– В чем дело? – закричал он, откинув прикрывавший лицо шарф. – Вы мешаете мне проехать.
Всадники спешились. Тот, что явно был их главарем, бросил поводья своему компаньону и небрежной походкой подошел к телеге.
Франческ сразу узнал в нем Джерарда Массагуэра. Двое других были андалузскими цыганами с суровыми лицами.
Массагуэр зло осклабился.
– Вылезай, – рявкнул он и, когда Франческ не сдвинулся с места, повторил: – Вылезай, кузнец, или мы сами вытряхнем тебя из телеги.
Медленно, стараясь не заводиться, Франческ слез, вытащил из телеги свои костыли и, опершись на них, взглянул на Массагуэра-младшего. Перед ним стоял ладно сложенный, темноволосый парень лет восемнадцати с застывшим на лице выражением ленивого высокомерия. У него были глаза с тяжелыми веками и по-мужски красивое лицо.
– Говорят, ты собираешься жениться на Кончите, – спокойно сказал он. – Это правда?
– Может быть.
Массагуэр стоял, широко расставив ноги, засунутая в карман штанов рука позвякивала монетами. Он нагло улыбался Франческу.
– А знаешь, я был у нее первым. И вторым.
– Что тебе нужно? – не повышая голоса, спросил Франческ.
Двое цыган подошли и встали по обеим сторонам своего хозяина. У каждого по толстой палке в руке.
– У меня к тебе есть несколько вопросов, – заявил мальчишка. – И я хочу получить на них ответы.
– А если я не смогу дать их?
– Не сможешь – будешь избит. И сильно. – Оттопырив нижнюю губу, он нахально уставился на Франческа из-под своих тяжелых век. – Из девки кровь хлестала, как из зарезанной свиньи. А еще трезвонила, что первым у нее был мой брат! Во задачка-то! Но я уверен, что мой брат до нее не дотрагивался. Он ведь пидор. И еще я думаю, что она это знает. Поэтому-то она его и покрывает.
– Я понятия не имею о сексуальных пристрастиях вашей достопочтимой семьи.
– А я тебе объясню. Ты ведь, говорят, человек грамотный. Правда, башка набита всякими дурацкими идеями, но тем не менее мозги у тебя есть. Видишь ли, кузнец, если бы ты подтвердил, что Филип извращенец, мой отец лишил бы его наследства.
Франческ, смотревший на Джерарда Массагуэра, не заметил, как один из цыган размахнулся и ударил его палкой по лицу. Дикая боль пронзила голову. Земля поплыла под ногами. Он почувствовал во рту вкус крови.
– Ставки очень высоки, кузнец, – так же спокойно продолжал Массагуэр. – Целое состояние. Столько денег за всю жизнь не заработают и полтысячи кузнецов. Надеюсь, ты меня понимаешь?
На этот раз Франческ был готов к нападению с другой стороны и успел поднять руку. Удар пришелся по ребрам. От боли у него перехватило дыхание. Он закачался, крепче вцепился в свои костыли и, пока пытался прийти в себя, получил еще один удар в живот, заставивший его согнуться пополам.
– После того как Педро и Хосе переломают тебе руки, – сказал Джерард, – они то же сделают с твоими ногами, и если ты и выживешь, то всю оставшуюся жизнь проведешь в постели дома для инвалидов. А чего ради?
– Кончита ни о ком из вас ничего мне не рассказывала, – задыхаясь, прохрипел Франческ.
– Но ты ведь собираешься на ней жениться. Ты ее, так сказать, возлюбленный. А девушки своим возлюбленным все рассказывают. Я правильно говорю, Хосе?
Цыган, что был покрупнее, ухмыляясь, сделал шаг вперед и замахнулся палкой.
Но удара так и не последовало. Зато выражение его физиономии изменилось с почти комической неожиданностью, когда громадная лапища Франческа схватила его запястье. Палка упала на землю. Завопив, он попытался вырваться. Другой рукой кузнец, словно тисками, стал сжимать кисть Хосе. Дикий вопль цыгана перешел в тоненький поросячий визг.
Его приятель, подняв дубинку и изрыгая проклятия, подался было вперед, но в нерешительности остановился и, как и Джерард Массагуэр, ошарашенно вытаращил глаза на Хосе, который яростно норовил укусить руку кузнеца. Его зубы впились в костяшки огрубевших пальцев Франческа.
Послышался отвратительный треск ломающихся костей. Визг захлебнулся, сменившись каким-то жалобным бульканьем. Закатив глаза, цыган обмяк, ноги подкосились. Когда Франческ отпустил его руку, она шлепнулась о землю, как пустая перчатка.
Массагуэр побледнел. Его глаза уже не казались лениво-сонными, а смотрели встревоженно и настороженно. По обеим сторонам носа у него проступили две маленькие ямочки, словно отметины от когтей.
– Если я не получу то, что мне надо от тебя, – сказал он, – я получу это от нее. Ты меня понимаешь? Мой брат ведь безразличен тебе. Зачем тебе его защищать?
И Франческ принял решение.
– У твоего брата с ней ничего не было, – отплевываясь кровью, проговорил он. – Не по ней он сохнет.
– По кому же?
– По одному парню, которого зовут Гарсиа. Джерард весь подался вперед, забыв от волнения об осторожности.
– Гарсиа?
– Какой-то поэт.
– Гарсиа Лорка?
– Да. Точно.
– Знакомое имечко. – Массагуэр во все глаза смотрел на Франческа. – Федерико Гарсиа Лорка? И она сказала тебе, что Филип занимался с этим малым любовью?
– Она отдала мне письма, которые твой брат написал ей.
Черные глаза Джерарда радостно заблестели.
– Эти письма. Где они?
– Если ты еще раз к ней хотя бы приблизишься, – процедил Франческ, не сводя с Массагуэра своих пылающих синих глаз, – тебе очень сильно не поздоровится. Будь уверен.
– Хорошо, хорошо. Я и близко к ней не подойду. Только отдай мне эти письма.
– Сегодня вечером пришлешь ко мне в кузницу своего цыгана.
– Отлично, – задыхаясь от восторга, прошептал Джерард. – Отлично. Просто замечательно. Ты об этом не пожалеешь, кузнец. – Он улыбнулся. Его смуглое лицо просияло. – А ты мне нравишься. Башка у тебя варит. Получишь у меня работу, когда я стану хозяином.
– Ага, – буркнул Франческ. – Я сделаю для тебя пару крепких петель и надежный замок. Чтобы ты не вылез из гроба.
Улыбка Джерарда испарилась. Его черные глаза буравили кузнеца. В этом взгляде было что-то звериное, какая-то бешеная страсть.
– Что ж, по крайней мере, теперь мы знаем, кто чего хочет, не правда ли? – почти мягко сказал он.
Франческ кивнул.
– Мы знаем, кто чего хочет.
Какое-то время оба мужчины молча смотрели друг на друга, затем Джерард рассмеялся.
– Педро, забрось-ка этого придурка на его лошадь, – приказал он, указывая на все еще валявшегося на дороге Хосе.
Франческ снова забрался в телегу и взялся за вожжи. Щека и ребра болели. Лицо распухло.
Джерард Массагуэр развернул коня.
– До встречи, кузнец! – крикнул он, и все трое поскакали прочь.
Спрашивая себя, правильно ли он поступил, Франческ с минуту смотрел им вслед, затем повернулся и со злостью хлестнул свою кобылу. А-а, пошли они все к черту! Пусть братцы сами перегрызают друг другу глотки. Он уже и так хлебнул горя. Единственное, о чем он мечтал, это чтобы ему дали спокойно жить, ему и его жене.
Но смысл сверливших его мозг мыслей дошел до Франческа, только когда он подъехал к кузнице. Его жене.
Весна, 1918
В день свадьбы элегантная фигурка Кончиты уже явно указывала на ее положение. Рождение ребенка ожидали к маю.
Франческ стоял перед алтарем. Бога он то ли ненавидел, то ли не верил в него – он и сам точно не знал. Его металлический голос гулким эхом отдавался под сводами церкви.
В руках Кончита держала веточку цветущего миндаля. Белоснежное платье доходило ей до середины икр, оставляя открытыми изящные щиколотки в белых чулках и серебряные туфельки. По моде тех лет на ней была надета шляпка, прикрывавшая уши, и длинная искусно вышитая вуаль. На руках – тонкие кружевные перчатки, когда-то принадлежавшие ее матери.
Она вся просто светилась. Беременность только усилила красоту. За вышитыми на вуали белыми розами сияли ее огромные глаза. На традиционные вопросы священника она отвечала чистым и спокойным голосом, и, когда в заключение церемонии Франческ повернулся к ней для поцелуя, она, коснувшись рукой его буйной бороды, бросила на него такой нежный взгляд, словно они были страстными любовниками, а не едва знакомыми чужими людьми.
Когда они выходили из церкви, Кончита так крепко прижималась к его руке, что кузнец едва держался на ногах. Ветер крепчал, небо было затянуто свинцовыми тучами. Кончита откинула вуаль, чтобы фотограф мог запечатлеть их на церковных ступенях. Порывы ветра отчаянно трепали одежду новобрачных и гостей. Упали первые капли дождя. Франческ, который все утро выглядел хмурым и напряженным, теперь блаженно улыбался, не уверенный, правда, насколько успешно ему удалось пройти это тяжелое испытание.
Праздновали свадьбу в ближайшем ресторане. За время обеда, да и в течение всего оставшегося вечера, Кончита почти все время молчала. Но не потому что стеснялась. Всем своим видом она излучала решительность женщины, сделавшей окончательный выбор.
"Бедняжка, – восклицал про себя Баррантес. – Милая моя бедняжка!" Правильно ли он поступил с ней? Но задавать подобные вопросы было уже поздно. Она вышла замуж за Франческа и связана супружескими узами, словно кандалами, в которые кузнец заковал ее тонкие руки.
Франческу было тридцать два года, девять из них он прожил одиноким калекой. У него не укладывалось в голове, что теперь его жизнь изменилась и что сидящая рядом с ним чудесная женщина – это его жена. Но еще более странным казалось то, что через несколько месяцев она должна была одарить его чужим ребенком.
Он взглянул на нее, на это фарфоровое личико с сияющими изумрудными глазами, и ощутил, как его охватывает какое-то смешанное чувство возбуждения и боли. Она была его. Изящная и милая, она была его. Этой ночью она будет спать в его постели. И все последующие ночи тоже.
– Думаю продать магазин, – во всеуслышание заявил Баррантес. Он выпил изрядное количество шампанского, и его грубоватое лицо раскраснелось, седые усы обвисли. – Нужно идти в ногу со временем.
– Пить нужно меньше, – поддела его сестра.
– У меня грандиозные планы. – Марсель засунул большие пальцы в карманы жилетки. – Хочу построить кинотеатр.
– Что?
Он одарил сидящих за столом лучезарной улыбкой.
– А еще я собираюсь купить автомобиль.
– Кинотеатр и автомобиль! Ты что, миллионер?
– Я человек из народа! – провозгласил Баррантес, грохнув кулаком по столу. – Будущее Испании принадлежит техническому прогрессу. Автомобилям, кинотеатрам, радиоприемникам. И мой зять может это подтвердить. А, Франческ?
Вместо ответа Франческ поднял бокал.
– Я хочу предложить тост, – сказал он. – За мою жену Кончиту. – Он немного помедлил, в ожидании, пока гости наполнят бокалы. – Моя жена… – Его голос дрогнул. – Он повернулся к Кончите, которая тихонько сидела рядом с ним. – Я не оратор, Кончита. Но я готов отдать за тебя жизнь. Никто больше на заставит тебя страдать, – проникновенно закончил он. – Никто.
Их взгляды встретились; в ее глазах стояли слезы. Вечер прошел в оживленных беседах подвыпивших гостей.
К половине седьмого совсем стемнело, и пошел проливной дождь. Раскаты грома, доносившиеся с Пиренеев, обещали дальнейшее ухудшение погоды. Перепивший Марсель сделался таким сентиментальным, что, расчувствовавшись, даже пустил слезу.
Уж прощаясь под нещадно поливающим дождем, он совсем раскис и, повиснув на Кончите, разрыдался, называя ее своей маленькой заблудшей овечкой.
– Ради Бога, Франческ, не обижай ее, – покачиваясь, бормотал лавочник. – Не обижай ее!
Франческ нетерпеливо обнял своего новоиспеченного тестя и, взяв Кончиту под руку, поспешил усадить ее в крытый экипаж, еще утром украшенный гирляндами цветов, которые к этому времени ветер и дождь уже порядком истрепали.
Из-за неуместного взрыва эмоций Марселя Баррантеса они промокли до нитки. Кончита съежилась рядом с Франческом, безуспешно пытаясь защитить от порывов ветра свой букет из цветов миндаля. Франческ взялся за вожжи и, стегнув лошадь, рысью пустил ее по грязной улице, оставив позади захмелевших родственников и гостей. Вот все и кончилось – свадьба, застолье, день.
Дождь еще усилился, разразилась настоящая гроза, и крытый верх экипажа уже не спасал их ни от хлеставших по лицу ледяных струй, ни от летевших из-под копыт лошади комьев грязи.
Когда они подъехали к кузнице, небо на севере расколола вспышка молнии и артиллерийской канонадой зловеще загрохотал гром. Они продрогли до костей. Кончиту била безудержная дрожь.
– Ступай наверх! – крикнул Франческ. – Я позабочусь о лошади!
Прижимая к себе букет и придерживая вуаль, она побежала в дом. Он поставил лошадь в стойло и положил в ясли охапку сена. Когда он поднялся наверх, Кончита разжигала в камине огонь. Франческ наклонился, чтобы подбросить еще несколько поленьев, которые, неохотно разгораясь, свирепо зашипели. Он слышал, как от холода стучат ее зубы.
– Может, выпьешь вина?
– Нет, спасибо. – Кончита встала. В своем промокшем свадебном платье она выглядела совсем юной и очень бледной. Румяна начисто смыл дождь.
Снова прогремел гром, и, словно копыта кавалерии, по черепичной крыше с удвоенной силой забарабанил дождь. То там, то здесь звонко капали просочившиеся сквозь треснувшую черепицу капли.
Почему он даже не подумал о том, чтобы привести дом в порядок? Сделать его более приветливым? Надо было приготовить букет цветов. Надо было купить шампанского, зажечь яркие лампы, позаботиться о всяких там милых пустяках, которые так любит женщина. Женщина? Кончита была больше похожа на девочку. Ей скорее подошли бы рюшечки да куколки.
Франческ откашлялся.
– Это не совсем гнездышко для новобрачных. Извини.
– Это наш дом, – тихо сказала она.
– Женской руки не хватает. А мне было все равно. Я здесь просто ел да спал. Может быть, ты сделаешь его более уютным. Ты ведь теперь хозяйка в этом доме.
– Я постараюсь.
Наступила неловкая пауза. Некоторая эйфория, которую Франческ испытал после обряда венчания, теперь улетучилась без следа.
Внезапно за окном раздался страшный треск молнии. Кончита вздрогнула.
– О! – жалобно вскрикнула она. – Ненавижу грозу!
– Ты здесь в полной безопасности. Молния никогда не ударит в Сан-Люк. Это из-за монастыря. Он расположен значительно выше, и молния обязательно ударит в его колокольню. А мы находимся слишком низко.
– Правда? – Казалось, это объяснение ее не очень-то успокоило, и, когда очередная вспышка белого света возвестила о приближении раската грома, она снова вздрогнула.
– А кроме того, я установил на доме громоотвод, – добавил Франческ, как бы давая ей персональные гарантии от удара молнии. – Два метра в высоту, из толстой меди. Так что бояться тебе нечего.
Он стянул с себя промокший пиджак и повесил его на стул, поближе к огню. "И что теперь?" – подумал он. Они были, словно двое уцелевших после кораблекрушения, случайно выброшенных на необитаемый остров и обреченных жить там до конца своих дней.
– Ну, пойдем в постель?
Она молча кивнула.
– Иди первая, – сказал он. – Я приду чуть позже. Пока она раздевалась, Франческ вскипятил воды, заварил себе кофе и стал не спеша пить.
Много лет назад, когда ему еще не исполнилось и двадцати трех лет, он уже был опытным любовником и хорошо знал, как нужно обращаться с женщинами. Причем с любыми – от трепетных девственниц до видавших виды вдовушек, приходивших в его кузницу с пустяковыми заказами, исполнить которые мог якобы он один.
И вот прошло уже столько лет, с тех пор как в его постели последний раз была женщина. Он ждал этого момента, испытывая определенный страх за то, что все эти годы воздержания могут обернуться для него унизительным поражением. Но прежде всего ему следовало помнить, что он должен быть терпеливым и нежным.
Франческ решил, что дал ей уже достаточно времени, чтобы лечь, и, постучав в дверь спальни, вошел туда, держа в руке свечу. Из-под одеяла было видно только ее бледное лицо; черные волосы рассыпались по подушке. В тусклом свете блеснули ее изумрудные глаза. Он заметил, что бедняжка дрожит как осиновый лист.
– Ничего, сейчас нам будет тепло и уютно, – проговорил Франческ, словно успокаивая ребенка. Он задул свечу и начал раздеваться.
Кончита услышала, как шуршит снимаемая одежда, и изо всех сил постаралась сдержать охвативший ее какой-то животный страх. Когда Франческ лег, от прикосновения его тела она даже вздрогнула.
– Ты словно ледышка, – прошептал он и дотронулся до ее плеча. – Не бойся. Я не сделаю тебе больно.
Она закрыла глаза, почувствовав, как ей на живот легла его огромная мозолистая рука – теплая и ласковая.
– Франческ, – чуть слышно сказала Кончита. – Мне так страшно. Я просто ничего не могу с собой поделать.
Он поцеловал ее в губы, затем в лоб. Она ощутила на лице жесткие завитки его бороды.
– Просто расслабься и спокойно лежи, – шептал он. – Не надо бояться. Любовь для того и существует, чтобы давать людям радость, а не боль.
Внутренне сжавшись, она замерла, чувствуя, как его руки медленно и нежно гладят ее. Движения Франческа были уверенные и спокойные. Кончита ощутила запах его кожи, густой, теплый запах мужского тела. Сама того не замечая, она от волнения прикусила нижнюю губу. Никто еще так не ласкал ее. Нежности в ее семье были не приняты, а руки матери она уже почти забыла.
Едва прикоснувшись к ее коже, Франческ почувствовал такую уверенность в себе, словно и не было всех этих лет монашеской жизни. Возможно, именно ее робость и придавала ему силу, но он подумал, что дело в другом, в чем-то, что влекло его к ней, что он видел, чувствовал, глядя в ее глаза, дотрагиваясь до ее тела. И, познав эту тайную истину, он уже не мог ошибаться.
Его рука скользнула по холмикам ее грудей; пальцы легко коснулись шелковистой кожи; в нем загоралось пламя желания. Но он продолжал сдерживать себя, пока не почувствовал, что она начала постепенно расслабляться и ее дыхание стало более глубоким и ровным.
– Тебе хорошо? – спросил Франческ.
– Да, – прошептала она, открывая в темноте глаза. – Ты такой нежный.
– Но ты все еще боишься меня?
– Я боюсь… но не тебя. Скорее, себя.
Его ласки действовали на нее успокаивающе. Ей стало чудиться, что она будто всплывает, всплывает на поверхность из мрака, в котором блуждала. Мышцы расслабились, тело сделалось невесомым. Кончита даже слегка вздрогнула, словно во сне. Он снова поцеловал ее, и она сделала попытку ответить, чуть прижавшись своим закрытым ртом к его губам.
Франческ слегка отстранился, затем снова приблизил лицо, показывая ей, как нужно целоваться, как следует подставлять губы. Вот так. Так удобно. Удобно… и непривычно. А сколько возможных вариаций! Вот он провел языком по ее губам. Такой большой грубый мужчина, и такие осторожные, ласковые прикосновения! Почти как у ребенка…
Ее голова шла кругом. Целующихся мужчин и женщин она прежде видела только на открытках и картинках журналов. И кое-что слышала об этом от подруг. Например, французский поцелуй. Это более неприлично, чем обычный поцелуй…