Поведение Пальмерстона вызвало всеобщее возмущение, и его попросили подать в отставку.
Как раз в это время пришла весть из Ганновера: король - дядя Камберленд - умер. Как ни странно, эта новость вовсе не обрадовала королеву. Всю свою жизнь этот человек строил ей козни. Многие верили, что он пытался погубить ее еще ребенком, чтобы расчистить себе путь к английскому престолу; он и впоследствии доставлял ей немало хлопот. И вот теперь он мертв, а на престол садится его бедный слепой сын Георг. Она не могла не испытывать печали. Смерть неумолима. Совсем недавно она потеряла бедную тетю Луизу, оплакиваемую безутешным дядей Леопольдом, как и ею самой.
Сама-то она везучая, напоминала она себе, все ее дети здоровы, а ведь во многих семьях теряют младенцев или оказываются просто не в состоянии произвести их на свет, как бедная тетя Аделаида, которая тоже недавно умерла.
Однако вернемся к Пальмерстону. Его провал оказался большой удачей. Лорд Джон и члены его кабинета решили, что министр иностранных дел злоупотребил их доверием и должен оставить занимаемый пост. К радости королевы, даже Пальмерстон не мог найти альтернативы отставке, и министром иностранных дел был назначен лорд Грэнвил.
Королева не могла понять, почему публика возражает против ухода лорда Пальмерстона. Неужели потому, в изнеможении спросила она у Альберта, что люди всегда восхищаются недостойными? Пальмерстон отличался авантюризмом, наглостью и цинизмом, и почему людям надо было им так восхищаться?
Число противников правительства непрерывно росло, поэтому лорду Джону ничего не оставалось, кроме как пойти на союз с пилитами . А Пальмерстон уехал в свою загородную резиденцию Бродлендс и предавался там удовольствиям сельской жизни. Днем он охотился, а по вечерам его жена устраивала званые обеды, на которых он принимал своих друзей и развлекал их забавными россказнями о политической жизни. А вскоре он и рассчитался за себя, внеся в палате общин такую поправку к законопроекту об ополчении, обсуждение которой в конечном счете вылилось в выражение недоверия к правительству сэра Рассела, и тому пришлось подать в отставку.
- С Джоном Расселом мы квиты, - смеялся Пальмерстон.
Когда правительство сформировал лорд Дерби, он предложил Пальмерстону пост министра финансов. Тот отклонил предложение, и министром финансов стал Бенджамин Дизраэли.
Королевская семья находилась в горах Шотландии, когда пришла весть о смерти старого герцога Веллингтонского. Королева была опечалена, хотя никогда его не жаловала и вначале даже отказалась пригласить на свою свадьбу. Лорд Мельбурн убедил ее не делать этого, но старик не поддерживал Альберта, когда тот только приехал в Англию. Он был, однако, по-настоящему великим человеком, и теперь, после его смерти, все вспоминали Ватерлоо и называли его спасителем Англии.
Все стали патриотами, говорили о великом герцоге, как о Боге, и что его следует похоронить с государственными почестями. Теннисон посвятил ему поэму, а Альберт взялся за организацию похорон, которые должны были продемонстрировать уважение к великому герцогу. Мрачным ноябрьским днем, когда герцог наконец отправился к месту своего последнего упокоения, королева стояла на балконе Букингемского дворца, наблюдая за прохождением погребального кортежа и слушая траурную музыку, исполняемую многочисленными оркестрами.
Она ненавидела смерть, которая уже скосила безжалостно столько людей: ее дорогого друга лорда Мельбурна, сэра Роберта Пиля, дорогую тетю Луизу, тетю Аделаиду, дядю Камберленда и вот теперь герцога.
Правительству лорда Дерби вскоре пришел конец, и премьер-министром стал лорд Абердин. Пальмерстон принял пост министра внутренних дел, и королева, сожалея, что он опять пробрался в кабинет, утешала себя тем, что он хотя бы не министр иностранных дел.
К тому времени Виктория снова забеременела.
Ветреной мартовской ночью в Виндзорском замке произошел большой переполох. Одна из фрейлин, почуяв запах дыма, обнаружила, что горит Красная гостиная. Она тут же подняла тревогу.
Когда королева и Альберт осознали, что происходит, Альберт немедленно взял все в свои руки. Королева со своими фрейлинами тут же удалилась в Зеленую гостиную, а он принялся руководить тушением пожара, что и проделал с обычной для него тщательностью, после чего пришел к Виктории в мокром сюртуке и галошах.
Королева была спокойна, как всегда во время явного несчастья. Она беспокоилась только тогда, когда не знала, что именно происходит.
- Ах, Альберт, - вскричала она, - сейчас же снимайте с себя все! Вы снова простудитесь.
- Не понимаю, как это могло случиться? - ответил Альберт. - Надо провести расследование. Видимо, управление хозяйством королевского дворца нуждается в дальнейшем усовершенствовании.
- Да-да, - в нетерпении сказала она, - но это потом, а сейчас вам нужно поскорее переодеться в сухую одежду.
Альберт повиновался, но простудиться он все-таки успел. Она беспокоилась за его здоровье. Он так часто простужался, и каждая простуда, как ей казалось, отнимала у него силы.
- Нет, вы невыносимы, Альберт! - вскричала она. - Вы совершенно не следите за своим здоровьем, и это вызывает у меня тревогу, а уж от нее-то меня можно было бы избавить.
Альберт вздохнул. Раздражительность, вызванную беременностью, нужно стоически сносить, напомнил он себе. Пожар испугал ее, она стала снова беспокойной. Не говоря ей ни слова, он послал за акушеркой миссис Лилли, хотя роды ожидались примерно через три недели.
- Миссис Лилли! - воскликнула королева. - Но ведь еще не время. Почему вы здесь?
- Мэм, - с достоинством ответила акушерка, - я прихожу, когда за мной посылают, а его высочество принц Альберт потребовал, чтобы я явилась немедленно.
Виктория ворвалась в кабинет Альберта.
- Право, Альберт, это уже чересчур. Мне лучше знать, когда посылать за миссис Лилли, и я не позволю, чтобы вы распоряжались моими людьми у меня за спиной. Меня поразило ее появление здесь.
Альберт устало провел рукой по лбу.
- Я вижу, нам приходится иметь дело с королевой, - сказал он.
- Вам приходится иметь дело с женщиной, которая ждет ребенка, и она просит, чтобы ей позволили решать, когда именно вызывать акушерку. На это имеет право любая женщина… но…
- Да-да, - подхватил Альберт, - но вы - королева.
- И было бы хорошо, если бы некоторые люди вспоминали об этом почаще.
- Некоторые люди?!
- Да, Альберт. Все люди.
Альберт встал, поклонился и уже собирался выйти из кабинета, когда она заметила, какой у него усталый вид, и ей стало жать его.
- Ах, Альберт! - вскричала она. - Я диву даюсь, как вы меня прощаете. У меня такой плохой нрав. А все потому, что я в ужасе от предстоящих мук.
Альберт обнял ее и погладил по волосам.
- Я знаю, - сказал он.
- А вы всегда такой хороший, такой спокойный. Ах, Альберт, пожалуйста, простите меня. Я такая глупая.
- Не плачьте, - нежно пробормотал Альберт. - Все будет хорошо. - И добавил: - Gutes Frauchen .
- О да, - вскричала она, - пока мы есть друг у друга, все хорошо!
Примерно через три недели после пожара родился ребенок, мальчик, и королева решила назвать его в честь любимого дяди Леопольдом.
Сэр Джеймс Кларк объяснил ей, как применяется хлороформ при родах. Он не видел в нем никакой опасности и полагал, что его вполне можно использовать, когда боли становятся нестерпимыми. Если королева согласна, он пригласит доктора Сноу, нарколога.
Королева, которая до рождения Леопольда семь раз подвергалась тяжким мукам и всегда испытывала страх за себя, по мере приближения срока все больше примирялась с высказанным предложением.
Эффект превзошел все ее ожидания.
Многие женщины были впоследствии чрезвычайно благодарны ей, ибо вся страна разделилась на сторонников и противников применения хлороформа. Многие люди, особенно мужчины и женщины, которые уже вышли из детородного возраста, осуждали его использование как "противоречащее природе". Если бы Господь не определил женщинам страдать подобным образом, он бы не сделал роды болезненными, следовательно, облегчать боль значило идти против Бога и природы. Однако же те, кому препарат мог помочь, от души радовались, потому что на их стороне была королева, ибо после того, как она им воспользовалась, хлороформ стал не просто, как изволила выразиться королева, "благословенным облегчением" - он вошел в моду.
Королева быстро оправилась после родов, поскольку ей не пришлось, как прежде, подвергаться огромному напряжению, но ребенок оказался меньше и слабее, чем его братья и сестры, а вскоре еще и обнаружилось, что он страдает какой-то непонятной болезнью. Если у него вдруг появлялось кровотечение, остановить его было трудно.
Рождение болезненного ребенка расстроило королеву, и на этой почве у них с Альбертом частенько происходили шумные ссоры. Альберт не терял терпения и спокойно объяснял, в чем она не права; он называл ее своим "дорогим дитятей", подразумевая под этим ее капризность.
Впрочем, не давали ему покоя и выходки Берти, доводившие его порой чуть ли не до бешенства, и болезни Леопольда, и политика: назревал конфликт между Россией и Турцией; мистер Гладстон замучил всех в палате общин своими выступлениями, а лорд Абердин, обнаружив, что не в состоянии выдерживать бушевавших вокруг страстей, собирался подать в отставку.
А королеву больше всего беспокоило здоровье Альберта. У него часто наступали периоды депрессии, он готов был легко поверить в худшее, переживал из-за положения в России и Турции; его постоянно мучили приступы своего рода нервной лихорадки, с которой сэр Джеймс Кларк оказался не в состоянии справиться, к тому же он легко простужался.
Как она скучала по летним дням в Осборне и долгому осеннему отпуску в Балморале! Только в этих дорогих сердцу местах она бывала по-настоящему спокойна, а теперь, когда они купили Балморал, снесли стоявший там небольшой домик и Альберт спроектировал замок, ей еще больше хотелось поехать туда. В Балморале все было по-новому. Альберт его очень любил - в конце концов, замок был его созданием, подтверждавшим, что у него настоящий архитектурный дар. В Осборне она тоже была счастлива, но на севере, в Балморале, их право на уединенность уважали больше: если кто из горцев деревни и встречал их на дороге, то делал вид, что не заметил их. К тому же и в Осборне, и в Балморале у них добрые верные слуги и помощники, незаменимые, когда Альберту приходилось выезжать на охоту вместе со старшими мальчиками, за которыми нужен был глаз да глаз. Что бы мы делали без таких людей, как Джон Грант или Джон Браун, часто говорила она принцу.
Да, ей очень хотелось, чтобы скорей наступило лето.
КРЫМ
Королева была в отчаянии. То, чего она так страшилась, должно было вот-вот произойти. Война! Королева истово верила, что страна ни в коем случае не должна влезать в войну, и единственным человеком, пытавшимся втянуть Англию в это несчастное состояние, казалось ей, был Пальмерстон.
Взоры всех людей в Европе были устремлены на него, человека сильного, не боявшегося ни выразить свои взгляды, ни обидеть королеву и ее мужа, а то и уйти с поста, если возникнет такая необходимость. Многие были убеждены, что именно Пальмерстон - тот человек, которому можно доверить Англию.
Не успел сэр Джон Рассел настоять на его отставке, как возликовали враги Англии, и Николай, российский император, стал грозить аннексией Турции. Лорд Малмсбери, новый министр иностранных дел, почти не имел опыта в международных делах и был настроен почти во всем соглашаться с королевой и Альбертом; Абердин придерживался политики - мир любой ценой. Только Пальмерстон, на стороне которого было общественное мнение, видел, что предотвратить войну можно единственным способом - заняв твердую позицию. Если Англия отступит перед Россией, чего, как страстно уверял Пальмерстон, она не может сделать без громадного ущерба как для собственных престижа и статуса, так и для коммерческих интересов, Россия захватит Турцию и будет господствовать не только на Черном, но и на Средиземном море.
Со времени навязанной Пальмерстону отставки Россия подбиралась к Турции все ближе и ближе и уже изготовилась к прыжку. Британский лев встал на задние лапы, рявкнул и снова улегся.
Кульминация наступила, когда Россия уничтожила турецкий флот. Пальмерстон ушел в отставку, и тут нерешительный Абердин, называвший Пальмерстона "несносным министром", понял наконец, что как раз и следует придерживаться политики, предложенной Пальмерстоном.
Тем временем публика - во главе с прессой - осознала, что правительство у нее слабое, и провозгласила Пальмерстона национальным героем.
"Панч" подвел итог сложившемуся положению в карикатуре, изображавшей российского императора, который засовывал индейку себе в карман со словами: "Я не имею в виду ничего плохого", а стоявшие рядом полисмены (Франция и Англия) безвольно наблюдали за ним.
Почему же, вопрошала пресса, Англия держится в стороне, пренебрегая собственными интересами? Да потому, что королева против. А кто направляет королеву и пытается через нее править страной? Ее немецкий муж.
Если Пальмерстон стал героем драмы, Альберта выбрали в ее злодеи.
Печатались карикатуры, памфлеты и клеветнические статьи, и все они были направлены против "этого немца" Альберта. Он хочет отдать Англию своей германской родне, а потому и жаждет унизить ее. Он сочувствует России, потому что состоит в родстве с русской царской семьей. Возможно, он и муж королевы, но он враг страны.
В народе Альберта всегда недолюбливали. Он-де немец, говорит с гортанным акцентом, он холодный и равнодушный, напрочь лишен чувства юмора и этим разительно отличается от лорда Пальмерстона, который даже в самые серьезные минуты не откажется от шутки. Альберт - человек добродетельный, это правда, но зато какая яркая личность лорд Пальмерстон! А сколько ходит историй о его веселом прошлом! Сколько на его счету всяких амурных приключений! Правда, в более поздние годы он женился на сестре лорда Мельбурна, которую, как известно, всегда любил, и теперь живет счастливо: у него жена, единственная цель которой в жизни - заботиться о муже и способствовать его карьере.
Недовольство Альбертом было безграничным. Говорили, что у него есть ключ от королевской вализы для официальных бумаг и что он заглядывает в нее, прежде чем она попадает в руки королевы. Он изменяет послания министра иностранных дел и отправляет их по назначению, не представляя их больше ни королеве, ни в министерство иностранных дел. На Рождество он за обедом откушал индейки и выпил за здоровье российского императора. Короче говоря, Альберт - предатель.
Королева была в ужасе от подобного вероломства. Она плакала от ярости. Ведь совсем недавно Альберт устроил удивительную выставку. Все аплодировали ей, говорили, что никогда еще не встречали столь умной, артистичной и блестящей организации. Все прекрасно знали, что это творение Альберта, а теперь те же самые люди, которые поливали Альберта ложью, отзывались о Пальмерстоне как о герое и величайшем патриоте. Но она ничего не могла сделать, чтобы помешать истерии, клубившейся вокруг принца.
Прошел слух, что принца вот-вот отправят в Тауэр, и у "Врат изменников" собирались толпы. Когда же он так и не появился, все разошлись, ворча, что он-де склонял королеву разделить его судьбу, а она отказалась, и тогда он вынудил ее снять выдвинутые против него обвинения.
Все это было до того нелепо, что люди ответственные - вроде мистера Гладстона - поняли, что гнусной болтовне надо немедленно положить конец, иначе толпа может так распалиться, что возникнет угроза убийства принца. Мистер Гладстон написал в "Морнинг пост", объясняя беспочвенность обвинений принца, затем дело обсуждалось в палате общин, где лорд Джон Рассел активно защищал принца и убедительно доказал, что обвинения против него - сплошная клевета. Это его выступление остановило поток поношений. Однако по-прежнему ходили сплетни - много сплетен - о подрывной деятельности принца, а когда королева отправилась на открытие парламента, толпа освистала ее с принцем, и пришлось принимать меры предосторожности.
Французские изгнанники все еще находились в Клермонте, что давало еще один повод для недовольства королевой и ее мужем. Французов при Наполеоне III связало с Англией обязательство помогать Турции, а поскольку французская королевская семья нашла прибежище в Англии, Альберт и Виктория оказались врагами Наполеона III.
Перечисленные неприятности не могли не сказаться на королеве, и, когда Альберт заметил, что надо бы воздержаться от посещения Клермонта, она вспылила.
- Давайте подождем, пока буря уляжется, - сказал Альберт.
- Тогда они подумают, что вы потому и не едете, что виноваты, неужели непонятно?
- По-моему, ехать неблагоразумно, - твердо повторил Альберт.
- А что же подумают бедные изгнанники, если вы не явитесь?
- Любовь моя, нам нужно думать о своем положении.
- Это жестоко. И несправедливо!
- Разумеется, несправедливо, но разговоры об этом нам нисколько не помогут. Мы должны думать и действовать благоразумно и с осторожностью.
- Я думаю, нам следует бросить всем вызов и поехать.
- А по-моему, этого делать не следует.
Она топнула ногой. Она как-никак была королева. Но кто бы этому сейчас поверил, если судить по тому, как относится к ней ее же народ или даже как относится к ней Альберт!
Она вызывающе повернулась к нему, но вдруг увидела, какой он усталый и жалкий, и заплакала.
Он сразу же смягчился, а она успокоилась. Ее намерение было, как всегда, твердым, но пришлось его изменить. Не ехать в Клермонт, а удостовериться, что народ Альберта ценит, - вот что сейчас было важнее. Их надо заставить признать его редкие душевные качества. Она не успокоится, пока не добьется этого.
Недели две-три спустя у Англии уже не оставалось иного выбора, кроме как вместе с Францией в качестве союзника объявить России войну.
Люди на улицах были полны энтузиазма. Война шла далеко, на чужой территории, до них еще не дошло, какие она несет невзгоды и напасти. Они стали призывать Пальмерстона, который выжидал удобный момент, когда можно будет выйти на авансцену. По крайней мере, заявил он, страна теперь предпринимала хоть какие-то действия. Запоздалые, правда, но русским все-таки показали, что с Англией нельзя не считаться.