Ванесса снова побежала, наполненная энергией нового проблеска надежды, и Дарси догнала ее, когда они пересекали улицу. Длинная каменная стена кладбища материализовалась рядом с ними из темноты, а ветки кленов, с которых уже опали листья, почти доставали до их голов.
– Итак, все, что мне нужно сделать, это позвонить этому парню и очаровать его, чтобы он раскошелился? – спросила Ванесса.
Дарси рассмеялась.
– Не нужно очаровывать корову, чтобы получить от нее молоко, Ван, – сказала она. – Очаровывать – это не твоя стихия.
– Полагаю, что нет, – согласилась Ванесса.
Они бежали вдоль стены несколько минут, не разговаривая, и, когда Дарси снова заговорила, она тяжело дышала.
– Ну, – сказала она, – ты наверняка этому не поверишь.
– Не поверю чему?
– Я – беременна.
Ванесса остановилась, но Дарси продолжала бежать. Она поддразнивала Ванессу, оставляя все больше расстояния между ними. Ванесса испытывала смешанное чувство восторга и зависти, радости и потери. Ванесса хотела бы, чтобы Дарси всегда оставалась такой, как сейчас, – бездетной женщиной, как и она сама, преданной своей работе, у которой есть возможность совершать пробежки почти каждый вечер.
Она напряглась и скоро догнала ее. Поймав Дарси за руку, заключила ее в объятия.
– Поздравляю, Дарси. – Она почувствовала, что вот-вот расплачется, и закусила губу, чтобы не дать волю слезам.
Дарси высвободилась с улыбкой и прислонилась спиной к каменной стене, чтобы перевести дух.
– Я уже думала, что это никогда не произойдет. Все эти тесты. Я имею в виду, что когда я смотрю на тебя и Брайана и вижу, как вам обоим хорошо без детей, я думаю: "Ну, и мы с Дейвом можем жить точно так же, большое дело". Но разница в том, что мы действительно очень хотим детей, а вы нет, и…
– И что же заставляет тебя думать, что мы не хотим детей?
У Дарси был удивленный вид.
– Мне просто так казалось. Тебе тридцать восемь, а Брайану – сорок, правильно? И вы до сих пор не завели детей, и я поняла, что вы двое приняли решение, что дети для вас не играют никакой роли, и вы счастливы той жизнью, какую ведете.
Ванесса тоже прислонилась к холодной каменной стене и сделала несколько глубоких вдохов, прежде чем ответить.
– Мне бы очень хотелось иметь малыша, – сказала она. – Больше всего на свете.
Дарси смотрела на Ванессу таким пристальным взглядом, что та поняла, что никогда прежде не говорила со своей подругой о таких личных вещах. Она знала все, что касалось Дарси. Она знала о ее первом замужестве, которое окончилось самоубийством ее мужа. Она знала об абортах, которые повлекли за собой проблемы Дейва с алкоголем. А Ванесса мало чем делилась из своей прошлой жизни. Она не обсуждала подобных вещей ни с кем, кроме Брайана. И с Марианной, своим психоаналитиком, к которому она обращалась год назад. Даже тогда, с этими двумя людьми, которым она доверяла больше, чем всем остальным, ей было нелегко делиться своим прошлым.
– Ван. – Дарси слегка коснулась ее руки. – Я не знала. Почему ты никогда ничего мне не говорила об этом? Я не могу поверить, что ты все это хранила в себе, слушая обо всех моих испытаниях и несчастьях. Ты была у специалиста? Я могу посоветовать, к кому…
– Не в этом дело. – Ванесса покачала головой. – У меня может быть ребенок, насколько я знаю, даже несмотря на то, что я становлюсь смехотворно старой для этого. И я не сомневаюсь, что и Брайан сможет внести свой вклад в это дело. – Она посмотрела на тихий, обрамленный деревьями тротуар, чтобы избежать взгляда Дарси. – Я так боюсь, что нам придется расстаться, и у ребенка не будет полноценной семьи…
– Господи, Ванесса! – Дарси в сердцах всплеснула руками. – Вы с Брайаном живете вместе уже больше двух лет, но ты всегда говоришь так, будто сошлась с ним на прошлой неделе. Как будто вы все еще находитесь на стадии изучения друг друга, или что-то в этом роде.
Она была права. Никакой логики. Ванесса поняла это давно, но это ни в коей мере не уменьшало ее опасений. Она обняла рукой Дарси и пошла по направлению к больнице.
– Ну, я радуюсь, как могу, – сказала она, и в ее голосе послышалось нечто, давшее Дарси понять, что не стоит больше продолжать этот разговор.
Они поговорили об ультразвуковом обследовании, об именах и крестных родителях, и Ванесса попыталась сконцентрироваться на разговоре, отбросив роящиеся у нее в голове мысли. Она была уверена в Брайане, как ни в одном мужчине до него, но доверие было тем, что никогда не давалось ей легко. Вера в будущее. Вера в других людей. Она ожидала, что однажды утром она проснется и обнаружит, что Брайан от нее ушел. Ведь он оставил свою первую жену, не так ли? Конечно, он не ушел от нее в прямом смысле этого слова, но все же разрыв их брака произошел по его инициативе. Да, он не переставал уверять Ванессу в глубине своих чувств, но она знала, что никакие слова любви не смогут изменить ее отношения: она из тех, кого бросают.
8
Вена
В четверг, почти полторы недели спустя после ужасного происшествия на мосту, Клэр позвонила в ресторан "Дары моря" в Арлингтоне и попросила Рэнди Сент-Пьера. Женщина, которая подошла к телефону, ответила не сразу.
– Вы, должно быть, имеете в виду Рэнди Донована? – сказала она.
– Он владелец?
– Да.
– Тогда, пожалуйста. Мне бы хотелось поговорить с ним.
На некоторое время женщина замолчала, и Клэр от нечего делать стала листать свой ежедневник, лежавший открытым на ее постели.
Она услышала, как передали трубку на другом конце линии, и мужской голос сказал:
– Рэнди Донован слушает.
Первое, что поразило ее в брате Марго, это его голос. Глубокий, низкий, звучный.
– Извините за беспокойство, – начала она. – Мое имя – Клэр Харти-Матиас. Мне хотелось бы поговорить с вами, потому что я видела вашу сестру перед тем, как она… – Клэр хотела бы, чтобы нашелся какой-нибудь способ сказать об этом в переносном смысле, – …прежде, чем она лишила себя жизни. Я разговаривала с ней на мосту.
Линия молчала. Может быть, она не слишком ясно выразилась. Она уже было собралась попытаться объясниться снова, когда он заговорил:
– Да, – сказал он. – Мне рассказывали о вас. Клэр подошла к окну спальни и посмотрела на темнеющие деревья.
– Ну, оказалось, что мне трудно забыть о ней. Мне хотелось бы узнать, не смогли бы мы встретиться и поговорить? Мне бы хотелось понять ее лучше.
Рэнди Донован откашлялся.
– Боюсь, что вы ошиблись адресом. Мне никогда не удавалось понять свою сестру.
– Пожалуйста. Кроме того, у меня есть кое-что для вас, что раньше принадлежало ей. – Клэр посмотрела через комнату на постель, где рядом с ее ежедневником лежала фотография в рамке.
Он мгновение поколебался.
– Ну что ж, я мог бы встретиться с вами на несколько минут.
– Прекрасно. – Она снова подошла к постели и присела на нее, переворачивая страницы ежедневника. – Вы не могли бы сказать, где и когда?
– Как насчет завтрашнего вечера? – предложил он. – Только это будет довольно поздно. Я репетирую в пьесе театра "Чейн-Бридж" в Маклине. Вы не могли бы встретиться со мной после? Скажем, около девяти?
Этот голос. Она попыталась представить себе мужчину, которому он принадлежал, но у нее ничего не получилось.
Она согласилась насчет времени и места, и он объяснил ей, как найти театр.
– И, мистер Донован… – сказала она.
– Да?
– Я очень сожалею, что все так получилось с Марго.
Миниатюрный театр "Чейн-Бридж" был когда-то небольшим собором. Выстроенный из камней, собранных в поле, он стоял одиноко на углу улицы, его белый шпиль вглядывался в вечернее небо. Клэр припарковала свою машину рядом с несколькими другими на небольшой стоянке, покрытой гравием, и обошла здание, подойдя к широким входным дверям. Открыв одну половинку, она вошла внутрь и оказалась в фойе, прохладном и темном. Из-за закрытой дубовой двери, ведущей в глубину театра, эхом отдавались голоса. Складная афиша, едва заметная в сумеречном свете, стояла в углу фойе:
ТЕАТР ЧЕЙН-БРИДЖ В МАКЛИНЕ
С ГОРДОСТЬЮ ПРЕДСТАВЛЯЕТ:
ВОЛШЕБНИК ИЗ ДАССАНТА
22-30 января
Клэр пробирала дрожь от холода в фойе, и она рывком открыла тяжелую дубовую дверь. Войдя внутрь, постояла, давая глазам привыкнуть к темноте. Сцена была ярко освещена: светлый прямоугольник в темном своде собора. Мужчина и две женщины стояли почти в центре сцены, громко о чем-то споря.
Клэр расстегнула плащ, пока медленно шла по центральному проходу между рядами. Скамьи собора со спинками теперь служили зрительскими местами, и все они были пусты, за исключением переднего ряда, где сидели мужчина и женщина, лицом к сцене. Клэр выбрала место в центре, в самой середине зала, положила плащ на сиденье скамейки и сосредоточила свое внимание на действии, которое разворачивалось на сцене перед ней.
Актер на сцене был невысокий и приземистый. Она не могла вообразить, что Рэнди Донован мог быть толстым: мальчик на фотографии был худощавым. Однако если он стал владельцем ресторана, могло случиться так, что еда и на самом деле стала смыслом его жизни. По ходу действия на сцене разгорелась ссора между мужчиной и двумя актрисами, и высокий гнусавый голос не имел ничего общего с тем, который говорил с ней по телефону.
На сцену вышел еще один мужчина. Высокий, крепко скроенный, со светло-каштановыми волосами, бородой и усами, которые были так тщательно уложены и подстрижены, что на расстоянии казались просто нарисованными на лице. Его манера держаться – и весь решительный вид – соответствовали голосу по телефону. В нем было достоинство уверенного в себе человека, и, когда он заговорил, его голос разнесся по залу театра и смолк в темных углах. Клэр уселась попрямее. Если и был в этой пьесе волшебник, то это, определенно, Рэнди Донован.
Толстяк и женщины слушали его слова с восхищением, и Клэр поняла, что сцена близка к завершению. Через мгновенье все остальные герои ускользнули за кулисы, и Рэнди Донован остался на сцене один, предлагая маленькой аудитории монолог – что-то о магии и общности людей, и о преданности. Клэр не обращала внимания на сами слова, потому что она чувствовала себя потерянной в его присутствии.
Когда Рэнди Донован закончил речь, мужчина и женщина в первом ряду стали аплодировать. Рэнди сошел по лестнице сбоку сцены и что-то коротко им сказал, прежде чем посмотреть в направлении Клэр. Подняв плащ и холщовую сумку, которые лежали на краю сцены, он двинулся к ней, проскользнул на ее скамью и протянул руку.
– Вы, наверное, Клэр?
Она привстала, чтобы пожать ему руку. Что-то знакомое было в его облике, в ясных синих глазах. Его окутывал запах трубочного табака, приятный и довольно сильный. Она чувствовала себя с ним так, как будто знала его раньше.
– Да, Клэр – это я, – сказала она. – Вы были великолепны.
– Благодарю.
Он жестом попросил ее снова сесть, а потом и сам уселся. Положив свой плащ на спинку скамьи перед собой, он смахнул с темной шерсти невидимую пылинку, прежде чем открыть холщовую сумку на коленях.
– Мне необходим кофе, – сказал он, вытягивая зеленый термос и две пластиковые чашки из сумки. – У меня есть лишняя чашка. Из нее никто не пил. Не хотите присоединиться?
– Да, – сказала она.
Он налил им по чашке очень сильно разбавленного сливками кофе.
– Простите, – сказал он, протягивая одну чашку ей. – Тут почти половина сливок. Мне так больше нравится.
Она охватила чашку обеими руками, согревая о нее свои ладони, и глотнула слабый кофе с чувством большого облегчения, которое было неожиданно для нее и очень приятно.
Она подумала, что ей следовало бы начать с небольшого, ничего не значащего разговора, а не сразу начинать задавать ему вопросы о том, что ей хотелось бы знать.
– И давно это стало театром? – спросила она.
– Лет десять. – Он посмотрел на арочный потолок, белизну которого пересекали темные балки. – Само здание было построено в начале девятнадцатого века. – Он сместил свой взгляд с потолка и начал разглядывать ее. – Ну,– сказал он, – вы выглядите совершенно нормальной.
Она рассмеялась.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что Марго – моя родная сестра, но я не думаю, что у меня хватило бы выдержки висеть на краю моста в снегопад, пытаясь спасти ее. Я представлял вас эдакой суперженщиной со стальными мускулами или человеком, у которого не все дома.
– Ну, мне только хотелось остановить ее.
– Вы были обречены на неудачу, – сказал он со вздохом. – Давным-давно мне пришлось признать одно: Марго спасти уже нельзя. К сожалению, она достаточно хорошо понимала, какое пустое существование влачит. Жизнь, должно быть, стала для нее невыносима. Я на самом деле не виню ее за то, что она захотела положить всему этому конец.
Его слова звучали холодновато. Определенная отрешенность, которая, возможно, возникла из-за многих лет вины и неспособности помочь сестре.
Три женщины шли по проходу между скамьями по направлению к выходу. Рэнди помахал им на прощанье, когда они проходили мимо, и сказал, что запрет дверь. Клэр слышала, как тяжелые створки двери закрылись за женщинами, оставляя ее наедине с Рэнди в театре.
Он взглянул на часы, держа их в свете, падающем со сцены, и Клэр быстро снова начала говорить.
– Я думаю о ней все время, – призналась она. – Я пыталась выбросить это из головы, но воспоминания о той ночи как будто живут своей собственной жизнью. Вот почему мне хотелось встретиться с вами. Если бы мне удалось понять, почему она это сделала, может быть, мне удалось бы от нее избавиться.
– Я не думаю, что кому-нибудь удалось бы понять Марго, – сказал Рэнди. – Дюжина докторов пожертвовала бы неумеренным количеством своих клеточек мозга, лишь бы понять, что заставляло биться ее сердце.
Клэр открыла свою сумочку и вынула фотографию в рамке.
– Я привезла это для вас, взяв в ее комнате, – сказала она, вручая ее ему.
– Это та фотография, которую я ей подарил? – Он повернул ее к свету и засмеялся. – Разве это не похоже на свихнувшееся семейство?
– Скорее – на прекрасную семью, – сказала она, хотя еще не успела дать хоть какую-нибудь оценку.
– Какой объект выпадает из общей картины? – спросил он, как будто держал в руках головоломку.
Она наклонилась поближе, чтобы лучше рассмотреть фотографию, и оставалась в этом положении несколько дольше, чем это было необходимо, вдыхая запах его табака.
– Что вы имеете в виду? – спросила она.
– Я имею в виду себя. Двое прекрасных светлых детишек, эта милая мать-блондинка, этот светловолосый мужчина. И этот долговязый, темноволосый большезубый мальчуган.
Она изучающе смотрела на фотографию, прекрасно понимая, что он прав. Он не вписывался в общую картину. И стоял-то несколько в стороне от остальных членов семейства. Часть передней двери была видна между ним и остальными, и она почувствовала жалость к этому темноволосому мальчику. Его улыбка на фотографии выглядела неестественной.
– Вы тут в самом ужасном возрасте, – предположила она.
Он перевернул фотографию тыльной стороной, положил на скамью рядом и еще раз вздохнул.
– Чем я могу помочь вам, Клэр Харти-Матиас?
– Расскажите мне о ней. Расскажите мне, почему это все произошло, так, чтобы я смогла сделать для себя выводы и оставить все в прошлом.
Он отвел от нее глаза, назад к своему темному плащу, и она не удивилась, когда он снова смахнул невидимую пылинку.
– Может быть, вы бы предпочли пойти куда-нибудь еще? – Клэр было ясно, что ему непросто говорить о Марго и этом семействе, членом которого он себя не чувствовал. – Мы могли бы пойти куда-нибудь в ресторан или…
– На самом деле, – перебил он, – если я собираюсь говорить о Марго, то я бы предпочел темноту.
Предполагал ли он, что может заплакать? Она уже могла видеть, что улыбка исчезла с его лица. Кончики губ опустились вниз.
– Хорошо, – сказала она.
– Но я не хочу знать и подробности того, что происходило между вами двумя на мосту. – Он поднял руки перед собой, как будто защищаясь от удара. – Не говорите мне ее последних слов и прочей подобной чепухи. Пожалуйста.
Она облизала губы.
– Простите, что я втянула вас во все это, – сказала она. Какое у нее было право просить его рассказывать все тайны его личной жизни? Она уже подумывала отказаться от своей просьбы совсем, когда он начал говорить.
– Женщина на фотографии – моя мать, – сказал он, – но мужчина – отчим. Мой отец был ужасным негодяем, по крайней мере – по словам моей матери. Я его не помню совсем. Они развелись, когда мне исполнилось три года. Она рассказывала, что он был заядлым картежником, волочился за женщинами, врал и пил, и что я как две капли воды похож на него…
– О, – сказала Клэр, – теперь ясно, откуда взялась фамилия Донован.
– Конечно. Я был постоянным напоминанием о том, кто разрушил ее жизнь. Итак, затем она встретила Гая Сент-Пьера, который был в ее глазах сущим ангелом. Он исполнял классическую музыку на фортепьяно, совершил несколько турне с различными оркестрами, пока не заработал артрит и был вынужден оставить работу. Они поженились и заимели близнецов, Марго и Чарльза, которые, по правде говоря, были чрезвычайно одаренными детьми. – Он постучал по фотографии, которая лежала рядом. – Все их ласкали. Однако они были несколько странными. Мои родители никогда не обращались с ними как с детьми. Их рано стали обучать музыке и учить читать. Они превратились в маленьких роботов. О них писали статьи. В журнале "Лайф" о них есть целый рассказ. И, несомненно, они были очень одаренными в музыке.
– Извините, – прервала его Клэр, – я не понимаю, почему такие талантливые дети, способные принимать участие в международных конкурсах исполнителей, жили в Харперс Ферри?
Рэнди кивнул, показывая, что понял, куда она клонит.
– Гай вернулся в Харперс Ферри, потому что там жили его родители и сестра. Он встретил мою мать и как будто прирос к этому месту. Хотя мы и строили планы переезда в Нью-Йорк. И когда произошел этот несчастный случай, дом уже был выставлен на продажу.
– Понимаю.
– Итак, как я уже говорил, близнецы не были обычными детьми. – Рэнди скривил губы. – А я, с другой стороны, был совершенно обыкновенным ребенком. – Он издал короткий смешок. – Единственным талантом, которым обладал я, был талант лезть, куда не просят, и наживать неприятности. В статьях обо мне упоминали отдельно: "И у близнецов есть старший брат, Рэнди".
Последовала продолжительная пауза, прежде чем он снова заговорил.
– Тем не менее, я их любил, – сказал он. – Они были моими младшими сестрой и братом. Их частенько обижали, потому что они были тихими, и я заступался за них. – Он покачал головой. – Одному мальчишке я однажды перебил нос за то, что он поставил Чарльзу подножку.