- …У нас очень жестокая история, Франческа. Настолько жестокая, что мы стараемся не вспоминать о ней лишний раз. Мы с охотой клеймим Чингисхана и русского царя Ивана Грозного, забывая о том, что первый был великим воином и завоевал полмира, убивая только в бою, а второй молился поименно за всех убитых им людей. Между тем в просвещенной Британии до восемнадцатого века практиковали пытки, до девятнадцатого - колесование, а в двадцатом - виселицу. Во время восстания Монмута в семнадцатом веке королевский судья Джеффрис распорядился по всей дороге от Ярмута до Лондона установить чаны с кипящим маслом - в них бросали мятежников.
- Брр, какой ужас! Я не знала про это. В книгах пишут - восстание было подавлено, и все.
- Вот именно! А что творилось во времена Елизаветы? Марии? Ричарда Львиное Сердце? Кромвеля? Как вырезали горных пиктов? Целыми семьями, не щадя грудных младенцев и беременных женщин.
- Алан, а хорошее? Хорошее в истории было?
Алан Пейн грустно улыбнулся.
- Конечно. Были великие битвы и великие открытия. Был великий Бард. Великая поэзия. Неплохая живопись. Был, наконец, Оскар Уайльд.
- Ага, но у него была нетрадиционная…
- Фу, мисс Мэллори, стыдитесь! Это совершенно не имеет отношения к тому, что он бессмертен.
- "Любимых убивают все…"
- Ты знаешь ее?
- Конечно! Баллада Редингской тюрьмы. Самое горькое стихотворение о любви. Фу, Алан, нагнал тоски! Пошли гулять по городу.
И они смешались с толпой лондонцев и туристов, дали увлечь себя в круговерть старинных улочек, ослепить себя огнями маленьких театров и ресторанчиков, пабов и художественных салонов, дискотек и ночных клубов. И душная, пряная ночь распростерлась над Лондоном, отразилась желтой головкой сыра в масляной воде Темзы, скрыла до утра мусор и отбросы набережной Вест-Энда.
7
На следующий день Алан привел ее в какой-то удивительный ресторан, больше похожий на частный дом его знакомых. Чопорный дворецкий встретил их у входа, проводил в большую гостиную, где несколько человек курили сигары и читали газеты. Все они приветствовали Алана, кто кивком, кто улыбкой и поклоном, а двое поднялись со своих мест и пожали ему руку, что-то сказав вполголоса и поклонившись Франческе.
Потом дворецкий проводил их в отдельный кабинет, где стоял стол, покрытый белой скатертью, сверкали хрустальные фужеры и столовое серебро, а накрахмаленные салфетки стояли смешными домиками на тарелках из тончайшего фарфора.
Франческа с любопытством оглядывалась по сторонам, гадая, что же это за удивительное место. О настоящих английских клубах она только читала, а потому и не догадалась, что обедает в одном из престижнейших лондонских клубов, куда принимались только члены аристократических фамилий, и куда был запрещен вход простым смертным. Не знала она и того, что Алан Пейн не слишком любил это место, но выбрал именно его, так как еще меньше ему хотелось сидеть в людном и шумном ресторане.
Вчерашний вечер и сегодняшнее утро выдались на редкость насыщенными. Они прослушали джаз, посмотрели (минут десять) авангардную постановку "Ромео и Джульетты", где Ромео с горя напился до полусмерти, а Джульетта умерла от передозировки наркотиков, конфликт же Монтекки и Капулетти свелся к переделу сфер влияния двух мафиозных группировок; поучаствовали в каком-то митинге, наелись пончиков со сливовым джемом, долго искали туалет для Франчески и не нашли (Алан сторожил ее у выхода из подворотни, было очень смешно, стыдно и страшновато), прокатились по ночной Темзе на лодке, купили маленького Винни-Пуха в красной маечке, немножко посидели на Трафальгарской площади - и в одиннадцать вечера, вымотанные и счастливые, ввалились в холл отеля "Глобус". Миссис Джонс величаво приветствовала их и сообщила, что полчаса назад прибыли американские гости, пожилая супружеская пара, так что ужин вот-вот будет готов.
Франческа забежала в свой номер принять душ и переодеться, потому что ноги в сандалиях были черными от пыли. Жаль, что придется надевать ту же юбку. Боже, что это с ней? Неужели проснулись гены мамы Сюзанны? Ее волнуют наряды? То, как на нее посмотрят?
Франческа повалилась на кровать и задрыгала ногами в воздухе от избытка чувств. В этот момент в дверь постучали. Оказалось, это была миссис Джонс. Она держала в руках несколько больших бумажных пакетов с фирменными логотипами.
- Простите, моя милая, это принес посыльный сегодня вечером.
- Что это?
- Не знаю, но предполагаю, что это одежда. С вашего позволения, мисс Мэллори.
Величавая хозяйка удалилась, а Франческа в полном изумлении принялась изучать содержимое пакетов.
Вечернее платье из золотистого шелка, простое и элегантное. Прямая юбка из тонкой шерсти, изящный кожаный ремешок. Три блузки на выбор, разный покрой, разные цвета, но все - любимые девушкой. Жемчужно-серый, кремовый и персиковый. Летние льняные брючки, яркие топы, очень красивый палантин, подходящий и к вечернему платью, и к брючкам. Янтарного цвета, с песочными кистями и золотыми бусинками. Туфли на высоком каблуке, классические и безупречно элегантные.
Наконец, в отдельном запаянном пакете нижнее белье, при виде которого Франческа окончательно вспомнила, что она дочь француженки. Кружева, атлас, батист - и немного фантазии, вот как это все могло бы называться.
Она сплясала облегченный вариант джиги, а потом нахмурилась и решительно шагнула к дверям.
Алан Пейн стоял в одних брюках перед трюмо, причесывался и улыбался своим мыслям. Ей должно понравиться. Обязательно. Вещей немного, но он очень старался. А как виртуозно он удрал от Франчески на десять минут, чтобы показать ее через окно молоденькой продавщице магазина, торопливо, но твердо выбрать вечернее платье - оно подходит к ее глазам - и умчаться обратно. Девушки обещали постараться, они опытны и не ошибутся с размером. Интересно, она рада?
Дверь распахнулась, и кудрявая сердитая нимфа в одном банном полотенце смело шагнула навстречу Алану. Из-под длинных ресниц летели молнии, на щеках горел гневный румянец. Алан Пейн отчетливо понял, что очень хочет ее поцеловать.
- Что это значит, мсье Пейн?! Только не надо свистеть, что это все прислал мой новый хозяин. Он в глаза меня не видел, а там все вещи как на меня сшиты и все моего любимого цвета!
- Значит, тебе понравилось?
- Да, но дело не в этом. Я не могу этого принять.
- Почему?
- Ну ты даешь! Мы же не родственники! Не муж и жена! Мы никто.
- Мы друзья.
- Согласна, но друзья не делают таких подарков. Это неприлично.
- Да почему же?
- Потому что… потому что… Потому что это каждый знает!
- Франческа, послушай. Я согласен, это немного нескромно, но на самом деле ничего такого в этом нет. Я тебя сдернул с насиженного места, не дал тебе толком заработать, потащил в другую страну…
- Но я буду получать жалование!
- Но это будет не сегодня и не завтра. Мне захотелось сделать тебе приятное здесь, в Лондоне. Разве это так ужасно?
Франческа задумалась, потом просияла и воскликнула:
- Хорошо! Будем считать, я заняла у тебя денег в счет жалованья. Потом я тебе верну. Сколько это все стоит?
- Конечно, вернешь. Потом.
- Сколько?
- Миссис Джонс звала ужинать.
- СКОЛЬКО?!
- Сто фунтов.
- Врешь!
- Сто фунтов.
- Это только платье с туфлями. Сколько?
- ОСТОРОЖНО!
Широкое и длинное полотенце, в которое была завернута сердитая нимфа, зацепилось тем временем за кресло. Когда Франческа сделала шаг вперед, намереваясь силой вытрясти из Пейна стоимость одежды, полотенце красиво развернулось и упало роскошными складками вокруг остолбеневшей девушки.
Пейн немедленно зажмурился и пошел к Франческе с вытянутыми руками. Та взвизгнула и отпрыгнула в сторону, подхватив полотенце и тщетно пытаясь им прикрыться.
- Ты что это делаешь, Пейн?!
- Я хочу помочь.
- Вот не надо этого! И не смей открывать глаза!
Психологи всего мира давно бьются над этой тайной. Какой участок человеческого мозга отвечает за непреодолимое, инстинктивное желание сделать наоборот? Чему служил у древних людей этот инстинкт? И как с ним бороться, если даже профессора истории грешат.
Конечно же, Алан Пейн мгновенно открыл глаза. И тут же зажмурился обратно, но это уже не могло ничего изменить. Под стиснутыми веками осталась яркая картинка, и он знал, что ей не суждено погаснуть.
Высокая маленькая грудь с небольшими розовыми бутонами сосков. Впалый мускулистый живот. Округлые, но стройные бедра. Точеные ножки. Безупречные плечи. Руки, вцепившиеся в полотенце. Маленькие босые ступни, утопающие в ворсе ковра. Кудри, разметавшиеся по плечам. И лицо разгневанного ангелочка, милое, румяное, даже в сердитом виде не утратившее очарования. Алан Пейн блаженно улыбнулся. И тут же получил по голове полотенцем, после чего хлопнула дверь, и Франческа исчезла.
Он осторожно открыл глаза, убедился, что ее нет, и рассмеялся.
Он больше никуда не уедет из замка. Он будет каждое утро встречаться с ней за завтраком. Он покажет ей свои книги. Расскажет про все на свете. И про Дженну тоже. Про то, как сильно он ее любил. Как едва не умер, потеряв ее. Про то, как бросил на произвол судьбы своих детей. Она будет его ругать, может быть, даже еще раз стукнет полотенцем, но потом простит. И дети ее полюбят. А она научит его любить их. Это ведь просто, надо только вспомнить.
Стуча в дверь комнаты Франчески, Алан всерьез опасался, что она сейчас кинет в него всеми пакетами и обидится, однако она вышла в золотистом платье, на высоких каблуках, надменно посмотрела на несчастного и оробевшего профессора - и высунула язык. Потом подхватила его под руку и отправилась на ужин.
Миссис Джонс одобрила платье наклоном головы, подмигнула Франческе в качестве дружеского бонуса и отправилась на кухню за горячим. Джои выразил свой восторг, выкатив глаза и щелкнув языком.
Супружеская пара из Америки оказалась очень милой и спортивной. Оба явились в тренировочных костюмах и кроссовках, оба пахли мятным освежителем рта и лимонным мылом, оба были румяными, толстенькими и благодушными. Звали их Белинда и Пол Эванс, путешествовали они не в первый раз, но в "патриархальной Англии" были впервые.
За столом они вели себя с детской непосредственностью, от мясного пудинга пришли в ужас, а ростбиф долго и подозрительно рассматривали, после чего Белинда шепотом осведомилась у Франчески, не много ли на ее взгляд в этом куске мяса холестерина. Миссис Джонс не расслышала, чего именно много в ее мясе, но обиделась, Алан тихо хихикал, а Пол (который был глуховат) безмятежно продолжал рассказывать ему, как хорошо растить кабачки на патентованных таблетках из навоза.
В целом ужин прошел прекрасно. Старички сверились с часами и заторопились в постель, так и не выпив кофе и бренди, а мстительная миссис Джонс тотчас по их уходе достала из холодильника шампанское и зажгла свечи.
Теплый июльский ветер колыхал занавески. Петуньи и маттиола одуряюще благоухали под окном. По темному газону крался куда-то по своим ночным делам белый кот с черными ушами.
В столовой таинственно сверкали фужеры. Золотой напиток искрил маленькими пузырьками. Франческа зачарованно водила пальцами по запотевшей поверхности фужера. Алан глядел на нее из тьмы, немного грустный, но умиротворенный. Миссис Джонс неслышно удалилась куда-то в свои апартаменты.
Франческа негромко произнесла:
- Такой безумный день. В него сразу уместилась целая неделя. Подумать только, сегодня утром мы еще были во Франции!
- Да, а вчера я еще не был уверен, что ты приедешь.
- Алан…
- Что?
- Когда мы поедем в замок?
- Не терпится?
- Нет. Скорее, наоборот. Мне вдруг стало страшно. Какие они, дети этого парня? Как его зовут-то?
Он ждал этого вопроса два дня, а застала она его врасплох.
- А… Генри.
- Агенри? Оригинально.
- Просто Генри. Генри Стерлинг.
Стерлинг была фамилия его матери. Генри - второе имя, данное при крещении. Так звали дядюшку, который терпеть не мог детей, но согласился крестить маленького Алана с тем, чтобы родители малыша больше никогда в жизни не мучили своего родственника рассказами о своих малютках и предложениями подержать их на коленях.
- Хорошая фамилия. Многообещающая. А дети? Их как зовут?
- Мэри, Уильям и Кэролайн. Двенадцать, восемь и пять.
- Да, это я помню. Алан?
- Что?
- Почему ты ничего не рассказываешь о себе?
- Так ведь нечего особенно рассказывать. Ты все знаешь. Я - человек-катастрофа.
- А если серьезно? Ты историк, профессор. Пишешь книги и статьи, лекции не читаешь. Живешь где-то в Шотландии. Сложения атлетического, характера меланхолического. Расстроенные нервы. Одинок. Не слишком много я знаю для друга. Ведь ты сказал, что мы друзья?
- Мне бы очень хотелось в это верить. Я привязался к тебе. Впервые в жизни мне было легко сойтись с малознакомым человеком, тем более - с девушкой.
- О, это интересно. Расскажи о своей юности. Ты не умел знакомиться? Был нелюдим, просиживал в библиотеке, потому и не завел себе подружку?
- Почти так и было. На подружек меня никогда не хватало.
- Я буду клещами из тебя тянуть? Не хочешь - не рассказывай.
Алан отпил искрящееся шампанское. Помолчал. Потом заговорил негромко и спокойно, а глаза его при этом сделались печальными и немного потусторонними.
- Я всегда был, скажем так, сдержанным. Друзей у меня почти не было. Шумных игр я не любил. В наших краях ценят одиночество. Я умел жить один. Потом было много счастья. Так много, что одному, наверное, и нельзя столько иметь. А потом я заболел. Это давно, пять лет назад. Болезнь была очень долгой, хотя тяжелее всего пришлось моим близким, это я только сейчас понял. Сам я почти ничего не помню об этом периоде. У меня было нервное расстройство, потом тяжелая депрессия. Как ты понимаешь, об этом не слишком хочется распространяться.
- Прости.
- Нет, не за что прощать. На самом деле мне давно нужно было об этом рассказать. Назвать вещи своими именами. Выговориться. Ты даже не представляешь, насколько мне стало легче за то время, что мы с тобой знакомы. Я действительно считаю тебя своим ангелом-хранителем. И благодарю судьбу за встречу с тобой.
Он перегнулся через стол, взял ее руку и осторожно поднес тонкие пальцы к губам. Франческа замерла. Мужчины целовали ей руку, правда, не слишком часто и, наверное, не всерьез, но этот поцелуй был особенным. От него стало горячо в груди, и ноги превратились в желе, а щеки загорелись, комната поплыла перед глазами.
Алан поднялся.
- Пойдем. Уже поздно, а завтра будет трудный день. Мы будем до вечера бродить по городу, а вечером сядем на поезд, и он повезет нас через всю Англию, на север.
Он словно рассказывал ей сказку, и девушка покорно поднялась из-за стола и направилась к выходу. Алан заглянул к миссис Джонс и поблагодарил ее за прекрасный вечер.
Он догнал Франческу уже наверху, у самой двери. Глаза его блестели в темноте, вид был решительный и немного отчаянный.
- Вот что еще… Будем считать, что я напился и веду себя кое-как! Позволяю себе лишнего. Но не сказать этого я не могу. Ты мне очень нравишься, Франческа. Так сильно, что я не могу не сделать этого сегодня.
Поцелуй получился яростным, жарким, абсолютно бешеным и ничем не напоминающим все ее прежние упражнения в этой области. Алан целовал ее так, как, должно быть, целовали своих женщин идущие на верную смерть воины. Отчаяние сквозило в судорожных движениях рук, в том, как неумело и горячо он прижал ее к себе.
Она проанализировала бы все лучше, но и саму ее уже заливала темная, опасная волна желания, и Франческа молча обвила шею Алана руками, безгранично доверяя и ничего не боясь. Кровь стучала в висках все громче и громче, легкий шелк раскаленным железом жег разгоряченную кожу, тело превратилось в один обнаженный нерв, и не было источника в мире, способного утолить эту жажду.
Он отпустил ее стремительно, резко, как ударил. Повернулся и ушел к себе, а она осталась в коридоре, перед запертой дверью, красная, дрожащая, пылающая от неутоленного желания, стыда, злости, обиды, счастья, разочарования, облегчения - всего разом, и не разберешь, чего больше.
Секундой позже Франческа ворвалась в свой номер и стала с остервенением сдирать с себя влажный шелк, постанывая не то от злости, не то от боли. Напрягшиеся соски болели даже от прикосновения тонкой ткани, и она с облегчением освободилась от одежды.
Потом она долго стояла под душем, поливавшим ее то холодной, то горячей водой, стискивала зубы и тихонько шипела от стыда.
Потом вспомнила мадам Трюдо - и налила себе бренди; подумала - и добавила туда же шерри. Огненная жидкость обожгла и согрела, напряжение ушло, и обнаженная Франческа подошла к окну. Ночной ветерок обдувал разгоряченную и горящую после душа кожу, огненный напиток не давал продрогнуть. Франческа уже более благосклонно посмотрела на луну и хмыкнула.
Что ее так разозлило, если разобраться? Неужели она предпочла бы в первый же вечер отправиться с Аланом Пейном в постель?
Во-первых. Да! Предпочла бы. Хотя и отдает себе отчет, что это не очень хорошо.
Во-вторых. Он тоже хорош. Так поцеловать - и тут же развернуться и уйти. Более мнительная девушка уже повесилась бы на колготках, вообразив, что он ушел из-за того, что она наелась чесноку за ужином.
Франческа мнительной не была и иллюзий никаких не испытывала. Алан Пейн очень боялся выпустить себя самого из-под контроля. Он удрал из коридора, потому что не мог владеть собой, но скорее умер бы, чем оскорбил бы (ха-ха!) ее нескромным предложением. Девушка могла бы поспорить на любую сумму, что сейчас парень стоит под холодным душем и будет стоять там еще долго, с риском простудиться. Если уж она чувствовала ТАКОЕ, то и Алану пришлось не легче.
Потом настроение у нее испортилось, потому что она вспомнила Жан-Поля и ночи, проведенные с ним в отвратительных, воняющих хлоркой дешевых мотелях. Вспомнила себя - и скривилась от отвращения. Ужасно, что молодая здравомыслящая девица может превращаться в похотливую драную кошку, да еще при виде совершенно непривлекательного мужчины.
Неужели лучше превращаться в такую же кошку при виде симпатичного и интеллигентного Алана Пейна? Прежде всего, что он о ней подумает? Не придет ли в ужас? Не станет ли презирать и стыдиться? Надо немедленно пойти к нему и обо всем поговорить!
Бренди и шерри превратились в шерри-бренди, Франческе Мэллори стало море по колено, она завернулась в свое любимое полотенце и поползла под дверь Алана Пейна. Соблюдая конспирацию, приложила губы к замочной скважине и загробным голосом сообщила:
- Я в тебя влюбилась. Не смей меня больше целовать, потому что я буду вести себя, как развратная женщина, а ты меня испугаешься и убежишь. И тогда я умру и не смогу поехать к Генри Фартингу… нет, Доллару… ох, забыла. В общем, не смогу. Понял, Пейн? С завтряшнего утра… Нет… Короче, завтра начинаем новую жизнь. Только дружба! Спокойной ночи!