Но были и в русской эмиграции те, кто ненавидел председателя РОВС. Как правило, это те, кто всю русскую смуту провел в спокойном Париже. Им доставляло особое удовольствие цитировать эсера Бориса Соколова, который еще в 24 апреля 1920 года писал во французской газете "Информасьон": "Я был свидетелем последнего периода существования правительства Северной области, а также его падения и бегства генерала Миллера со своим штабом. Я мог наблюдать разные русские правительства, но никогда раньше не видел таких чудовищных и неслыханных деяний. Поскольку правительство Миллера опиралось исключительно на правые элементы, оно постоянно прибегало к жестокостям и систематическому террору, чтобы удержаться наверху. Смертные казни производились сотнями, часто без всякого судопроизводства.
Миллер основал каторжную тюрьму на Иокангском полуострове на Белом море. Я посетил эту тюрьму и могу удостоверить, что таких ужасов не было видно даже в царское время. В бараках на несколько сот человек размещалось свыше тысячи заключенных. По приказанию Миллера начальник тюрьмы Судаков жестоко порол арестованных, отказывавшихся идти на каторжные работы. Ежедневно умирали десятки людей, которых кидали в общую могилу и кое-как засыпали землей.
В середине февраля 1920 года, за несколько дней до своего бегства, генерал Миллер посетил фронт и заявил офицерам, что не оставит их. Он дал слово офицера позаботиться об их семьях. Но это не помешало ему закончить приготовления к бегству. 18 февраля он отдал приказ об эвакуации Архангельска 19 февраля к двум часам дня. Сам он и его штаб в ночь на 19 февраля тайно разместились на яхте "Ярославна" и ледоколе "Козьма Минин". Генерал Миллер захватил с собой всю государственную казну, около 400 000 фунтов стерлингов (10 миллионов рублей золотом), которые принадлежали Северной области.
Утром 19 февраля население узнало об измене и бегстве генерала Миллера. Много народу собралось возле места якорной стоянки "Козьмы Минина", в том числе солдаты и офицеры, которых Миллер обманул. Началась перестрелка. С кораблей стреляли из орудий. Было много убитых. Вскоре "Козьма Минин" ушел из Архангельска. Измена Миллера произвела чудовищное впечатление на офицеров на фронте. Некоторое время они не знали о бегстве штаба и продолжали защищаться. Узнав об измене своих начальников, многие из них покончили самоубийством, а другие перешли на сторону большевиков".
Примерно так же оценивали генерала Миллера в Советском Союзе. Заместитель наркомвоенмора Каменев в докладе правительству 10 марта 1931 года отмечал: "Если дальше посмотреть, как аттестуется он своими соратниками, то мы видим два резко делящихся лагеря. Одни, бежавшие вместе о ним, характеризуют его как "отца родного", как "талантливого полководца". Но брошенные на произвол судьбы белогвардейцы характеризуют Миллера, как предателя, как абсолютно бесталанного чиновника, не любящего и боящегося фронта. Несмотря на всю противоречивость приведенных аттестаций, нам теперь представляется полная возможность установить правильную оценку этой "знаменитой личности". Его отеческие настроения хорошо определяются Иокангской каторгой и многочисленными расстрелами лиц, только подозреваемых в сочувствии большевикам. Кроме того, бегство его достаточно говорит о нем.
Относительно его боевой доблести и талантов полководца мы должны сказать, что это было бесцветное командование. По призванию самих англичан северный фронт держался главным образом ими, и те части, которые сформировал Миллер при помощи англичан, были абсолютно небоеспособными. После ухода англичан, которые ушли под давлением рабочей партии в Англии, Миллер продержался только 4 месяца, после чего фронт был нами разгромлен. Во всяком случае, это – махровый контрреволюционер, несомненно большой интриган, несомненно утонченный палач и совершенно бездарная личность.
Как он попал в командную тележку? Надо думать, что благодаря верноподданническим настроениям к французскому генеральному штабу, хотя раньше он был предан английскому. Роль, которую взял на себя Миллер, неопровержимо доказывает его врожденную склонность к предательству, продажности и садической жестокости".
* * *
Прежде, чем переходить к драматичным событиям в русском зарубежье в 30-х годах и роли в них Николая Владимировича Скоблина, осталось нанести на холст два последних штриха: ситуацию в эмиграции и ход борьбы ОГПУ против РОВС.
Сегодня, когда разговор заходит о белогвардейцах, все обычно представляют себе офицера в расстегнутом кителе с золотыми погонами, пьющего водку в парижском ресторане, с ностальгией, сквозь слезы, поющего "Боже, царя храни". Это в корне неверно, хотя истоки такого образного восприятия легко проследить. Именно такими ИХ и демонстрировали НАМ. Те, кто постарше, наверняка вспомнят нашумевшее в свое время стихотворение Роберта Рождественского:
Малая церковка. Свечи оплывшие.
Камень дождями изрыт добела.
Здесь похоронены бывшие. Бывшие.
Кладбище Сан-Женевьев-де-Буа.
Здесь похоронены сны и молитвы.
Слезы и доблесть.
"Прощай!" и "Ура!".
Штабс-капитаны и гардемарины.
Хваты полковники и юнкера.
Белая гвардия, белая стая.
Белое воинство, белая кость…
Влажные плиты травой порастают.
Русские буквы. Французский погост…
Я прикасаюсь ладонью к истории.
Я прохожу по Гражданской войне…
Как же хотелось им в Первопрестольную
Въехать однажды на белом коне!..
Не было славы. Не стало и Родины.
Сердца не стало.
А память – была…
Ваши сиятельства, их благородия -
Вместе на Сан-Женевьев-де-Буа.
Плотно лежат они, вдоволь познавши
Муки свои и дороги свои.
Все-таки – русские. Вроде бы – наши.
Только не наши скорей,
А ничьи…
Так вот, ничьими они себя точно не считали. Никогда у них и мысли такой не было, что попрощались они с Родиной навсегда. Каждую минуту они жили с надеждой на скорое возвращение. Вот только надежды все они с разным связывали. Каких только течений не было в эмиграции. От социалистов и анархистов до Союза крошек-фашисток. И все предлагали, как побыстрее спасти Родину. Кто-то считал, что Россию освободит только монарх из интеллигенции, без случайного смешения крови. Кто-то был убежден, что надо всем признать единственно верным методом борьбы с большевизмом "марш на Рим" Бенито Муссолини. Кому-то требовался крестьянский парламент, а кому-то – Советы и царь. Особняком держался лишь Русский общевоинский союз.
Да, все его лидеры были убежденными монархистами. Но Петр Николаевич Врангель, как основатель крупнейшей антисоветской организации, сразу заявил: армия вне политики. Ему вторил Кутепов: "Добровольцы сначала возьмут Москву, а потом под козырек". Дело в том, что боевые генералы были шокированы теми дрязгами, которые устраивала вокруг армии монархически настроенная эмиграция. Тон задавал один из лидеров бывшего "Союза русского народа" Марков-второй. В разгар "Галлиполийского сидения" он требовал отстранения Врангеля от руководства армией и назначения на его место себя самого. При том, что "карикатура на Петра Первого", как называли его острословы, в армии не служил и всю Гражданскую войну занимался тем, что только и умел – оглашал бесконечные воззвания: "Лозунг "За Веру, Царя и Отечество" никогда и ни при каких обстоятельствах не может оказаться для армии "поспешным" и "преждевременным". Руководствуясь этим основанным на однажды данной всеми нами присяге убеждением, Высший Монархический Совет уверенно полагает, что содействовать объединению военных чинов под лозунгом "За Веру, Царя и Отечество" есть долг всякого честного русского человека. Встречая, к прискорбию своему, на этом пути препятствия со стороны штаба Главнокомандующего, Высший монархический совет все-таки вменял себе в обязанность всячески успокаивать возникшее среди преданных монархии офицеров недовольство и волнения. Такое стремление Высшего монархического совета в свое время внесло необходимое успокоение в монархическую офицерскую среду. Последовавшее изъяснение вновь вызывает недоразумения и смуту среди преданных монархии военных людей и этим наносит вред делу восстановления России, которое не может произойти иначе, как через монархию. Высший Монархический Совет выражает свое твердое убеждение, что лишь при условии открыто исповедуемого армией священного лозунга "За Веру, Царя и Отечество" и при дружном объединении армии со всеми исповедующими этот лозунг русскими людьми только и возможно избавление нашей Родины от тяжкого и позорного ига Интернационала".
А ведь были еще и великие князья. Затеяв бурное выяснение отношений на тему "Кто больше скипетра достоин" и втянув в этот процесс все зарубежье, постоянно взывали к армии как к третейскому судье. Масла в огонь подливали и некоторые офицеры, в частности капитан 1-го ранга Георгий Чаплин, писавший великому князю Кириллу Владимировичу 19 марта 1923 года: "Необходимо стремиться, дабы Россия и русский народ признали ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЫСОЧЕСТВО как единственного законного БЛЮСТИТЕЛЯ ГОСУДАРЕВА ПРЕСТОЛА, признает же ли ВАС за такового русское беженство в лице разных Марковых, Треповых, Скаржинских и им подобным, для дела абсолютно неважно, и с русским беженством имеет смысл бороться лишь постольку, поскольку это необходимо, дабы оно не могло препятствовать ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЫСОЧЕСТВУ творить начатое ВАМИ святое дело".
Врангель был вынужден занять чью-то сторону и, как человек военный, признал бывшего главнокомандующего русской армией. Принципиально легче от этого не стало. Хотя великий русский философ Иван Ильин и написал, что непредрешенчество есть скрытая форма монархизма, в окружении обиженного таким решением Кирилла Владимировича нашлись те, кто считал армию насквозь республиканской, требовал ее роспуска и отдачи под суд лидером.
А была еще одна сила, с которой приходилось считаться. На деньги Москвы пышным цветом расцвело движение "Смена вех". Один из идеологов движения Ключников писал тогда: "Давно пора задуматься над тем, почему русская революция приняла свой страшный размах, почему она преодолела все попытки остановить или сорвать ее, почему она провозгласила одни идеалы и отвергла другие, почему она шла такими жуткими путями и где для нее выходы на новые пути. Цвету русской мысли и мозгу нашей страны нужно принять сам факт случившейся в России революции, признать ее национальный, русский характер, отказаться от трактовки всего произошедшего в России как крупной неприятности, прекратить мешать родине и русскому народу в их борьбе за лучшее будущее".
Надо сказать, что немало эмигрантов, измученных тяжелыми условиями жизни на чужбине, клюнули на агитацию. Потери понесла и Русская армия. Достаточно назвать начальника штаба 1-го корпуса генерала Доставалова, который написал в России более чем необъективные мемуары, которые, правда, были впервые опубликованы лишь в конце 90-х годов:
"Таких, как я, разочаровавшихся в эмигрантской идеологии и в идеях, защищаемых Врангелем и Бурцевым, много. Нас будет еще больше. На нас клевещут и нас ненавидят, потому что мы любим не Врангеля, а Россию и, убедившись в истинных целях, к которым стремятся теперешние балканские руководители, снимаем с них маски, ибо мы гораздо больше любим родину, чем Врангель и его друзья, продающие Россию французам, полякам и румынам за право владеть хотя бы одним княжеством московским.
На какие новые тяжкие и несмываемые преступления перед Россией увлекает он оставшуюся в Сербии совсем неопытную и юную русскую молодежь?
Какие новые унизительные испытания ожидают поверивших ему офицеров? И кто стоит во главе закабаленной на Балканах кучки офицеров и солдат?
Вот небольшая справка о нынешних ответственных руководителях врангелевской армии. Во главе всякой армии стоит генеральный штаб – мозг армии, направляющий, обучающий, внедряющий в нее руководящие военные, а теперь и политические идеи. Во главе генерального штаба врангелевской армии стоит сам барон Врангель – офицер генерального штаба. Его ближайший помощник и начальник всех офицеров генерального штаба армии – начальник штаба армии генерал фон Миллер. Непосредственный помощник Миллера и начальник над офицерами генерального штаба в пехоте – генерал фон Штейфон (о его "преданности" России говорил в своей лекции еще Пуришкевич).
И, наконец, начальник штаба, а значит, и руководитель офицеров генерального штаба в коннице – генерал фон Крейтер (организатор убийства Воровского – Полунин был при нем бессменным, прославившимся своими зверствами начальником контрразведки).
Эти "истинно русские люди" – барон Врангель, барон фон Миллер, фон Штейфон, фон Крейтер – и направляют политику армии, больше всего крича о своей тоске по кремлевским святыням, о поруганной православной вере и о верности союзникам (французам, румынам и полякам) до конца.
Но "истинно русское настроение" не ограничивается генеральным штабом армии. Разветвление "патриотического" генерального штаба идет дальше. Военным представителем Врангеля во Франции является генерального штаба генерал Хольмсен (русской службы), а врангелевским агентом в Германии тоже "русский" – полковник генерального штаба фон Лампе со своими помощниками фон Гагманом и Каульбарсом. И только два импонирующих полякам военных представителя Врангеля в Сербии и Греции, генерал Невадовский и Потоцкий, вносят диссонанс в эту однородную и хорошо подобранную компанию.
Все эти истинно русские миллеры страшно религиозны и фанатически православны. Целый сонм попов, бежавших во Францию и Сербию, ревностно превозносят их святой порыв".
В этих условиях приходилось постоянно напоминать про воинский долг. Поэтому Врангель и поручил начальникам отделов РОВС как можно чаще собирать офицеров, для поддержания у них должного духа.
* * *
"Рыбаки" из иностранного отдела ГПУ могли по праву гордиться "уловом" в мутных водах эмиграции. Одна успешная операция сменяла другую. Были заманены в Россию Борис Савинков и Сидней Рейли, самые активные боевики ликвидированы, похищен председателя Русского общевоинского союза прямо в центре Парижа.
26 января 1930 года, в воскресенье, Александр Павлович вышел из дома и направился пешком в русскую церковь. Потом он планировал зайти в Галлиполийское собрание. Семья Кутепова ждала его к завтраку, но, генерал не пришел. Предположили, что он задержался. В три часа обеспокоенная жена послала денщика узнать о причине задержки генерала. Оказалось, что у галлиполийцев Кутепов в тот день не был. Полиция немедленно начала поиски генерала во всех больницах, моргах, полицейских участках.
Сразу нашлись и свидетели преступления. Один видел, как бешено сопротивлявшегося Кутепова заталкивали в машину. Другой – как дрался Александр Павлович с похитителями, пока не накинули ему на лицо платок с хлороформом. Судя по всему, это и стало причиной смерти председателя Русского общевоинского союза. У неоднократно раненого в боях генерала была отрицательная реакция на хлороформ, и даже его минимальная доза могла вызвать остановку сердца. Были и те, кто видел, как завернутое тело доставили на советский пароход "Спартак". Корабль немедленно взял курс в сторону Новороссийска.
Согласно данным, обнародованным ФСБ в середине 90-х годов, Александр Павлович Кутепов умер от сердечного приступа вскоре после того, как теплоход прошел Черноморские проливы в 100 милях от Новороссийска. Однако существует и еще одна версия, озвученная незадолго до смерти одним из старейших французских коммунистов Онелем. Его родной брат принимал участие в этой операции советской разведки. Именно он убил председателя Русского общевоинского союза, когда тот попытался оказать сопротивление. Это противоречило замыслу Москвы. Пришлось везти труп генерала в парижский пригород Леваллуа-Перре, где жил Онель. В гараже его дома вырыли яму, которую потом залили раствором цемента. Проверить эту версию сегодня невозможно. Место, где находился этот гараж, застроено современными многоэтажными домами.
Французская полиция, при всем своем желании, не могла освободить Кутепова. По международным законам, корабли являются частью государства, и вторжение на них может расцениваться как начало войны. А воевать с Советским Союзом, тем более из-за бывшего белогвардейского генерала, никто не хотел. Тем более что первое в мире государство рабочих и крестьян достаточно четко выразило свое отношение к происходящему. 3 февраля 1930 года газета "Известия" посвятила половину первой полосы истории с похищением генерала Кутепова: "Эта нелепая история в излюбленном, бульварном, детективном жанре специально инсценирована с провокационной целью. "Таинственное исчезновение" Кутепова послужило сигналом для неслыханной по разнузданности кампании, направленной против СССР и советского полпредства. "Исчезновение" Кутепова изображается как дело рук "Чека", агенты которой якобы "похитили" Кутепова среди бела дня на улицах Парижа.
Есть достоверные сведения, исходящие из кругов, имеющих отношение к правым элементам, что виновниками исчезновения Кутепова являются сами белогвардейцы, а именно та часть русских белогвардейцев, которая добивалась отстранения Кутепова и замены его своим кандидатом.
Есть и прямые данные, указывающие на то, что Кутепов, отчаявшись в борьбе с этой частью белогвардейцев и не видя другого выхода, решил уйти с политической арены. Он 26 января выехал незаметно в одну из республик Южной Америки, взяв с собой солидную денежную сумму.
Продолжение французским правительством его тактики пассивности и потворства и косвенного поощрения хулиганской кампании науськивания на дипломатическое представительство Советского Союза невольно создает впечатление, что правительство поддается на провокацию русской белогвардейщины и следует ее указке.
Мы вынуждены были со всей серьезностью поставить перед правительством вопрос: предпочитает ли французское правительство сохранению дипломатических отношений с правительством Советского Союза сотрудничество с белогвардейской эмиграцией? Совершенно очевидно, что нормальные дипломатические отношения несовместимы с такими фактами".
Уже потом, спустя многие годы, стали известны подробности: операцию проводила группа, которой руководил лично начальник I отделения ИНО ОГПУ Яков Серебрянский, награжденный за это впоследствии орденом Красного Знамени. Ему удалось не только на время нейтрализовать РОВС, но и сорвать заброску десанта на Кубань, который генерал намеревался возглавить лично. По некоторым данным, предполагалось участие до 4 тыс. офицеров. После похищения Кутепова обсуждение планов нового похода прекратилось.