– По-моему, детка, ты решила меня немного надуть с этими драгоценностями… Не так? Я думаю, причина, по которой тебе хотелось съездить в Москву, совсем другая. А? Моя киска?! С огнем играешь… Ну да ладно, съездила – и дело с концом. Больше я тебя от себя не отпущу… И не вздумай меня морочить – пожалеешь!
– Санта-Клаус, ты же видишь, что я и сама хочу этого. Ну куда мне без тебя? Пропаду… Ты у меня такой сильный… Я в Москве всем рассказала, какой у меня мужчина, мои подружки прямо сгорали от зависти! – И ее тонкая цепкая лапка легла поверх его тяжелой руки, крепко сжимающей руль.
Он взглянул на нее и удовлетворенно кивнул. И за всю дорогу больше не проронил ни слова.
Свежий холодный воздух рвался в окно машины, поднимавшейся вверх по шоссе. "Мерседес" затормозил у ворот под сенью необъятного дуба. По дорожке навстречу трусил толстый добряк шпиц, помахивая пушистым хвостом, загнутым бубликом. Вслед за ним показалась хозяйка – миниатюрная, по-мальчишески стройная Берта в джинсах и тоненьком пуловере в обтяжку, но при этом сверкавшая бриллиантами.
У этой маленькой женщины был твердый мужской характер и железная выдержка. Глядя на невозмутимое выражение ее лица, никак нельзя было догадаться, что к ней пожаловал смертельный враг со своей пассией, бывшей прежде ее близкой подругой. Берта делала вид, что ничто в их отношениях не изменилось, что Веренц по-прежнему желанный гость в их доме, поверенный в делах семьи, а Ольга – друг дома, человек, которому здесь полностью доверяют.
– Вальтер! – Берта обернулась к мужу, спешившему к ним по выложенной камнями дорожке. – Встречай гостей! Вас не продуло в машине? Поднимается ветер, смотрите, какая рябь на прудах…
Ольга растерялась, ожидая встретить совсем иной прием… Веренц же глазом не моргнул – такая реакция людей, попавших к нему в ловушку, его вполне устраивала. Вот и отлично, казалось, говорило его лицо, обойдемся без лишнего шума…
Женщины поцеловались. Однако Веренцу Берта руки не подала, этим единственным нарушая принятый между ними ритуал приветствий, сложившийся за долгие годы.
"Она что-то задумала, – догадалась Ольга. – Молодец, Берта, ты не сдаешься без боя! Эта невозмутимость – только маска. Я знаю, что ты, как и я, готова разорвать этого мерзавца на месте! Что мы и сделаем… Только бы он позволил нам остаться наедине…"
Владение Бергов Ольга звала по-русски – привольем. До этих страшных дней она частенько говорила Клаусу: "Поедем, дорогой, на приволье. Отдышимся, а?"
Оно простиралось на несколько гектаров земли с садом и рощицей, с двумя прудами, в которых водились крупные карпы, с широкой зеленой лужайкой, полого спускавшейся от дома к прудам, с качелями под ветвями старой груши. Здесь росло много старых грушевых деревьев, плодов которых никто не собирал, и по осени они засыпали лужайку, подобные небольшим желтовато-зеленым бомбочкам. А вот из айвы Берта варила превосходное янтарного цвета варенье. Айва, грецкий орех и яблоки… Здесь всегда было тихо и отрадно. Не слышно было привычных звуков города, не возникало удушливых тягостных мыслей – только покой и ласковый, умиротворенный свет. Блики солнца на лицах… Колыханье листвы. Древняя кладка стен, окружавших сад. Дом был построен на старинном фундаменте одиннадцатого века. Эта земля знала древние битвы и древние тайны. Неподалеку от дома в большом сарае имелось заделанное отверстие в каменной кладке пола – подземный ход, в котором, по преданию, первый владелец замка в незапамятные времена спрятал бесценный клад. Теперь ход этот был завален, своды, похоже, давно обрушились, и нынешние хозяева как-то опасливо сторонились этого места, словно боялись прикоснуться к чему-то враждебному, скрытому под землей. Они боялись нарушить здешний покой, благословенную полноту налаженного, устоявшегося быта и бытия…
В столовой над камином висел семейный портрет: Берта с двумя дочерьми сидела у рояля в прозрачном и трепетном луче света и задумчиво улыбалась, а Вальтер любовался ими, стоя чуть поодаль и откинув голову. Их девочек звали Урсула и Фридерика. Обе они учились: младшая, Урсула, – в третьем классе гимназии, а Фридерика – в колледже. Обе были прехорошенькие, беленькие и чуткие, большие умницы и работяги. Урсула, немного замкнутая и серьезная не по годам, занималась музыкой – брала уроки игры на фортепиано. Их старый черный рояль, стоявший в небольшой уютной гостиной, часто становился центром притяжения для всей семьи. Берта сама неплохо играла, но мастерство Урсулы, пожалуй, можно было считать вполне профессиональным. И музыкальные вечера в этом доме славились на всю округу.
Едва в семействе появилась Ольга, Фридерика, с раннего детства обожавшая балет, потянулась к ней всем своим существом. И Ольга с радостью согласилась давать ей уроки классического танца. Она считала, что у девочки большой талант, и прочила ей карьеру классической танцовщицы. Берта относилась к увлечению дочери с некоторой опаской, зная, как нелегок хлеб балерины. Но, похоже, внимая Ольгиным пылким уверениям, что такой талант грех погубить, готова была сдаться и отдать Фридерику в профессиональную балетную школу. И Ольга взялась за нее всерьез, готовя к осеннему поступлению в профессиональную танцевальную школу…
Вальтер боготворил и Берту, и двух своих девочек, и счастье, вошедшее в этот дом, было столь гармоничным и совершенным, что нередко оставляло в душах друзей, навещавших семейство Берг, чувство горьковатой, щемящей грусти. Отчего это было так? Ольга часто задумывалась над этим… Может быть, оттого, что рядом с таким щедрым и сладостным светом как бы незримо присутствует некая скрытая тень угрозы, точно подстерегая чей-то малейший промах и грозя распадением… Угасанием. Разрывом чудесной живой ткани жизни, что была соткана с такой любовью, с таким душевным усердием… Эта ткань – эта жизнь семьи будто бы не ведала боли, не знала страданий, борений и злобы, даже простого проявления негативных эмоций… Как будто жизнь эта протекала в каком-то ином измерении, нежели существование всех иных, греховных и мелочных, подверженных простым человеческим слабостям.
И Ольге порой казалось, что тьма, обступавшая древние стены имения, только и ждет момента, чтобы прорвать покров благодати, хранящей семью, и смять, растоптать ее всю в отместку за дерзость явленной миру гармонии… Ольга часто молилась за Бергов и верила, что этого не случится, что тьме не удастся проникнуть в их дом, пробив броню защиты.
И вот это случилось – предчувствия оправдались, материализовавшись в самый чудовищный, самый нелепый и невообразимый кошмар. Шантаж! Угроза бесчестья, тюрьмы, разорения… И эта угроза явилась с той стороны, откуда ее меньше всего ожидали, – ее воплощением стал человек, принятый здесь как лучший друг дома… Поверенный, ведущий семейные дела, известные ему, как раскрытая книга!
"Боже мой! – думала Ольга. – Каково сейчас Берте?! Скольких седых волос будет стоить ей эта невероятная выдержка. И как она может держаться так – ровна и внимательна, как всегда. А я… Да будь у меня такой муж, как Вальтер, я бы не задумываясь убила этого гада! И суд бы меня оправдал… Нет, они явно что-то задумали оба – Берта и Вальтер. Как было бы хорошо узнать их планы, чтобы вовремя поддержать…"
Веренц на все способен. Ольга понимала это так же хорошо, как и Берта… Что касается Вальтера, то он, как мог, сторонился прибывших "гостей", видимо опасаясь, что, не сдержавшись, сорвется и только усугубит и без того безысходную ситуацию. Однако лицо Вальтера хранило полную непроницаемость, по нему невозможно было понять, что он намеревался предпринять в ближайшее время. Хотя что ему оставалось, кроме как подчиниться… И исполнить те требования, которые выдвинул перед ними Веренц. Они были всецело в его руках…
Берта против обыкновения не пригласила их в дом, а подала кофе в сад. Девочек нигде не было видно, наверное им велели остаться в доме. Хозяйка, подав к кофе ветчину и сыр, уселась в плетеное кресло и закурила.
Тик-так – качалось легкое кресло, тик-так – дышала в ветвях тишина. Время застыло. Время отступило к Рейнским горам, захлебнулось там чистым, разреженным воздухом и отлетело вниз, к прибрежной долине. Назад, в город…
– Ольга, как поживает твоя лучшая ученица? – положив ногу на ногу, спросила Берта. Дым ее сигареты клочками тянулся к прудам. – Кажется, ее зовут Франциска?
– Да, Берта, у тебя превосходная память. Девочку, о которой я тебе говорила, зовут Франциской. Но лучшая моя ученица вовсе не она, а Фридерика! Вот у кого настоящий большой талант!
– Кстати, где она? – вмешался в их разговор Веренц, который все это время безмолвно оглядывал лужайку и отдаленную гряду леса, начинавшегося прямо за садом, прищурившись и маленькими глотками отхлебывая кофе из тонкой фарфоровой чашки, присматривался – нет ли чего необычного.
"Наверно, проверяет, нет ли здесь засады!" – подумала Ольга. Как она была бы счастлива, если б из-за дома или из-за ближайших деревьев выскочил вооруженный отряд полиции и скрутил Веренца! Пускай даже и ее вместе с ним… Но все было тихо. Ничто, казалось бы, не тревожило покой здешних мест.
– Девочки в доме, – ответила Берта после небольшой паузы. – Они занимаются. Я думаю, им не стоит присоединяться к нам…
– Не стоит… пока! – многозначительно улыбаясь, ввернул Веренц. И погрузился в созерцание своей кофейной чашечки.
– Ольга, а ты не слишком большую нагрузку даешь Фридерике? – продолжала разговор Берта с самым невозмутимым видом. – Мне кажется, на последних занятиях она просто из сил выбивалась. Надо ли это ей? Ведь здешняя балетная школа – частная, она вовсе не предполагает серьезной профессиональной подготовки для своих учениц… Важно, чтобы девочки научились красиво двигаться, танцевать, свободно держаться… Им ведь не выходить на сцену!
В окне своей комнаты на втором этаже мелькнула гладко причесанная светлая головка старшей дочери Бергов. Мелькнула и пропала. Но Ольга успела помахать ей рукой.
– Берта, у Фридерики – талант, – вздохнув, возразила Ольга. – Редкий. От Бога! Ей заниматься надо серьезно – большой толк из этого может выйти. И есть в ней еще…
Она недоговорила. По лужайке со стороны дома к ним спешила девочка лет двенадцати в нарядном, присборенном на талии платье в цветочек. Бледное, почти прозрачное лицо с двумя проступающими серо-голубыми жилками на открытом лбу. Почему-то, глядя на эти жилки, страшно становилось за ее хрупкость, и не внешнюю даже – скорее внутреннюю… Робость, опасающаяся нежданных вторжений в свой мир, печаль недетской задумчивости в глазах – чуткий, трепещущий огонек на ветру…
Ольга не раз с некоторой опаской за девочку узнавала во Фридерике себя. Ведь такой она и сама была в детстве, как раз в том же приблизительно возрасте поступила в хореографическое училище… Ольга знала, какой страшной ценой иногда приходится платить за талант. Как этот дар может отразиться на психике… Такой ранимой и беззащитной в этом нежном возрасте. Сама она заплатила за дар свой сполна… И не хотела, чтобы эта девочка, ставшая ей дорогим существом, повторила ее путь. Но знала также и то, как страшно не реализовать свой дар, не дать ему раскрыться вовремя… Тогда на всю жизнь может остаться горечь невоплощенности, обделенности. Ощущение пустоты, которую ничто не способно заполнить… И она старалась, как могла, помочь Фридерике и осторожно, бережно, но и твердо – опытной рукою наставника – вводила ее в пространство своей профессии. Профессии, недоступной для непосвященных!
А сейчас Фридерика стояла, облокотясь на кресло матери, и сердцем чувствовала, что у взрослых что-то не так – слишком тягостное молчание повисло в воздухе с ее появлением…
– Дорогая, тебе лучше вернуться в дом, – слегка побледнев и обернувшись к дочери, велела Берта. – У нас важный разговор.
– Нет, пускай она останется с нами, – возразил Веренц. – Как дела, Фридерика?
– Дела? – переспросила она, улыбнувшись немного печальной улыбкой. – Как всегда… Мам, можно я покажу фрау Ольге мои розы?
– Не стоит, моя милая, – железным тоном ответил ей Веренц. – Фрау Ольга еще не допила свой кофе. А потом нам и в самом деле предстоит серьезный разговор. Кстати, где твой отец?
– В доме, – дернув плечиком, ответила девочка. Она начала беспокоиться, замечая напряжение взрослых.
– Дорогая, посиди немного с Клаусом, – самым небрежным тоном, на который только была способна, ответила Ольга. – А мы пока с мамой пройдемся. Клаус, ты не возражаешь? – ослепительно улыбнувшись, спросила она.
– Ничуть. Только недолго. А Фридерика пока сходит за папой. Позови к нам отца, Фридерика. – В интонации Веренца послышались нотки приказа.
Девочка в недоумении поглядела на мать. Та кивнула, и Ольга заметила, что в глазах Берты блеснули слезы. Но она быстро справилась с собой, успокаивающим жестом положила руку на плечо дочери и подтвердила:
– Ступай, позови папу. Мы немного пройдемся по берегу и тотчас вернемся. Хорошо, моя девочка?
Та кивнула и устремилась к дому. Налетевший порыв ветра раздул колоколом подол ее легкого платья. Женщины постояли с минуту, глядя ей вслед, а потом, больше ни слова не говоря Веренцу, быстрым шагом стали спускаться к прудам.
– Берта, ты еще веришь мне? – негромко, срывающимся голосом начала Ольга, стараясь, однако, сохранять на своем лице выражение беззаботности, чтобы Веренц не смог догадаться, о чем они говорили. – Я…
– Я все понимаю. Молчи! – прервала Берта ее объяснения. – Мы с Вальтером ни секунды не сомневались в тебе. Мы поняли, что этот мерзавец попросту захотел тебя очернить, чтобы развязать себе руки. Он был уверен, что мы поверим ему – не тебе. Но он просчитался. Мы не поверили ни единому его слову… Мы знаем, что ты в не меньшей опасности! Что тебе, как и нам, надо спасаться!
– Берта, сейчас речь не обо мне… Под угрозой твоя семья! Девочки… Чем он вам угрожает? Что он затеял? Я только краем уха слышала его разговор с тобой, детали мне неизвестны.
– Все дело в уплате налогов. – Берта, улыбаясь, разглядывала новое платье Ольги, восхищенно покачивала головой, делая вид, что они всецело поглощены невинной беседой о туалетах. – Видишь ли, наше законодательство предполагает развитую систему скидок, за счет которых можно существенно снижать сумму выплачиваемых налогов. Это касается профессиональных расходов, платы за обучение, транспорт… Скажем, в прошлом году мы купили машину. Если наш поверенный убеждает налоговую инспекцию, что эта машина необходима Вальтеру для разъездов по срочным врачебным вызовам, то налог на нее можно существенно снизить. За те десять лет, что Веренц ведет наши дела, он так хитро их запутал, что мы, как выяснилось, недоплачивали большую сумму, и теперь у нас колоссальная задолженность – около двух миллионов марок. Если это откроется, нам грозит наказание до пятнадцати лет тюрьмы.
– Как же он это сделал? – закурив, спросила Ольга, продолжая мило улыбаться.
– Он сдавал в налоговую инспекцию только подписанные нами налоговые декларации с заниженной суммой платежей. А документы, обосновывающие, почему мы имеем право на снижение суммы налогов, оставлял у себя. Мы же все эти годы были уверены, что он сдавал государству весь пакет подписанных документов. Проверок налоговая инспекция не проводила… В общем, мы оказались в его руках. Он пригрозил, что, если с ним что-то случится, эти компрометирующие бумаги автоматически окажутся в полиции, и тогда мы погибли!
– А что он хочет взамен? Что ему нужно?
– О! Это связано с древней легендой. Существует предание, что замок, который был заложен в том месте, где теперь стоит наш дом, относится не к одиннадцатому, а к девятому веку. И это один из замков, которые основал Роланд, легендарный германский герой, о котором сложено множество поэм и песен… Роланд, покоритель дракона, любимец Карла Великого, которому принадлежал священный рог Олифант, чей трубный глас созывал героев на битву…
– Герой поэмы "Песнь о Роланде"?
– Он самый! После гибели Роланда его знаменитый рог исчез. Но существует предание, что рог этот вместе с другими памятными реликвиями Карл Великий приказал замуровать в подземелье замка Роланда. Наши земли хранят множество древних легенд. Они исполнены тайн… Их стерегут незримые силы. И горе тем смертным, кто осмелится позариться на древние реликвии, охраняемые высшей незримой силой…
– А Веренц?
– Он требует открыть ему доступ в древний подземный ход. Он знает о его существовании и уверен, что рог Роланда и по сей день где-то там. Как ты сама понимаешь, трудно даже представить, во сколько может быть оценена эта драгоценная реликвия… У нее попросту не существует цены! А Веренц одержим мыслью завладеть ею.
– Он говорил мне, что после осуществления задуманного им плана собирается скрыться в Бразилии. Он грезит о несметном богатстве.
– Это богатство скрыто здесь, под землей. Но мы с Вальтером даже и думать не смели о том, чтобы проникнуть туда. Бог знает какие несчастья могут обрушиться на того, кто осмелится прикоснуться к бесценным реликвиям и нарушить табу Карла Великого, завещавшего похоронить их здесь навсегда…
– Веренц сам хочет проникнуть в подземный ход?
– Он требует, чтобы Вальтер помог ему в этом. Вальтер убеждал его, что это опасно, – подземелье настолько старое, что с любым, кто попытается проникнуть туда, может случиться беда. Стены обрушатся. Или свод… Да мало ли что… Мы ведь даже не представляем, что может произойти…
– Духи? – пристально глядя Берте в глаза, предположила Ольга. – Ты веришь в них?
– Ты знаешь, я католичка. Мы с Вальтером никогда не стремились к богатству – оно само шло к нам в руки. Все, что есть у нас, – это семья. Покой. Наши девочки… Я знаю, человек в любой момент может лишиться всего… – Она повела рукой, указывая на гряду деревьев, росших за прудом. – И этого имения. Дома… Меня не это страшит. Мы должны отдавать… – запнулась она, – все, что есть, без оглядки тому, кто нуждается в нашей помощи… Но мы всегда охраняли семью, не допуская к нам чуждых по духу людей. Мы оберегали наш духовный покой. Нашу любовь и радость. А те, кто подпадает под власть золотого тельца, кого манит призрак богатства… О, деньги обладают магической властью! А магия – власть Люцифера! Это иллюзия, которая обладает мощным притягательным полем, выпивает все соки, поглощает духовные силы, переключая их в сферу материального… Я сбивчиво говорю, да?
Ольга отрицательно покачала головой:
– Я хорошо понимаю то, что ты хочешь сказать. Вы впустили в свой дом прислужника Люцифера. Вы подпали под его влияние, под его темную власть. Светлое духовное поле этого места оказалось как бы обесточено. Оно как бы пробито. Его больше не защищает покров благодати… Так?
Берта молча кивнула.
– И теперь ты боишься, что темные силы… что они выйдут на свободу! Если Веренц, нарушив древний запрет, попадет в подземелье. И наказание коснется не его одного… всех вас! А оно может быть страшнее, чем угроза тюрьмы, разорение, чем любая угроза реального мира… Ведь так?
Ольга замолчала, глядя на гладь пруда. Изредка по воде шли круги – плескалась рыба. И обе женщины, не отрываясь, смотрели на эти круги, думая о своем.