– "Упрекал"! – чуть не поперхнулась чаем Люся. – Ты бы слышала, как он орал! "Ты, кроме себя, никого не видишь! Тебе вообще на всех плевать! Упиваешься собственным благородством и святостью!" Это я-то, представляешь? Но главное не то, что и как говорил Гена, а какими глазами он на меня смотрел! Сколько ненависти было в его взгляде! – Черепашка зябко передернула плечами. – Просто уму непостижимо…
– Очень даже постижимо, – спокойно возразила Лу. – Этот твой Геша Ясеновский прост, как веник. Такие люди, когда поступают подло по отношению к какому-нибудь человеку, его же потом и начинают ненавидеть. За свою же подлость, понимаешь? Как свидетеля собственной низости. Еще Лев Толстой сказал, что мы любим людей за то добро, которое сделали для них, и ненавидим за то зло, которое им причинили. Может быть, не слово в слово, но смысл такой. А в современной психологии это называется эффектом бумеранга. Никогда не слышала?
Черепашке не нравилось, когда Лу начинала умничать. Она посмотрела на подругу долгим выразительным взглядом и, выдержав небольшую паузу, произнесла:
– Честно говоря, у меня нет никакого желания копаться в его чувствах.
– Правильно, – горячо поддержала ее Лу. – Он этого не стоит. Одно утешает: теперь-то ты уж точно выбросишь его из сердца.
– С чего ты взяла, что я до сих пор не сделала этого? – округлила глаза Черепашка. – Я что, часто вспоминала о нем?
– Я не случайно сказала "из сердца", а "не из головы", – профессорским тоном заметила Лу, слегка приподняв правую бровь. – Память сердца – очень стойкая штука! Ум забыл, а сердце помнит, – тряхнула она копной черных волос. – Ты жалела Гешу, я знаю, а жалость – чувство совсем не однозначное… Для некоторых людей оно равнозначно любви. А вот теперь вижу, – она прищурилась, – наконец ты поставила на Ясеновском крест. В сердце, а не в голове, чему я несказанно рада.
– Он сам на себе этот крест поставил. – Черепашка подперла щеку рукой. – Слушай, а ты могла бы сходить со мной к Жене в больницу?
Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что Лу потребовалось какое-то время, чтобы его осмыслить.
– Новый поворот сюжета? – бросила она на подругу быстрый взгляд.
– Да какого там сюжета?! Понимаешь, я должна ему все объяснить, иначе только об этом и буду думать. Я же себя знаю, – печально покачала головой Черепашка. – Просто мне необходима поддержка близкого человека. А ближе тебя у меня никого нет… Не стану же я просить об этом маму!
– Кстати, Лелик в курсе твоих сегодняшних похождений? – спросила Лу.
Елену Юрьевну, Люсину маму, подруги называли между собой Леликом, потому что так звали ее все друзья и сослуживцы.
– Нет, – ответила Люся. – Когда позвонил Александр Торопцев, мамы уже дома не было, а вернется она не раньше десяти.
– Понятно. Ну, и когда же ты собираешься навестить своего подопечного?
Почему-то Люсю покоробило это пренебрежительное словечко, которым Лу окрестила Женю, но она решила не подавать вида.
– Чем раньше, тем лучше.
– Давай завтра, после школы, – предложила Лу.
– Не получится. У меня в три съемка.
– Ну, не сегодня же?! – Лу вперила в подругу немигающий взгляд больших черных глаз. – Уже часов пять, наверное…
– Если бы я знала, в какую больницу его положили, то пошла бы немедленно, – призналась Черепашка и, вздохнув, добавила: – Ты бы видела его глаза, Лу… Боюсь, что я сегодня не смогу заснуть.
– Нельзя быть такой впечатлительной, – с укоризной заметила Лу и, неожиданно сменив тон, вдруг выдала: – Иди звони! Но учти: в восемь часов у меня свидание.
На этот раз Черепашке повезло – Женина мама оказалась дома. Как и предполагала Люся, она ходила навещать сына. Женщина, имени которой Черепашка, к сожалению, не вспомнила, охотно сообщила номер больницы и Жениной палаты и даже объяснила, как туда добраться.
– Ну, как он там? – дрогнувшим голосом спросила Люся.
– Да ничего, – отозвалась Женина мама. – Я думала, будет хуже. Честно говоря, даже страшно было идти. Он сам позвонил, попросил, чтобы я принесла гитару. Палата у него чистенькая, уютная, – продолжала делиться новостями женщина. – Одноместная, представляешь? Только вот… – Она запнулась, немного помолчала и проговорила со вздохом: – До праздников-то тут всего ничего осталось… Навряд ли его выпишут. А Новый год в больнице не очень-то весело встречать, сама понимаешь…
– Да уж, – согласилась Люся. – Простите, пожалуйста, а как вас зовут? Ведь мы там, на улице, кажется, не успели познакомиться?
– Татьяна Сергеевна, – ответила женщина.
– А я – Люся. Черепашка – это вроде клички, – смущенно пояснила она.
– Люсенька, а когда ты хочешь к Жене пойти? – заволновалась вдруг Татьяна Сергеевна.
– Вообще-то сегодня собиралась, а что?
– А ты была уже у Маши? – вопросом на вопрос ответила Женина мама.
– Была.
– А она к Женьке не собиралась, не знаешь? – В голосе женщины чувствовалось беспокойство.
– Не знаю. – Напоминание о Маше было Черепашке неприятно. – Со мной, во всяком случае, она своими планами не поделилась.
– А как ты думаешь, Люсенька, если я ее попрошу, она согласится встретить Новый год с Женькой?
– Татьяна Сергеевна, я Машу совсем не знаю… Но мне показалось…
– Что? Что тебе показалось? – нетерпеливо перебила ее Татьяна Сергеевна.
– Что она относится к Жене… не так, как он к ней, – постаралась помягче выразиться Черепашка.
– Я это тоже заметила, – вздохнула Татьяна Сергеевна. – Маша Женьку не любит, – с горечью добавила она. – Ну ладно, не буду тебя задерживать… – спохватилась вдруг женщина, – а то в больницу не успеешь… Поезжай.
– Только я вдвоем с подругой, ничего? – спросила Люся.
– Даже лучше, – обрадовалась Женина мама. – А то он лежит там такой одинокий, грустный… А в компании, глядишь, и развеется немного.
– Я вам позвоню вечером, – пообещала Люся и повесила трубку.
9
Впервые за целый год работы на телевидении Люся воспользовалась своим "служебным положением". Дело в том, что в отделение реабилитации, в которое положили Женю, посетителей пускали до шести часов. И хотя они с Лу опоздали на каких-то пять минут, строгая медсестра ни в какую не хотела пропускать к больному двух симпатичных девушек. Вот тогда-то Черепашка и достала свой пропуск в "Останкино".
– Я здесь по заданию редакции, – не моргнув глазом, соврала она. – Дело в том, что Женя Кочевник (фамилию Люся предусмотрительно узнала у Татьяны Сергеевны) должен был принять участие в завтрашней съемке программы "Уроки рока", а поскольку он неожиданно попал в больницу, мне поручили взять у него интервью.
И это довольно путаное объяснение вполне удовлетворило медсестру.
– Так он что, знаменитость, получается? – сосредоточенно сдвинула она брови. – Ну, если на телевидении выступает…
– Пока еще не совсем, – опустила глаза Черепашка. – Но в будущем, думаю… – Она запнулась и перевела дыхание. Люся вообще не умела врать и старалась никогда не делать этого.
– Кажется, я тебя где-то видела, – наморщила лоб медсестра.
И тут на помощь пришла Лу:
– По телевизору. Это Людмила Черепахина, или ви-джей Черепашка, – ведущая программы "Уроки рока".
– Ну ладно, – удовлетворенно улыбнулась медсестра. – Раз такое дело, проходите. Только недолго! Полчаса хватит?
– Конечно, – обрадовалась Люся и потянула за рукав Лу. – Спасибо большое! – уже на ходу крикнула она медсестре.
– Ну, ты даешь! – шепнула Лу Черепашке, едва они отошли от медсестринского поста. – Лихо выкрутилась!
Женина палата оказалась в самом конце коридора. Приблизившись к двери, подруги услышали перебор гитарных струн.
– Подожди! – задержала Черепашка руку Лу и приникла к двери.
Подруга посмотрела на нее с удивлением.
– Подслушивать некрасиво, – прошелестела она прямо над Люсиным ухом.
– Тихо! – взмолилась Черепашка и застыла, прислушиваясь.
Прозвучало вступление, и Женя негромко запел:
Все тише и тише шаги за спиной,
Как отзвучавшие ноты,
Я прошепчу: "Останься со мной!
Останься со мной!" Но ты…
Уже далеко…
Песня была мелодичной и печальной, а Женин голос – мягким и чуть-чуть хрипловатым. Он повторил последнюю строчку, а затем, ударив по струнам с неожиданной силой, запел тонким фальцетом. Ритм мелодии ускорился и стал значительно жестче. Люся поняла, сейчас Женя сдерживает себя, чтобы не сойти на крик. Все-таки это больничная палата, а не какой-нибудь рок-клуб! И еще Черепашка поняла, а вернее, почувствовала: песня, которую она слышала, рождалась именно сейчас, в эту самую минуту.
Криком себя обрушив,
Зажму коленями уши…
Внезапно Женя замолчал, несколько раз дернул самую тонкую струну, а потом раздался короткий глухой звук. "Гитара ударилась о стену или о спинку кровати, – на слух определила Черепашка. – А вдруг он почувствовал, что кто-то подслушивает за дверью?" – испуганно подумала она и неожиданно для себя самой постучала.
– Войдите! – послышалось из палаты.
И в одном этом слове Жене удалось передать и удивление, и надежду, и радость.
"Думает, это Маша", – решила Черепашка.
Сейчас Женя выглядел совсем по-другому. Взгляд его огромных серых глаз стал куда спокойнее, чем тогда, когда он смотрел на Люсю с крыши. На впалых щеках появился легкий, едва заметный румянец. И губы не казались уже такими бледными. Теперь они четко вырисовывались на Женином лице, и Черепашке даже показалось, что он улыбается.
– Привет, – поздоровалась Люся.
Тут ее взгляд упал на гитару. Та стояла в узком промежутке между стеной и спинкой кровати. Как раз на расстоянии вытянутой руки.
"Не вовремя мы приперлись! Не дали человеку песню сочинить!" – подумала она, а вслух сказала:
– Познакомься, это моя подруга Лу… В смысле, Луиза, – поправилась Черепашка. – Ты не пугайся, мы сейчас уйдем…
– Да не такие уж вы и страшные, – окинул их насмешливым взглядом Женя. – Проходите. Правда, стул у меня только один, но я могу попросить у соседей…
– Не стоит, – небрежно махнула рукой Лу. – Если ты не против, я присяду на краешек кровати, – сказала она и, не дожидаясь приглашения, опустилась рядом с Женей.
Впрочем, кровать была застелена покрывалом. Упомянутый хозяином стул стоял у окна. Туда и прошла Люся, решив, что место это вполне ей подходит. Она вообще любила сидеть у окна. Даже тарелку с едой частенько ставила не на стол, а на подоконник.
Татьяна Сергеевна не преувеличивала, когда сказала, что Женина палата уютная. Все пространство пола устилал узорчатый оранжево-желтый линолеум, а рядом с кроватью лежал овальный серо-голубой коврик. Мебель состояла из стула, маленького круглого столика, светлой пластиковой тумбочки, кровати и холодильника, стоящего в углу, справа от двери. На чистых светло-абрикосовых стенах комнаты висели керамические панно, изображающие каких-то животных. Приглядевшись, Люся узнала в них персонажей басен Крылова. На одном панно, задрав кверху острую мордочку, сидела Лисица, Ворона же, с сыром "во рту", высокомерно взирала на нее с ветки дерева. На втором Черепашка разглядела членов незадачливого квартета – Осла, Козла, Мартышку и косолапого Мишку. Все они держали в лапах музыкальные инструменты. Напротив, прямо над Жениной койкой, висели Волк и Ягненок, а над дверью красовался упитанный и самодовольный Кот. И хотя Повар на панно отсутствовал, Люся решила, что данное творение служит иллюстрацией к басне "Кот и Повар".
– Тут во всех палатах такая фигня висит, – поймал ее взгляд Женя. – А я, например, люблю басни Крылова. Не знаю даже почему…
– А я, когда первый раз прочитала басню "Волк и Ягненок", подумала, что на месте Волка я бы тоже съела этого Ягненка. Уж больно он занудный! – Люся посмотрела на Женю и тут же отвела взгляд в сторону: его серые глаза смотрели пристально и даже изучающе. Они будто бы спрашивали: "Кто ты такая есть и зачем сюда явилась?" – Я пришла попросить у тебя прощения, – сказала Люся, глядя Жене прямо в глаза.
– Я это сразу почувствовал, – серьезно ответил он. – Только ты напрасно думаешь, что я на тебя обижаюсь… Я же понимаю… Там, – Женя ткнул указательным пальцем куда-то вверх, – ты делала то, что тебе говорили. Уверен, ты и не знала, что внизу меня ждет засада. И если кто и должен просить прощения, то это я у тебя, а не наоборот.
– Дурацкая ситуация, – заерзала на стуле Черепашка: ей всю жизнь было легче самой перед кем-то извиниться, чем принимать извинения.
– Да уж, – подала голос Лу. Она вообще чувствовала себя тут лишней. – Может, я в коридоре подожду, пока вы друг перед другом наизвиняетесь?
– А мы уже это сделали, – улыбнулся Женя. – Я только тут понял, насколько нелепо и пошло вел себя… Разве можно вернуть любовь таким диким способом?! Ее, наверное, вообще невозможно вернуть… – грустно заметил он и опустил голову. – Ты видела Машу? – тихо спросил Женя, не поднимая на Люсю глаз.
– Видела, – ответила она и безжалостно добавила вдруг: – Кажется, Маша решила с моей помощью пробиться на большую сцену.
– Как это? – резко вскинул голову Женя.
– А так! Всучила мне диск группы "Грачи прилетели" с тем, чтобы я его прослушала, оценила и позвала их потом в свою программу. По-моему, только для этого я ей и была нужна. Не знаю, что там она тебе наговорила, но никакая она не фанатка. Я этих людей за версту чую. И тебя она тоже… – Черепашка не договорила, увидев, как изменилось вдруг Женино лицо. По нему пробежала судорога, он сморщился, как от внезапного приступа боли, и Люся пожалела, что не смогла сдержаться и пошла на поводу у своих эмоций.
"Какая же я все-таки жестокая! – укоряла она себя. – Человек такое пережил, а я!.."
– Ну и как тебе "Грачи"? – как-то даже чересчур спокойно поинтересовался Женя после паузы, хотя голос его и звучал несколько сдавленно.
– Чушь собачья! – в сердцах выдохнула Люся. – Хотя вокальные данные у Маши, безусловно, выдающиеся. Тут уж не поспоришь. Но одного голоса недостаточно… Согласись, ведь важно не только как человек поет, но и что! Во всяком случае, мы на программе оцениваем, насколько интересен сам материал, а не его подача. – Она запнулась, перевела дыхание, а потом тряхнула головой. – Слушай, Жень, давай о музыке как-нибудь потом поговорим? Может, ты лучше споешь что-нибудь свое, а? – попросила Люся, совершенно не надеясь на успех.
Просто она боялась, что он начнет выпытывать подробности ее встречи с Машей: не говорила ли та о нем, а если говорила, то что? Пришлось бы сказать правду, а Черепашке сейчас совершенно не хотелось его расстраивать.
– Может быть, мне лучше сплясать? – зло ухмыльнулся Женя. – Я понимаю, ты просто не хочешь говорить о Машке, – сказал он, бросив на Люсю быстрый, колючий взгляд.
"Он что, мысли умеет читать?" – изумилась про себя Черепашка.
А Женя помолчал с минуту и продолжил нарочито спокойным голосом: – Напрасно ты пытаешься от меня что-то скрыть. Боишься, наверное, что я снова полезу на крышу? Думаешь, я псих, да?
– Ничего такого я не думаю, – угрюмо возразила Люся.
Этот проницательный парень становился ей все более интересен. И она даже поймала себя на том, что начинает побаиваться его.
– Я бы и в этот раз не полез, – продолжал Женя, пропустив ее замечание мимо ушей. – Но она, понимаешь, так посмотрела на меня, когда я сказал, что устрою ей встречу с тобой… Таким презрительным взглядом меня окинула, что мне сразу все стало ясно… И когда я туда лез, клянусь тебе, собирался… Ну, в общем, ты понимаешь… А потом вдруг появилась надежда. А может, просто струсил, не знаю… – Женя запустил руку в свои коротко остриженные ершистые волосы. – И уже тут, в больнице, на меня словно озарение какое-то нашло! Все стало ясно как белый день… И про Машу, и про себя самого… Не знаю, как это передать… – Он начинал волноваться, и Люся поспешила вставить слово:
– Я понимаю, о чем ты говоришь…
– И хотя теперь мне, как никогда, ясно, что Маша меня не любит, а скорее всего, никогда и не любила, меня почему-то это совершенно перестало трогать. В смысле, мне стало плевать на то, что люди называют взаимностью… – пояснил Женя. – С меня хватает моих собственных чувств, моей любви к Маше… И в то же время, – он неожиданно резко поднял голову, – если бы сейчас мне кто-то сказал, мол, сделай то-то и то-то, и тогда Маша останется с тобой, я бы, не задумываясь, сделал все!
– Так, значит, тебе вовсе не плевать на то, что люди называют взаимностью, – иронично заметила Лу. – А если бы этот кто-то приказал тебе снова полезть на крышу, полез бы?
Помедлив немного, Женя отрицательно покачал головой:
– Нет, ничего такого я больше в жизни не сделаю. Это точно.
– Ну вот, а говоришь, что…
– Лу! – перебила подругу Черепашка. – Чего ты привязалась к человеку? Неужели с тобой никогда такого не бывало, когда чувства кажутся противоречивыми, но от этого не перестают жить в твоей душе?
– Нет, – тряхнула распущенными волосами Лу. – В моей душе такие чувства не уживаются. Видно, у нас с вами… Как это называется? – Лу кокетливо прищелкнула пальцами. – О! Разная группа крови! У меня все как-то проще, понятней… И вообще, вы меня, конечно, извините… – Она выставила вперед левую руку и посмотрела на свои маленькие золотые часики. – Но мне нужно идти.
– Сейчас вместе пойдем, – попыталась остановить ее Черепашка.
– Нам все равно в разные стороны, – улыбнулась Лу. – Я же предупреждала: в восемь у меня свидание. Пойдем, проводишь меня немного. Приятно было познакомиться, – обернулась уже в дверях Лу.
– Иди, я тебя догоню, – бросила Люся, не глядя на подругу. А когда та исчезла за дверью, заговорила вдруг быстро и горячо: – Я уйду вместе с Лу, не бойся. Но прежде чем мы расстанемся, мне очень хочется сказать тебе одну вещь.
– Ну, скажи, если очень хочется, – иронично протянул Женя.
– Я вовсе не претендую на роль пророка…
– Уже хорошо, – снова перебил он.
Но Люся, будто бы не заметив этого, продолжала:
– Но я совершенно точно знаю, что тебе нужно сделать, чтобы вернуть Машу.
Насмешливое выражение моментально исчезло с его лица. Теперь Женя смотрел на Черепашку внимательно и серьезно. И еще в его взгляде появилась тревога. Заметив это, Люся подумала, что, может, не стоит сейчас говорить о таких вещах, но эмоции и в этот раз взяли верх над здравым смыслом, и, набрав полную грудь воздуха, она заговорила снова:
– Все очень просто, Женя. И раз уж я по воле случая оказалась втянутой в ваши отношения, то позволь мне высказаться.
– Я тебя внимательно слушаю. – И эти слова были произнесены без малейшего оттенка иронии.