Далее Парсон весьма подробно описывал смерть лорда Шеффилда. Этого джентльмена якобы умертвили по приказу Лестера, поскольку Шеффилд намеревался развестись с женой, уличенной в любовной связи с фаворитом. Шеффилда отравили, вызвали у него посредством хитроумного яда искусственное удушье. Затем последовало убийство лорда Эссекса, которого Лестер убрал с помощью еще более хитрого итальянского яда. Граф Эссекс узнал, что его жена беременна от фаворита, и потому обманутого мужа пришлось убить, а новорожденного младенца якобы тоже умертвили. Леди Шеффилд, ставшая для Лестера помехой, подвергалась медленному отравлению - у нее выпадали волосы, крошились ногти, и бедняжка спаслась лишь благодаря замужеству с сэром Эдуардом Стаффордом. Общеизвестно, писал автор, что отношение Лестера к леди Шеффилд стало предметом следствия, однако судьи так боялись всемогущего фаворита, что не осмелились докопаться до истины.
Каким же идиотом был этот иезуит! Ему бы ограничиться теми обвинениями в адрес Роберта, которые хоть и не были доказаны, однако основывались на реальных фактах, но Парсону этого было мало. Какая глупость - приписывать мне каких-то несуществующих детей. Ведь королева все время на виду, разве я могла бы выносить и родить ребенка втайне от своих приближенных?
Некоторые домысли Парсона были и вовсе высосаны из пальца - например, история с умерщвлением кардинала де Шатильона.
Этого прелата убрала Екатерина Медичи, потому что он стоял у нее на пути. Всем известно, что королева Французская - искусная отравительница, зачем же сваливать вину на Роберта? Ему кардинал никоим образом не мешал. Парсон весьма неубедительно намекал, что кардинал якобы намеревался разоблачить интриги Лестера, направленные против моего брака с герцогом Анжуйским. Тогда-то Лестер, мол, и послал к кардиналу своих отравителей.
Я с ужасом читала это гнусное сочинение, но не могла от него оторваться. Здесь возводилась хула не только на Роберта, но и на меня, на многих близких людей. Когда иезуита поймают, он дорого заплатит, мысленно пообещала себе я. Среди убийц и отравителей автор числил моего астролога Джона Ди, любимого лекаря Роберта, итальянца доктора Джулио, который якобы привез со своей родины целую коллекцию ядов. Доктор Джулио был выставлен как главный пособник Роберта во всех его злодействах.
Если верить отцу Парсону, Роберт прекрасно владел черной магией, обладал ненасытной похотью, отличался чудовищной алчностью и кровожадностью. Сам дьявол не шел ни в какое сравнение с этим монстром.
Иногда я с трудом удерживалась от смеха. Однако нетрудно было себе представить, как используют этот пасквиль мои враги. Роберт стоял слишком близко к трону, чтобы обвинения в его адрес не затрагивали мою репутацию.
Вновь начнут ворошить старое, воскрешать полузабытые скандалы. Обязательно вспомнят и смерть несчастной Эми Робсарт. Если бы я вышла замуж за Роберта, народ давно бы уже возненавидел меня. Отвернулись же шотландцы от Марии Стюарт, когда она сочеталась браком с убийцей своего мужа. Упрямая, глупая Мария - и мудрая Елизавета.
Вот и теперь мне понадобилась вся моя мудрость, чтобы решить, как поступить с этим зловредным сочинением. Самое хорошее оружие в подобных случаях - насмешка. Нельзя ли высмеять и опорочить автора?
Одновременно с этим нужно строго-настрого запретить продажу памфлета.
Мой Совет издал указ, запретивший продажу и распространение сочинения, которое впоследствии получило название "Зеленый плащ отца Парсона, или Благосостояние Лестера".
По моему повелению было объявлено, что содержимое этого документа - ложь с первого до последнего слова.
Молодой Филипп Сидни, недавно произведенный мной в рыцари и ставший сэром Филиппом, написал сочинение в защиту своего дяди. Это был весьма убедительный и красноречивый трактат, в котором утверждалось, что род Дадли происходит из родовитого и старинного провинциального дворянства. Милый Сидни! Я всегда любила его, зная, как искренне привязан он к своему дяде. Такой славный и ученый молодой человек не мог любить человека недостойного, поэтому я высоко ценила его привязанность к Роберту.
Однако памфлет Филиппа Сидни, сочиненный в защиту дяди, не вызвал ни у кого интереса. В нем в отличие от "Зеленого плаща" не было пикантных деталей, а людей во все времена порок интересовал куда больше, чем добродетель.
Мой приказ о запрете пасквиля полностью выполнен не был. Всегда находились желающие немного подзаработать, распространяя запретную литературу. Со временем с "Зеленым плащом отца Парсона" ознакомились все мои подданные.
Еще меньше мне понравилось то, что памфлет почти сразу же появился в иностранных переводах. Наибольшую прыть проявили французы, издав сочинение Парсона под названием "Преступная жизнь, злодеяния и козни милорда де Лестера". По неудачному стечению обстоятельств моим посланником при французском дворе был сэр Эдуард Стаффорд, новый муж Дугласс Шеффилд.
Бедный Стаффорд оказался в весьма затруднительном положении. Он написал Уолсингэму и Берли, испрашивая инструкций. Как он, английский посол, должен реагировать на издание во Франции книжонки, оскорбляющей королеву и одного из главных сановников королевства? Оставлять подобный выпад без последствий нельзя, к тому же в этом пасквиле затрагивается честь жены самого посланника. Стаффорд писал, что Дугласс после издания книги впала в глубокую меланхолию, слегла и чуть ли не при смерти. Если раздуть эту историю, то скандал разрастется еще шире, писал далее посланник и просил незамедлительного ответа.
Когда мне принесли эти письма, я прониклась к бедной Дугласс жалостью. В пасквиле ее, как и меня, объявляли соучастницей убийства. У меня, благодарение Господу, нервы крепкие, но Дугласс силой характера никогда не отличалась. Представляю, как она раскаивалась в своем легкомысленном поведении. Должно быть, проклинала тот день, когда увидела Роберта и дала волю своим чувствам в ущерб добродетели. Однако следовало решить, какому образу действий отдать предпочтение.
Берли сказал, что Стаффорд сам подсказывает верную линию поведения: лучше сделать вид, что ничего особенного не произошло, пусть никто не думает, что мы придаем обвинениям Парсона хоть какое-то значение.
Я кивнула:
- Да, Стаффорд прав. Если мы оставим этот факт без внимания, никто не подумает, что эта клевета нас задела. Если же мы начнем протестовать, создастся впечатление, будто нам и в самом деле есть чего бояться.
- Итак, этот памфлет для нас - бред фанатика, - заключил Берли.
Так оно, собственно, и было, но история "Зеленого плаща" на этом не закончилась. В течение долгих лет злосчастный памфлет многократно переиздавался и тайно перевозился в Англию. Впрочем, Роберт был не из слабонервных, за свою репутацию он никогда особенно не беспокоился, к тому же граф Лестер стал фигурой настолько могущественной, что вряд ли кто-нибудь отважился бы сказать ему оскорбительное слово.
* * *
События в Нидерландах достигли кульминации, и Берли дал мне понять, что вскоре, увы, придется принимать по этому вопросу кардинальное решение.
Как мы и предвидели, в Англию прибыли голландские депутаты, предложив мне корону Нидерландов. Они были уверены, что я не смогу отказаться от столь щедрого подношения. Эти люди не понимали, что я всем своим существом ненавижу войну и хочу во что бы то ни стало сохранить в своем королевстве мир. Если бы не вечная угроза, исходившая от Испании, я ни за что не вмешалась бы в дела иностранного государства. Но мои министры были правы, когда говорили, что мы не можем отдавать испанцам страну, расположенную в непосредственной близости от наших берегов.
Итак, я приняла решение помочь голландцам не только деньгами, но и солдатами. Правда, с депутации было взято обещание выплатить Англии все затраты до последнего фартинга, когда война закончится. В качестве залога Нидерланды передают Англии во временное владение по одному городу в каждой провинции.
Согласно договоренности, мы должны были отправить в Голландию четыреста всадников, четыре тысячи пехотинцев и еще семьсот солдат для размещения по гарнизонам. Вскоре стало ясно, что этих войск недостаточно, и я пообещала голландцам дополнительно шестьсот конников и тысячу пехотинцев.
Мне хотелось сделать Роберту и лорду Берли приятное, поэтому я назначила Филиппа Сидни губернатором города Флашинга, а Томаса Сесила, старшего сына моего Святого, губернатором города Бриля.
И Роберт, и Берли не упускали случая продвинуть по службе тех, кому они покровительствовали. Даже мой главный советник, никогда не страдавший болезненным честолюбием, был в этом отношении не безгрешен: он не давал ходу братьям Бэкон, весьма способным молодым людям, страшась, что они затмят его собственных детей - не столько старшего, Томаса, сколько горбатого Роберта. Младшего сына Берли опекал особенно, и я не раз имела возможность убедиться в выдающихся способностях этого несчастного молодого человека. Должно быть, физический изъян отточил его ум.
Следовало решить, кто возглавит экспедицию. Я знала, что этой должности добивается Роберт, но мне не хотелось отпускать его от себя, да и мысль о том, что он будет подвергаться опасности, приводила в ужас.
Увы, все окружающие наперебой уверяли, что лучшей кандидатуры не сыскать. Не следовало забывать и о пасквиле Парсона, все еще будоражившем умы моих подданных. Было бы совсем неплохо, если бы граф Лестер на время покинул страну.
Берли и Уолсингэм в один голос говорили, что граф Лестер - самый именитый вельможа в стране, и если мы пошлем его в Нидерланды, то всему миру станет ясно, какое значение Англия придает голландскому вопросу. Роберт же мечтал о славе и даже был готов вложить собственные средства в снаряжение экспедиции. Правда, он не был полководцем, но его должны были сопровождать опытные военачальники.
В конце концов решение о назначении Роберта главнокомандующим было принято.
* * *
Я вызвала Роберта и держала его при себе, пока не наступил день отъезда, объясняя это тем, что нам, мол, многое нужно обсудить в связи с предстоящим походом. Даже в последнюю ночь перед отплытием я не позволила Роберту вернуться к себе домой, где его наверняка с нетерпением ожидала Леттис.
Я проводила Роберта до самого Харвича, и моя армия покинула английские берега на пятидесяти кораблях.
В Роттердаме английскому флоту оказали самый радушный прием. Вдоль берега выстроились горожане, приветственно крича и размахивая знаменами.
Бедные голландцы! Они очень боялись фанатичных испанцев, ибо хорошо знали жестокость короля Филиппа. Что же до Роберта, то ему такой поистине королевский прием наверняка пришелся по вкусу, ведь в глубине души он всегда мечтал стать монархом.
Зато я после его отъезда была сама не своя, жестоко раскаиваясь в опрометчивости решения. Вдруг Роберт погибнет в бою? Как великолепно он смотрелся во главе кавалькады! Когда я сказала ему, что страшусь за его жизнь, Роберт с всегдашней беспечностью ответил, что охотно пожертвовал бы ради меня не одной, а тысячью жизней.
От волнения у меня вновь начались мигрени. Ах, если бы не все возрастающая мощь Испании, голландцы и сами решили бы свои проблемы! Слава Богу, у меня на службе состояли превосходные мореходы вроде сэра Фрэнсиса Дрейка, наносившего испанскому флоту ощутимый урон. Будь таких капитанов побольше, я сумела бы очистить моря от испанцев. Почему эта нация не оставляет другие страны в покое, откуда у них столь фанатичное желание навязать свою власть и свою религию соседям?
Это из-за испанцев мой Роберт вынужден был отправиться на войну!
Однако вскоре мое настроение переменилось. Мне доложили, что голландцы, считавшие Роберта спасителем Нидерландов, предложили ему стать генерал-губернатором Соединенных провинций, то есть, по сути дела, сделаться правителем страны, от чего отказались сначала Генрих III, а за ним и я. Роберт же не задумываясь принял эту высокую честь - даже не посоветовавшись со мной. От ярости я забыла обо всех тревогах. Беспокоиться о Роберте? С какой стати? Он отправился в Нидерланды не для того, чтобы умирать, а для того, чтобы стать монархом!
Вызвав к себе Томаса Хениджа, я воскликнула:
- Что вы думаете об этой новости, сэр? Милорд Лестер охотно принял то, от чего отказалась его королева. Теперь он, должно быть, провозгласит себя голландским королем.
Хенидж, разумеется, был весьма доволен, поскольку, как и остальные мои любимцы, терпеть не мог Роберта, однако вслух осудить графа Лестера побоялся, по опыту зная, что никому не дозволено скверно отзываться о фаворите.
- Я немедленно напишу ему, - продолжила я, - и положу конец этому безобразию. Вы же отвезете мое послание и сообщите милорду Лестеру, что королева им крайне недовольна.
Я немедленно села за стол и выплеснула весь свой гнев на бумагу: "Мы и помыслить не могли, да и теперь с трудом верим, что человек, возвышенный Нашей волей, осыпанный несказанными милостями, способен совершить столь гнусный поступок и нарушить Нашу волю, запятнав честь Нашего королевского величества… Извольте немедленно выполнить Нашу волю, не прибегая к отсрочкам и оправданиям. Свято блюдя присягу, выполните все то, о чем известит вас Наш посланец. Если же монаршья воля не будет выполнена, вы ответите мне головой…"
О, как мне хотелось его унизить! Вы, милорд, посмели без моего согласия принять оказанную вам высокую честь? Что ж, теперь придется публично отказаться от своего решения. Пусть все голландцы знают, что граф Лестер - мой слуга, и не более того.
Ярость моя была беспредельна. Однако приближенные, знавшие свою королеву очень хорошо, прекрасно понимали, что вскоре гнев поутихнет и я не захочу подвергать своего любимца публичному унижению.
Первым предложил проявить осторожность Берли. Он сказал: давайте обсудим этот вопрос и не будем принимать поспешных решений.
Я и сама уже немного смягчилась. Каким счастьем для Роберта, должно быть, было предложение голландцев. Я представила себе, с каким достоинством и величием принял он должность генерал-губернатора. Жаль, что я не видела его в эту минуту. Но благодушие тут же сменилось яростью: он не имел права решать такой вопрос сам. Да и вообще, как он может быть генерал-губернатором Соединенных провинций, если его место рядом со мной, в Англии?
Затем до меня дошли слухи, которые привели меня в полнейшее негодование. Оказывается, негодяйка Леттис собирается отправиться к своему мужу и готовится к отплытию с пышностью, приличествующей особе королевского звания! Графиня Лестер шила себе новый гардероб - купцы всего Лондона несли ей лучшие ткани и драгоценнейшие материалы. Она также заказала несколько новых карет, причем на дверцах герб Лестеров соседствовал с гербом Нидерландов.
С такой помпой путешествовать могла только королева.
Я дала волю чувствам. Королевской поездке мадам Леттис состояться не суждено!
- Не поедет она в Нидерланды к своему новоиспеченному королю, - сурово объявила я. - Если хочет, может посидеть с ним в Тауэре, когда он потеряет свою "корону" и с позором вернется в Англию.
По моему приказу графине Лестер было велено прекратить приготовления к отъезду. Купцы разбрелись по своим лавкам несолоно хлебавши, сложенные сундуки пришлось разобрать. Полагаю, такого исхода Леттис не ожидала.
Я совсем уже было приготовилась простить Роберта, но наглое поведение Леттис распалило мой гнев с новой силой.
Хениджу я велела немедленно отправляться в Нидерланды. Пусть скажет Лестеру, а тот передаст своим дражайшим подданным, что решение о принятии генерал-губернаторского сана было поспешным и необдуманным. Королева Английская, без которой граф Лестер - пустое место, не желает, чтобы ее слуга принимал это назначение.
Однако Берли не спешил отправлять Хениджа в путь, да тот и сам не проявлял особого рвения. Я знала, что Берли с удовольствием сбил бы с Роберта спесь, однако в данном случае политические соображения были выше личных. Берли умел проводить границу между первым и последним, за это я и ценила его больше, чем всех остальных своих советников.