Баронесса перешла на немецкий. Он последовал ее примеру. Так было легче для них обоих: баронесса всячески старалась сдержать свой гнев - ей нельзя было забывать, что он муж королевы. Альберт, в свою очередь, обнаружил, что, говоря на родном языке, ему легче оставаться спокойным. Ему нельзя было с ней ссориться. Она, конечно, извратит все им сказанное, и королева услышит только басни.
Но в такие минуты одно становилось ясно им обоим: они уже больше не могли здесь находиться вместе.
- Любовь моя, - сказал Альберт, - я хочу поговорить с вами о вашей безопасности.
- Ах, Альберт, вам все еще не дает покоя Бой Джонс?
- Происшествие навело меня на размышления, и я решил во всем разобраться. Право, при вашем дворе происходят весьма странные вещи.
- Что вы имеете в виду, Альберт?
- Ну, например, чтобы заменить разбитое стекло, требуется несколько месяцев.
- Что вы говорите! Правда?
- И все из-за плохого, неправильного управления. Я хочу вникнуть в подробности управления двором. Уже сейчас мы могли бы уволить слуг, от которых нет совершенно никакой пользы.
- Уволить?! Ах, Альберт, но куда же они пойдут?
- Туда, где для них найдется работа. Здесь ее для стольких ртов явно недостаточно.
- Но так было годами, Альберт.
- Значит, тем более это надо скорей прекратить. Мне нужны ключи от двора.
- Они у Лецен.
- Их необходимо у нее забрать.
- А чем вызвана эта необходимость, Альберт?
- Тем, что она не справляется со своим делом.
- Альберт! Я не в силах забрать у Лецен ключи. Она будет так обижена.
- И поделом. Вы только скажите ей, что я крайне не удовлетворен ходом дел при дворе.
- Но я-то удовлетворена, Альберт. - Она управляет им много лет, и я никогда еще не слышала ни одной жалобы. Кроме того, мелкие хозяйственные заботы - это не для вас.
- Не согласен.
Виктория вздохнула. Она устала, а малышка постоянно плакала, так что радости, вопреки ожиданиям Виктории, было мало. Она тревожилась из-за Дэша, который уже ничего не ел, а только смотрел на нее грустными глазами. А Альберт продолжал докучать этими хозяйственными делами.
- Я определенно не буду говорить с Лецен, - сказала она. - И, Альберт, я хочу просить вас не заводить больше со мной этого разговора.
Альберт щелкнул каблуками и поклонился. Ну, теперь начнет изводить ее своим занудством: удалится к себе в комнату и затихнет, как будто ничего не случилось. Какими, однако, невыносимыми могут быть спокойные люди! Каждую минуту она могла разразиться вспышкой гнева.
И вот гром грянул.
- Вы забываете, что это мой двор. Если я удовлетворена, значит, так тому и быть. Вы не правитель этой страны, хотя порой я думаю, вы себя им воображаете.
Альберт уже был у двери.
- Я жалею, что вообще вышла замуж, - крикнула она вслед. - Жалею, что позволила себя убедить.
Альберт ушел.
Она пристально смотрела на дверь.
Ах, милый, милый Альберт, подумала она. И что только заставило ее брякнуть такую глупость.
Позже Виктория попросила прощения у мужа, и Альберт ласково простил ее, но стоило ему вновь коснуться больного вопроса, как в ее глазах опять вспыхнул гнев. Надо было подождать. Ему уже удалось несколько продвинуться вперед; его положение за последние месяцы значительно улучшилось, и он был уверен, что если проявит терпение, то в конечном счете Виктория осознает его правоту.
Поэтому Альберт стал готовиться к Рождеству, которое они решили провести в Виндзоре; королева, любящая праздники и радовавшаяся тому, что Альберт так спокоен и вроде бы позабыл об их разногласиях, возбужденно слушала его.
Она была счастлива, сидя рядом с Альбертом в катившейся карете, а няни с Лецен и маленькой Киской следовали за ними в другой.
Альберт рассказывал ей о рождественских праздниках в Розенау и о том, как они вместе с братом ходили в лес за большими поленьями для святочного костра. Все подарки раскладывались на особых столах под елками, и они с нетерпением ожидали минуты, когда можно будет взять их.
В Кенсингтонском дворце все более или менее так же, сказала Виктория. В конце концов, мама ведь приехала в Англию из Лайнингена и привезла с собой те же самые семейные обычаи.
- Я хочу, чтобы это было действительно счастливое Рождество, - сказала Виктория, до сих пор испытывая раскаяние за сорвавшиеся у нее в минуту ссоры слова. Она взяла Альберта за руку и, смеясь, добавила: - Я опять обещаю, что постараюсь сдерживать свой ужасный нрав и не говорить того, чего на самом деле не думаю и о чем потом ужасно жалею.
Альберт сжал ее руку и сказал, что у нее, конечно, щедрое сердце.
Так она уже была счастлива, когда ехала по хрустким от морозца дорогам и вместе с Альбертом восхищалась видом замка, в древних стенах которого ей уж не терпелось оказаться.
Рождество вышло удивительное. Альберт с воодушевлением принялся украшать апартаменты. Он распорядился срубить много елок, и вместе с королевой они украсили их свечами и подарками, которые можно было привязать к веткам. Под ними лежали пакеты с сюрпризами, и Виктории очень хотелось, чтобы Рождество наступило поскорее, когда эти пакеты с возгласами радости и восторженного удивления будут вскрыты.
Так же было и в ее детские годы, и она еще помнила, как в те дни преображалась мама. Сейчас она тоже была с ними в Виндзоре, и Виктория поражалась тому, насколько улучшились их отношения после появления Альберта.
Жаль только, что и мать, и Альберт так настроены против баронессы. Виктория нахмурилась. Что бы ни случилось, сказала она себе, никто - решительно никто - не настроит ее против дражайшей Лецен.
Но Рождество - не время для ссор. Это время всеобщей радости, и поскольку Виктория чувствовала себя виноватой перед мужем, она согласилась, чтобы праздник прошел без особого шума. Большого бала не будет: просто вечером они немного потанцуют. Альберт оставит свои любимые шахматы и примет участие в какой-нибудь игре, в которой могли бы участвовать все. Мама могла поиграть в вист, который не даст ей уснуть и доставит удовлетворение; даже Лецен согласилась с общим мнением: она ведь не хотела, чтобы Виктория слишком устала. После родов еще прошло очень мало времени, и ей нужно себя беречь.
Виктория и Альберт покатались утром - и как же это было здорово! - на лошадях, проскакали галопом по длинной аллее к Снежному Холму, где был воздвигнут памятник ее деду Георгу Третьему.
- Он постоянно ссорился с дядей Георгом, - сказала она, - но именно дядя Георг установил здесь в память о нем эту статую.
- Лучше бы он ладил с ним, пока тот был жив, чем ставить ему памятник после смерти.
- Вы правы, Альберт, - серьезно сказала она.
Они поскакали через Большой парк, и она рассказала Альберту легенду о Херне-Охотнике, лесничем, который повесился на дубе и призрак которого витал в лесу. Если он кому-нибудь являлся, значит, человеку этому скоро умереть.
Альберт тут же вспомнил легенды о Черном Лесе.
Она жадно слушала. Как интересно Альберт рассказывал, каким красивым выглядел он верхом на лошади и какое счастье было иметь такого мужа! Право, не должно бы между ними быть разногласий. Если бы не ее необузданный характер; если бы Альберт не был так убийственно спокоен; если бы он и Лецен могли поладить; если бы он наконец понял, что она королева, а он, хоть и горячо любимый ею муж, не король, а всего лишь консорт, и последнее слово во всем должно оставаться за нею…
Но зачем омрачать это славное морозное утро такими мыслями?
Альберт остановил лошадь, чтобы полюбоваться готической архитектурой часовни св. Георга. Альберт хорошо в этом разбирался и показал ей некоторые здания с такой стороны, с какой она никогда еще на них не смотрела. Но ведь Альберт знал много и обо всем другом - о музыке, о литературе, об искусстве.
В то рождественское утро Альберт сказал:
- При дворе было бы гораздо интереснее, если бы вы время от времени приглашали на обед, а может, и просто с визитом интеллектуальных людей.
- Интеллектуальных людей?!
- Я имею в виду писателей, художников, ученых… и им подобных.
Королева задумалась.
- Тогда, смею сказать, будет слишком много умных разговоров, которых я не могу понять.
- Со временем поймете.
Виктория ничего не ответила. Она, безусловно, не собиралась допускать, чтобы у нее за обедом люди говорили о том, что выше ее понимания. Но она действительно не хотела испортить это утро.
Она пустила лошадь в галоп, и Альберт последовал за ней, и так они молча проскакали несколько минут.
- Ах, Альберт, - воскликнула Виктория, - какая приятная прогулка! Как мне от нее хорошо!
Они пели дуэтом, они играли на рояле; они рисовали вид из окон, потому что было слишком холодно, чтобы выходить со двора.
Рождество действительно получилось счастливым.
Омрачила ее настроение только смерть Дэша. Подойдя однажды утром к его корзине, Виктория обнаружила, что пес уже не дышит.
Она горько заплакала, а Лецен сказала:
- Он был стар, любовь моя, а последние несколько месяцев вообще не радовался жизни. На него было жалко смотреть.
Виктория обняла баронессу.
- Вы помните, как он у нас появился? Сэр Джон Конрой подарил его маме, но он сразу же стал моим псом.
- Стоило ему бросить на вас взгляд, как он вас сразу же полюбил.
- Милый, милый Дэши. Он так был ко мне привязан. Бывало, не выгонишь его из голубого кабинета, когда у меня сидел мой премьер-министр. Лорд М. любил его, а ему нравился лорд М. Его, кстати, любили все собаки, и понятно почему. Но Дэши был к нему просто неравнодушен. Он облизывал его ботинки.
Лецен сказала, что нет смысла горевать, что все к лучшему. Пусть Виктория подумает о бедном Дэше, у которого от ревматизма то и дело сводило лапы, а теперь ему не больно.
Она согласилась и сразу почувствовала себя гораздо лучше. Альберт предложил похоронить Дэша у коттеджа Аделаиды, которую пес особенно любил, и создал рельефное изображение пса. Под ним положили трупик, и повесили мемориальную доску с надписью, в которой превозносились его достоинства, и прежде всего - верность.
Теперь каждый раз, навещая его могилку, Виктория сможет вспоминать товарища своих детских игр.
Вообще же пребывание в Виндзоре, если не считать смерть Дэша, было просто замечательным. Виктория находила, что от сельской жизни она получает все больше удовольствия.
Альберту она сказала, что у нее начинает меняться мнение о сельской местности, а увидев, что порадовала его этим признанием, продолжала:
- Раньше я никак не могла дождаться, когда вернусь в Лондон; я чувствовала себя просто несчастной, покидая его. Но теперь, когда я замужем, я чувствую себя поистине несчастной, уезжая из сельской местности.
Альберт был на седьмом небе от счастья. Кажется, она начинала его понимать. Возможно, ему все-таки удастся отучить ее от сибаритских привычек.
Он сжал ее руку.
- Значит, вы не сожалеете, что вышли замуж?
- Милый Альберт, и как я могла быть такой злой?
- Злой? Да что вы, любовь моя! Этому никто не поверит. Просто вас подводит иногда ваш неуправляемый характер. Он, как старый горный тролль, вкладывает в ваши уста слова, которые ваше любящее сердце никогда бы не одобрило.
- Истинная правда, Альберт. Как умно вы сказали. Я часто думаю, что я сейчас счастлива. А что можно сказать о моем жалком существовании до брака?!
- Продолжайте, продолжайте, любовь моя, прошу вас.
- Вы слишком благонравны и терпеливы.
- Мы вместе будем бороться против старого тролля, хорошо?
Виктория радостно засмеялась.
- Если вы беретесь мне помочь, мы его наверняка победим.
- Я счастлив, что вы начинаете все больше любить сельскую жизнь.
- Я, вероятно, начинаю смотреть на все по-другому. Было время, когда я не отличала черного дрозда от обыкновенного, пшеницу от ячменя и можжевельник от боярышника. А ведь когда знаешь, это же совсем другое дело.
- Ну конечно. Вот почему я думаю, что вам будет приятно, когда во дворце появятся интересные люди.
Она сжала губы.
- Я бы не очень хотела, чтобы банкет превращался в своего рода урок.
Сигналы опасности. Как это он упустил из виду? Тише едешь - дальше будешь.
- Но, хотя мне теперь и нравится сельская местность, - продолжала она, - я нисколько не разлюбила ни Лондон, ни лондонские развлечения.
- Ну, разумеется, - спокойно сказал Альберт. Он решил сменить тему разговора. - Вы уже решили, какого числа мы будем крестить Киску?
- Мне пришла в голову одна мысль. Что вы думаете о десятом февраля?
- Это, - отозвался Альберт, - весьма важная дата в моей жизни.
- И в моей - самая важная, - пылко воскликнула королева. - Так что, мой дорогой Альберт, крестины Киски состоятся в годовщину нашей свадьбы.
В Виндзоре царила гармония.
Мистер Джордж Энсон зашел к лорду Мельбурну, чтобы обсудить, как развиваются отношения между королевой и ее супругом.
Лорд Мельбурн внимательно выслушал рассказ мистера Энсона о неудовлетворенности принца обществом, которым окружила себя Виктория.
- Принц хотел бы, - сказал мистер Энсон, - чтобы она больше принимала людей из литературных и научных кругов.
- Вполне понятно, - заметил лорд Мельбурн.
- Но Ее Величество не желает этого. Ее пугает то, что она будет теряться в присутствии таких людей.
Лорд Мельбурн кивнул.
- Захочется принять участие в разговоре, а он окажется выше ее понимания. Жаль, что она не получила хорошего образования. Конечно, она говорит на немецком, итальянском и французском - причем не только хорошо говорит, но и пишет. Немного знает латынь. Не будь она королевой, ее можно было бы считать образованной молодой леди, но для королевы она многое упустила. У нее от природы проницательный практический ум, она быстро все схватывает. Она музыкальна, но, боюсь, очень мало читала и почти не знает классики. Это большой недостаток.
- Принц, естественно, находит дворцовые вечера скучными, - сказал мистер Энсон. - Его пытаются втянуть в общие игры, которые ему кажутся чуть ли не детскими.
- Будем надеяться, что он не станет искать развлечений на стороне, - заметил лорд Мельбурн.
Мистер Энсон удивленно вскинул брови.
- Ну, мой дорогой, при дворе есть несколько очень красивых дам. Я не раз думал, что у королевы плохие советчики. Подбирать фрейлин по красоте в корне неверно, а она именно так и сделала. Она обожает красоту, особенно в людях.
- Королева покорена полным безразличием принца к другим дамам.
- Говорить об этом еще рано, - возразил лорд Мельбурн. - Когда я сказал ей об этом, она страшно возмутилась. Но, если он станет скучать по вечерам, пусть смотрит в оба. Пока что принц преуспевает. О, конечно, случались бурные сцены. Я хорошо знаю королевский характер. Но его успехи просто замечательны. Вполне возможно, что очень скоро общество во дворце станет более интеллектуальным, но принцу надо быть осмотрительней.
- Это он знает, лорд Мельбурн.
- А эта леди Дейзи?
- Все еще царствует.
- В один прекрасный день там произойдет королевское сражение. И, пока оно не выиграно, наш принц будет ступать очень осторожно. В исходе его я не сомневаюсь. Альберт хороший шахматист, а значит, и хороший стратег. Терпение - вот его главное оружие.
- Он очень терпелив, премьер-министр.
- А куда ему деваться. Побольше терпения - и он выйдет победителем. Я уверен: если он поведет себя достаточно умно, ему удастся очистить дворец от врагов и стать в доме хозяином.
Лорду Мельбурну взгрустнулось: вспомнились дни, когда в жизни королевы он был самым важным человеком. Какое счастливое время! Он забыл о цинизме и чувствовал себя, как молодой влюбленный. Но он, увы, не был молодым человеком, а объектом его поклонения стала не просто молодая девушка, а королева, с которой он просто никак не мог говорить о любви.
Но между ними была любовь - с его стороны довольно продолжительная. Вот почему ему так хотелось видеть Викторию счастливой.
И она, разумеется, будет счастлива, когда Альберт станет в доме хозяином. Принцу еще предстоит долгое сражение. Он, премьер-министр, надеялся, что проживет достаточно, чтобы увидеть, что битва принцем выиграна, ибо, если он проиграет ее, то в конечном счете проиграет и королева.
ЛОРД МЕЛЬБУРН УХОДИТ
Рождественские праздники подходили к концу. Лорд Мельбурн написал королеве, выражая свое сочувствие, поскольку ей по возвращении в Лондон предстояло присутствовать на открытии сессии парламента. Это была мука, от которой королева не могла избавиться.
Королева упрекнула лорда Мельбурна за то, что он не приехал в Виндзор. Она уже давно его не видела, а он знает, конечно, что она не любит надолго с ним разлучаться.
Он не мог покинуть Лондон, писал премьер-министр, из-за неустойчивости политической обстановки, но, когда она прибудет в Лондон, он сразу же встретится с ней, чтобы обсудить ее речь, при составлении которой нужно проявлять особую осторожность ввиду довольно непростых отношений Англии с Францией.
Впрочем, писал он, ему приятно узнать, что ей не хочется покидать сельскую местность; по его мнению, сие свидетельствовало о том, что простые удовольствия, которые она разделяла с мужем, стали для нее гораздо приятней светской жизни в Лондоне. Значит, полагал он, она счастлива, а на земле нет ничего такого, что лорду Мельбурну хотелось бы больше, чем ее счастья.
- Ах, дорогой мой лорд М., - пробормотала королева, прочитав письмо.
По крайней мере, хоть одно сделает ее возвращение в Лондон приятным: она увидит своего премьер-министра.
Дядя Леопольд писал, что, хотя некоторые соображения помешали ему присутствовать на коронации Виктории и на свадьбе ее и Альберта, на кристины старшей дочери королевы он непременно приедет.
Альберт очень обрадовался. Это будет удивительная встреча: им ведь нужно о стольком поговорить! Тревожно только, как бы дядя не стал слишком уж вмешиваться в их взаимоотношения с Викторией. Он уже знал характер своей жены и понимал, что подобное вмешательство только повредит ему.
23 января Виктория открыла сессию парламента, и когда все ее тревоги по поводу предстоящей роли остались позади, она целиком сосредоточилась на приближающихся крестинах дочери. В начале февраля вдруг сильно похолодало, и пруд около Букингемского дворца покрылся льдом. У принца заблестели глаза. В Кобурге катание на коньках доставляло им с Эрнестом такое удовольствие.
Мороз держался несколько дней подряд, и за два-три дня до крестин Альберт заявил, что лед на пруду достаточно крепок и на нем можно кататься.
Виктория хотела присоединиться к нему, но он ее отговорил:
- Я бы не мог найти себе покоя. Слишком уж мало времени после рождения Киски.