Увы, это было невозможно. Ирландия опять вызывала немалое беспокойство. Неурожай картофеля принес мор и разорение. Слушая рассказы о лишениях людей, королева плакала: нищета была такая, что у многих не на что было купить гробы и они просто закапывали умерших, порой даже не найдя материи для савана.
Но не меньше потрясали ее рассказы об убийствах лендлордов.
Однажды, когда она ехала в карете по Конститьюшн-Хилл, ирландец по имени Уильям Хэмилтон выхватил револьвер и прицелился в нее. Его схватили, и, хотя револьвер его, как оказалось, был не заряжен, ему дали семь лет каторги.
Однако даже это покушение не заставило ее отказаться от запланированной поездки в Ирландию.
Совершенно неожиданно визит прошел успешно. Ирландцы, совсем недавно находившиеся на грани революции, почувствовали, что их сентиментальные сердца растаяли от искреннего сочувствия к ним маленькой королевы.
Вскоре после возвращения королевы домой пришла добрая весть из Индии. Пенджаб был принят в состав Британской империи, и магараджа, желая продемонстрировать свое громадное уважение к королеве, которую он признал своей правительницей, подарил ей бриллиант кохинор.
- Такого красивого камня я еще в жизни не видела, - сказала королева. Она показала его детям. - Но самое главное - это то, в честь чего его подарили.
В мае, за несколько недель до своего тридцать первого дня рождения, королева родила еще одного ребенка, мальчика. Альберт ликовал, а королева, кое-как выкарабкавшись из апатии, которая у нее всегда следовала за родами, радовалась вместе с ним.
Спустя два-три дня детей привели посмотреть на младенца, которого королева держала на руках.
Альберт сказал, что все дети должны встать на колени и возблагодарить Бога за то, что он благословил их еще одним братом. Как потом сказала Альберту королева, трудно было сдержать слезы при созерцании столь трогательной сцены.
Альберта очень увлекла перспектива предстоящей международной промышленной выставки в Гайд-парке. Ведь она, говорил Альберт, пойдет на пользу промышленности, даст работу многим людям, она принесет стране только благо. Правда, потребуется приложить немало усилий, примерно с год уйдет на подготовку, зато о ней будет говорить вся Европа, ее запомнят как величайшее событие.
Милый Альберт, он был возбужден, как малое дитя. Он пригласил Пэкстона, известного архитектора, и они стали думать, как им построить большое здание из стекла - нечто вроде оранжереи, только много-много больше. Этот стеклянный дворец должен был стать центром выставки.
Королева разделяла энтузиазм мужа и считала, что это дело стоящее. "Если бы министры, - думала она, - могли заниматься чем-нибудь подобным вместо того, чтобы спорить до хрипоты из-за всякой чепухи".
Однако они устроили спор даже из-за этого проекта, пытаясь его отменить. Альберт и его комитет приняли решение провести выставку в Гайд-парке, а некоторые члены парламента стали категорически возражать против этого. Бедный Альберт пришел в отчаяние, когда против выступила и "Таймс".
- Это же просто безумие, - стонал Альберт. - Если нас не пустят в парк, все наши усилия пойдут насмарку.
Однако тут произошло такое ужасное событие, что не только королева, но и Альберт даже думать забыли о выставке.
28 июня, когда сэр Роберт Пиль ехал по Конститьюшн-Хилл, его лошадь вдруг чего-то испугалась и сбросила его наземь. Он так сильно разбился, что и пошевельнуться не мог, а потому лежал на дороге без движения, пока его не заметили какие-то проезжавшие в экипаже люди. Они остановились рядом и, узнав его, отвезли домой, на Уайтхолл-Гарденс.
Там его положили на диван в одной из комнат внизу, где он через четыре дня скончался.
Королева расстроилась донельзя.
- Он все же был великий человек, - сказал Альберт. - Я никогда не забуду, что он сделал для меня тогда, когда меня так упорно отказывались понимать.
Королева с сожалением вспоминала о тех днях, когда она боялась, что сэр Роберт вот-вот сменит лорда Мельбурна. Она относилась к нему, разумеется, несправедливо, называла его "учителем танцев". Ах, как же она была глупа! Она смотрела тогда на лорда Мельбурна с обожанием, поэтому любой, кто пытался занять его место, неизбежно выглядел в ее глазах чудовищем.
Она написала сочувственное письмо убитой горем леди Пиль, выражая свое соболезнование. Сколько же печальных событий за последнее время! Два года назад умерла бедная тетя Софи; тетя Глостер явно тронулась умом и стала вести себя очень странно: на крестинах маленькой Луизы она забыла, где находится, и, встав с места посреди службы, подошла к королеве и опустилась перед ней на колени. Она едва сумела уговорить тетю Глостер вернуться на место, но присутствующие не могли этого не заметить. А теперь еще заболел дядя Кембридж, и казалось весьма вероятным, что он уже долго не протянет. Все дяди и тети постепенно оставляли этот мир, опадая с древа жизни, как сухие листья. Пришла печальная весть из Бельгии: дорогая тетя Луиза столько пережила, когда ее королевской родне пришлось бежать из Франции, что заболела неизлечимой болезнью. При этой горькой новости Виктория чуть и сама не заболела, ибо жену дяди Леопольда она любила больше всех остальных теток и дядьев.
Она решила проведать дядю Кембриджа, чтобы по возможности подбодрить его. Взяв с собой Берти, Альфреда, Алису и одну из фрейлин, она отправилась в дорогу. Пробыли они у него недолго, а весь обратный путь она рассказывала детям о днях, проведенных в Кенсингтонском дворце. Когда они поворачивали, чтобы въехать в ворота Букингемского дворца, толпа оказалась в непосредственной близости от кареты. Внезапно вспомнив о былых покушениях на нее, королева в волнении подалась вперед, чтобы в случае чего защитить детей, как вдруг какой-то мужчина, подойдя к самой карете, замахнулся тяжелой тростью с рукояткой и изо всех сил опустил ее королеве на голову. Жизнь ей, вероятно, спасло то, что она была в дамской шляпке с жестким металлическим каркасом. Теряя сознание, она успела увидеть пунцовое лицо Берти и озадаченные мордашки Альфреда и Алисы.
Она почти тут же пришла в себя и услышала, как фрейлина сказала:
- Его схватили.
Вокруг кареты толпился народ. Виктория крикнула:
- Не беспокойтесь! Я не пострадала.
Чтобы показать всем, что она действительно не пострадала, Виктория в тот вечер, как и собиралась, отправилась в оперу, и, надо сказать, прием, оказанный там королеве, стоил проявленной ею решимости. Подобная демонстрация преданности людей вынуждала забыть и о присыпанном пудрой синяке, и о боли, от которой раскалывалась голова.
Напавший на нее оказался неким Робертом Пейтом, человеком из хорошей семьи, отец которого когда-то был шерифом графства Кембридж, а сам он пять лет прослужил в армии. Его приговорили к семи годам каторги. Никакого мотива у него как будто не было, и признаков сумасшествия за ним прежде не замечалось. Его частенько видели прогуливающимся в парке; говорили, что он несколько чванлив, в остальном же вполне нормален.
Королева тоже не верила, что он сумасшедший, но ведь это ужасно, что женщины так беззащитны. Попытку убить ее из-за какого-то личного горя или ненависти к монархии еще можно как-то понять, но ударить беззащитную молодую женщину по голове тростью - это уже было жестоко, не по-человечески.
Она не удержалась, чтобы не высказать эти мысли в письме к дяде Леопольду, а затем перешла к описанию похорон сэра Роберта.
"Сегодня хоронили бедного милого Пиля. Горе, вызванное его смертью, очень велико, страна оплакивает его как родного отца. Как будто каждый потерял личного друга… Мой бедный Альберт, который был таким свежим и здоровым, когда мы вернулись из Осборна, выглядит бледным и уставшим - так сказалась на нем смерть сэра Роберта. Он считает, что потерял второго отца".
Это была правда. Альберт был подавлен. Он и всегда-то легко впадал в уныние, а теперь из-за нападения на Викторию и из-за утраты сэра Роберта перспектива казалась довольно мрачной. А тут еще смерть дяди Кембриджа и бесконечные придирки к проектам предполагаемой выставки.
- А сколько же таких, которыми мы бы с легкостью пожертвовали ради одного сэра Роберта, - как-то сказал он, имея в виду близоруких критиканов, пытавшихся сорвать его планы, и среди них, разумеется, лорда Пальмерстона.
Что да, то да - лорд Пальмерстон мог вывести из себя кого угодно.
Например, он совершенно несправедливо обошелся с генералом Хайнау. Генерал этот приехал в Англию без приглашения после участия в подавлении венгерского восстания, во время которого прославился чрезмерной жестокостью. В газетах писали, что он вешал солдат, которых брал в плен, и заживо сжигал крестьян вместе с их домами, не щадя ни детей, ни женщин. Его жестокость как бы отражала поведение толпы во время французской революции.
На свою беду, оказавшись в Англии, он решил посетить знаменитую пивоварню Баркли и, будучи там, расписался в книге посетителей. Необычная фамилия вкупе с довольно своеобразной внешностью, весьма похоже пародировавшаяся в бесчисленных карикатурах, выдала его. Работники пивоварни пришли в ярость и решили выразить генералу свой протест. Кто-то швырнул ему на голову мешок хмеля, отчего генерал растянулся посреди двора. После чего раздался крик: "Долой австрийского палача!" Рабочие вываляли генерала в грязи, а когда он вырвался и побежал, бросились за ним вслед; на пути ему попалась пивная, и он взлетел по лестнице вверх, но его вытащили на улицу и погнали к реке, где наверняка бросили бы в воду, если бы его не спасли подоспевшие полицейские.
Королева не могла оставить случившееся без внимания и обсудила это дело с Альбертом.
Прежде всего она была крайне возмущена. Что́ бы этот человек ни сделал, здесь он гость, а с ним обошлись против всех правил гостеприимства.
Поступить подобным образом с генералом значило оскорбить Австрию, а потому следовало незамедлительно принести ему извинения.
Министр иностранных дел это хорошо сознавал и, когда королева послала за ним, прихватил с собой черновик извинения. Он появился во дворце учтивый и улыбающийся, поклонился королеве и удостоил принца высокомерным приветствием, смахивающим на небрежный кивок.
- То, что произошло, в высшей степени достойно сожаления, - сказала королева.
- Несомненно, мэм, - согласился Пальмерстон. - Генералу еще повезло, что появилась полиция, иначе бы… - Пальмерстон чуть ли не радостно улыбнулся.
- Вы приготовили извинение? - Она протянула руку, величественная, как всегда, когда ей приходилось разговаривать с этим человеком, к которому она испытывала неприязнь.
Он протянул ей бумагу.
Она была составлена так, что никакого сочувствия к генералу в ней не ощущалось; правда, в ней выражалось определенное сожаление, что с ним плохо обошлись, однако, как следовало из последнего абзаца, он и сам проявил неблагоразумие, приехав в Англию, если вспомнить о репутации, которую он недавно приобрел.
Дойдя до этого места в документе, королева вспыхнула.
- Это может быть сочтено за дерзость, - сказала она. - Последние строки следует убрать, прежде чем извинение будет отправлено.
- Это невозможно, - улыбнулся Пальмерстон.
И он еще смеет говорить королеве, что возможно, а что нет!
- Оно уже отправлено, ваше величество!
Она не знала, что и сказать, Альберт тоже. Посылать такие документы без их одобрения?!
- Нужно незамедлительно послать еще одно, новое извинение! - вскричала королева.
Пальмерстон согласно склонил голову, но ничего не сказал.
- Итак, - продолжала королева, - вы приготовите черновик и принесете мне на проверку. В нем австрийскому правительству будет дано знать, что произошла небольшая ошибка.
Пальмерстон любезно улыбнулся и покачал головой.
- Нет, мэм, для министра иностранных дел Вашего Величества предпринять подобное деяние никак невозможно.
- Вы хотите сказать, что отказываетесь повиноваться моим пожеланиям?
- Я хочу сказать, мэм, что, если вы будете настаивать на своем, я уже не буду министром иностранных дел Вашего Величества.
Затем он попросил разрешения удалиться, и оно тут же было ему дано. Когда он ушел, королева дала выход своему гневу. Да как он смеет! Она примет его отставку. Господину Пальмерстону следовало бы знать, что он не может вести себя подобным образом с королевой.
Успокаивать ее пришлось Альберту, который ненавидел Пальмерстона не меньше, чем она.
- Вы не можете уволить своего министра иностранных дел, любовь моя. Это дело лорда Джона Рассела. Премьер-министр все-таки он.
- В таком случае я выражу ему свои пожелания.
- Любовь моя, Пальмерстон, увы, самый сильный человек в правительстве. Рассел не выстоял бы против него. Ни к чему хорошему это не приведет.
Разумеется, она знала, что Альберт прав. Убрать Пальмерстона действительно не так-то легко.
Они часто говорили об этом человеке.
- Жаль, что нет больше сэра Роберта, - сокрушалась королева. - По крайней мере он был сильным человеком.
Однако Альберт сомневался, что и сэр Роберт смог бы противостоять лорду Пальмерстону.
Пришла трагическая весть от дяди Леопольда: умерла тетя Луиза.
Виктория, называвшая ее самой любимой из всех своих тетушек, была безутешна.
- Бедный дядя Леопольд! - плакала она. - Второй раз в жизни остается один. - Королева не могла не думать о милых детках, оставшихся без матери.
- Ах, если бы мы находились ближе друг к другу! - вздыхала она.
А пока ничего не оставалось, кроме как писать дяде Леопольду длинные сердечные письма, уверять его, что и она, и Альберт постоянно о нем думают, перечитывают его послания и вспоминают те счастливые времена, которые Виктория провела в обществе Луизы.
НЕПОСЛУШНЫЙ БЕРТИ
Принц Уэльский не нравился барону Штокмару. Берти был совершенно не похож на отца. Ничем из того, что так восхищало барона в Альберте, мальчик не обладал. Альберт отличался сдержанностью, Берти - болтливостью. У него уже проявлялись признаки того, что он будет пользоваться успехом в обществе: он, например, очаровывал служанок, что барон считал плохим признаком. Веселый и жизнерадостный, он любил всевозможные развлечения. Иначе говоря, Берти вырастал легкомысленным подростком, и, хотя учился он теперь относительно неплохо, особых способностей к учебе он все же не обнаруживал. Его братья и сестры, за исключением Вики, преклонялись перед ним, что явно вредило его характеру. Альфред и Алиса так и остались его постоянными спутниками. К Алисе он относился по-рыцарски и всюду защищал ее; что же касается Альфреда, тот только радовался, если мог услужить Берти, а потому соглашался на любую самую недостойную роль в играх, затеваемых братом.
Что-то надо было предпринимать.
Как только барон придумал, что именно, он, не теряя времени, поделился своими мыслями с Альбертом.
- Меня глубоко тревожит будущее принца Уэльсского, - сказал барон.
Альберт был весь внимание.
- Мы должны подумать, мой дорогой принц, о будущем этого мальчика, - продолжал Штокмар. - Достигнув совершеннолетия, он будет занимать более высокое положение, чем вы. Стоит мне только это представить, как я теряюсь и прихожу в отчаяние.
Принца обуревали смешанные чувства, в которых он не мог как следует разобраться. Они были в самом корне его отношения к Берти, а возможно, и к королеве. Не он, Альберт, а этот мальчик, в котором, по мнению принца - а оно стало и мнением королевы, - так мало хорошего, был вторым после королевы лицом в государстве.
- Я тоже теряюсь и прихожу в отчаяние, - сказал принц и поспешно добавил: - И постоянно спрашиваю себя, что можно сделать ради его же блага.
- Вот это-то мы и должны обдумать. Например, подходящий ли Берч учитель для принца Уэльского?
- С тех пор, как он появился здесь, Берти кое-чему научился.
- Кое-чему! Он должен был научиться многому.
- Берти никогда не отличался прилежанием.
- Дорогой мой принц, если Берти решил, что он не желает учиться, надо его заставить изменить свое мнение.
- В прошлом я не раз его порол.
- Возможно, в настоящем это следует делать чаще.
- Мистеру Берчу предоставлена полная свобода действий. Он, однако, полагает, что его подход к Берти даст свои результаты, и до некоторой степени он их уже дал.
- До некоторой степени? - сказал барон. - Нас это не устраивает.
Принц согласился.
- Поэтому, - продолжал Штокмар, - я предлагаю заменить мистера Берча другим учителем. У меня уже есть кое-кто на примете. Скажу более: я подыскал самого подходящего человека.
- Дорогой мой барон, что бы мы без вас делали!
Штокмар признательно улыбнулся.
- Вы знаете, что все ваши заботы я принимаю близко к сердцу. Я думаю о вас постоянно, даже когда мое тело терзает боль. - Барон, у которого его болезни стояли на втором месте после его любви к политике, не преминул поведать принцу о своей болезни, самых последних симптомах, а затем продолжал: - Человек этот Фредерик Гиббс, барристер, и я думаю, он отменно подойдет на должность воспитателя. Как раз то, что надо принцу Уэльскому.
Альберт, как всегда, согласился с бароном.
Мистера Фредерика Гиббса пригласили во дворец.
Берти стоял перед родителями, сидевшими рядом на диване.
- Берти, - сказала мать, - твой папа и я хотим тебе кое-что сказать.
Берти выжидательно молчал.
- Мы не удовлетворены твоими успехами.
Берти стало скучно: опять эта лекция, будто мало их читали! Сейчас начнется: больше усердия, серьезности, жизнь - это не только игра и т. п. А мистер Берч обещал, что они отправятся в воображаемое путешествие вокруг света: положат на стол атлас и представят, что они плывут вместе с сэром Фрэнсисом Дрейком. Сначала роль сэра Фрэнсиса будет играть мистер Берч, а потом Дрейком станет Берти, а Альфред, Алиса, Елена и даже Луиза будут членами команды.
И вот, когда его мысли радостно блуждали вокруг предстоящих увлекательных странствий, он услышал, как мать сказала:
- Итак, вместо мистера Берча тебя будет учить мистер Гиббс, и мы с папой уверены, что эта перемена пойдет тебе на пользу.
Берти от неожиданности вздрогнул.
- Мистер Б… Б… Б…
Королева и принц переглянулись: неужели он снова стал заикаться?
Отец нахмурился, глядя на него.
- Любезный барон Штокмар и я разработали для тебя курс уроков. Если ты не понимаешь, что значит для тебя образование и почему мы так о нем беспокоимся, мистер Гиббс объяснит тебе, но работать придется по-настоящему. Время игр кончилось.
- Но мистер Берч… он… он останется? Он не уходит?
- Ах, Берти, - сказала королева, - ты хоть когда-нибудь слушаешь, что тебе говорят? Папа ведь все объяснил. И тебе следует быть благодарным ему за то, что он принимает твои неудачи так близко к сердцу.
- Но… я люблю… мистера Берча. Мистер Берч хороший…
Губы у Берти дрожали. Как объяснить этому истукану, который был ему отцом, и этой бестолковой бесчувственной женщине, которая была ему матерью, что для него значит мистер Берч?
- Да, мы знаем, что мистер Берч хороший. Если бы он таким не был, папа не выбрал бы его тебе в учителя. Но хороший человек - не всегда лучший учитель.