мужиком. А еще оказалось, что его внимание к Люке нервирует госпожу Волкову. Во всяком случае, она была единственной, кто в их тесном кружке чувствовал себя не слишком комфортно.
Расходились далеко за полночь. Клим, к этому времени уже изрядно пьяный, рискнул-таки доверить свою бесценную жизнь, а заодно и автомобиль, Люке. Алиса уехала на такси, как всегда, не прощаясь. Виталик остался с Жертвой и Максом – ждать Люку.
Климу снова снился кошмар. Летучая мышь-переросток уселась на край его кровати, неодобрительно покачала головой, сказала все тем же смутно знакомым голосом:
– Глупый, смотришь и не видишь!
– Чего не вижу? – Конечно, не стоило вступать в дебаты с собственным кошмаром, но уж больно интересно…
– Ничего не видишь! Не о той думаешь, не той доверился. – Летучая мышь тяжело вздохнула, совсем по-человечески, пожаловалась: – Тяжело мне с вами, неразумными.
– А кому сейчас легко? – Он уже не удивлялся происходящему, да и ночная гостья больше не вызывала прежнего отвращения, только жалость и желание понять, чего она хочет.
– У нее голова болит.
– У кого?
– У нее. – Летучая мышь нервно дернула перепончатым крылом. – А у меня ничего не болит, только курить очень хочется.
– Бери. – Клим протянул ей пачку сигарет.
Летучая мышь оскалила зубастую пасть в улыбке, сказала печально:
– Хороший ты мужик, Клим Панкратов, только дурак!
Обидеться на "дурака" он не успел – сон закончился. Клим открыл глаза, потянулся за сигаретами. Сигарет на тумбочке не оказалось, а он точно помнил, что вечером они там были. Мистика и чертовщина…
Нет никакой чертовщины – одернул он себя, – просто вчера кто-то слишком много выпил, вот и мерещится сейчас черт-те что! И мало того, что мерещится, так еще и сигареты тырит, и "дураком" ни за что, ни про что обзывает…
К офису Клим подъехал в дурном расположении духа, всю дорогу от дома до работы разгадывал ночную шараду. На что он смотрит? Чего не видит? У кого болит голова?
Бред! Бред сивой кобылы! Нет, бред летучей мыши. А он, рационалист и прагматик, пытается в этом бреде разобраться. Может, все-таки сходить к психоаналитику?
Виталик ждал его перед офисом, нетерпеливо пританцовывал рядом с легкомысленно-желтым "Пежо". Клим посмотрел на часы – без двадцати восемь.
– Что так рано? – спросил хмуро, – на девять, вроде бы, договаривались.
– Кто рано встает, тому бог подает, – сообщил Виталик.
– Ну-ну, – хмыкнул Клим. – Только я не бог, и в восемь у меня селекторное совещание, так что зря ты так рано приперся.
– Так я подожду. – Виталик не смутился. – Можно, я с тобой пройду, а то у вас там такой охранник… – Он неодобрительно покачал головой. – Муха мимо него не пролетит.
– Это хорошо, что не пролетит. – Клим закрыл машину. – За то я ему деньги и плачу. Пойдем уж, раз пришел.
– Кофе будешь? – Клим вопросительно посмотрел на Виталика, рассевшегося в любимом кресле Виктора.
– У тебя ж селекторное?
– За пятнадцать минут успеем.
Все время, пока секретарша Нина Ивановна готовила кофе, Виталик трещал без умолку. У Клима даже голова разболелась от его болтовни. Наконец, Нина Ивановна закончила сервировать столик, вышла из кабинета. Виталик отхлебнул из крошечной чашечки, поморщился.
– Горький!
– Горький. – Клим кивнул, откинулся на спинку кресла.
– А я сладкий люблю.
– Ну, извиняйте! – Клим развел руками. – Заедай, вон, шоколадкой.
Виталик покосился на выложенный на серебряном подносе шоколад четырех сортов, спросил:
– А белого что, нету?
– Да ты, как я посмотрю, капризен без меры, – проворчал Клим, – и это при том, что договор мы с тобой еще не заключили. Может, и не стоит? А то сначала тебе белый шоколад подавай, потом белый роллс-ройс…
– Стоит. – Виталик сцепил руки на впалом животе, нахально улыбнулся.
– Это почему? – Настроение неуклонно улучшалось. Этот мальчишка действовал на него, как хорошая доза эндорфинов.
– Потому что я – курица, несущая золотые яйца.
Клим саркастически усмехнулся, но комментировать это самоуверенное заявление не стал, а Виталик вдруг резко сменил тему, спросил:
– Ты в котором часу сегодня освободишься?
– Не знаю. А что? Если опять позовешь в кабак, откажусь.
– Не в кабак, а в больницу.
– Зачем нам в больницу?
– Ну, я подумал, что надо навестить Диану.
– Какую еще Диану? – Клим ничего не понимал и от этого снова начинал злиться.
– Диана – это певица. Ну, та девушка, которую вы вытащили из "Блиндажа", – терпеливо объяснил Виталик.
– Ну и?
– Ну и я подумал, коль уж ты ее спас, то было бы нелишним хотя бы разочек ее проведать.
– Зачем?
Виталик пожал плечами:
– Так принято. Она же должна тебя поблагодарить.
– Не нужна мне ничья благодарность. – Клим допил кофе. – Отстань.
– Тебе не нужна, а ей, может быть, очень даже нужна. И вообще, ты теперь за нее в ответе.
– С какой это стати я за нее в ответе?! – возмутился Клим.
– Ну, ты же ее спас, значит, теперь ты за нее отвечаешь.
– А ты спас меня, значит, теперь ты тоже за меня отвечаешь? – спросил Клим ехидно.
– Да, – сказал Виталик очень серьезно. – За тебя и за Алису. Вы мне теперь, как дети.
Клим не знал, как реагировать на это диковинное заявление: злиться или смеяться? Решил не злиться, но сказал строго:
– Вот что, папаша, иди-ка, погуляй в приемной, бизнес-план свой обдумай. Об ответственности мы с тобой после селектора поговорим.
Ох, плохо он знал Виталия Топильского! Мальчишка все-таки настоял на своем, вытащил его в больницу.
Это была частная клиника, новая и, похоже, очень дорогая. Секьюрити на входе, обходительный персонал, евроремонт… Клим шел вслед за Виталиком по гулкому коридору и чувствовал себя полным идиотом из-за огромного букета цветов. На покупке этой дребедени настоял Виталик, сказал, что женщинам нравятся знаки внимания. Можно подумать, они на свидание идут! Какого черта они вообще сюда приперлись?! Людей от работы отвлекают, девчонке спокойно поболеть не дают. И вообще, с чего Виталик решили, что девочка обрадуется их приходу?!
Лона обрадовалась. Поначалу, правда, смутилась очень сильно, а потом обрадовалась. А из-за цветов так даже и расплакалась. Вот и пойми женщин!
Без яркого макияжа она выглядела совсем юной. Лет шестнадцати-семнадцати. И чувствовалось, что в этой дорогой престижной клинике ей плохо. А еще чувствовалось, что ее никто не навещает. Присутствие любящих родственников и друзей сразу бывает заметно. По фруктам, пакетам с соком, журналам, книжкам и никому не нужным, но милым сердцу безделушкам. Ничего похожего в стерильной люксовой палате не наблюдалось. И девочка Диана выглядела несчастной.
– Болит? – Клим кивнул на ее ноги.
– По ночам сильно, а днем уже можно терпеть. – Девочка вымученно улыбнулась.
– А что врачи говорят?
– Говорят, что все скоро заживет, но следы от ожогов все равно останутся. На всю жизнь. – Она расплакалась, бедная маленькая девочка, которую намного больше пугает не боль, а то, что от ожогов останутся следы.
– Может быть, можно что-то сделать? – растерянно спросил Клим. – Мне кажется, пластические операции теперь не проблема. Были бы деньги…
Договорить ему не дал Виталик, больно ткнул локтем в бок, сказал с неискренней улыбкой:
– Ну, Диана, ты поправляйся, а нам пора.
При этих словах девочка совсем сникла.
– Но мы тебя завтра обязательно навестим, – неожиданно для самого себя сказал Клим. – Ты любишь шоколад?
Она кивнула, тылом ладошки вытерла слезы.
– Все, завтра будет тебе шоколад…
– Что ты меня пинаешь?! – набросился Клим на Виталика, как только они очутились в коридоре.
– Не надо было при ней про пластические операции, – зло сказал тот.
– Почему?
– Потому что у нее на операцию нет денег.
– А у ее продюсера?
– У нее и продюсера больше нет. – Виталик развел руками. – Кому охота возиться с искалеченной девочкой, когда вокруг полно молоденьких, здоровых, а главное, на все готовых дур?! – Он невесело улыбнулся.
– Кто, в таком случае, за лечение платит? – спросил Клим.
– Я.
– Ты?!
– Жалко же девчонку. Только вот на операцию у меня, к сожалению, денег нет.
Клим кивнул, спросил после долгого молчания:
– Ты меня сюда за этим привел? Ведь правда? Ты хочешь, чтобы я ей помог?
Виталик в ответ пожал плечами – понимай, как знаешь.
– А ты пройдоха, – сказал Клим ворчливо.
– А ты не так плох, как кажешься. – Виталик улыбнулся.
Они заблудились: вместо того, чтобы выйти в холл, очутились в пустынном коридоре с двумя рядами одинаковых стеклянных дверей. У одной из дверей Клим вдруг остановился, точно за руку кто дернул. Там, за прозрачным стеклом, была палата, почти точная копия той, из которой они недавно вышли. Те же приятные глазу оливковые цвета, те же жалюзи на окнах, даже акварели на стенах были похожи. В общем, ничего особенного, если не считать мерно гудевшего аппарата для искусственного поддержания жизни. Клим сразу узнал, что это такое, он видел похожие по телевизору. А еще он узнал лежавшую на больничной койке женщину. Аппарат и женщина были связаны пластиковой пуповиной. Аппарат казался намного более живым, чем женщина.
Она мало чем походила на себя, прежнюю. Она вообще мало походила на человека. Некогда смуглая кожа стала тонкой, пергаментно-прозрачной. В черных волосах отчетливо виднелись седые пряди. Лицо, как посмертная маска. Руки мертвыми птицами лежат на белой простыне. Зинон… Вот что с ней стало. Вот что пыталась объяснить ему Алиса!
Клим прижался лбом к прохладному стеклу. Как это, наверное, страшно, когда твой самый близкий человек, и не там и не здесь! Когда с этим миром его связывает лишь хрупкая пластиковая пуповина…
– Что тебе тут нужно?! – послышался за спиной вибрирующий от ненависти голос.
Клим резко обернулся – Алиса Волкова буравила его яростным взглядом.
– Как ты посмел?! – Она оттолкнула его от двери, и откуда только сила взялась?… – Убирайся! И не смей больше сюда приходить!
– Мы навещали Диану, – вмешался Виталик.
– Диану? – Она растерянно заморгала.
– Ну да, Диану. Ты тоже пришла ее навестить?
– Я пришла навестить Зинон, а не Диану. Я вообще не… – Алиса осеклась, спросила уже спокойнее: – Диана тоже здесь?
– Да. – Виталик улыбнулся. – Она в триста пятой палате, и ей будет очень приятно, если ты к ней заглянешь.
– Да, загляну. – Алиса потерла виски, поморщилась. – Чуть позже.
Ох, не понравился Климу ни этот ее жест, ни внезапно угасшая ярость. Ощущение было такое, словно у Алисы Волковой сели батарейки. Что с ней происходит?…
– С тобой все нормально? – спросил он, заранее зная, каким будет ответ.
– Не твое дело.
– Ясно. – Он усмехнулся, бросил последний взгляд на лежавшую в "застеколье" женщину, сказал Виталику: – Пойдем.
Виталик уходить не спешил, рассматривал Алису внимательно-тревожным взглядом. Ничего удивительно, ему же невдомек, что Клим с госпожой Волковой – заклятые враги. И в тонкости их запутанных отношений он не посвящен, думает, что Алиса – белая и пушистая…
– Что это с ней? – Виталик заговорил только на улице. – Она какая-то странная…
– Это долгая история, – отмахнулся Клим.
– А кто та женщина? – Отделаться от Виталика было непросто.
– Ее подруга.
– С ней что-то случилось?
– Да, с ней что-то случилось! С ней случилась кома! Поехали, у меня еще полно работы.
Он больше не боялся этого сна. Можно сказать, он ждал его с нетерпением.
На сей раз летучая мышь расположилась на подоконнике, уцепилась острыми когтями за шторы.
– Страшная я, да? – спросила строго.
– Да я уже как-то привык. – Клим пожал плечами.
Летучая мышь вздохнула:
– Обидно, что ты себе именно такой меня представляешь. Нет бы, голубкой сизокрылой или сгустком света, на худой конец.
– А кто ты на самом деле?
– А ты не понял? А что ж тогда завис на полчаса перед моей палатой?
– Зинон?!
Летучая мышь хрипло рассмеялась:
– Догадался! Ну, наконец-то. Кстати, за сигареты спасибо. Хоть и не пригодились, а все равно приятно.
– Что ты делаешь в моем сне?
– А мне теперь, понимаешь ли, во сне гораздо сподручнее. – Глаза-пуговицы хитро блеснули. – Вообще-то, я к тебе по делу. Послание у меня к тебе.
Мама дорогая! У летучей мыши по имени Зинон к нему послание! И что только не приснится!
– Ну, давай свое послание, – подумав, разрешил он.
– Не могу. Это будет не по правилам.
Клим возмущенно вздохнул – не сон у него, а сплошная головоломка!
– Ты просто смотри внимательно и сердце свое слушай. Может, и поймешь.
– На кого смотреть?
– На нее смотри, на кого ж еще? Ей сейчас плохо, немногим лучше, чем мне. И времени остается совсем мало. В Зазеркалье время течет по-другому.
– У кого времени мало?
– У всех. – Летучая мышь вздохнула. – Я, наверное, к тебе больше прийти не смогу. Она хочет меня отпустить, насовсем. И ее хочет отпустить…
– Кто?!
– Она…
Клим проснулся с тяжелой головой и твердой уверенностью, что медленно, но верно сходит с ума. Это уже не просто сон, это уже сериал какой-то! Какая-то загадочная "она" собирается всех куда-то отпустить. А он должен смотреть в оба, чтобы это безобразие предотвратить…
В спальне было темно, захотелось солнечного света. Клим подошел к окну и замер – на атласной ткани штор были отчетливо видны следы от когтей… Все, самое время вызывать психбригаду…
Убедить себя, что сон – это ерунда, а затяжкам на шторах, наверняка, найдется разумное объяснение, ему удалось только ближе к обеду, но на душе все равно было муторно, и Клим решился. Все равно работник из него сейчас никакой. Лучше потратить время с пользой, навестить Диану. "И Зинон", – шепнул внутренний голос.
На сей раз он подготовился основательнее, одними цветами не ограничился, накупил фруктов и шоколада, приобрел кипу глянцевых журналов и плюшевого кота. Кота он выбирал с особенной тщательностью. Может, девочкам, в самом деле, нравятся такие вот финтифлюшки.
Диане кот понравился. До такой степени, что она снова расплакалась. А рядом, как назло, не было Виталика, обладающего чудесным даром утешения. Пришлось утешать ее самому.
У него получилось. Минуте этак на пятнадцатой рыдания перешли в жалобные всхлипывания, появилась робкая надежда, что скоро слезы высохнут окончательно. И тут он допустил страшный промах – сказал Диане, что оплатит ее пластические операции, и рыдания возобновились. Эх, лучше бы он сказал ей про операцию сразу, как только вручил кота. Отревелась бы одним махом, не пришлось бы теперь тратить время и нервы.
– Клим… – Девочка поймала его руку, прижала к своей мокрой щеке. – Спасибо вам огромное. Вы даже не представляете, что вы для меня сделали!
Да все он прекрасно представлял. Он дал девочке надежду, только и всего. Ему мелочь, а ей – счастье.
– Ну все, Диана, успокойся, – сказал он мягко, ну точно заботливый дядюшка. – Ты пока давай, поправляйся, а с операцией мы разберемся. Хочешь у нас или за границей?
– Я не знаю. – Девочка вся аж светилась от счастья. – Лучше, наверное, там, где дешевле.
– Лучше там, где лучше, – строго сказал он. – Я выясню, где лучше, обещаю. А теперь мне пора.
Он вышел из палаты почти бегом: испугался, что Диана снова начнет его благодарить, испугался собственной сентиментальности…
В палате Зинон никого не было, кроме нее, или ее тела, или оболочки – он не знал, как думать. Клим подошел к кровати, погладил руки-птицы, сказал шепотом:
– Привет.
Аппарат гудел, Зинон молчала.
– Что же ты мне хотела сказать? – спросил он. – На кого я должен смотреть? На Алису?
Это было странно – все равно, что разговаривать самим с собой, но Клим чувствовал правильность происходящего, и некое смутное, горько-полынное чувство, терзавшее в последнее время его душу, отступало.
– Мне нужно тебе кое-что рассказать. – Он вздохнул, собираясь с духом. – Это как исповедь. Исповедуешь меня, Зинон?
Она не ответила, но он все равно понял, что она согласна.
– Я ведь виноват перед ней. Я был молодой и глупый, любил играть с судьбой в лотерею. Мне всегда нравилась цифра пять. Было в ней что-то магическое, если хочешь, даже кармическое. Это я сейчас понимаю, что нельзя было так, а тогда я был дураком. Уже не помню, кто затеял тот спор. Неважно… Я сказал, что проведу ночь с пятой по счету встречной, надеялся, что судьба будет ко мне благосклонна… А она подкинула мне Алису. – Он усмехнулся. – Ты бы ее видела – неуклюжая, растрепанная, в дурацких очках и нелепой плиссированной юбке. Я решил, что судьба издевается, я даже обиделся. А потом оказалось, что она – особенная, просто нужно снять с нее все лишнее: очки, нелепую одежду… Просто нужно заглянуть ей в глаза. У нее необычные глаза, правда? Я хотел рассказать ей о ее необычности утром, а она не стала ждать до утра и ушла. А потом вернулась и стала меня шантажировать. Знаешь, я воспринял это, как предательство. Моя судьба не должна была вести себя, как продажная девка…
Аппарат зашумел чуть громче, или ему просто показалось?…
– Вот так. – Клим задумчиво посмотрел на плясавших на мониторе солнечных зайчиков. – А сейчас я все время думаю, что, может быть, тогда, десять лет назад, мы оба были неправы, и она, в самом деле, – моя судьба?
Вот он высказался, и его отпустило. Ощущение было такое, словно он только что вышел из тюрьмы после десятилетней отсидки. А ведь и нужна-то была самая малость! Нужно было просто быть до конца честным с самим собой.
– Спасибо тебе, Зинон. – Он погладил женщину по посеребренным сединой волосам. – И вот еще что, ты совсем не похожа на летучую мышь, ты гораздо…
Договорить он не успел, за спиной хлопнула дверь. Алиса с искаженным яростью лицом застыла на пороге. В руке она держала букет лилий. Клим некстати подумал, что лилии – это цветы для мертвых, а Зинон еще жива.
– Что ты тут делаешь?! – Алиса впилась в него мутным от гнева взглядом.
– Я пришел к Зинон, поговорить.