Эти полководцы были вынуждены теперь постоянно искать применение своим преданным армиям, поскольку лишь войны оправдывали содержание этих армий и поддерживали в них дисциплину. Каждый из военачальников собирал вокруг себя многих молодых и талантливых офицеров. Лукулл, к примеру, служил у Суллы во время войны с Митридатом, и продолжение этой войны перешло к нему впоследствии как бы по наследству. В промежутке времени между диктатурой Суллы и началом гражданских войн лучшим полководцем Рима считался Помпей. Многим людям незнатного происхождения он даровал свое покровительство и старался продвигать на важные должности людей, лично ему преданных. К примеру, Луций Афраний, человек, не имевший никаких политических дарований, стремился получить должность легата у Помпея, а впоследствии при его поддержке получил консульство в 60 году до н. э. Недавно было высказано предположение, что тот же небезызвестный Тит Лабиен начинал свою службу у Помпея и лишь затем перешел к Цезарю. Сын Красса служил у Цезаря во время Галльской войны, хотя впоследствии очень не вовремя присоединился к своему отцу в его неудачном походе против парфян, ставшем последним для них обоих. Мало того, образовалась целая группа солдат и офицеров, целиком обязанных своим положением Цезарю и чьи карьеры напрямую зависели от его успехов как полководца и политика. Влияние процессов, происходивших в самом римском обществе, сказалось и на армии. В частности, получила широкое распространение практика приема на военную службу не по заслугам, а по рекомендации. Так, Квинт Туллий Цицерон, младший брат Марка Туллия Цицерона, служил легатом у Цезаря во время Галльской кампании, и лишь потому, что Цезарь не мог недооценивать остроту языка и силы политического влияния великого оратора. Единственным значительным полководцем того времени, игнорировавшим эту практику, был, пожалуй, Лукулл. Будучи блестящим полководцем и организатором, он тем не менее не создал своей, преданной только ему армии и всегда сохранял преданность римскому Сенату. Многие солдаты расформированной армии Лукулла влились в ряды легионов Помпея [83] .
В последние годы существования республики талантливые офицеры были вынуждены выбирать между службой у Помпея и службой Цезарю. Причем, если в прежние времена мы видим немало примеров перехода на службу от одного полководца к другому, теперь таких прецедентов практически не случается. То же можно сказать и о солдатах и центурионах, причем от последних в огромной степени зависела эффективность действий всей армии.
В тот момент, когда гражданская война все-таки началась, Помпей пользовался значительно большей поддержкой как у населения, так и в армейской среде. Однако после неожиданного и молниеносного вторжения Цезаря в Италию симпатии многих легионеров и центурионов быстро перешли на его сторону [84] . Талант Цезаря вполне мог компенсировать некоторые недостатки его офицеров, Помпея же и его соратников сдерживали недостатки собственной армии. Помпей также испытывал известные затруднения оттого, что, сражаясь на стороне сената, он был вынужден многие посты доверить ставленникам сенатской партии, способностям которых он не мог вполне доверять. К их числу относился и Луций Домиций Агенобарб, о чьей упрямой глупости, приведшей к самым тяжелым последствиям, я расскажу позже. Цезарь же, с другой стороны, не всегда мог сохранить верность своих лучших офицеров, таких как Требоний или Децим Брут. Впрочем, к тому моменту он уже одержал победу. Большую опасность таила в себе его неспособность удержать в самый критический момент гражданской войны Лабиена – способнейшего из своих легатов.
Я думаю, нет нужды расписывать здесь в подробностях достоинства Тита Лабиена. Он был не только способным и опытным тактиком, но даже, если угодно, полководцем будущего, опередившим свое время. Более, чем кто-либо из его современников, он сумел по достоинству оценить те тактические возможности, которые открывало совместное применение на поле боя кавалерии и легкой пехоты. В этом отношении его можно назвать далеким предшественником великих полководцев поздней империи. Его попытка при Фарсале решить исход сражения атакой кавалерии на вражеский фланг была вполне разумной и могла бы привести к успеху, если бы неприятельские войска действовали в обороне хоть немногим хуже. Причиной, которая побудила Лабиена оставить Цезаря, возможно, было выдвижение на ведущие роли Антония. Антоний был настоящим солдатским генералом – храбрым в наступлении, неустрашимым в бою и стойким и изобретательным при отступлении. Единственная действительно крупная победа Антония – битва при Филиппах – недостаточно освещена в источниках античного времени, чтобы по ней мы могли дать взвешенную оценку Антонию как полководцу и тактику.
Главным достоинством Помпея-полководца в молодости была быстрота и скорость действий. Впрочем, давая такие оценки, мы отчасти рискуем, поскольку основываемся главным образом на сочинениях Цицерона, а для него существовали лишь крайние оценки. Помпей, без сомнения, был хорошим организатором и умел вызывать восхищение у своих солдат. В политике же Помпей проявил себя как человек холодный, низменный и подлый, не имевший способности вдохновлять. Цицерон с горечью говорил о нем: "О dii quam ineptus! Quam se ipse amans sine rivali!" ("О боги! Как глуп любящий себя без соперника!" – Пер. ). На поле боя Помпей был совершенно другим человеком. Наиболее же примечательной чертой его как полководца было его умение сочетать действия армии и флота, проводить комбинированные операции, что было большой редкостью в Античности. В этом умении с ним мог поспорить, пожалуй, только Агриппа, чьи военные успехи на суше и на море принесли победу в гражданских войнах Октавиану и сделали возможным сравнительно безболезненный переход от республики к империи. Агриппа – последний из великих полководцев республики, но далеко не последний по своему дарованию.
Возвращаясь к нашей основной теме, следует отметить, что появление профессиональных полководцев и военачальников – весьма характерная черта периода поздней республики. Легионеры Рима всегда были искусны в сооружении и использовании полевых укреплений. Эти их навыки сослужили хорошую службу Цезарю в Галлии и пригодились еще больше, когда, с началом гражданской войны, легионам пришлось встретиться на поле боя с такими же легионами. Военное искусство приобретало новые черты, значительно усложнившись по сравнению с предыдущими эпохами. Военные кампании стали затяжными, гораздо большее значение стало иметь умение воевать, избегая прямого столкновения с противником, усложнились тактические и стратегические приемы. Выросла проблема снабжения армий, поскольку теперь армии перемещались налегке и в полной готовности к немедленным действиям. Укрепленные города умело использовались в качестве опорных пунктов, хотя, вообще, надо заметить, что военное искусство республики было весьма далеко от идеи позиционной войны и в целом было не слишком сильно при осаде городов. Помимо самого Рима, обладание которым было скорее призом победителю, чем условием победы, остальные города не представляли значительной ценности, и обе стороны редко стремились к захвату какого-либо конкретного укрепленного пункта.
Профессиональные солдаты поздней республики зачастую предугадывали замыслы своего полководца даже без прямых приказов. Во время кампании в Испании в Илерде ветераны Цезаря не хуже своего командира понимали, насколько важно было перехватить отступающие войска легатов Помпея [85] . В битве при Фарсале те же самые ветераны интуитивно поняли значимость ускоренного наступления, поскольку Помпей стремился получить преимущество, вынудив Цезаря наступать [86] . Преданность легионеров их полководцам основывалась прежде всего на оценке их качеств и способностей непосредственно на поле боя. Это, разумеется, не означает, что римские военачальники позволяли солдатам принимать за них решения или, совершая непростительную и опасную глупость, заранее объявляли всей армии о своих планах. Я думаю, что Цезарь вполне согласился бы с Фридрихом Великим, утверждавшим, что он бросил бы в огонь свой ночной колпак, если бы тот мог узнать его замыслы. Но в последние десятилетия республики военачальникам приходилось завоевывать доверие своих солдат буквально любой ценой. Прекрасной иллюстрацией взаимоотношений полководца со своими солдатами являются Bellum Africum ("Записки об Африканской войне". – Пер. ), принадлежащие перу неизвестного автора и составленные, по-видимому, уже после гибели Цезаря. Хотя Цезарь и был действительно выдающимся военачальником, а его ветераны составляли прекрасную армию, все же нельзя не заметить, как отзывается автор – простой солдат – о своем полководце и каких трудов последнему стоило удерживать своих солдат в подчинении. В ситуациях, когда солдаты не знали доподлинно целей, которые преследовал Цезарь, и при этом им грозила опасность, один лишь вид спокойного лица Цезаря внушал им уверенность в том, что он найдет такое решение, которое максимально облегчит их тяготы и приблизит победу [87] . Во время войны на Пиренейском полуострове про Веллингтона подобным же образом говорили, что один лишь вид его длинного носа вселял в солдат уверенность в успехе. Текст Bellum Africum вместе с другими письменными источниками античного времени показывает, что легионеры в первую очередь ценили именно военные таланты военачальника, который должен был регулярно подтверждать свою репутацию, одерживая новые победы, и только тем мог сохранять преданность своей армии.
Подготовка к сражению зачастую отнимает столько времени и сил, что лишает военачальника способности верно оценивать общие стратегические вопросы. Профессиональные стратеги действительно часто не способны видеть дальше своего носа. Я полагаю, что даже Цезарь под конец жизни стал страдать чем-то вроде стратегической близорукости. Его стратегия в Галлии в целом была весьма дальновидной, и ему удавалось сопротивляться искушению попытаться разбить галлов по частям [88] . Лишь один раз он разделил свои легионы, что, если верить его собственным записям, произошло по причине трудностей со снабжением, и это едва не привело к катастрофе. Наученный опытом, Цезарь немедленно собрал воедино свои силы, когда началось восстание Верцингеторига. В начале гражданской войны диспозиция его войск, все еще сосредоточенных в Галлии, была полностью оправдана стремительным и неожиданным вторжением в Италию, за которым последовала высадка в Испании, где находилась сильнейшая армия Помпея. Позиции самого Помпея, за вычетом того, что бросок Цезаря не позволил ему выдвинуть испанскую армию к Риму, были достаточно сильны и стратегически обоснованы. Они вполне могли бы принести успех Помпею, если бы из-за некомпетентности Домиция Агенобарба не провалился план по формированию еще одной армии в Южной Италии. Последовавшее затем решение оставить Италию также трудно критиковать [89] . После уничтожения испанской армии Помпея Цезарь перебросил свои силы на Балканский полуостров, чтобы встретиться с самим Помпеем в решающем сражении. Решение следовать за Цезарем в Грецию, принятое Помпеем после победы при Диррахии вместо того, чтобы отправиться прямиком в Италию, в которой не оставалось сил, способных ему помешать, в целом выглядит также вполне оправданным. Во всяком случае я не принадлежу к числу тех историков, которые считают, что оно было навязано ему представителями сенатской партии [90] . Но при Фарсале он первым бежал, и именно это, возможно, и сломило окончательно его дух, приведя его в состояние, когда он не мог уже адекватно оценивать свои собственные возможности. В любом случае мне трудно представить, что он мог надеяться получить какую-то поддержку в Египте и не понимать, что единственное, что может ждать его там, – это смерть.
Но вернемся к Цезарю. Он удержал и сохранил за собой инициативу в войне вплоть до битвы при Фарсале и не забывал при этом заботиться о снабжении Рима хлебом. Отправка войск в Африку была вполне оправданна – не находит оправдание лишь назначение Куриона командующим этими силами. Впрочем, Цезарь не раз ошибался в своих офицерах и не раз был вынужден расплачиваться за это. При Диррахии он принял, пожалуй, неоправданно высокий риск, но такие действия во многом были вынужденными в тот момент. После победы в битве при Фарсале он последовал за бежавшим Помпеем в Александрию, поскольку само имя Помпея еще многого стоило, и его смерть была необходимым условием победы Цезаря. Кампания в Малой Азии, хотя и непродолжительная, опасно затянула его возвращение в Рим. Африка слишком долго была предоставлена сама себе, и, когда Цезарь все-таки начал военные операции здесь, ему пришлось столкнуться и с первыми трудностями. Он, кажется, больше стремился продемонстрировать свой талант полководца, чем скорее завершить кампанию [91] . Цезарь, видимо, недооценивал сложность положения, создавшегося в Испании до тех пор, пока не прибыл туда лично.
Если судить Цезаря в соответствии с самыми высокими стандартами искусства управления государством, то нельзя не согласиться с тем, что в момент принятия решения о походе против Парфии солдат в нем возобладал над политиком. Но даже в этом случае солдат, который восторжествовал в Цезаре, был великим солдатом, достойным стоять в одном ряду с Александром, Ганнибалом и Наполеоном. Его достижения были продиктованы насущными потребностями. Ему не было нужды завоевывать новые земли, подобно Александру, не нужно было держать в повиновении наемную армию, как Ганнибалу, или же строить сложные многоходовые стратегические комбинации, как это делал Наполеон. Не было потребности и в проведении военных реформ или во введении каких-либо существенных новшеств в уже существовавшую тактику. В этом отношении Цезаря никак нельзя сравнить с Эпаминондом или, скажем, Фридрихом Великим. Возможно даже, что Тит Лабиен, служивший легатом под началом Цезаря, имел более глубокие познания в отношении тактики действия легионов или проведения кавалеристских атак, чем его командир. Но если Цезарь и не привнес ничего радикально нового в военное искусство, то лишь потому, что не имел нужды делать это. Он воспользовался инструментом, который сделали до него другие, но до совершенства этот инструмент довел именно Цезарь. Мало того, Цезарь во многих своих начинаниях был весьма предсказуем, что, вообще говоря, весьма скверное качество для военачальника, и его противникам зачастую удавалось угадывать его следующий ход. Но в политике он всегда оставался для них полной загадкой [92] .
На этом мы завершаем изучение нашей темы. Военное искусство республики, происходившее от самых основ Римского государства и воплотившее в себе все основные черты характера самого римского народа, никогда не требовало от своих полководцев большего, чем то, на что был способен подготовленный и опытный солдат. Военная сила Рима всегда основывалась на методичности и организации. Однако уже на излете своей истории республика породила военачальника, опередившего свое время. Военачальника, в котором были сплавлены воедино воля и разум, а именно это и отличает простой талант от подлинной гениальности.
Книга 2 ВОЕННОЕ ИСКУССТВО ГРЕЦИИ И МАКЕДОНИИ
Предисловие
Я предпринял попытку выявить особенности ведения войны греками и македонцами. Подробные описания военного снаряжения, топографии и хода отдельных битв, которые уже были сделаны выдающимися исследователями, приведены здесь только в тех случаях, когда они необходимы для того, чтобы объяснить, какие факторы оказывали воздействие на военное искусство, или охарактеризовать его. Отбирая факты, я старался сосредоточить свое внимание на тех из них, которые казались мне наиболее важными для раскрытия темы.
Каждый исследователь, специализирующийся на данной проблематике, должен понимать, какой неоценимый вклад в ее изучение внесли первые систематические труды Г. Дройзена и А. Бауэра, посвященные этому вопросу, а также статьи Я. Кромайера и Г. Вейта, опубликованные ими вместе с соавторами в Antike Schlachtfelder и Heerwesen und Kriegführung der Griechen und Römer. За сочинения, посвященные истории Александра и эпохи эллинизма, благодарю сэра Уильяма Тарна. Также выражаю свою признательность Г. Дельбрюку, разработавшему в своей книге Geschichte der Kriegskunst крайне убедительную теорию, имеющую самое непосредственное отношение к рассматриваемой здесь теме. Несмотря на то что я никоим образом не могу согласиться со сделанными им выводами, я многим обязан его оригинальности и весьма реалистическому представлению о военном искусстве в целом.
Работая над этой книгой, я неоднократно вступал с моим другом мистером Г.Т. Гриффитом в дискуссии, оказавшиеся для меня крайне полезными. Он также любезно согласился ознакомиться с гранками книги, и это принесло ей значительную пользу. За фактические и теоретические ошибки, возможно оставшиеся на ее страницах, я несу полную ответственность. Большая часть сносок отсылает читателя к историческим источникам, но при этом я стремился указать на то, какие идеи и выводы были заимствованы мной из трудов современных исследователей.
Глава 1 ГОРОД-ГОСУДАРСТВО ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ
В древности ведение войны в первую очередь зависело от мастерства людей, их храбрости и силы духа. Знаменитый афоризм, согласно которому война представляет собой драму страстей [93] , позволяет отнести ее к категории искусства – она не научна, так как не является обезличенной и бесстрастной.
Следует обратить внимание на недостатки войны. Никто не рискнет заявить, что это идеальный способ разрешения противоречий. Никто не станет отрицать: сражения самым печальным образом нарушают благость мирного существования. Греки, например, очень отчетливо понимали это – в той же степени, что и осознавали: гораздо лучше быть здоровым, чем болеть. Но война занимала заметное место в их жизни, причем независимо от их желания. Для того чтобы понять прошлое, необходимо по мере возможности ответить на вопросы о том, что и по каким причинам тогда происходило. Некогда Фукидид сказал, что война – жестокий учитель [94] ; по его мнению, она способна научить лишь плохому. Однако сражения являются частью опыта человечества, и будет неправильно, если мы оставим данную тему неизученной, даже несмотря на то что вокруг нас существуют другие вещи, более достойные нашего внимания. Что касается названия моей книги, то я вскользь должен отметить: использование в нем слов "Греции и Македонии" никоим образом не обусловлено стремлением отрицать вероятность того, что этнически македоняне были близки грекам, кажущуюся мне довольно большой.