– Я не хотел обидеть. Я понимаю, что эти проблемы из-за его травмы, но как же вы прожили с этим всю свою сознательную жизнь? Как вы ограничиваете себя от больших желаний, или от желания познать больше или…
– Рэнди, – сказала она. – Вы переходите черту. – Она говорила мягко, только так, чтобы заставить положить конец расспросам, а не для того, чтобы он почувствовал, что ему сделали выговор. Он был не первым, кто задавал подобные вопросы. Не будет он и последним.
Он вздохнул и кивнул.
– Полагаю, что да. Он посмотрел на нее с удрученным видом. – Простите меня.
– Уже простила.
Он пошел на кухню, и она услышала, как посыпались семечки из его яблока, когда он бросил его в мусорное ведро под раковиной. Вернувшись в гостиную, он присел на один из стульев для бара. Его щеки покраснели, и она поняла, что он сожалеет о своих расспросах.
– Вы знаете, почему моя жена от меня ушла? – спросил он.
– Из-за того, что вы – трудоголик?
Ну, это определенно сыграло свою роль, но только частично. Она встретила человека, более загадочного и интригующего, чем я. Клэр сделала гримасу.
– Мне жаль.
– Но настоящей причиной, по крайней мере, мне так кажется, было то, что несколько лет назад я перенес сердечный приступ.
– Правда? – Она в изумлении наклонилась вперед. Рэнди выглядел таким благополучным и здоровым.
– Да. – Он смахнул пушинку, настоящую или воображаемую с рукава своего свитера. – Мне было тридцать два года. Чрезвычайно неприятная штука. Я перенес операцию, и теперь я – в отличной форме. Но Льюэн прямо помешалась на этом. Она вообразила, что я буду все слабее и слабее, что следующий сердечный приступ – это только дело времени, а за ним последует другой. Она даже высказалась в духе: "Я люблю тебя, Рэнди, но я не вынесу того, что мне придется провести мои лучшие годы жизни, выхаживая инвалида".
Клэр покачала головой. Такой вид любви "при условии" был вне ее понимания.
– А какая она мать?
– В действительности она хорошая мать для Кэри. Тут я ее ни в чем не могу упрекнуть. Кэри – прелестный, отличный, здоровый ребенок. – Он развел руками со вздохом. – Поэтому, во всяком случае, вы понимаете, откуда все мои вопросы и почему я думаю, что в вашей привязанности к Джону есть что-то особенное. В вашей преданности ему.
– Вы так говорите, как будто это какая-то жертва с моей стороны. Совсем нет. Я просто люблю его.
– Я понимаю, но я просто не могу представить, как вы справляетесь с… физическим ограниче…
– Джон – вовсе не крест, который я несу. – Она почувствовала, как в ней растет знакомое чувство возмущения. – Он – самый привлекательный в сексуальном отношении мужчина из всех, кого я знаю.
Рэнди пробежался рукой по своим густым волосам.
– Простите, Клэр, – сказал он, и снова у него на щеках появились красные пятна. – Похоже, я не могу остановиться. Мы так много говорили по телефону за последние несколько недель, и я продолжаю болтать, даже не задумываясь, что захожу слишком далеко. – Он встал с табуретки от бара и потянулся. – Думаю, мне пора, – сказал он.
Она просто хотела, чтобы он прекратил разговор о Джоне, но вовсе не хотела, чтобы он уходил, как будто чувство безопасности, которое она чувствовала в его присутствии, тоже выйдет через дверь вместе с ним. Тем не менее ей ничего не пришло в голову, чтобы заставить его остаться. Она не должна показывать, что нуждается в нем больше, нежели должна. Поэтому она встала тоже и достала его плащ из кладовки.
У дверей он заключил ее в объятия, но быстро отпустил.
– Может быть, у Джона есть какие-нибудь предположения, откуда исходят эти ваши маленькие проблески памяти, – предположил он. – Может быть, это что-то, что вы совершенно забыли, а он еще помнит.
– О, я не собираюсь рассказывать об этом Джону, – сказала она.
– Почему?
– Просто не буду и все. – Она даже не подумала анализировать это решение, которое приняла автоматически. – Это причинит ему беспокойство.
Рэнди нахмурился.
– Он – ваш муж, а эта проблема касается вас.
Она покачала головой.
– У Джона и так в жизни произошло столько тяжелого. Я не вижу причины наваливать на него еще проблемы.
Ее слова показались ему глупыми, и она совсем не удивилась, когда Рэнди посмотрел на нее почти скорбным взглядом. Но она права. Джон никогда не смог бы перенести ее страдания, не страдая сам. Он уже показал ей свою озабоченность, когда она "свихнулась" на Марго. Поэтому она больше не будет делиться с ним ничем.
– Мне очень понравилось в музее. – Рэнди вытащил свою трубку из кармана плаща. – Жаль, что я вас расстроил.
– Я – не расстроена, – сказала она. Но это прозвучало фальшиво. На душе у нее был камень, неожиданно для себя она поняла, что ей легче говорить о своих проблемах с почти незнакомым человеком, чем со своим мужем. Она сомневалась, будет ли Джон слушать ее так, как Рэнди слушал ее сегодня в музее. Но, скорее всего, она просто не даст ему такой возможности.
Она смотрела, как Рэнди выезжал на шоссе, машина быстро исчезла в деревьях, прежде чем она закрыла дверь от холода.
В гостиной она, застыв, простояла несколько минут, а потом подошла к книжной полке и опять взяла фотографию своей семьи. Они все втроем улыбались. Джон обнимал рукой узкие плечики Сьюзен. Тогда его волосы были темнее, а седых прядей совсем мало, и улыбка у него была во весь рот. И все такие розовые от загара. Усталые и счастливые.
На Джоне были надеты шорты. Его ноги с атрофированными мышцами безвольно свисали со скалы, даже более тонкие и бесформенные, чем ноги Сьюзен, которая не достигла еще подросткового возраста.
Она слегка потерла пальцем стекло. Нет, не впервые ей задавали подобные вопросы о Джоне. Она слышала их от своих подруг годами, подруг, которым следовало бы знать ее лучше. Подруг, у которых были обычные, здоровые мужья. Они смеялись над сексом вообще, и временами об ограничениях, которые, по их мнению, должны были возникать у Джона, и, возможно, потому, что она смеялась вместе с ними, они так и не поняли, что их слова обидны ей. Иногда разговоры принимали более серьезный оборот. Интимный. Конфиденциальный. Заботливая подруга – Амелия, до того, как умер Джейк, – пыталась выведать у нее какую-нибудь неудовлетворенность или же поведать о том, что она теряла. Или же они все говорили о том, что восхищены Клэр. Всегда о своем восхищении, как будто Клэр пожертвовала всем, чтобы посвятить свою жизнь заботе о требовательном ребенке. Неважно, насколько пытливыми были вопросы и сочувствующими советы, и, независимо от степени нанесенной обиды, она всегда отвечала, яростно защищая Джона.
Пока она стояла в гостиной и смотрела на фотографию, в ее голове начала вырисовываться идея. Поставив фотографию на полку, она повернулась и направилась в спальню.
Она переоделась в свою серую юбку из ангорки и свитер – как называл его Джон "сексуально облегающий вязаный пеньюар", хотя вообще-то он был довольно консервативен, чтобы позволять ей переходить грань. Справедливо. Она запихала несколько вещей в дорожную сумку и спустя двадцать минут после отъезда Рэнди уехала из дома сама.
Дорога в Балтимор отняла у нее только чуть больше часа.
В отеле она позволила служащему запарковать свою машину. Войдя в большой холл, изучила световую рекламу с бегущей строкой, какие шли семинары, и догадалась, что Джон, скорее всего, должен быть на приеме с вином и сыром в розовом банкетном зале. Она на некоторое время забежала в туалетную комнату, чтобы освежить свой грим и расчесать волосы. Затем пошла на поиски банкетного зала.
Она осмотрела зал из дверного проема. Он был большим и с высоким потолком, присутствовало не очень много мужчин – и гораздо меньше женщин – чисто деловое мероприятие. Они толклись между столиками, накрытыми закусками и бокалами с пуншем и бутылками. В дальнем конце зала она увидела Джона, он был одним из немногих, пользующихся инвалидной коляской, и разговаривал с мужчинами, стоящими вокруг него полукругом, Клэр направилась к нему через зал.
Головы поворачивались к ней, и разговоры замирали, когда она шла через зал, через толпу бизнесменов, которые как будто раздевали ее взглядом. В зале, казалось, пробежал электрический разряд, и она знала, что причиной этому – она.
Глаза толпы следили за ней, когда она подошла к мужчинам, стоящим полукругом вокруг Джона, и похлопала его по плечу. Пусть они подавятся своими распутными мыслями. Пускай чертовски позавидуют этому парню в инвалидной коляске.
Джон посмотрел на нее, почти не узнавая, а потом расплылся в улыбке.
– Что, черт побери, ты тут делаешь?
– Я соскучилась, – сказала она, наклоняясь, чтобы поцеловать его, и почувствовала, как плотно облегала юбка ее бедра, почувствовала обращенные на нее взгляды. Она распрямилась, протягивая руку. – Ключ от номера?
Все еще улыбаясь, Джон вытащил пластиковую карточку из кармана и вложил ей в ладонь.
– Я скоро приду, – сказал он, и она знала, что среди взглядов, наблюдающих за ней, когда она выходила из зала, был взгляд ее удивленного и довольного собой мужа.
– Как все это понимать, Харти? – спросил он, въезжая в номер полчаса спустя. Она уже приняла ванну и теперь сидела на королевских размеров постели, на ней была надета одна из его рубашек, застегнутая только наполовину.
– Ты – самый потрясающий мужчина в мире, и я боялась, что ты можешь об этом забыть, если я не приеду сюда, чтобы напомнить тебе.
Он переместился на кровать, быстрым движением рук подкатив коляску, и приблизился к ней.
– Ну, ты можешь держать пари, что каждый мужчина в зале имеет собственные фантазии насчет того, что происходит сейчас в этом номере, – сказал он.
Она поцеловала его и почувствовала нежность, смешанную с неожиданным, совершенно непривычным позывом заплакать. Она приподнялась на постели так, чтобы оседлать его, прижимая свои бедра к его.
– Ну, они могут воображать все, что хотят, но они никогда не смогут представить, как непотребно приятно это будет, Матиас.
Он вытянул руку и прижал ее голову к своей, ненасытно целуя ее, но она поймала его руки и прижала их к подушке, когда начала неспешное, дотошное, методичное путешествие по его глазам, ушам, щекам и рту, осыпая их поцелуями.
Она знала его тело почти так же хорошо, как свое. Она знала, где он может ощущать ее прикосновение, где поласкать его пальцами, где он предпочитает ее губы, ее язык. Но через несколько минут она обнаружила, что целует его, прикасается к нему в тех местах, где он не может ничего чувствовать, как будто ей сегодня ночью было мало его. И она не осмелилась остановиться, не осмелилась сбавить темп, потому что у нее так близки были слезы, и она боялась, что, если она перестанет ласкать его хоть на мгновение, они польются у нее из глаз ручьем.
17
Джереми, Пенсильвания,
1960 год
Сельский дом спал в дождливой темноте пенсильванской деревни, и дождь отбивал четкий ритм по крыше над большой спальней верхнего этажа. Такер прятался под кроватью Клэр, а Ванесса лежала рядом с сестрой, уже успокоившаяся. Когда началась гроза, Клэр позволила Ванессе забраться к ней в постель. Они с Ванессой мало чего боялись. Брали пауков голыми руками и забирались на дуб так высоко, что не было видно земли. Но Ванесса объявила, что страшится молнии. Многие шестилетки боятся молнии. И она не хотела отличаться от других.
Ванесса любила спать вместе с Клэр. Это был небольшой ритуал, через который они проходили, если ночью начиналась гроза. Ванесса обычно начинала хныкать под одеялом, пока Клэр не приглашала ее в свою постель, что она всегда делала, несмотря на то, что с Ванессой становилось так жарко ночью, что Клэр скатывала одеяло к ногам. Маленькое с золотистым загаром тельце горело, как печка, и, когда она поворачивалась, ее кожа прилипала к Клэр, как железо к магниту.
Гроза, похоже, прекратилась, и Клэр уже почти задремала, когда неожиданно за окном послышался раскат грома. Ванесса проснулась как от толчка. Она захныкала и натянула простыню на свою светловолосую голову, когда молния ворвалась в комнату, осветив мебель и перемешав всех животных с картин на стене. Потом все опять стало тихо, так тихо, что было невозможно не слышать звуки голосов, доносившихся с нижнего этажа. Даже звук дождя прекратился. Это была ночь с пятницы на субботу, и Лен приехал на ферму в обед. Комната, которую он делил с Мелли, находилась как раз под комнатой Ванессы и Клэр. Обычно девочки не могли слышать, как разговаривают их родители. В эту ночь, однако, их голоса звучали громко.
– Ты с детьми поедешь со мной назад в Вирджинию в понедельник утром, – гремел голос Лена.
Ванесса стащила простыню с головы и встретилась взглядом с Клэр. Они обе затаили дыхание, ожидая ответа своей матери.
Ответ Мелли прозвучал недостаточно громко, чтобы девочки могли разобрать ее слова. Но неважно, что она сказала, потому что это привело в ярость Лена.
– Ты – продажная шлюха! – заорал он.
– Не так громко! – сказала Мелли. – Ты перебудишь весь дом.
– Ты думаешь, меня это волнует. Пусть твои родители узнают, какую потаскуху они вырастили.
– Лен, послушай меня. Ты делаешь смехотворные выводы.
Голос Лена превратился в рык, и стало невозможно понять, что он говорит. Девочки услышали неожиданное мычание, исходящее от него, а потом легкий вскрик Мелли и звук, как будто что-то из мебели упало на пол. Ванесса тяжело вздохнула и схватила Клэр за руку своей маленькой влажной ладошкой.
– Ш-ш-ш, – сказала Клэр. Но теперь голоса были спокойными и тихими, слишком тихими, чтобы их расслышать. Она и Ванесса переглянулись, и в глазах у них появился такой страх, который не могли вызвать никакие пауки, никакой гром и молния и ничего больше в мире.
– Мы что, взаправду возвращаемся в Вирджинию? – спросила Ванесса.
– Ш-ш-ш. – Клэр ударила ее резко локтем. Ванесса не смогла говорить шепотом. – Конечно, нет. Сейчас лето. А мы всегда остаемся здесь, пока лето не кончится.
В доме опять все стихло. Из спальни на нижнем этаже больше не доносилось ужасных слов. Легкий поток холодного воздуха проник через раскрытое настежь окно, неся с собой чистый, умытый дождем запах фермы. Неожиданно Ванесса сжала руку Клэр.
– Клэр? – позвала она.
– Что?
– Что такое продажная шлюха? Клэр на минуту задумалась.
– Я не знаю, – сказала она, она и вправду не знала. Хотя была достаточно большой, чтобы понимать, что это – что-то очень нехорошее.
Утром солнце полилось в окно, и стены комнаты стали похожи на лимонный сладкий крем. Белые тюлевые занавески легонько волновались на окнах, и аромат кофе плыл с легким ветерком. Клэр и Ванесса одевались неспешно, торжественно, и ни одна из них не упомянула о прошедшей ночи, но воспоминания об этих нескольких минутах раздора между родителями висели у них на сердце тяжелым камнем.
– Я не хочу есть, – сказала Клэр. – Давай пропустим завтрак с Мелли и папой и просто пойдем навестить дедушку?
Ванесса колебалась только минуту, прежде чем кивнуть в знак согласия. Это была ужасная ночь, такая ночь, какую можно забыть только в безопасности мастерской Винцента Сипаро.
Внизу Мелли сидела на кухне в одиночестве, куря сигарету. Она не сделала себе макияж, и вокруг глаз и рта были заметны небольшие морщинки. Белки ее глаз покраснели, и под нижними ресницами появились серые полукружья теней.
– Привет, детки, – сказала она, когда девочки вошли в кухню. Ее улыбка была деланной.
– Мы просто собираемся пойти в амбар, – объявила Клэр.
– О, нет. – Иногда Мелли могла говорить тоном обиженной маленькой девочки, и сейчас так оно и было. Она затушила сигарету. – Бабушка на крыльце чистит горох, и я совершенно одна. Позавтракайте со мной. Я поджидала, когда вы спуститесь вниз.
Ванесса и Клэр обменялись взглядами. Они попались. Они сели за стол, когда Мелли поднялась, чтобы взять кофе.
– А что, папа все еще спит? – спросила Клэр. Мелли не смотрела на них, пока разливала кофе им в чашки.
– Папе пришлось вернуться назад в Вирджинию. Он понял, что у него слишком много работы, чтобы провести весь уик-энд здесь, – сказала она. Это прозвучало как хорошо отрепетированная реплика из какой-то пьесы.
– Он рассердился на тебя, мамочка? – Ванесса называла Мелли "мамочкой", когда была чем-нибудь очень расстроена.
– Рассердился на меня? – Мелли засмеялась, как будто это была самая нелепая мысль, которую ей приходилось когда-либо слышать, и Ванесса тоже улыбнулась. – Почему ты придумала такое?
Мелли положила по одному пончику Доры каждой в тарелку.
– Мы слышали, как вы кричали ночью, – сказала Клэр.
Мелли села снова и перевела взгляд с одной дочери на другую, с выражением растерянности на лице.
– Кричали? Прошлой ночью?
Клэр кивнула.
Мелли вынула еще одну сигарету из коробки "Salem".
– Ну, мы разговаривали, но определенно мы не кричали.
– Папочка был очень сердит, – сказала Ванесса. Мелли сунула сигарету меж побледневших губ и зажгла ее дрожащей рукой.
– Он просто устал, – сказала она, выпуская струю дыма в воздух. – Вы же знаете, каким раздражительным он может быть, когда устает?
Девочки кивнули.
– Я думаю, вы все совершенно неправильно поняли, все, что слышали, глупышки, – сказала Мелли. Потом она улыбнулась. – Никакой ссоры не было, вы слышите?
Ванесса поднесла пончик ко рту, слизывая языком сахарную пудру, не сводя глаз с лица матери. Клэр отодвинула свой пончик вместе с тарелкой от себя.
– У вас обеих на хорошеньких личиках появилось озабоченное выражение. – Мелли улыбнулась, и на этот раз ее улыбка была настоящей и успокаивающей. – Я никогда не видела таких глупеньких хмурых детишек.
Ванесса сморщила нос, чтобы придать своему лицу еще более глупый нахмуренный вид, и Мелли рассмеялась от удовольствия.
Они ели свой завтрак, болтая об одной из Меллиных историй по телевизору, как будто персонажи "мыльной" оперы были действительно настоящими людьми – соседями или родственниками, и как будто это была совершенно обычная суббота на ферме, даже несмотря на то, что это первая суббота, которую Лен Харти проводил не с ними.
Когда девочки поднялись из-за стола, Мелли тоже встала и сгребла их в объятия, осыпая поцелуями щеки и макушки.
– Ничего плохого не случилось, мои дорогие, – сказала она. – Все хорошо и благополучно в вашем мирке, и так будет всегда.
Лен вернулся на ферму в конце недели, и на следующий уик-энд приехал тоже. Только однажды девочкам показалось, что они снова слышат ссору между родителями. И опять это было поздно ночью, и когда они спросили об этом у Мелли на следующее утро, то совершенно не были удивлены, услыхав, что они опять ошиблись. На самом деле, как сказала им Мелли, они с папой над чем-то смеялись. Она очень сожалела, что они разбудили их.
Но весь остаток лета Лен Харти был сам не свой. Хмурился, что совсем не было на него похоже. Мелли говорила, что это из-за того, что он слишком много и усердно работает. Он, к тому же, стал еще и рассеянным. Однажды привез Ванессе куклу и совершенно забыл привезти что-нибудь для Клэр. Конечно, не намеренно. Любой мог видеть ошеломленное выражение на его лице, когда он понял, что ему нечего дать старшей дочери. Он сказал, что случайно забыл подарок для Клэр дома в Вирджинии. Клэр изо всех сил старалась поверить ему.