- С Котом ничего не случится. Со мной - точно… - Ольга встала, потянулась и продолжила: - Я загнусь завтра, если не получу хорошей порции здорового сна…
- В твоем возрасте надо думать о хорошей порции здорового секса, - заметила Люсинда. - Это ошибочно думать, что сон полезнее.
- Ага, а в твоем не надо… Мы ровесницы. Забыла?
- В моем я уже наелась, спасибочки… Пользуйтесь сами. От мужчин в этой жизни больше вреда, чем пользы… Ох, я сама себе противоречу! То есть в моей жизни это именно так. Наверное, их было слишком много. И они искривили мне карму…
- Я так и знала, - сокрушенно простонала Ольга. - Все эти оккультные опыты ни к чему хорошему не привели! Она стала…
- Никем я не стала! - огрызнулась Люсинда. - Могла бы стать ведьмой. Но сдержалась… Подумала, что много чести…
Они словно и не меняются, подумала Женя, разглядывая подруг. Ольга высокая. Женственная. А Люська - маленький щенок. Взъерошенные короткие волосы. Блюдца-глаза… И Женя - между ними. Среднее нечто. Серость, одним словом… У Ольги индивидуальность, у Люсинды тоже.
Только у Жени нет этой чертовой индивидуальности. Или - как это теперь называется?
Ах да.
Ха-риз-ма…
- У меня ее нет.
Подруги обернулись и с недоумением уставились на нее.
- Чего у тебя нет? - поинтересовалась Люсинда.
- Харизмы.
- При чем тут харизма? - продолжала недоумевать Люся. - Мы вроде о более земных вещах говорили…
- Я думаю, он меня разлюбил именно поэтому, - пояснила Женя.
- То есть у той дамочки с бюстом есть харизма, - задумчиво протянула Ольга.
- Может, у нее нет харизмы. У нее есть бюст. У женщины что-то должно быть. Или бюст, или харизма…
- Должна быть в женщине какая-то загадка, - пропела Люська.
- А мне вот кажется, что у Панкратова просто всего оказалось чересчур много, - презрительно фыркнула Ольга. - Особенно харизмы. В одном месте все и собралось…
- Нет, там харизмы не бывает, - поразмыслив, заявила Люська. - Там вред один.
Женя сидела и слушала, думая при этом, что все так невыносимо глупо. Девицы несли такой бред, такую околесицу, но в этом был своеобразный кайф. За этими разговорами уходила боль, и казалось, что раз уж все так бессмысленно и смешно, может, и в самом деле надо встряхнуться и идти дальше по жизни, не забывая относиться к происходящему с тобой с долей иронии? Ах, эти безумные чаепития… Точно они втроем взяли, да и вернулись в прежние времена. Когда не было особенных забот. Только личная жизнь. Превыше всего… "И ты не думала, расставаясь с очередным бойфрендом, о таких глупостях, как "На что я буду жить?", "Как я буду жить, черт бы его побрал, без него?""
Просто - слезы вслед, легкие и малозначимые. Мальчики - как трамваи. Ушел один, придет другой…
Мелодия Моцарта донеслась откуда-то, и Женя не сразу даже поняла, что это мобильник. Она только удивилась, что кто-то включил Моцарта в таком дерьмовом исполнении.
- Женька, ты слышишь меня?
- Да, - соврала Женя.
- Так вот, твой жилец реально исчез…
- Ты уже говорила…
- Нет, ты не поняла! Сейчас звонил Игорь. Он нашел какого-то принца с ясными глазами, и тот поведал ему много интересного… Он все расскажет при встрече. Забавная личность твой Костик! Но самое главное - что его никто не видел уже две недели…
Женя в принципе ничего другого и не ожидала. Скорее всего Костик уже давно уехал. Какой ему прок от старой техники, Женя понять не могла. Но мало ли что? Вляпался в какую-нибудь историю. А денег не было. Вот он и продал всю эту рухлядь за копейки. Чтобы набрать денег на билет до какой-нибудь Урюпинки. И спрятаться там, вдалеке от любопытных и навязчивых глаз.
Что там может быть интересного?
- Да ладно, - отмахнулась Женя. - В конце концов, надо просто сменить замок. И переехать самой туда как можно скорее… Я просто привыкла жить у Панкратова. И комфорта там больше… Но если уж рвать с прежней жизнью…
- Чего-то я тебя не поняла, - нахмурилась Ольга. - То есть ты хочешь все оставить? И плюнуть на этого долбаного гомика? Оставить ему все - деньги, свои ценные вещи…
- Не такие уж и ценные, - сказала Женя. - Старые. Сто лет в обед… К тому же телевизор вообще только усугубляет плохое настроение. Приемник тоже…
- Тебя послушать, все вокруг его усугубляет, - презрительно фыркнула Ольга.
- В чем-то она, безусловно, права, - вступила в разговор Люська. - Поскольку умножающий знание умножает печаль… А у нас и так печали достаточно…
- Ну конечно, - язвительно протянула Ольга. - Харизматичные вы мои… Лично я не собираюсь спускать все этому субчику… С какой стати он должен оставаться безнаказанным, скажите мне? Только потому, что вы обе решили не умножать свою печаль? Нет уж, я позабочусь, чтобы этого гада найти и наказать!
- Да наказывать замучаешься, - вздохнула Люська. - Гадов-то много… Если заботиться о каждом, все силы поистратишь!
- Я говорю об одном гаде.
- А Панкратов? - обиделась Люська. - А эта лошадь, корова, гиена, которая уселась ему на колени в самый неподходящий момент?
- Почему это неподходящий? - возмутилась Женя. - То есть если бы она уселась ему на колени в любой другой момент, это было бы нормально?
- Не придирайся к словам, - быстро нашлась умненькая Люська. - Мысль изреченная есть ложь…
- Еще цитату, плииз… Нет, девы, вас несет не туда… Совсем не туда. И перестаньте строить из себя зачарованных… Три разгневанные ведьмы, скооперировавшиеся на предмет борьбы со злом…
- Она неблагодарная, - сказала Люська Ольге. И та кивнула:
- Мы тут сидим, решаем ее проблему… а она называет нас ведьмами…
- Она хуже поступает, - согласилась Люська. - Она сравнила нас с героинями подросткового сериала. А там половина серий - плагиат. Нет, душа моя, мы не какие-то там высосанные из пальца телегероини. Мы круче.
- Мы сами по себе. Мы умные и красивые. И самобытные…
Женя поняла, что сейчас все начнется сначала. Их детская игра - кто больше наговорит бессмысленностей… Подумав, она поняла, что справиться с этим ей не по силам, да и зачем? Что она в самом деле пристает к людям со своей бедой?
Это ведь ее беда. Да и беда ли?
Поэтому, смирившись, она улыбнулась и включилась в это самовосхваление.
- А тот, кто этого не понимает, - сказала она, - слепец. И глупец… И сам жуткий страшила…
Ирина увидела его фигуру у перекрестка. Сердце забилось сильнее, но она приказала себе быть спокойной.
Даже сделала шаг в его сторону, и больше всего ей хотелось его окликнуть.
Желание было таким сильным, почти непреодолимым, но…
Не сейчас.
Не здесь.
И что это изменит?
Она все для себя решила. Она ведь все решила, правда?
Он уходил. Она видела только его спину. Боже, как ей хотелось окликнуть его!
Больше всего на свете…
По щеке скатилась слеза.
"Я же все решила и для себя, и для него, - напомнила она себе, сердито вытирая слезу тыльной стороной ладони. - Так будет лучше для всех. И для нас двоих в первую очередь…"
Она повернулась и пошла прочь, стараясь не оглядываться. И почему-то ей казалось теперь, что и в самом деле, когда она это сделает, ей станет легче…
Она научится смеяться глазами. Она научится быть счастливой. Она забудет про все кошмары…
Когда дело будет сделано…
Только оказавшись снова в одиночестве, Женя поняла, как ей было хорошо. За разговорами ни о чем она почти перестала ощущать свое одиночество так болезненно. И вот теперь оно снова навалилось на нее.
- Спрятаться-то невозможно…
Она проговорила это едва слышно, а голос прозвучал гулко, отзываясь в тишине квартиры. Отзываясь в ее одиночестве, к которому требовалось привыкнуть. Живут же люди, в конце концов. И она, Женя, тоже должна научиться этому нехитрому искусству.
Кот спал, не обратив внимания на ее возвращение.
Она немного посидела рядом с ним, гладя его - наградой был приоткрытый на минуту глаз и короткое урчание, - и тихо сказала:
- Все, дружок… Завтра мы переберемся отсюда. Думаю, тебе там понравится…
Она не была в этом уверена на сто процентов. Более того, она не была уверена, понравится ли ей там… И дело было не в том, что та квартира была лишена и сотой части здешних удобств. Дело было в чужом дыхании… Она будет все время думать, что именно в ее квартире жил странный человек с неправильной ориентацией и предавался именно в этой квартире разврату, а еще оставил тени своих мыслей… Пожалуй, тени этих мыслей были куда страшнее, чем тени греха, они мерещились ей повсюду, как отпечатки липких, сальных пальцев. Женя ходила по комнатам, по кухне, и ей казалось, что везде, везде, где только можно, он их оставил. Нет, умом она прекрасно понимала, что, когда она сдавала свой дом, она обязана была помнить, что теперь там останутся следы иного дыхания. Но сейчас она ощущала его физически и сама почти не могла дышать полной грудью, словно боялась заразиться… Господи, и сколько времени пройдет, прежде чем она сможет забыть про факт пребывания здесь инородного тела? Или по крайней мере перестанет придавать ему, этому пребыванию, значение?
- Сама и виновата, - справедливости ради отметила она. - Незачем было сдавать свое жилище первому встречному повару…
Но кто же знал, что ей понадобится снова ее старая квартира у черта на куличках? Кто знал, что их - такой счастливый! - брак распадется и он уйдет, оставив ее, Женю, в гордом одиночестве под обломками, которые врезаются в память, в сердце, в голову, в душу?
И все, все напоминает о том времени, когда она была счастлива. Как в дурацкой старой песне - "все напоминает о тебе…".
Звонок в одиннадцать вечера ей не понравился. Она подумала: надо ли подходить к телефону - кто может звонить в такой час?
И сама дала ответ - Панкратов.
Все-таки подняла трубку и в самом деле услышала голос Панкратова.
- Послушай, - сказал он, - я думаю, что тебе незачем уезжать из квартиры… Тем более сейчас.
Ей показалось, что в его голосе явно прозвучали нотки беспокойства. Неужели за нее, Женю? Она глубоко втянула воздух.
- Я уже все решила, Сережа.
- Женя, - начал он тихо, - все может измениться…
- Нет, Сережа, ничего уже не изменится…
Он понял, что она хотела сказать. Только ничего не ответил - предпочитая снова уйти от реальности. "Интересно, - подумала она, - неужели он все еще верит, что я вернусь? А я сама? Я-то в это верю? В то, что мой поезд ушел окончательно, бесповоротно, что я не растаю, как теплый воск, и не побегу к нему назад?"
- Зря ты так поспешила с этим дурацким переездом…
- Неужели ты звонишь мне в одиннадцать, чтобы это сказать?
- Нет, - сказал Панкратов. - Я звоню тебе не поэтому… Я хотел тебе сказать, что люблю тебя…
Она вздохнула и повесила трубку.
На душе было грустно и тяжело, так тяжело, что хотелось от нее срочно избавиться. Живут же люди совсем без души. Здоровые, веселые и беспечные…
Больше всего на свете ей бы сейчас хотелось на время и самой лишиться всего - даже воспоминаний, которые лезли в голову как назло, приятные и неприятные. Она пыталась с ними бороться, включила радио, прослушала все новости, чего никогда обычно не делала. Но половину ночи она провела в раздумьях о Панкратове, голос которого был очень грустным, и вообще - может быть, она не права?
Может быть, его все-таки стоит простить?
"Сейчас просто время такое, - думала она. - И по статусу ему положено мне изменять… Нельзя же, право, требовать от него невозможного!"
И из квартиры пока уезжать не стоит. Вдруг все наладится…
"Наладится, - усмехнулась тут же про себя. - Дело уже не в Панкратове".
Кем должна быть она, Женя Лескова? Какому идеалу она должна соответствовать? Быть "диванной кошкой", про которую только и можно сказать - с жиру бесится, или самой пустится во все тяжкие? Какие у них там идеалы-то, у Сереженькиных соратников? Она вспомнила их жен, холеных, лощеных, и попыталась припомнить еще, кто из них кто. Безликие, похожие друг на друга… У Артосова, например, его Валенька была раньше за границей - ходили настойчивые слухи, что она там работала в стрип-баре, но точно Женя этого не знала. А второй панкратовский приятель и не скрывал, что для его жены главное - материальное благополучие, а в остальное время он мог ходить куда угодно, с кем угодно… Даже выгодно ей это было, поскольку за измены она штрафовала.
Только Женя получилась глупая, со своими стихами дурацкими и рефлексиями… Как это Люська сегодня сказала? Фрустрированная такая вышла Женя и… сама во всем и виновата. Надо идти было в ногу со всеми.
А если не хотела идти в ногу - получай.
Так она и заснула, а утром подскочила от звона будильника и странной мысли, что именно сегодня она должна совершить тот, может быть, совершенно неправильный, но резкий шаг. Порвать со всем, что связывало ее до сей поры с прошлым.
Переехать и поменять замок.
Или просто переехать…
С утра было солнечно, и Женя подумала, что это хороший знак.
Она покормила кота, выпила кофе.
- Кот, я ведь права? - поинтересовалась она.
Кот ничего не ответил по причине прирожденной молчаливости, и Женя почему-то вспомнила, как они вчера болтали всякие глупости с подругами, и ей стало немного стыдно. Кот молчал глубокомысленно, и Жене показалось, что уж ему-то ведомы все ответы на вопросы, только вот обсуждать это он считает ниже своего достоинства.
"А я только и делаю, что вешаю свои проблемы на остальных, - совсем расстроилась Женя. - Даже на этого несчастного котяру…"
Твердо решив научиться у животного замечательной привычке - загадочно молчать, она принялась одеваться, снова радуясь тому, что теперь ее одежда так проста и удобна. И волосы она отпустит, чтобы собирать их небрежный хвост на затылке, как это делает Люсинда. А потом она еще непременно научится закидывать ногу на ногу с такой изящной небрежностью, как это делает Ольга.
Она поймала себя снова на том, что невольно срисовывает чужие образы, примеряет их на себя, и расстроилась.
- Получается, что у меня нет ничего своего, - развела она руками. - Я просто сборище чужих привычек…
Она поцеловала кота и вышла на улицу, стараясь прогнать из головы все грустные мысли о будущем. А так как все ее мысли были последнее время невеселыми, она прогнала их все. Впуская только эти редкие зимой лучики ультрафиолета, которые так раздражали ее летом и так радовали в холодную пору…
- Доброе утро, - услышала она за спиной знакомый голос. - Надо же, как странно… Первый раз вижу ваше лицо при дневном свете.
Женя обернулась.
Она тоже видела его лицо первый раз и удивилась немного. Почему-то он представлялся ей гораздо старше. И лицо виделось ей сморщенным, собранным в брюзгливый кулачок…
На самом деле она вынуждена признать, что он даже красив. Во всяком случае, у него были красивые глаза. Большие, широко расставленные и с длинными ресницами… И смотрел он на нее весело, с улыбкой… Если бы не его голос, Женя вообще усомнилась бы в том, что тот ворчун, который дважды поднимал ее со льда, и этот милый джентльмен один и тот же человек.
- И как впечатление? - спросила она.
Он пожал плечами:
- Я представлял вас несколько иначе…
"Интересно, как же это он меня себе представлял?" - подумала Женя, но вслух не спросила. Она тоже его видела другим.
- Меня зовут Александр, - представился он.
- Женя, - ответила она, протягивая ему ладонь.
- Вот и познакомились наконец.
Они стояли друг против друга и не шевелились, точно боялись спугнуть друг друга и снова разойтись, чтобы случайно встретиться в темноте. Почему-то Женя подумала, что ей этого совсем не хочется. Встречаться с ним в темноте. Потому что люди все-таки умудряются выглядеть каждый раз по-разному. Точно у них в запасе не одно лицо, а много и они каждый раз их меняют.
Жене нравилось куда больше его дневное лицо.
Глаза были грустными, большими и немного насмешливыми. Черты лица тонкими, только волосы резко дисгармонировали с его обликом. Женя отметила про себя, что ему лет тридцать, не больше.
"Как странно", - подумала она.
И еще он был на кого-то очень похож. Женя пыталась вспомнить, но не могла. Только она его уже видела когда-то давно, просто очень молодого…
- Хотите кофе? - спросил он.
Женя уже хотела было сказать ему, что кофе она уже пила, спасибо и она спешит на работу, но вместо этого почему-то глупо улыбнулась и сказала:
- Хочу.
- Тогда пошли, - сказал он. - А то я, как всегда, не успел позавтракать… Знаете, каждый раз ворочаюсь до трех ночи, а потом слишком быстро наступает утро, и надо спешить…
- А сейчас? - спросила Женя. - Вы же все равно опоздаете…
Он как-то странно улыбнулся и проговорил очень тихо, почти неслышно:
- Мне кажется, один раз я могу себе позволить опоздать.
- И я тоже, - согласилась Женя.
"Пусть даже это выглядит глупо и неправильно… Ведем себя как школьники, решившие прогулять урок… Но всегда ли правильно вести себя правильно?"
Ответа Женя искать не хотела. Потому что светило солнце и снег искрился под его лучами, а еще потому, что в воздухе невесть почему пахло весной и человек рядом с ней ей нравился…
Она ничего не знала о нем, и тем не менее вопреки всем доводам здравого смысла он ей нравился. Как будто она вдруг вернулась к себе, прежней, тщательно спрятанной под грудой глупейших правил, законов, кодексов, установленных… "Да не мной же, - отмахнулась Женя, с любопытством рассматривая своего нового знакомого, презрев очередное приличие. - Я эти глупости не придумывала… А вот почему до сих пор жила, им подчиняясь, бог весть…"
Он наконец-то понял, кого она ему напоминает.
Нору. Ибсеновскую героиню, благодаря которой было найдено определение такому типу женщин. Ре-бе-нок… Вечный ребенок, слишком нежный, чтобы стать частью этого мира. Слишком неуверенный и робкий, чтобы позволить себе роскошь усвоить законы этого общества.
Где-то за углом собралась кучка людей. Они, кажется, снова чего-то от кого-то требовали, смешные в своем упорстве демоса требовать от такого же демоса… Сюда, в маленькое кафе, иногда доносились обрывки их взволнованных речей, смешивались с рычанием машин и дребезжанием трамваев… И девушка напротив казалась ему нездешней. Неотсюда. Там, за окном - ах да, смешной демос требовал по давней привычке: руки прочь от какого-то олигарха, наивно поверив снова, что их жизнь связана с чьим-то непременным благоденствием… Раньше - Анджела Дэвис, потом голодающий доктор Хайдер, теперь - очередной партийно-комсомольский мошенник, умело прокрутивший в свою пользу их средства.
Девушка напротив негромко рассказывала ему что-то, улыбалась, и все, что она делала, принадлежало ей самой. Ее мысли. Ее чувства. Даже ее маленькие невзгоды. Он позавидовал ей - с тех пор как случилась с ним беда, он никогда не принадлежал себе. Два недочеловека убили двух человек. И остались на свободе… Потому что во всем обвинили одну женщину. У них было много денег, а у его жены уже ничего не было.