Ванесса указала на землю перед ней. Клэр раздраженно подошла к сестре – на случай, если Ванессе на глаза попалась змея. Но это не была змея. Под сломанными сучьями и сухими листьями у корней дуба из земли выдавался деревянный крест. Клэр откинула несколько сухих сучьев, и обе девочки уставились на крест. Имя "Такер" было написано белой краской на деревянном кресте.
Они мало знали о могилах, хотя не настолько мало, чтобы не понять, что это было. Год назад умер их дед Харти, отец Лена, и Мелли не позволила им пойти на похороны, но они слышали, как кто-то говорил о могиле, где он похоронен. Когда Клэр спросила Мелли, правда ли, что дедушку Харти засыпали землей, Мелли рассмеялась.
– Конечно же нет. Он на небе. И ты прекрасно об этом знаешь. Могила – это просто место, куда люди приходят, чтобы вспомнить о человеке, который на небесах.
Очень трудно было поверить тому, что иногда говорила Мелли. Ребята в школе говорили, что людей хоронят. Возможно, некоторых людей действительно хоронили, когда они умирали, но если они не принадлежали к семьям Харти или Сипаро.
И все же тут была могила. Обе девочки повернулись, чтобы посмотреть на Такера, который сидел поблизости, поджидая их. Когда они посмотрели в его направлении, он застучал своим хвостом с белым кончиком по сухим листьям.
– Это что же, другой Такер? – спросила Ванесса.
– Не может быть, – сказала Клэр. – Мелли сказала, что он живет в семье, где много детишек, помнишь?
– Да. – Они снова внимательно посмотрели на крест. Надпись была каллиграфической – белые буквы обведены золотой каймой, такой же золотой, какой Винцент обычно делал гривы коням.
– Может быть, был какой-то еще Такер до этого Такера, – предположила Клэр. – И он на небесах, а это – просто место, куда дедушка и бабушка приходят его вспоминать.
Ванесса торжественно кивнула головой.
– Может быть, было миллион Такеров, – сказала она. – Мы могли бы спросить об этом у мамы.
– Нет, – сказала Клэр. – Я не знаю, почему эта могила тут, но если мы спросим Мелли, мы никогда ничего не выясним.
Они решили спросить об этом дедушку, но, несмотря на то, что Винцент работал в мастерской, когда они вернулись к амбару, он казался слишком усталым, чтобы задавать ему вопросы. Каждый раз, когда он поднимался, чтобы взять кисть или ветошь, он тяжело дышал, а когда опускался на рабочую скамейку, то каждый раз охал. Доктор велел ему не курить больше свою трубку, но он все еще сосал ее незажженную, когда работал.
Клэр и Ванесса присели, чтобы позабавиться с пластилином. Клэр постепенно бросила свои занятия с деревом с прошлого лета, и никто и словом не обмолвился об этом. Винцент даже не заметил то, что она больше не берет ни дерево, ни нож для резьбы. Возможно, он видел ее разочарование, когда она занималась резьбой. Неважно, как осторожно работала она с деревянным бруском, все равно она умудрялась отрезать то, что хотела оставить, а такую ошибку исправить уже было нельзя.
Когда Винцент объявил, что настало время их обычной дневной поездки на карусели, девочки отложили свой пластилин на рабочий стол и поспешили в амбар. Как только они забрались на помост карусели, Ванесса побежала прямо к Титану.
– Сегодня я хочу покататься на Титане, – объявила она.
Клэр уставилась на свою младшую сестру, отказываясь верить.
– Титан – мой, – сказала она.
– Ты всегда на нем катаешься. Теперь – моя очередь.
Клэр сжала руки в кулаки.
– Дедушка! – закричала она. Винцент пошел к ним из мастерской.
– Что случилось, девочки? – спросил он, ступая на помост рядом с Титаном. Он легонько провел рукой по белой голове лошади, когда смотрел на своих внучек.
– Ванесса хочет кататься на Титане! – закричала Клэр. – Скажи, что ей нельзя.
– А! – сказал Винцент. Его голубые глаза смотрели устало, но в них все же был огонек. – Ну, а как насчет того, чтобы уступить ей очередь?
Ванесса отчаянно кивала головой, в то время как Клэр покраснела от злости.
– Он – мой! – Она с видом собственницы обняла тонкую ногу скакуна. – Он – всегда был моим. Она может взять всех других лошадок на карусели.
Ванесса притопнула ногой.
– Клэр всегда на нем катается.
Винцент поднял на руки свою светловолосую внучку, с хрипом дыша от усилия.
– Ты же знаешь, что он – любимец Клэр, ангел? – спросил он. – Что она всегда выбирает его, чтобы прокатиться?
Клэр негодующе кивнула, раздувая ноздри от гнева.
– И даже если ты время от времени будешь на нем кататься, он всегда будет лошадкой Клэр, так же как любая другая лошадка может считаться твоей?
Клэр подозрительно подняла голову на Винцента. Винцент преклонил колена перед ней, все еще держа Ванессу на руках.
– Я знаю, что Титан – это твоя лошадь, дорогая, но не думаешь ли ты, что сможешь позволить Ванессе прокатиться на нем время от времени?
Клэр сердито надула губы на свою младшую сестру, чьи блестящие белокурые кудри рассыпались по рукам деда. Незнакомые люди на улице не могли не повернуть головы вслед этим белокурым волосам. Они были почти такого же цвета, что и грива у Титана.
– Я тебя ненавижу, – сказала Клэр Ванессе. Винцент протянул руку, дотрагиваясь до плеча Клэр.
– Ну, Клэр, – сказал он. – Это неправда.
– Нет, правда. – Я даже не хочу кататься на этой глупой карусели, когда она там.
Но Винцент был тверд. Итак, Клэр осталась сидеть, дуясь, на деревянном ящике, покрытом одеялом в углу, пока ее дедушка лениво подтягивал петли на дверях, а Ванесса крутилась на карусели, хихикая, отбрасывая назад свои волосы, когда она галопом мчалась по амбару на гордом белом скакуне.
Перед сельским домом, недалеко от амбара Лен и Мелли садились в автомобиль. Они отправлялись в дальний путь к зеленому Илимуту, и, несмотря на то, что музыка карусели была громкой, все же можно было слышать звуки проезжавшей мимо амбара машины. По крайней мере, Клэр могла слышать их со своего убежища на ящике. За амбаром автомобильный двигатель вдруг заглох, и резко хлопнула дверца автомобиля. Потом началась ссора, подлая, безобразная и громкая. Винцент поднял голову от работы у двери, посмотрел на стену амбара, как будто мог видеть через нее свою дочь и зятя по другую сторону.
Клэр наблюдала за дедушкой, разинув рот, ожидая, что он заметит ссору и что-нибудь предпримет.
Винцент подошел к карусели. Он схватился за один из поручней и взошел на движущуюся платформу, прокладывая себе путь между лошадок, добрался до органа. Он включил музыку так громко, что пол амбара задрожал, и больше никаких звуков не могло быть слышно. Затем он снова пересек помост и сошел с карусели. По его щекам лились капельки пота, блестя в седине бороды, и он вытащил носовой платок из кармана пиджака, чтобы вытереть лицо.
Потом он улыбнулся Клэр.
– Ванесса здорово катается на Титане, не так ли? – Ему пришлось кричать, чтобы его было слышно из-за музыки.
Ванесса наклонилась, обнимая шею Титана, и скакала, поднимаясь вверх и опускаясь вниз. Нельзя было сказать, где кончались волосы девочки и начиналась грива коня.
Винцент опять подошел к двери и нечаянно стукнул молотком себе по пальцу.
В углу Клэр забралась на ящик с ногами и сидела, обняв коленки, прижимая их к груди, сжавшись в маленький комочек у стены.
Ссора закончилась, если она и была. Может быть, это была просто игра, может быть. И если и оставались какие-то воспоминания о криках, или гневе, или о хлопанье дверью автомобиля, скоро все утонуло в громкой музыкальной мелодии карусели.
21
Маклин
Она солгала Джону в первый раз в жизни. Это даже нельзя было назвать ложью во спасение, простой выдумкой, от которой она могла бы отмахнуться. Она позвонила ему из дома, оставив послание по автоответчику в фонде. Ее рука дрожала, когда она сжимала трубку, но голос был таким же веселым и естественным, как всегда. Она подумала, с тенью презрения, что все звучало замечательно правдоподобно, как будто она была лгуньей с большой практикой. Конечно, за последнее время она приобрела некоторый опыт, если упущение можно было назвать ложью. Прошло почти полторы недели с того ужасного утра в отеле в Балтиморе, и она больше не рассказывала Джону о вспышках воспоминаний, хотя они, конечно, не прекратились. Он думал, что она сможет взять их под контроль, ей тоже хотелось, чтобы это было так. Однажды, когда она делала канцелярскую работу в своем кабинете, она увидела рисунок малиновки на формах и записках вместо слов, которые действительно были напечатаны на бумаге. Детский рисунок, как будто из раскрасок. Грудка малиновки были выделена ярким жирным красным цветом. Она нашла рисунок странным и была раздосадована, что он отвлек ее внимание от работы, тем не менее это не испугало ее так, как другие образы.
Но тогда появилась еще и музыкальная шкатулка. Вчера после работы она ходила по магазинам с Амелией. Они были в пешеходной части города, в магазине, где было полно музыкальных шкатулок. Амелия искала подарок на день рождения своей племяннице. Клэр прохаживалась среди шкатулок, рассматривая танцоров или фигуристов, а в некоторых случаях и карусельных лошадок, которые украшали их крышки. Она открыла одну с лошадкой и экипажем на крышке, и мелодия, которая поплыла по магазинчику, была "Позволь мне называть тебя любимой". Достаточно невинная, но с первыми ее нотами Клэр начало трясти. Она так резко захлопнула крышку шкатулки, что продавщица посмотрела на нее со своего места за прилавком.
– Пожалуйста, – сказала она, – будьте поосторожней, они такие хрупкие.
Тут же последовало головокружение, за которым сразу появилась тошнота. Клэр облокотилась о стеклянный прилавок, тяжело дыша ртом.
– Я чувствую себя плохо, – сказала она женщине, с трудом выговаривая слова. – Можно мне пойти в ваш туалет? – Она только смутно осознавала, что Амелия подошла к ней и обняла ее сзади.
Продавщица покачала головой.
– Извините. У нас нет туалета для посетителей, но в магазине у Блуми есть. Это всего…
– Пожалуйста, – сказала Клэр. Помещение начало вращаться.
– Клэр. – Амелия убрала прядь волос с ее лица. – Ты такая бледная. В чем дело?
Клэр начала плакать. Она хорошо понимала, что ее слезы на людях вызовут недоумение, тем не менее ей было все равно.
– Вы должно позволить ей воспользоваться вашим туалетом, – сказала Амелия. Требовательность ее тона была удивительной, и Клэр прислонилась к подруге, дав волю слезам. Она почувствовала, что взгляды других покупателей обратились к ней. Пусть они все идут к черту!
Продавщица смягчилась, провожая Клэр и Амелию в коридор позади торгового зала, где была небольшая ванная комната, заваленная коробками.
– Ты справишься одна? – спросила Амелия, и Клэр смогла кивнуть, прежде чем вошла в ванну и заперла дверь за собой. Она присела на унитаз, не поднимая юбки, и прислонилась спиной к сливному бачку. Она закрыла глаза и тотчас же увидела свою руку, открывающую крышку музыкальной шкатулки, маленькая лошадка и ее миниатюрный кабриолет поблескивали при свете. Она быстро открыла глаза опять и начала читать надписи на стенках и двери своего маленького убежища. "Довольный покупатель – постоянный покупатель". "Лучшая продавщица месяца – Джинни Аксельрод". Там была по крайней мере дюжина надписей, и чтение их успокоило ее, привело в оцепенение.
– Клэр? – Амелия постучала в дверь. – С тобой все в порядке, дорогая?
– Прекрасно, – сказала она. Она опять дышала нормально. Намочила носовой платок в раковине и, не глядя в маленькое зеркальце на стене, протерла под глазами, надеясь смыть следы своих слез.
Амелия, перепуганная и с побелевшими губами, ожидала ее в коридоре. Клэр широко ей улыбнулась.
– Прости, – сказала она. – Я не знаю, что со мной. Просто почувствовала себя совершенно больной на некоторое время, но это прошло.
Амелия положила руку ей на плечи, приобнимая.
– Ты напугала меня, девочка. Ты уверена, что с тобой все в порядке?
– В полном порядке, – сказала она. Но когда они вошли в торговый зал снова, и Амелия объявила, что хочет еще посмотреть музыкальные шкатулки, Клэр почувствовала, что ее охватывает паника.
– Я подожду тебя на улице в тенечке. – Она указала на скамейку за дверью магазина, и Амелия кивнула.
Ожидая на скамейке, она подумала, что спастись бегством из магазина было еще не все. Ей нужно вылезти из собственной шкуры. Взглянув на свои часы на руке, она подумала, не будет ли у нее времени позвонить Рэнди до того, как Джон вернется домой этим вечером. Она хотела рассказать ему, что произошло. Она не видела его со времени их поездки в Смитсониан, но разговаривала каждый день по телефону. Она больше не говорила Джону об этих телефонных звонках.
Когда она наконец связалась с Рэнди вечером, он стал расспрашивать, как она и подозревала, способом, которого она и боялась, и одновременно хотела. Он больше не удовлетворялся поверхностным пересказом ее мыслей. Он спрашивал, где она могла слышать именно эту мелодию раньше. Могла ли она представить, как будет звучать эта мелодия, если ее сыграть на различных инструментах? Что она услышит, если даст полет своей фантазии? У нее не было ответа на вопросы, но она терпела их до тех пор, пока неловкость стала слишком явной и ей пришлось попросить сменить тему.
Она слышала, как Джон въехал на машине в гараж, пока она все еще говорила с Рэнди, и она успела повесить трубку до того, как он добрался до двери черного хода, злясь на себя за свой обман. Если Джон спросит ее, с кем она разговаривала, она ему скажет. Но он не спросил, а она не сказала.
Ложь ему сегодня вечером была намеренная. Рассчитанная. Непростительная.
– Я знаю, что ты будешь работать допоздна, – сказала она в автоответчик. – Поэтому, я надеюсь, ты не будешь против, если я совершу поход в кино с Амелией. – "Совершу поход в кино?" Она раньше никогда не использовала такого выражения. Оно просто у нее вырвалось. – Увидимся вечером.
На самом же деле она отправилась с Рэнди на танцы.
Она думала об обмане, когда надевала свое сиреневое платье, которое было слишком нарядным для работы, но в действительности не представляло из себя ничего особенного. Ей надо было просто сказать Джону, что она сегодня вечером встречается с Рэнди, не упоминая о танцах. Именно танцы причинили бы Джону боль, потому что это было единственное, что они не могли делать вместе.
Будучи подростком, она обожала танцевать, до того, как встретила Джона, и она помнила грусть, с которой она расставалась с этим удовольствием. Тогда она потеряла многих друзей. Не из-за того, что им не нравился Джон, хотя он иногда мог оттолкнуть людей своей резкостью вначале, когда только перевелся в их школу. Она просто потеряла друзей потому, что перестала с ними встречаться без него. Он тогда еще только привыкал к инвалидной коляске, и занятия ее друзей казались ему недосягаемыми. Клэр не возражала. Она была влюблена. Она никогда не позволяла себе думать о том, чего она лишилась. Было опасно слишком задумываться.
Она все еще испытывала неловкость от обмана, когда села в свой автомобиль и вырулила на шоссе. Ей не стоило бы втягивать сюда Амелию. Впутав Амелию в эту историю, она поставила себя в такое положение, как будто в свиданиях с Рэнди было что-то преступное.
А в этом ничего дурного не было. Ей бы хотелось рассказать Джону, что Рэнди не был причиной ее проблем. Скорее, в каком-то смысле, он по непонятным причинам стал средством от них. Подобные тайные встречи не могли, однако, стать нормой. Ей нужно будет найти способ от случая к случаю проводить время с Рэнди, не обижая при этом Джона.
Рэнди спросил ее, не сможет ли она приехать за ним на своей машине, его была в ремонте. Она двигалась в направлении ряда многоэтажных домов в Маклине, чуть в стороне от небольшого театра, и въехала прямо на площадку перед домом номер 167. Автостоянка была хорошо освещена, и она могла великолепно разглядеть дома. Рэнди сказал, что они были построены только пять лет назад, но их фасад из старого кирпича придавал им мягкий, умудренный опытом вид. Номер 167 стоял полностью освещаемый светом одного из фонарей автостоянки. Дом, выстроенный из кирпича, ставшего от времени белым. Ставни были черными, а дверь – красная. Вечнозеленые кусты азалии окружали небольшой садик у фасада, и ей стало интересно, какие же цветы распустятся здесь весной.
Она уже поднялась по ступенькам крыльца и готова была поднять медный дверной молоток, когда Рэнди отворил дверь.
– Почти готов. – Он улыбнулся. – Входи.
Она вступила в небольшую гостиную, уютно обставленную тяжелой темной антикварной мебелью.
Она сняла пальто, и он порывисто обнял ее рукой. Борода мягко коснулась ее щеки.
– Давно тебя не видел, – сказал он. – Ты хорошо выглядишь.
– Спасибо. – Она улыбнулась, почувствовав себя защищенной, чувство, которого она не ощущала с тех пор, когда в последний раз была в его объятиях.
– Я буду через минуту, – сказал он, направляясь к лестнице. – Чувствуй себя как дома.
Она уселась на плюшевую, заваленную подушками софу, и осмотрела комнату. Черный с бежевым восточный ковер почти закрывал пол из твердой древесины. В углу около камина возвышался огромный темный письменный стол-бюро с убирающейся крышкой, открытой так, что виднелись множество ящиков и полочек, и отделений. Все бумаги были аккуратно сложены в стопки. Фактически, несмотря на разброс стиля мебели и тканей, в комнате царил порядок.
Стены были плотно увешаны картинами, в основном пейзажи вокруг реки Гудзон с темными и притягивающими взгляд образами густых деревьев и темной воды. Однако на каминной полке стояло несколько определенно недавних фотографий в современных рамках. Клэр подошла к камину. Две из фотографий изображали одного и того же мальчика – без сомнений – Кэри. Одна была снята, когда ему было шесть или семь лет, другая – девять или десять. У него были синие глаза, как у Рэнди, и натянутая улыбка. Третья фотография – семейный портрет, который она привезла ему из комнаты Марго. Однако он был в другой рамке – медной, согретой коричневым тоном фотографии. Изображение неуклюжего черноволосого мальчика, стоящего на расстоянии от своей семьи, заставило ее улыбнуться с нежностью, которую она не чувствовала с тех пор, как видела эту фотографию в последний раз.
Они болтали о танцах по дороге в "Замок" – клуб, который, как он говорил, они с Льюэн однажды посетили в Розлине. Он сказал, что всегда любил танцевать. Это в нем говорила любовь к сцене. Однако Льюэн предпочитала почти всегда какой-нибудь иной род развлечений, и поэтому они редко ходили на танцы.
Танцевальная площадка была большой и свободной, и музыку обеспечивал ди-джей, который проигрывал исполняемую на электронных инструментах смесь Глена Миллера, Эрика Клэптона, Билли Рэй Цирус и какую-то неузнаваемую и громкую музыку в стиле "диско". Рэнди научил ее танцевать техасский ту-степ и несколько других танцев, которые были изобретены или же переделаны за последние двадцать лет.
Он не обманывал насчет того, что ему нравится показная сторона танцев. У Рэнди совсем не было комплексов, и после нескольких моментов стеснения и замешательства Клэр позволила вовлечь себя в ту свободу движений, которую он предлагал ей на танцевальной площадке.