Сальвадор быстро поправлялся, ему оставалось отлежаться несколько дней, когда ночью он проснулся и увидел слабый свет, проникающий из приоткрытой двери его комнаты. Мальчик ощущал, что уже была глубокая ночь, но дух великого полководца рвался вперед навстречу новым сражениям, тем более что этот таинственный поздний свет так и манил к себе. Он вышел из своей комнаты. В доме все спали, только полоска света из кабинета отца в конце коридора освещала темноту. Кабинет был святая святых для главы семейства, и посетителей здесь не жаловали. Но на этот раз это не остановило юного полководца, решившегося на разведывательный маневр. Он осторожно прокрался на цыпочках к запретной комнате и приоткрыл дверь. Ему вдруг стало страшно, когда он представил, как папа будет ругаться, но, вспомнив о перенесенной болезни, мальчик хитро улыбнулся. Папа будет снисходителен к нему.
Сальвадор вошел в кабинет. В нем никого не было. Видимо, отец забыл выключить свет и закрыть дверь. Надо было возвращаться в свою комнату, однако любопытство взяло верх. Мальчик огляделся по сторонам. Комната была отделана красным деревом, красивый резной потолок, небольшая люстра зеленого цвета, массивные шкафы из дорогих пород древесины, огромное количество книг в кожаных переплетах с красивыми золотыми буквами в шкафах и на полках. Посреди кабинета стоял большой письменный стол с темно-зеленым сукном, рядом располагалось величественное резное кресло. В углу стоял кожаный диван темно-коричневого цвета. Все говорило о солидности и значимости этого помещения, и мальчик уже хотел уходить, но его взгляд упал на большую книгу, небрежно лежавшую на столе. Она привлекла его внимание еще и тем, что это была единственная книга на столе, к тому же открытая. Сальвадор понимал, что нельзя без разрешения входить в кабинет отца, а тем более брать и смотреть книгу, но авантюризм взял верх над страхами. Он подошел к столу, взял книгу и сел на диван. Если бы он только знал, как повлияет на его жизнь и творчество содержание этой книги, он бы, наверное, не только не взглянул на нее, но и держался бы от кабинета отца на почтительном расстоянии.
Глава 3
Пришло время идти в школу. Мальчик простился со всеми своими образами великих полководцев и отдельно распрощался с Наполеоном. Начались учебные будни. Шли дни, недели, месяцы. Закончился первый год, за ним второй, а потом третий. Мальчик подрос, он уже не гонял по дому несчастных кухарок и всегда приветливо встречал семейного врача, которому было уже далеко за семьдесят. Но дух величия в нем не пропал.
– Мама, ты знаешь, что я родился великим человеком? – часто заявлял он дома.
– Конечно, Сальвадор! Ты будешь великим! – отвечала мать.
– Хм! Что значит буду? – озадачивался мальчуган. – Я уже сейчас великий и непревзойденный!
Мать удивлялась, даже иногда расстраивалась:
– Дорогой, у сына чересчур завышенное самомнение, как бы это потом не переросло в шизофрению? – делилась она своими сомнениями с мужем, на что тот всегда отвечал, ласково обнимая ее:
– Любимая, а что, наш сын действительно великий!
В школе Сальвадор был просто невыносим. Он постоянно спорил с учителями и был главным организатором всех беспорядков. Великий Наполеон вдруг превратился в Робеспьера, готового отправить на гильотину любого, кто не придерживался Хартии справедливости. Доказывая свою правоту, он вступал в яростную перепалку с любым учителем, вне зависимости от возраста и опыта последнего. И когда педагог пытался жестко осадить зарвавшегося ученика и закончить эту своеобразную дискуссию, которая ставила его в столь неловкое положение, в этот самый момент происходила Великая французская революция. Сальвадор вскакивал на стул и начинал декларировать свои лозунги приверженности всеобщим ценностям человечества. А учителю оставалось только в недоумении стоять у своего стола, не понимая, как поступать дальше. Придя в себя, педагог бросал все свои силы на подавление мятежа:
– Сальвадор, ну-ка сядь на место и закрой свой рот!
– Ах мне закрыть рот! – И тут дух свободы начинал еще яростнее заводить юного борца за справедливость. – Мне можно заткнуть рот! А как же свобода слова? Вы подавляете в детях всю инициативу и желание понять предмет глубже! Вы хотите раздавить в нас личность и превратить всех в послушный скот.
Сальвадор опять отправлял учителя в нокдаун, и тот от удивления лишался на некоторое время дара речи.
– Что ты такое говоришь?! Да как ты смеешь так разговаривать с учителем? – придя в себя, начинал кричать педагог.
Юный Робеспьер вновь вскакивал на стул, зовя всех свободолюбивых учеников на баррикады против жестокой диктатуры тиранов. Класс начинал громко кричать и шуметь, и в этой буре тонул голос учителя, всячески пытавшегося навести в классе порядок, а затем все в праведном гневе покидали помещение.
Так Сальвадор срывал уроки у многих учителей, которые потом шли жаловаться директору. Наверное, бунтаря отправили бы на остров Святой Елены, как и Наполеона, но отец Сальвадора был известным в городе нотариусом, и только поэтому все эти выходки сходили ему с рук. Но даже это обстоятельство не удержало директора от обращения к родителям Сальвадора с просьбой подыскать своему чада другую школу.
В тринадцать лет отец записал сына в католический колледж, где под строгим надсмотром церковной братии юному бунтарю предстояло учиться много лет. Утром он ходил в церковь, а затем приступал к учебе. Консерватизм католической церкви не позволял бунтарскому духу Сальвадора выразиться. Он превратился в прилежного ученика. Казалось, наконец-то Сальвадор взялся за ум. Но от скуки, которая частенько одолевала юного бунтаря, не могли спасти ни хвала учителей, ни гордость отца за достижения сына.
В душе подросток оставался Наполеоном и великим бунтарем Робеспьером, жаждущим быть непревзойденным и необыкновенным, хотя железная дисциплина в колледже под присмотром братьев-иезуитов заставила на время умерить весь его бунтарский пыл. Но стремление выделиться продолжало кипеть внутри Сальвадора, пока в один прекрасный день не вырвалось наружу, как извержение вулкана. Во время перемены, как обычно, все спускались на первый этаж. Толпа ребят шла по длинной лестнице, когда сзади раздался чей-то голос.
– Эй, а вам слабо прыгнуть через эту лестницу?
На миг все застыли, воцарилась тишина. Все обернулись назад и увидели Сальвадора, который стоял в начале лестницы.
– Ты что, с ума сошел?! – выкрикнул кто-то из еще не пришедших в себя от такого вопроса ребят.
– Так вы, значит, трусы! Что, слабо перепрыгнуть?
Кто-то хихикнул, некоторые начали разворачиваться, чтобы продолжить путь, кто-то не успел еще все обдумать, как вдруг Сальвадор отошел назад, разбежался что было силы и рванул вперед с криком: "А ну разойдись!". Он прыгнул очень далеко, перелетел почти через всех ребят, которые от изумления открыли рты, но этого было явно недостаточно, чтобы перепрыгнуть всю лестницу, и он с грохотом обрушился вниз и кубарем скатился по лестнице, пересчитывая ребрами каждую ступеньку. Когда Сальвадор распластался внизу, все ученики собрались вокруг него затаив дыхание. Юный каскадер попытался встать, но все его тело ныло, из-за сильной боли у него получилось только с трудом сесть на пол. Ребята подхватили его и поволокли в кабинет врача, откуда он был переведен в больницу. Триумф Сальвадора наступил в тот момент, когда почти весь класс появился на пороге его палаты в больнице. Мальчик был на седьмом небе от счастья. Столько внимания! Он был действительно избранным!
Не успели его выписать из больницы, как тут же положили обратно после очередного прыжка с лестницы. И вновь друзья всем классом приходили его проведать. И вновь счастью Сальвадора не было предела. Наверное, все закончилось бы плачевно и он бы когда-нибудь свернул себе шею, если бы случай не свел юного гения с учителем рисования. Сальвадор сидел на уроке рисования и, как всегда, скучал: "Сегодня я попробую перепрыгнуть эту чертову лестницу! Прямо после урока". Он представлял, как будет прыгать, как вдруг голос учителя рисования прервал его мысли.
– Молодой человек, что вы думаете об этой картине? – Хуан Фернандес застал юного авантюриста врасплох.
– Эмм… Ну… Простите, учитель, что вы имели в виду?
– Я спросил вас, как вы оцениваете эту картину. Подойдите к доске и внимательнее посмотрите на копию полотна Веласкеса "Поцелуй Иуды".
Взору Сальвадора предстал Иисус Христос в Гефсиманском саду вместе с его самым любимым учеником Иудой. Взгляд Христа был теплым, хотя он уже знал о предстоящей мучительной смерти. Иуда обнимал своего учителя, но в его глазах светились страх и коварство.
– Учитель! – лицо Сальвадора изменилось. Тонкие брови немного нахмурились, между ними на чувственном лбе появилась морщинка, а во взгляде вспыхнули пронзительность и блеск боли. – Посмотрите на глаза Иуды, по ним сразу видно, что он замышляет что-то неладное. Неужели Иисус не видит этого? – Сальвадор был крайне возбужден.
Наблюдая за учеником, Хуан Фернандес был ошеломлен его чувствительностью.
– Иисус знал, что с поцелуя предателя начнется его мученический путь на Голгофу, и был к этому готов.
– Но почему Иисус ничего не предпринимает, чтобы спастись! – в голосе Сальвадора звучала неподдельная боль.
– Христос знает, что изменить ничего не получится, это его судьба – нести весь грех человечества на себе и умереть мученической смертью во имя всего человечества! Он готов к этому! Посмотрите, ребята, на глаза Иисуса, – обратился Хуан Фернандес ко всем ученикам, – в них тлеет тепло, хотя он знает, что его предает самый близкий друг и что впереди страшный путь жестоких страданий и мученической смерти. Этот взгляд говорит только об одном: Иисус готов пожертвовать собой ради людей и даже готов простить предавшего его ученика и друга во имя светлого будущего человечества.
Слова учителя потрясли юного Сальвадора. Он представил, что вместо Христа по узким улицам древнего Иерусалима с тяжелым крестом на спине идет он, как римские воины избивают его, а жители города проклинают, плюют в лицо и кидают камни. В страшных муках он бредет, не понимая, куда надо идти, римляне наносят ужасные удары по его телу хлыстами, камни, брошенные жителями города, рассекают все лицо и тело, а глаза залиты кровью и грязными плевками внезапно озверевших горожан. Вот он буквально доползает до места казни. С него снимают тяжелый груз, двое римлян сильными руками кладут его на крест, а третий палач вбивает в руки толстые ржавые гвозди. Дикая боль пронзает все тело, потом прибивают ноги и в завершение всего надевают терновый венок, жесткие колючки которого вонзаются в голову, вызывая страшную боль и усиливая и так невыносимые страдания. Все это Сальвадор прочитал в глазах Иисуса. Юноша побледнел, а учитель рисования, прочитав мысли ученика, про себя отметил: "Как он умеет чувствовать живопись".
– Спасибо, Сальвадор, садитесь, пожалуйста.
С этого момента учитель стал уделять Сальвадору особое внимание, стараясь развить в нем умение видеть картины в своем уникальном ракурсе.
Хуан Фернандес Нуньеса был родом из Андалузии, южной провинции Испании с яркой и необычной природой. Он стал первым человеком, увидевшим в Сальвадоре незаурядные способности. Теперь Сальвадор забыл про рискованные прыжки через лестницу, его страстью стала живопись. Однажды, когда он сидел за мольбертом и рисовал очередную картину, его внезапно вызвали к директору. Когда недовольный Сальвадор постучался в дверь кабинета директора и вошел внутрь, он увидел отца, сидевшего с опущенной головой.
– Здравствуй, папа! Что-то случилось?
И Сальвадор все понял. Домой они ехали молча. В доме установилась какая-то зловещая тишина. В комнате на кровати лежала мать. Было ощущение, что она просто устала и прилегла отдохнуть.
– Мама! – подбежал к ней Сальвадор, слезы застлали его глаза, и большой горький ком застрял в горле. – Мама! Ну как же так?
Она молчала, юноша попытался ее обнять и укрыться в ее тепле, но от нее исходил ледяной холод, и только сейчас он начинал осознавать, что мамы больше нет. Что-то сломалось в его душе, хрупкий мост между детством и будущим разрушился, унеся с собой в глубокую пропасть все теплые и добрые ощущения, которые связывали его с матерью. И равнодушие, как черный скользкий спрут, расползлось в его теперь уже пустом сосуде души.
После смерти матери Сальвадор стал просто невыносимым, мальчик презрительно относился ко многим учителям, и только в рисовании он находил успокоение. Обучаясь у Хуана Фернандеса, изучая картины Рембрандта и Веласкеса, Сальвадор писал свои первые полотна. В один прекрасный день отец собрал все картины юного художника и организовал его первую выставку в своем доме.
– Я же говорил, что Сальвадор – необычный мальчик! Он гений! – торжествовал отец, показывая друзьям и родственникам картины сына.
Однажды за завтраком отец спросил его:
– Кем ты планируешь стать?
– Пап, скорее всего, я стану художником! – ответил Сальвадор.
– Художником? И ты хочешь жить на деньги художника? Но, сынок, посмотри вокруг! Сколько их, этих рисовальщиков! И почти все сводят концы с концами.
– Но, папа, я не рисовальщик, я великий художник. Мои картины будут покупать все, они будут выставляться в лучших музеях мира, – поправил Сальвадор отца.
– Эх, сынок, сынок! Это же просто мечты. Поступай в университет на юриста и продолжишь мое дело.
– Жить как ты? Нет! Это не мое. Я буду великим! Меня будет знать и почитать весь мир! А что твоя нотариальная контора? С утра до вечера только бумаги оформляй! Скучно и неинтересно! Я не хочу тратить на это свою жизнь!
Отец с удивлением посмотрел на отпрыска: "Да, мания величия у него зашкаливает, нотариусом не хочет быть".
Не прошло и двух лет после смерти матери, как отец успел жениться на ее сестре. Все это выглядело в глазах Сальвадора вероломством и предательством и вызвало в его душе разрушающую волну протеста, которая хлынула в колледж и вылилась в оскорбления и унижения учителей, бунты и протесты. Все эти занятия, экзамены, постоянное однообразие и замыленный взгляд на жизнь утомляли молодого Сальвадора. Со своей семьей он стал общаться редко, а от отца отдалялся все дальше и дальше, возводя Великую китайскую стену. Многие учителя в колледже попытались настоять на том, чтобы убрать неудобного ученика из их заведения. Но влияние и деньги отца позволили Сальвадору окончить колледж. Молодой человек получил аттестат и почувствовал себя свободным. Однако отец настоял на продолжении учебы в лучшем университете Испании в Мадриде. Когда юноша прощался с домом, старые теплые воспоминания охватили его. Он вспомнил и битвы на бастионах кухни, и доброго доктора, и прекрасную мать, которая сейчас смотрела на него с небес, и сестру, и отца, некогда очень близкого. Постаревшие кухарки, с которыми он когда-то так яростно сражался за кусок сыра, вышли провожать его. Сальвадор окинул все прощальным взглядом. Он уезжал в другой город, но для него это была другая планета, другой мир, где не было родного дома, друзей и милых кухарок, которых он искренне любил. Поезд уносил его вдаль, открывая новые горизонты жизни.
Глава 4
Богатство и роскошь, красивые и высокие здания, дорогие машины и модные горожане – Мадрид накатил на провинциального юношу своими каменными джунглями. Некогда великий Наполеон и Робеспьер, а ныне замкнутый и стеснительный Сальвадор поселился в резиденции студентов самого престижного в стране университета.
Отец не догадывался, что его сын вместо юридического поступил на факультет живописи. Только живопись пробуждала в юноше интерес к жизни, захватывая его огнем буйства красок, унося в далекий мир непредсказуемости и свободы, и спасала поверженного Наполеона, сосланного на далекий остров Святой Елены, от одиночества.
В университете все только и говорили об одном выдающемся жителе Андалузии, великом поэте, восходящей звезде Испании и всего мира – Федерико Гарсиа Лорке. Сальвадор был крайне заинтригован этим незнакомцем, который, будучи старше его всего на шесть лет, уже успел стать легендой.
В один из дней одиночество Сальвадора буквально втащило его в студенческий клуб, в котором проходила молодежная вечеринка. Зал клуба напоминал пчелиный рой, круживший тучками вокруг разных ульев: кто-то читал стихи, другие пели песни, третьи играли на музыкальных инструментах. Сальвадор прислонился к стене и стал с интересом наблюдать за веселящимися студентами. Как бы ему сейчас хотелось выйти в центр и заявить во весь голос: "Здравствуйте, друзья! Это я, великий Сальвадор Дали! Пришел сюда к вашей неописуемой радости!" Вот молодой поэт останавливается на полуслове и, покидая своих слушателей, бросается к нему со словами: "Сальвадор, это ты!" и, не стесняясь никого, обнимает его со всей своей поэтической пылкостью. Рядом музыкант, увидев великого и несравненного художника, застывает перед роялем, его пальцы уже не способны произвести ни единого звука. "Друзья! – восклицает он. – Посмотрите, кто к нам пришел! Это же сам Дали!" И он тоже бросается в объятия художника, предварительно отодвинув поэта от своего божества. Толпа бросается вперед: "Посмотрите, это Дали! Там Дали! Господа, поспешите! Это же Дали!" И все окружают молодого человека, и каждый пытается протянуть к нему руку, обнять, да и просто дотронуться, чтобы потом всю жизнь рассказывать детям и внукам, что собственноручно дотрагивался до самого Дали. Но сейчас, в настоящей реальности, никто не обращал внимания на молодого человека, и он продолжал одиноко стоять в стороне с горькой мыслью, что он здесь просто никто.
Тяжело вздохнув, юноша развернулся, собираясь уходить, как вдруг кто-то дотронулся до его плеча.
– Здравствуй! Ты Сальвадор?
– Да!
Перед молодым художником стоял его ровесник.
– Давай знакомиться. Меня зовут Луис Бунюэль. Я учусь на режиссера. Я видел твои картины. Интересное у тебя восприятие мира и живописи.
– Дааа? Ты действительно видел мои картины? – протянул от удивления Дали.
– Да-да, в Барселоне, на выставке! Мне было интересно посмотреть на новый стиль!
– Это, наверное, мой отец организовал, – смутился юноша. – Но я рад знакомству с тобой, Луис! Так ты будешь снимать кино?
– Именно! – с горящими глазами отчеканил Бунюэль. – За кинематографом будущее! Увидишь, без кино люди не смогут жить.
Так они и познакомились и крепко подружились. Вместе обсуждали новые фильмы, картины Матисса и Пикассо, но чаще всего их разговоры касались молодого поэта Федерико Гарсиа Лорки. Дали только и думал об этом человеке: "Что это за личность, которого никто не видел, но все только о нем и говорят? Наверное, это необычайный человек, своего рода Наполеон в поэзии".