– Ты этого действительно хочешь, да? Тогда скажи мне это прямо в лицо, – его осипший голос касается моих щёк. – Скажи, что не хочешь запереться в этом проклятом трейлере и отгородиться ото всех вокруг! Просто скажи, что не хочешь забыться вместе со мной, и я пойму. Только не лги… Неужели ты не понимаешь? Я чувствую тебя, как никто другой. Говори, чёрт тебя побери! Сейчас, Мими. Выдыхая прямо сейчас свою маленькую ложь в мои губы!
Мышцы сковывает лёгкая судорога. Глаза невольно наполняются влагой. Я молчу, не в силах больше вымолвить и слова. Кусаю свои губы в попытке не разреветься прямо здесь, на этом проклятом пирсе в его руках.
– Так я и знал, – хмыкает Уилл и разжимает наконец пальцы на моих плечах.
Он прикрывает глаза от бессилия и шумно выдыхает. Растерян, застигнут врасплох. Моё сердце болезненно сжимается, обливаясь кровью. Во мне появляется острое желание обнять его и уткнуться в широкую грудь лицом. Вытянуться на носочках и гладить светлые густые пряди дрожащими пальцами. И… утешать, утешать, утешать. Пока наше дыхание не выровняется и мы не прислонимся друг к другу лбами, улыбаясь кончиками губ.
– Собирайся, нам пора выезжать домой, – безразличный и холодный тон вырывает меня из моих помыслов. Оглядываясь вокруг, наблюдаю лишь крепкую спину удаляющегося брата.
Горло саднит от застрявших в нём нежных слов, признаний и тихих стонов. Мне дурно. Растерянно хлопаю ресницами. Быстрыми шагами брат покидает старый пирс. Над кромкой леса уже вовсю светит солнце. Оно ослепляет своими яркими лучами, грея после ночного плача неба. В лазурной, чистой воде отражаются его блики. И я стою, не в силах шевельнуться. Чувствуя, как весь мой мир с треском рушится по моей же собственной вине.
Так будет правильно.
Глава 6.
POV Уилл
Я всегда был привязан к ней. Словно наши ангелы-хранители сговорились и соорудили крепкий морской узел между нашими судьбами. Всегда. Каждый мой вздох непременно сопровождался мыслью о сестре. Она была везде: в сумеречных бликах, в ярких солнечных лучах, а когда я прикрывал глаза, то вместо сплошной темноты мне мерещилась её озорная улыбка.
Это было нечестно. У меня не было выбора изначально. Наша близость была заложена с молоком матери. Я рос, а вместе со мной росла и Миа. Бок о бок. Одинаковые радости и горести. И в какой-то определённый момент всё вдруг стало общим. И мы. Как одно целое. Все её слезы я начал пропускать через себя, а улыбки делить вместе с ней.
Вот Миа пошла в садик. Её первое недовольство миром. Первая драка. Итог: выдранные клочки светлых волос моей подруги. Помню дни, когда она делала свои робкие и неуверенные шаги к осознанию того, что она – девочка. Чёртова менструация и знакомство с косметикой. И конечно, это не обошло меня стороной. Когда у малышки начинались "нервные дни", как я их называл, я создал эту проклятую традицию – покупать маленькие грелки различных форм и цветов. Вы представляете? Я считал себя полным дебилом, покупая эти милые вещицы. И, чёрт подери, чтобы я когда-нибудь делал это для кого-либо ещё! Но в те самые моменты, когда моя девочка широко распахивала свои большие глаза и по-детски заливалась смехом, я таял. И пошёл бы на это снова. У сестры и по сей день хранилась небольшая коллекция. Свернувшись клубком в своём огромном кресле, она прикладывала эти грелки с тёплой водой на низ живота и, исполняя страдальческий выдох, заматывалась по уши в свой клетчатый плед.
Боже, да я был настоящим подкаблучником, если смотреть на это с другой стороны. Но, к счастью, тогда я не знал какой-то иной стороны. Миа нуждалась во мне, а я нуждался в ней. Это было единственным правильным решением. И да, я совсем не задумывался, что скажут обо мне посторонние, видя, как широкоплечий спортсмен разглядывает на витрине тональные крема в поисках оттенка с причудливым названием "айвори".
Она была немного дикой. Проказнице было больше по вкусу слоняться за мной по двору в поисках приключений, чем слушать настояния нашей матушки о манерах. Но мы всегда слишком любили и уважали родителей, потому практически беспрекословно слушались, хоть и не всегда оставались довольны их решениями.
Далее последовала старшая школа. Это самое сложное и переломное для нас время. Первый тревожный звоночек прозвучал именно там. Он принял обличие разбитой губы Алекса – её одноклассника, который вздумал, что может зажимать мою сестру на пороге её собственного дома. Как неосторожно… Миа тогда выказывала мне свою обиду целый час, а затем тихонько придвинулась ко мне на диване и со смеющимся взглядом юркнула под руку.
Наши ссоры всегда заканчивались смехом. Даже будучи взрослыми, мы находили странным находиться в одном доме и при этом избегать друг друга, ходя угрюмыми. Быть в ссоре с сестрой равносильно тому, что быть не в ладах с самим собой. Да, именно так. Меня угнетало изнутри это едкое чувство дискомфорта, душевного хаоса и тоски. Выворачивало наизнанку, когда я замечал эти её растерянные взгляды и полную апатию ко всему, что происходило подле неё.
Это впервые. Целые сутки мы не говорим друг с другом. Я сижу на полу в своей комнате и прислушиваюсь к звукам за стенкой. У сестры снова грохочет музыка. Напускное спокойствие. Словно ничего и не произошло. Прикрываю глаза и вспоминаю недавнюю поездку. Всю дорогу мы молчали, изредка обмениваясь пустыми диалогами. Её пушистые ресницы иногда подрагивали, и Миа тут же отворачивалась к окну, стараясь подавить в себе нарастающую истерику. В моей же груди появлялась тяжесть, которая возрастала во мне с каждой секундой всё больше и больше. Вот и сейчас я слышу сквозь рокот какой-то группы, которую она даже не слушала, едва слышный всхлип сестры. Сжимаю пальцы в кулаки в надежде побороть в себе подступающую к горлу агрессию. Она просыпается, колет меня изнутри и грозится выплеснуться с сорванными голосовыми связками. Подрываюсь с места и сбегаю по лестнице вниз. Есть лишь одно место, где я могу остановить свой безумный поток мыслей.
Миную летнюю веранду и сад, игнорируя привычный осуждающий взгляд нашего пса. Чёртов маленький гадёныш всегда был на её стороне. Толкаю дверь, и она с треском отворяется, предоставляя мне доступ внутрь. Старый подвал однажды превратился в мою мастерскую, а теперь стал отдушиной и укрытием от всех проблем. Впрочем, в те самые времена Миа сумела привязаться к нему также.
В небольшом пространстве комнатки стоит диван, обтянутый бордовой шерстью, всё вокруг увешано любимыми снимками, а обшарпанные стены и тусклое освещение добавляют ещё больше уюта моему укрытию. Прислоняюсь к холодной шершавой стене и вдыхаю полной грудью здешний воздух: лёгкая сырость с примесью запаха свежих снимков, с которыми возился ещё вчера. Затаив дыхание, медленно ступаю к фотографиям, которые сохнут на верёвке. В пальцах возникает едва заметная дрожь.
Первый – очертания её острых ключиц. Таких острых, что кажется, прикоснись я к ним, то непременно порежусь; второй – хитрый прищур её глаз, таких ярких, что зелень травы кажется мне блёклой; третий – тонкие пальцы, застывшие в густых прядях её волос.
В моём горле пересыхает. Одни фотографии смазаны, а на других солнечные блики гуляют по её лицу. Но от этого снимки ещё более уникальны, пропитаны жизнью. Шагаю дальше, чувствуя, как моё дыхание становится прерывистым. Будто кто-то колотит меня в грудь, а я то и дело пытаюсь ухватить свою минимальную дозу воздуха.
Четвёртый – уголки её пухлых губ приподняты от очередной сделанной шалости. Пятый – мои пальцы на выемке её шеи. Шестой – кусочек её молочной кожи. Он выглядывает из-под задранной майки и притягивает мой взгляд.
Воспоминания вчерашнего дня ослепляют меня, кружат голову и опьяняют. Все эти снимки въедаются в меня. Перевоплощаются из обычных фото в некие субстанции, несущие в себе целую лавину различных чувств и эмоций. Мне дурно. Мне так дурно, что живот скручивает в тугую спираль, когда в мыслях в который раз за сутки всплывают её шальной взгляд и то, с какой невыносимой жаждой отвечала она на мои поцелуи. Этого не выкинуть из головы. Это будет тревожить меня до конца моих дней. Преследовать, как самое сладкое и терпкое наваждение.
От бессилия над своим саморазрушением я опускаюсь на пол. Меня всего трясёт. Хочется прямо сейчас подняться к ней наверх и, грубо схватив её за плечи, заставить прекратить плакать. Вытереть с её раскрасневшихся щёк влажные дорожки слёз и прижать к себе. Но я злюсь. Злюсь настолько, что в моих венах начинает закипать кровь. Сорвись я сейчас к ней, непременно произойдёт губительная ошибка. Я знаю, я чувствую это. Ощущаю сердцем, что приди я к ней и прижми к себе, так все границы снова сотрутся ко всем чертям. Пальцы соскользнут к её лицу, Миа прижмётся чуть ближе – так, что я почувствую её неповторимый запах, – а дальше мои губы найдут дорогу сами. К тому, что желаннее всего на свете. Её губам. Мои мысли, желания и действия не поддаются здравому смыслу. Я ведь думал совсем иначе, когда прижимал её тогда к себе в этом старом трейлере. Руки меня не слушались, а всё тянулись и тянулись. Так, словно не прикоснись я к ней, меня это сведёт с ума. Выбьет из привычной колеи навсегда.
Шумно выдыхаю и заставляю себя подняться. Это всё ни к чему. Миа, конечно, была права, когда предлагала найти и себе и мне пару. Это отвлечёт и убережёт. Но надолго ли? До каких пор это удержит нас друг от друга? И удержит ли вообще?
Плевать. Наверное, стоит принять её позицию. Кажется, однокурсница недавно строила мне глазки. Розмари… или как там её? Роуз? Впрочем, совершенно нет никакой разницы, кем отвлекаться от главной девочки моей жизни. Сокрушённый своей обидой и злостью, я поднимаюсь наверх, шаря по пути в кармане и извлекая из него мобильный.
– Алло, – щебечет мне в трубку сладкий голос.
– Да, здравствуй, Розмари. Узнала?
– Розали, – поправляет меня девушка. – Уилл, это ты?
– Да, милая, это я. Какие сегодня планы? – стараюсь придать своему голосу радостное предвкушение, но он кажется мне излишне притворным. Я едва ли помню, как она выглядит. Отчётливо – только рыжая копна волос и губы, подведённые красной помадой.
– Думала проехаться с подругами, но ради тебя могу быть свободна. Ты же знаешь, Уильям.
– Отлично. В шесть заберу тебя, – нетерпеливо бросаю я в желании повесить трубку как можно скорее. Вижу на крыльце силуэт сестры. Внешне она спокойна – никаких следов от недавней истерики. Воркует о чём-то с отцом, изредка улыбаясь ему в ответ. Один задумчивый взгляд – и вот, она замечает меня. Отводит глаза и закусывает нижнюю губу.
– Уилл? – медленно протягивает девушка на другом конце провода. – Ты вообще меня слушаешь? Я говорю, может сказать тебе адрес?
– Диктуй, – хмыкаю я, снова переплетаясь взглядом с сестрой. Миа встревожена. Словно она чувствует моё назревающее предательство, мой ответный ход. Сжимаю трубку до побелевших костяшек и быстро прощаюсь с Роуз.
– Розали, – снова поправляет меня однокурсница, вкладывая в звонкий голос напускную обиду.
– Прости меня, куколка. Я обязательно отплачу тебе за свою оплошность, – отвечаю я, выдавливая из себя нервную улыбку. "Куколка". Да, так наверняка не ошибусь.
Она вешает трубку, и я с заметным облегчением прячу телефон в карман, выходя на крыльцо. Отец, как и всегда, встречает утро на веранде. В его руках коротенький детектив, а на столе дымящаяся кружка чая. Сегодня выходной, поэтому он позволяет себе спать до девяти и распивать чай чуть больше обычного. Едва я ступаю на порог, в меня тут же впивается колючий взгляд сестры. Она молчит, сжимая в руках полную кружку кофе и поджав свои пухлые губы. Мне вдруг хочется смеяться, пусть я и не располагаю приподнятым настроением. Это больше похоже на припадок, чем на обычное желание рассмеяться. Безысходность. Ну, и конечно, этот её милый и встревоженный вид.
– Уже какие-то планы, сынок? – раздаётся добродушный голос папы, который отрывает глаза от своей книги и устремляет их на меня.
– Да, верно. Нужно помочь одной девушке с моего курса. В начале учебного года будем сдавать свои фото-проекты, вот она и обратилась ко мне. С темой всегда сложно определиться.
– Ну, конечно, Уилл – добрая душа. Что же, твоя подружка настолько глупа, что не может выбрать тему самостоятельно? – едко интересуется Миа, вскидывая свои тоненькие брови. Мне снова хочется улыбнуться.
– Ради бога, Амелия! Когда ты уже успокоишься? – возмущённо молвит отец. – У твоего брата впереди целое лето. У вас будет время пообщаться. И Уильям, как будешь нянчиться с сестрой, не забудь научить её манерам.
– Только после того, как привьёт одной бездарности хоть немного таланта.
– Разумеется, Мими. Но Рози не так уж и безнадежна, – ухмыляюсь я, довольствуясь вызванной реакцией.
– А как же ты сам? Уже определился с темой проекта? – спрашивает отец, не обращая внимания на нашу перепалку.
– Да… у меня есть некие задумки, – отвечаю, искоса бросая взгляд на сестру. Её взгляд прожигает во мне дыру. А я, словно мазохист, продолжаю жалить мою девочку. Давай же, Миа, ответь мне в сто раз больнее.
– Я понял тебя, сын. Что ж, пусть будет сюрпризом, – улыбается Невил, отчего морщинки вокруг его счастливых глаз становятся более заметными. – Ну… а что за подруга? Это твоя девушка? – осторожно добавляет он, снова опуская глаза в книгу.
– Хорошая знакомая, – хитро протягиваю я, облокачиваясь о перила спиной. – Сегодня у нас планы, но, быть может, на днях я смогу привести её в дом и познакомить вас. Она славная, Миа. Уверен, вы обязательно подружитесь.
– Я не дружу с потаскушками, увы, – цедит сквозь зубы сестрёнка и подрывается с места, продемонстрировав напоследок свою болезненно-смеющуюся ухмылку прямо перед моим лицом.
– Вернись, Миа! – кричит отец, отбрасывая книгу в сторону и чуть ли не проливая на себя чай. – Прости, Уильям. Девочка совсем отбилась от рук.
– Прекрати, отец. Всё в порядке.
"Всё в порядке"? Кому же я, чёрт возьми, вру! Всё совсем не в порядке, ведь будь я сейчас с развязанными руками, то тут же кинулся бы за ней. Навис бы над её маленьким и обозлённым лицом и заставил замолчать действенным способом. Ядовитый комок не выплеснутой агрессии подступает к горлу. Руки чешутся. Её взгляд, что она бросила мне вдогонку, полон решимости, ревности и некой агонии. Глаза настоящего безумца. С широко распахнутыми ресницами и расширенными зрачками от кипящей злости. Этот взгляд будет преследовать меня, губить все спокойные сны.
– Нет. Мы совсем разбаловали её с Франси. Младшая доченька и любимица всех соседей в округе. Ты помнишь её ангельское личико и козырные кудряшки? Что и говорить, она и сейчас хороша, но ведь в детстве были мелкие проказы, а что сейчас? Сплошное неуважение!
– Она капризная, отец. Только и всего.
– Ты всегда защищаешь её, Уилл. Вот она и пользуется, – отзывается Невил и потирает ладонью лоб. – Когда ты наконец поймёшь, что детство кончилось? Ты не сможешь выгораживать её всю жизнь, что же тут неясного? Когда-нибудь настанет день, а ведь он, определённо, настанет, так и знайте, и вы свяжете свои судьбы с другими людьми. И ты, и Амелия будете создавать свои семьи. И что же, твоя сестра будет звонить тебе посреди ночи и рассказывать о своих секретах? Так нельзя, Уилл. Так совсем неправильно.
Неправильно. Как точный выстрел в голову. Если ты счастлив, по-настоящему счастлив, и вдруг появляется это неправильно, что тогда? Отступать? Даже не пытаться бороться за своё счастье и опустить оружие на землю? А будет ли этот шаг правильным? Тот, что идёт вразрез с твоими собственными желаниями? В угоду всем создателям этих ярлыков и великим выдумщикам нелепых правил и установок! В угоду всему миру, но только не своему сердцу.
Хочется рвать на себе волосы и кричать от несправедливости. Но это не поможет. Так что просто кивай и говори так, как правильно. Оставляй всё под замком. Все тайные желания и мысли – под крепкий замок. На засов. На железные ставни. Подальше от правильных людей с их правильными взглядами на жизнь.
– Ты прав, отец. Я поговорю с ней, – бесстрастно говорю я, замечая проскользнувшее облегчение на лице мужчины. – А теперь извини, я должен забрать Рози.
Слышу отголоски слов отца, что, не отрывая глаз от книги, говорит мне что-то доброе. Сначала кнут, а затем пряник. Но я не желаю этого пряника. Я нахожусь где-то на краю своего сознания, где блуждает этот безумный и дикий взгляд моей девочки. Ликую от её ревностной реакции и ожидаю её нового нервного выпада. Именно в эту секунду совсем не хочется думать о последствиях. Ведь если задуматься, то я всего лишь выполняю её прихоть.
В очередной чёртов раз.
Примечание к части
Глава 7.
POV Миа
Дыши, Миа. Просто дыши.
Резкий хлопок моей двери отдаётся в перепонках. Сжимаю свои пальцы в кулаки, что есть силы. Отчаянно хочется колотить ими по стене. До содранной кожи на костяшках, до крови. Рвать и метать. Крушить всё вокруг. Словно в меня вселился какой-то обозлённый зверёк, который помыкает мной и хочет лишь одного – выть от бессилия.
Мечусь по комнате, не зная, куда себя деть. К горлу подступает колючий ком обиды. Никаких слёз. Хватит. Кажется, ещё чуть-чуть – и меня накроет волна настоящих неврозов. Но ведь я сама толкнула его на этот шаг. Вложила в его руки маленький ножик и подставила грудь с бешено колотящимся сердцем. С глупым сердцем!
Оседаю на пол и прислоняюсь лбом к стене. Немного отклоняюсь и снова утыкаюсь в прохладную стену. Чуть резче. Больно.
"Но Рози не так уж и безнадёжна".
Ещё один глухой удар. В висках начинает стучать.
"Она славная, Миа. Уверен, вы обязательно подружитесь".
Стискиваю зубы, чтобы притупить обострённые чувства. Ещё раз бьюсь головой. Горло начинает сдавливать от рвущихся наружу слез.
С чего он вздумал, что имеет право отрывать себя от меня? Ведь я всегда была слишком острой на язык, когда мной овладевали эмоции. Так почему же именно сейчас? Сейчас, сегодня он решил купиться на это?
Хочется ещё раз стукнуться об эту проклятую стену, но понимаю вдруг, что это слишком. Ничего не поменяется. Уилл пойдёт к этой девице, а я останусь здесь с разбитым лбом. И сердцем.
Боже мой, ведь это не может быть явью, верно? Мой брат всегда был лишь моим. Быть может, у него и были девушки, но я всегда оставалась в неведении этой стороны его жизни. И всё потому, что я стояла выше всех этих одноразовых подружек. Я была главной девушкой в его жизни. И, чёрт возьми, как бы самодовольно это ни звучало, я хочу быть ею всегда. Я великая собственница, если дело касается него. Перегрызу собственными зубами глотку той, что посмеет на него покуситься. Испорчу жизнь своими выходками и не успокоюсь, пока он не станет полностью моим. Как и прежде. И абсолютно всё равно, что это неправильно.
Этот его взгляд… Им он так и говорил о моей неправоте. Жалил меня своими словами и наслаждался появившейся взвинченностью. Садист. В его глазах я видела так много: и надменность, и обиду, и извинение, и то, что, признай я свою ошибку, он бы тут же послал эту Розмари к чертям. Да, я знаю, что это глупо, ведь человек не может забраться в мысли к другому. Но я могла. Я словно считывала это всё с его потемневших от волнения голубых глаз.