5 октября 1940 года Надежда Плевицкая тихо скончалась в Центральной тюрьме города Ренн. Французские газеты сухо и коротко известили о конце "певицы на службе ГПУ". В бурных событиях Второй мировой войны ее смерть не привлекла к себе ровным счетом никакого внимания. О ней все забыли. Или предпочли забыть, вспоминая только ее песню "Занесло тебя снегом, Россия" без указания автора. Одна из русских газет, публикуя некролог, предпочла вовсе не вспоминать про похищение председателя Русского общевоинского союза: "Душа народа, голос расы, песня нации – так можно было бы описать Надежду Плевицкую, когда она стояла и пела о вечном страдании и горе. Ее дикция была безупречна, исполнение – без малейшего призвука безвкусицы и "пересола". Все на грани несравненного мастерства".
Интересно, что в конце 80-х годов, тогда еще в Советском Союзе, появилась новая версия смерти "Курского соловья". Ввел ее в оборот Гелий Рябов, тот самый, который написал в свое время сценарий для популярного фильма "Рожденная революцией". Он утверждал, что Плевицкую казнили немцы. Привязали ее к двум танкам и разорвали. Версию подхватили. Особенно усердствовал известный домысливатель истории Белого движения Черкасов-Георгиевский. На все просьбы предоставить документы он отвечал гробовым молчанием, которое иногда прерывалось потоками неприкрытого хамства. Действительно, куда проще обвинить всех в богоборчестве и масонстве.
В разговоре с одним из потомков русских эмигрантов первой волны я попросил его прокомментировать эту версию. Он был лапидарен: "Чепуха, дорогой Армен Сумбатович!" И в тот же день выслал отрывки статей из парижских газет, благодаря которым можно утверждать: Рябов и Черкасов-Георгиевский в погоне за сенсацией ввели всех в заблуждение. Для тех, кто в этом сомневается, существует и свидетельство дочери генерала Деникина: "Я посетила женскую тюрьму, куда Плевицкую заключили после процесса на двадцать лет и где Плевицкая содержалась в общей камере. Я хотела узнать, от чего она умерла. Камера эта на сорок кроватей больше не существовала. Мне дали адреса надзирательниц, бывших уже в отставке, которые могли помнить Плевицкую. От них я узнала разные подробности, например, как Плевицкая ходила в католическую церковь. За ней приезжали полицейские и сопровождали ее. В церковь нужно было пройти через маленький садик, где росли маргаритки. И Плевицкая сказала однажды надзирательнице: "Ой, как мне бы хотелось сорвать этот цветочек, но это запрещено". У нее болела нога и она вообще себя в последнее время плохо чувствовала. Когда городок, где была тюрьма, заняли немцы, они ею заинтересовались. Похищение Миллера и Кутепова все еще имело значительную политическую ценность. Немцы поместили ее в свой госпиталь, но в конце концов ей пришлось ампутировать ногу. Потом ее вернули в тюрьму, и через две недели в тюремном госпитале она умерла. Надзирательница мне рассказывала, что только она одна шла за гробом Плевицкой, больше никого не было. Я искала на кладбище ее могилу, но мне сторож сказал, что она в общем захоронении, в дальнем углу кладбища. Это был холм, поросший густой травой. И вдруг я смотрю – несколько маргариток. Очень хорошие, красивые маргаритки…
Мне хотелось узнать, кто ее навещал в тюрьме, должны были остаться записи. Но, к сожалению, тетради эти были отданы в секретный архив. Я достала допуск, и мне дали тоненькую папку, где на желтенькой бумажке было написано, что архив забрали немцы. И стоял штемпель немецкой комендатуры".
Процесс над Надеждой Васильевной Плевицкой был отражен и в художественной литературе русской эмиграции. К примеру, Владимиром Набоковым в рассказе "Помощник режиссера": "Мелькают последние кадры – Славская в тюрьме. Смиренно вяжет в углу. Пишет, обливаясь слезами, письма к госпоже Федченко, утверждая в них, что теперь они – сестры, потому что мужья обеих схвачены большевиками. Просит разрешить ей губную помаду. Рыдает и молится в объятиях бледной юной русской монашенки, которая пришла поведать о бывшем ей видении, в котором открылась невиновность генерала Голубкова. Причитает, требуя вернуть ей Новый Завет, который полиция держит у себя, – держит, главным образом, подальше от экспертов, так славно начавших расшифровывать кое-какие заметки, нацарапанные на полях Евангелия от Иоанна. Вскоре после начала Второй мировой войны, у нее обнаружилось непонятное внутреннее расстройство, и когда одним летним утром три немецких офицера появились в тюремной больнице и пожелали увидеть ее, немедленно, – им сказали, что она умерла, – и может быть, не солгали".
* * *
Генерал Абрамов, ставший председателем Русского общевоинского союза, мечтал сложить с себя эти хлопотные полномочия. Он сразу же предложил эту должность бывшему руководителю Особого совещания при ВСЮР генералу Драгомирову, который жил в Белграде. Но тот не согласился. Именно его отказ и вынудил Федор Федоровича издать свой знаменитый указ № 1, о переносе центра из Парижа в Софию. Однако он совсем забыл о договоренностях между СССР и Болгарией о недопущение работы на ее территории белоэмигрантских организаций. Все многочисленные заявления Абрамова, что это чисто номинальный перевод, действия не возымели. Пришлось искать обходные пути.
15 ноября 1937 года он обратился с письмом к проживавшему в Париже заслуженному профессору Николаевской академии Генерального штаба генерал-лейтенанту Гулевичу: "Позволяю себе обратиться к вам с покорнейшей просьбой, принять на себя возглавление РОВСа. Могу заверить, что принятие вами этой должности будет встречено всеми начальниками отделов РОВСа с полным удовлетворением и готовностью быть вам ревностными помощниками во всех ваших начинаниях. Разрешите надеяться на благоприятный ответ. В этом случае вступление ваше в должность желательно было бы произвести до 1 декабря сего года".
Генерал знал сложное положение Русского общевоинского союза и отказаться от такого предложения не мог. Он тут же послал Абрамову телеграмму, в которой выразил согласие. Однако Федор Федорович внезапно передумал. Сделав вид, что никакого согласия он не получал, Абрамов снова обратился к Драгомирову. В этот раз он оказался покладистее, но заметил, что для перевода центра в Югославию нужно согласие правительства. Кабинет министров три месяца изучал этот вопрос и в результате ответил отказом. И тут же последовала новая неприятность. Гулевич, негодуя, что Абрамов ведет двойную игру, ответил ему через газеты: "Не входя в рассмотрение причин, вызывающих столь вредное для дела промедление, я признаю своевременным заявить, что считаю себя освобожденным от принятых обязательств по отношению ко мне, как вас лично, так и начальников отделов РОВС".
Нового председателя Русского общевоинского союза нашли в Бельгии. Выбор этот удивил многих.
Генерал-лейтенант Алексей Петрович Архангельский сразу после революции оказался в рядах Красной Армии. Это, так сказать, официально. В то же время он входил в состав подпольного "Национального центра", который занимался отправкой офицеров на Юг. Зимой 1919 года он прибыл в Добровольческую армию, где был весьма прохладно встречен Деникиным. Он назначил офицерский суд чести, который оправдал Архангельского. Но никакой видной роли в Белом движении он не играл. Больше того, большинство чинов РОВС вообще не знало, кто это такой. Известно было лишь, что он дружит с Кусонским, который, по слухам, и подсказал Абрамову кандидатуру нового председателя Русского общевоинского союза. 20 марта 1938 года Абрамов отдал приказ о назначении Архангельского с переносом центра в Бельгию: "Выяснившиеся за последние пять месяцев общественно-политические условия не позволяют мне продолжать исполнение обязанностей Начальника Русского общевоинского союза на месте моего постоянного жительства. Ввиду чего приказываю в исполнение должности Начальника Русского общевоинского союза вступить Генерального Штаба генерал-лейтенанту А.П. Архангельскому.
Призываю всех чинов Русского общевоинского союза оказать своему новому Начальнику всемерную поддержку на его трудном и ответственном посту во имя великой идеи, которой мы все служим, – во имя спасения нашей Родины.
Приношу искреннюю благодарность всем, кто в трудные дни после гибели Генерала Миллера оказал Русскому общевоинскому союзу и его возглавлению свое доверие и моральную поддержку".
Случилось это очень вовремя. Крупнейшая организация русского зарубежья опять оказалась втянутой в грандиозный шпионский скандал. Выяснилось, что агентом НКВД был сын Федора Федоровича.
* * *
Во время эвакуации белых армий из Крыма Абрамов оставил на попечение родственников маленького Колю. Он рос при советской власти и, разумеется, впитал в себя всю идеологию: ненависть к буржуям, фашистам и белогвардейцам. В 1931 году он неожиданно появился в Берлине. Фон Лампе тут же сообщил об этом Абрамову. Тот выслал болгарскую визу и немного денег на дорогу.
Разумеется, генералу не нравились откровенные просоветские речи своего наследника. Он поручил его перевоспитание капитану Фоссу. Тот начал привлекать Николая к акциям "Внутренней линии". Было решено внедрить его в НТСНП, куда он по возрасту вполне подходил. Жена Абрамова вспоминала позднее: "Мы жили с мамой и Николаем Федоровичем как на вулкане. Семь лет на краю пропасти. Если бы теперь мне кто-нибудь сказал, что можно долгие годы принимать у себя дома смертельного врага, улыбаться, подставлять щечку для поцелуя, кормить его любимыми блюдами, я бы ни за что не поверила. Но так было".
Уроки Клавдия Александровича не прошли даром. Абрамов-младший начал с того, что предложил создать в рамках Национально-трудового союза нового поколения тайную организацию. Но его настойчивые предложения не нашли поддержки среди "нацмальчиков". Невзирая на родство с известным лидером Белого движения, он был исключен из НТСНП. В Русском общевоинском союзе были возмущены таким решением. Отношения между двумя организациями, которые и так нельзя было назвать безоблачными, испортились до предела.
Летом 1934 года СССР и Болгария договорились об установлении дипломатических отношений. 23 ноября советский полпред Раскольников вручил царю Борису верительные грамоты. Уже через несколько дней представитель Страны Советов заявил категорический протест правительству, обвинив некоторых видных членов НТС в подготовке его убийства. Болгарские власти приняли меры. А уже скоро в орбиту следствия попал и Николай Абрамов. Были выявлены его связи с резидентом НКВД на Балканах, а в дальнейшем и с чекистами в Софии. Разведчик Дмитрий Федичкин спустя почти 50 лет вспоминал: "Он был предан Советской власти, мужествен, инициативен. Можно привести множество примеров, когда дети не разделяют взглядов своих отцов, поступают вопреки их воле. Но тут было совершенно другое: чтобы обезвредить антисоветские действия РОВС, Николай должен был скрывать от отца свое истинное лицо. По этому поводу у нас шли бурные дебаты. Одни говорили, что неэтично, безнравственно побуждать сына скрытно действовать против родного отца. Другие стояли на совершенно противоположной позиции: ничего безнравственного тут нет! Сын защищает свое отечество от происков врага, сбежавшего за кордон. И совсем неважно, что врагом этим оказался родной отец".
В октябре 1938 года его арестовали. Абрамову-младшему были предъявлены обвинения в связях с советской разведкой. Разумеется, он пытался все отрицать, но без особого успеха. Ему было дано 7 дней на размышления. Отец предлагал ему застрелиться и тем самым смыть пятно позора с фамилии. Однако Николай категорически отказался. Единственное, что смог сделать генерал – попытаться не допустить излишней огласки. Получив визу во Францию, Абрамов-младший уехал. Больше его никто и никогда не видел в русском зарубежье.
А издания русского зарубежья словно соревновались друг с другом: кто больнее ударит Русский общевоинский союз.
Газета "Россия", май 1939 года: "Военно-бюрократическая попытка верхов РОВС залатать все те прорывы, тягчайшие предательства, которые беспрерывно имели место в течение последних десяти лет – это совершенно безнадежное занятие. Престиж ответственного руководства РОВС, система управления и основы организации союза окончательно безнадежно скомпрометированы. Да и в самом деле, каков может быть авторитет и доверие, когда большевистский шпионаж, измена и предательство явились не случайным печальным явлением, а многолетней и систематически повторяющейся практикой.
Предательство генерала Монкевица и Неандера, позже – большевистские предатели, наводчики, находившиеся в непосредственном окружении доблестного генерала Кутепова. Далее, в окружении генерала Миллера развертывается скоблиниада и шпионско-большевистская "Внутренняя линия"… Ранее этого вскрывается шпионско-предательская работа в штабе 4 отдела РОВС в Белграде, где заведующий канцелярией генерала Барбовича, ротмистр Коморовский, совместно с Линицким вел работу в пользу большевиков. Наконец, в настоящее время, мы снова были потрясены новой для нас, но по существу многолетней шпионско-большевистской работой Николая Абрамова в штабе 3 отдела РОВС в Софии. Мы уже не говорим о некоторых других провалах. И разве сейчас кто-нибудь из белых воинов и вообще из рядов национальной эмиграции может поручиться за то, что эта военная организация в своем ответственном управлении не продолжает оставаться пронизанной и опутанной сетью большевистских шпионов-провокаторов. Об этом нужно сказать открыто, честно, твердо и громко.
В конце концов, создалось положение, при котором, к сожалению, весьма незначительный процент воинских чинов остался в рядах РОВС, а подавляющая масса белых воинов, не найдя в этой организации морального, военного и национально-политического смысла вышла из нее.
На каком-то непонятном основании в ответ на закономерную, созидательную и патриотическую критику – со стороны руководящего актива союза всегда раздавался окрик: "Не Ваше дело!", "Вы разлагаете союз!", "Большевик", "Разлагатель"… По какому-то роковому непониманию вот уже около десяти лет, когда впервые в центре РОВС было обнаружено предательство генерала Монвевица и когда одно большевистское предательство стало следовать за другим, – в ответ на требование всей национальной эмиграции широко вскрыть все предательства в рядах союза и реорганизовать его – неизменно со стороны верхов союза раздается злобный окрик: "Не ваше дело!""
Газета "Возрождение", май 1939 года: "Так вышло само собой, а иначе и не могло случиться: что люди, которые завладели командными постами в эмиграции, люди, представляющие отжившие свой век течения и давно уже уязвленные в своем самолюбии, отвернувшиеся от России, оказались ныне вне событий.
Общественный центр тяжести и всей этой жестокой и оскорбительной для русского имени истории заключается, однако, не в ее трагических подробностях, а в том, что "Внутренняя линия" – "питательный бульон" для разводки провокаторов, продолжала существовать и во главе ее продолжал оставаться все тот капитан Фосс – злой гений, губивший и погубивший теперь генерала Абрамова.
Генерал Шатилов указывает на капитана Фосса, как на вдохновителя и руководителя "Внутренней линии", требования которого были для него – генерала Шатилова – обязательны. Донесения капитана Фосса в комиссию не соответствуют действительности. Его заявления или прямо неверны, или искажают дело, или дают ему умышленно ложное освещение. Общая их цель прикрыть истинную деятельность "Внутренней линии" и генерала Шатилова.
Заключения очевидны. Наименее из них невыгодное могло бы состоять в том, что Абрамов в течение тринадцати лет был непрерывно и умышленно вводим в заблуждение капитаном Фоссом, совершенно этого не замечая".
Газета "Последние новости", май 1939 года: "Скандал, разыгравшийся в Софии, имеет тем большее значение, что генерал Абрамов и его ближайший помощник капитан Фосс находились в шифрованной переписке с генералом Скоблиным и Плевицкой перед похищением генерала Миллера. Какую роль сыграл Николай Абрамов? Сколько человеческих жизней лежит на его совести?"
Газета "За Родину!", май 1939 года: "Провокация Абрамова как будто пробила лед – "Внутренняя Линия" получила освещение на страницах почти всех органов национальной печати, сейчас, после очевидно преступной работы "Внутренней линии" ее возглавителей, ее вольных и невольных сообщников и пособников, уместно спросить: так кто же был прав?"
Газета "Меч", май 1939 года: "Налицо определенное желание, столь неумное и столь чреватое последствиями, замять, скрыть, не вынести сора из избы. Если присмотреться к делу Скоблина и к делу Абрамова, то в них можно увидеть большую аналогию. Заключается она, помимо, конечно, основных мотивов предательской работы, в безнаказанности главных участников и в упорном желании оставшихся замазать все эти дела. Главное несчастье в том, что стоящие во главе организации и обывательская масса облегчают спецотделу ОГПУ вести беспроигрышную игру".
Газета "Сигнал", май 1939 года: "Все делалось силами и влиянием "Внутренней линии", применявшей чисто большевистские методы борьбы, как провокация, клевета, компрометация противников, взрыв изнутри конкурирующих организаций. Напомним чрезвычайно характерное обстоятельство, что первая и неудачная статья И. Солоневича о Скоблине была написана по личному совету генерала Абрамова. Напомним, что главная атака против И.Солоневича шла именно из окружения генерала Абрамова ("Психологический трест"), явившегося источником всех последующих против И. Солоневича инсинуаций.
Когда выяснилось, что начальником РОВС генерал Абрамов, после скандала с его сыном, оставаться не может, он предложил этот пост заслуженному профессору генералу Гулевичу. Он согласился, однако, предупредив: заняв пост начальника РОВС, он, генерал Гулевич, "Внутреннюю линию" ликвидирует. На это заявление он ответа не получил и генерал Абрамов назначил генерала Архангельского.
Было ясно, что генерал Абрамов искал себе бездеятельного заместителя, и нашел такового в лице генерала Архангельского".
В Софии скандал пытались замять. Решили даже не докладывать новому председателю Русского общевоинского союза генералу Архангельскому. Только спустя три месяца, в конфиденциальном письме Абрамов доложил, что возникли трудности, но "Внутренняя линия" всегда на страже. Чувствуя неладное, она изолировала Николая от работы РОВС, поэтому никаких особых тайн он не разведал.