Исидора напоминала ему горящую головню, которая пылала сильнее и ярче, чем любая женщина, которую он когда-либо знал. Он мог принять их брак - и всю жизнь ходить вокруг нее кругами, словно житель Востока, который как зеницу ока охраняет своего драгоценного осла, опасаясь, как бы того не украли.
Есть ли у него выбор?
"У человека всегда есть выбор. Если ты скажешь себе, что выбора нет, ты солжешь… причем солжешь самым худшим образом. Потому что почти всегда, когда человек говорит о том, что у него нет выбора, это означает, что он уже принял решение и сделал самый плохой выбор…"
Полный ненависти голос Валамксепы зазвучал в ушах Симеона, и он понял, что его гуру прав. Разумеется, у него есть выбор. Он знает, что можно аннулировать брак, как советовал ему поверенный, и черт с ними, с британскими законами! Он же герцог. На своих землях он - верховный правитель, подчиняющийся только королю, так что с помощью денег и собственной власти, которые он использует, как клюшку для гольфа, он добьется того, что не под силу другим.
Вот только правильно ли это? Этично ли? Исидора больше не будет герцогиней. Однако до него доходили слухи, что она нередко представляется как леди Дель Фино. Она…
Симеон вздрогнул, ощутив, что начинает скрежетать зубами. Необходимо взять себя в руки. Исидора лишь номинально принадлежит ему. Номинально.
Глава 22
Менсфилд-плейс, номер 1
Лондонская резиденция лорда Броуди
2 марта 1784 года.
Лорд Броуди устроил званый вечер в честь своей дочки на выданье - ходячему маленькому прыщеватому кошмару с копной кудрявых волос. Джемма ходила по комнатам, стараясь не подать виду, что она ищет своего мужа.
Ее остановила мадам Бертье:
- Ваша светлость, посмотрите-ка, кто только что приехал из Парижа. Не сомневаюсь, что вы хорошо друг друга знаете.
Сердце Джеммы упало. Речь шла о маркизе де Пертюи, самой неприятной для Джеммы француженке. Почему-то при французском дворе их всегда считали соперницами, хотя Джемма никак не могла понять, из-за чего они могут соперничать. Однако их взаимная неприязнь была столь очевидна, что люди вроде мадам Бертье были просто счастливы посудачить о них.
Как обычно, маркиза была разодета так, что, казалось, занимает больше места, чем лондонский Тауэр. Джемма нарочно обвела медленным взором ее парик внушительных размеров, задерживая глаза на чучелах каждой из четырех птичек. Само собой, птички были очаровательными - черные и белые. Маркиза всегда носила только черное и белое.
Джемма присела перед ней в глубоком реверансе.
- Разумеется, я знакома с маркизой, - проговорила она. В ее улыбке было точно отмерено равное количество равнодушия, смешанного с узнаванием.
На лице маркизы застыло почти безучастное выражение женщины, знающей толк в пудре и умело использующей ее. В общем-то маркизу можно было бы назвать привлекательной, если бы не ее страсть к черно-белой одежде, отвлекающей внимание от лица. Более того, мелькнула в голове Джеммы безжалостная мысль, из-за этого маркиза выглядит куда старше своих двадцати семи лет.
- Боже мой, кого я вижу! Великолепная герцогиня Бомон! Как счастливы были все дамы при дворе французского короля, когда вы вернулись в Англию! Знаете, - добавила маркиза, поворачиваясь к мадам Бертье, - герцогиня заставляет всех мужчин за ней бегать.
"Отличный удар, - подумала Джемма. - Маркиза умудрилась похвалить меня, но при этом уколола".
Раскрыв веер, она посмотрела на маркизу де Пертюи поверх него.
- Какое на вас чудесное платье, мадам, - промолвила она. - Как бы я хотела обладать вашей смелостью и идти против моды, как это делаете вы. Уверена, что я чувствовала бы себя очень неуклюжей, будь мои бедра такими же широкими, как ваши, но вам удается двигаться с удивительной грацией.
Маркиза была достаточно искушенной светской дамой и не показала, что слова Джеммы задели ее. Вместо этого она одарила ее милой плутоватой улыбкой.
- А мне безумно нравятся эти миленькие цветочки на вашем платье, герцогиня, - проворковала она. - Я отлично понимаю, почему вы носите такие маленькие кринолины. Если Господь одарил женщину столь же внушительным бюстом, как у вас, то в большом кринолине она будет походить на песочные часы. Или на стог сена. Ваше умение одеваться меня восхищает!
- Вы надолго приехали? - полюбопытствовала Джемма.
- Знаете, приходится порой пускаться в путешествие, чтобы избежать скуки, - вздохнула маркиза. - По правде говоря, с тех пор как вы уехали из Парижа и перестали нас развлекать, он превратился в сущее пуританское логово.
"Еще один удар, - промелькнуло в голове Джеммы. - Хотя и не такой сильный". Видно, маркиза немного утомлена, раз ее уже не так увлекают остроумные словесные баталии, которыми они развлекались в Версале.
Внимательнее приглядевшись к маркизе, Джемма заметила, что лицо француженки под толстым слоем пудры весьма исхудало.
Джемма подхватила ее под руку - такого она никогда не сделала бы в Версале.
- Мы с маркизой сделаем пару кругов, чтобы все смогли полюбоваться нами, - сказала она мадам Бертье. - С моей стороны это проявление невероятной доброты, ведь, учитывая элегантность маркизы, я окажусь в ее тени.
Дамы двинулись вперед сквозь толпу, то и дело кивая на ходу знакомым. Джемма повела маркизу де Пертюи прямо в дамский салон. Войдя туда, они обнаружили трех дебютанток, весело болтающих друг с другом. Девушки почли за лучшее уйти. Джемма повернулась к горничной.
- У меня кружится голова, - сказала она слабым голосом. - Прошу вас, встаньте за дверью и никого сюда не пускайте.
Горничная послушно выскользнула из салона.
Маркиза тяжело опустилась на стул, как будто вес огромного кринолина прижимал ее к земле. Она изменилась и уже не походила на ту женщину, которую Джемма знала два года назад. Тогда она уверенно и со смехом пробивала себе дорогу во французском дворе, беззаботно давя придворных подхалимов своими каблучками, усыпанными бриллиантами, создавая и разрушая репутацию дам одним насмешливым взглядом. Хорошим человеком она не была никогда. Но в то же время всегда оставалась человеком сильным.
- А теперь скажите мне, мадам маркиза, - проговорила Джемма, усаживаясь напротив нее, - с вами все в порядке? Вы на себя не похожи.
Маркиза де Пертюи, как обычно, рассмеялась. Однако смех ее быстро оборвался, и она вдруг стала громко икать. Джемма ждала.
- Вы видели моего мужа? - наконец спросила маркиза. Ее голос стал хриплым.
- Нет, - ответила Джемма. - Насколько мне известно, в Лондоне его нет. - Она задумалась.
Однако маркиза заговорила прежде, чем Джемма успела подумать, как бы потактичнее расспросить ее, в чем дело.
- Он уехал… Отправился следом за какой-то женщиной в Англию. Говорил, что это будет совсем короткая поездка, несколько недель. Но его нет уже восемь месяцев.
- Я что-то такое слышала, - осторожно промолвила Джемма.
В руке у маркизы был зажат тонкий кружевной платочек. На мгновение Джемме показалось, что та вот-вот изорвет его в клочья и разбросает их по сторонам - как безумица из какой-нибудь пьесы. Однако маркиза всего лишь разжала пальцы, и платочек упал на пол.
Он и лежал там, пока их взгляды не встретились.
- Так он со мной обращался, - проговорила маркиза. - Как с куском грязного льна, который выбрасывают, когда он испачкается.
- О…
- Я должна разыскать его. - В голосе маркизы послышалась скрытая ярость такой силы, что Джемме захотелось немедленно встать и уйти.
- Вы хотите, чтобы он к вам вернулся? - спросила она.
- Этот… этот негодяй?! Никогда! Но я хочу сказать ему в лицо, что он за мужчина. А его petite amie - что она за женщина. Я хочу… хочу…
Наклонившись к маркизе, Джемма взяла ее за руку.
- Простите меня за дерзость, - ласково сказала она, - но что изменит такой разговор?
Маркиза подняла на нее глаза.
- Он оставил меня, - сказала она.
Джемма неожиданно вспомнила, что маркиза де Пертюи была дочерью герцога, состоявшего в родстве с королевской семьей. В этот момент она была похожа на королеву, все вассалы которой по непонятной причине сбежали от нее и пересекли границу, отправившись в другое королевство.
- Он не имел права оставлять меня!
- Мужчины часто совершают абсолютно нелепые поступки, - заметила Джемма.
- Он унизил меня на глазах всего двора! Он причинил мне чудовищную боль!
Джемма так расчувствовалась, что уже была близка к тому, чтобы рассказать маркизе, как муж ударил ее на рыночной площади.
- Но на что же вы надеетесь?..
- На раскаяние я, конечно, и не надеюсь, - сказала маркиза де Пертюи. - Никто больше не раскаивается. Это так же немодно в наши дни, как сохранять верность. Но он опустил меня до своего уровня! Он должен…
Она замолчала. Джемма кивнула.
- Много лет назад я оказалась лицом к лицу с той же проблемой, - медленно произнесла она. - Мой муж в открытую демонстрировал отсутствие уважения ко мне, он любил другую женщину. В результате я на долгие годы уехала во Францию. И мне понадобилось немало лет, чтобы понять: брачные узы не контролируют сердце.
Маркиза скривилась.
- Мой муж любил еще кого-то, - повторила Джемма. - И я не могла сказать что-то или сделать, чтобы изменить ситуацию. Поэтому я от души советую вам: не стоит ездить следом за ним. Живите своей жизнью. Я не всегда была счастлива в Париже, зато часто бывала довольна.
Маркиза поспешно открыла веер, однако Джемма все же увидела, что ее глаза заблестели от слез. Джемма встала и протянула ей руку.
- Мы должны вернуться на бал, - сказала она. - Мужчины чувствуют себя не в своей тарелке, когда узнают, что женщины беседуют без них. Они так боятся заговоров, что начинают переоценивать добродетель женщин. В результате это доводит их до консерватизма.
Маркиза де Пертюи усмехнулась. Это не было похоже на те смешки, которые помнила Джемма, однако чем-то их напоминало.
Выйдя из салона, они увидели Элайджу, стоявшего напротив двери, небрежно прислонившись к стене. Не сдержавшись, Джемма улыбнулась ему, и это была улыбка, рожденная в ее сердце.
Маркиза бросила на нее кислый взгляд.
- Похоже, не только мужчины слишком высокого мнения о добродетели, - заметила она. - Будьте осторожны, герцогиня, как бы и вам не оказаться чересчур консервативной.
А вот в этом замечании уже звучала ее обычная язвительность.
Поклонившись маркизе, Элайджа поднес ее руку к губам.
- Вы великолепны, как обычно, - произнес он голосом политика, который говорил так же искренне, как будто предсказывал дождь при виде первых капель на шляпе.
Отступив, маркиза оглянулась и встретилась с Джеммой взглядами. В ее лице мелькнуло что-то вроде зависти или, может, ярости.
- Никогда не успокаивайтесь, герцогиня, - сказала она. - Именно такую ошибку я совершила.
И, взмахнув юбками, маркиза де Пертюи быстро скрылась в толпе, заполнившей бальный зал.
- Господи, ну что за несносная женщина! - воскликнул Элайджа. - Вечно в черно-белом! Она напоминает мне шахматную доску.
Джемма захлопнула веер.
- Но все же она красива. Ты разве так не считаешь?
- Несомненно, - кивнул Элайджа. - Вильерс здесь. Он спрашивал, начали ли мы с тобой третью игру матча.
- Ты ему сказал? - Она подняла глаза на мужа, оглядела его выступающие скулы, глубоко посаженные, умные глаза, оценила чуть утомленный вид.
- Я сказал ему лишь то, что хотел завязать тебе глаза и уложить в постель, - ответил он, глядя на нее.
- Должно быть, это шутка?..
- Нет, это не шутка.
Его глаза оставались серьезными.
- Правда? - спросила она. Ей было трудно даже набрать в грудь воздуха, чтобы произнести это слово.
- И еще я посоветовал ему закончить игру немедленно, учитывая сложившиеся обстоятельства.
- Ты хочешь сказать, что если люди заподозрят, что у меня с ним связь, то они решат, что наш ребенок не от тебя?
Элайджа кивнул. Но было в их разговоре еще что-то - нечто недосказанное. Сердце Джеммы забилось быстрее, поднявшись куда-то к горлу.
- Я не… - Ее голос сорвался, но она откашлялась и с усилием договорила: - Я не хочу играть эту последнюю игру.
Внезапно его лицо как-то странно застыло. Несколько мгновений герцог Бомон просто молча смотрел на свою жену. А потом на его губах появилась дразнящая, очаровательная улыбка, и он поклонился Джемме.
- В таком случае, миледи, я обещаю, что никогда больше не огорчу вас, - промолвил он.
Бомон пошел прочь, а Джемма смотрела ему вслед.
- Игру с Вильерсом, - уточнила она.
Но муж уже не слышал ее.
Глава 23
Вдовий дом
2 марта 1784 года
Ранний вечер
Бумаги Симеона перенесли во вдовий дом. Когда вошла Исидора, он встал из-за небольшого письменного стола, держа в одной руке какой-то листок, а другой опираясь о край стола.
Исидора села, всеми силами стараясь не думать о том, что, когда она в последний раз видела своего мужа, он был обнажен.
- Поскольку ты не присоединился вчера ко мне за ужином, у меня не было возможности сообщить тебе, что я ходила в деревню. Я купила сто тридцать пять ярдов шерсти и двадцать семь мясных пирогов.
Недоуменно заморгав, он положил листок на стол.
- У нас возникла неожиданная нужда в мясных пирогах? - спросил Симеон. - Или в шерсти?
- Это подарок от герцогства жителям деревни - чтобы наладить отношения, - объяснила Исидора. - Каждый из этих людей получит мясной пирог и пять ярдов шерсти, и это будет знаком внимания от герцога и герцогини.
- А-а… - протянул Симеон, опуская глаза на лежащий перед ним документ. - Ты была в лавке Мопсера?
- Да, - кивнула она. - Он и продал мне шерсть.
Симеон сжал руку в кулак.
- Я получил от него письмо, в котором он требует плату за свечи, - сказал он.
- Полагаю, таких писем ты можешь получить немало, - пожала плечами Исидора. - Люди считают, что твой отец отправил бы их к мировому судье, если бы они не выполняли просьб герцога, несмотря на то что тот не платил им, - весело добавила она. И, стянув с рук перчатки, Исидора разгладила их на коленях.
Взгляд Симеона на мгновение устремился на них, а потом он промолвил:
- Исидора, мне придется заплатить по счетам, даже если я считаю их жульническими.
- О!
- К примеру, я наскоро проверил просьбу Мопсера, - продолжал он. - Для того чтобы сжечь то количество свечей, которое он, по его словам, отправлял в наш дом за последние пять лет, мы должны были бы постоянно, ночью и днем, держать зажженными от семи до девяти свечей в каждой комнате.
Исидора покусала губу.
- Но канделябры… - начала было она.
- В своих расчетах я предположил, что свечи горят около четырех часов, хотя обычно их хватает примерно на шесть, - перебил ее Симеон, складывая на груди руки. - К тому же, по словам Хонейдью, в доме не зажигали канделябров уже много лет.
- Возможно, Мопсер пытался таким образом компенсировать другие счета, которые твой отец не считал нужным оплатить, - предположила Исидора.
- Что ж, может быть, - согласился Симеон. - Но также возможно и то, что он - обычный негодяй, который поспешил воспользоваться ситуацией.
- Знаешь, не верится мне в это, честное слово, - сказала Исидора. - Как бы там ни было, я попросила его доставить в каждый деревенский дом по пять ярдов шерсти. Таким образом и получилось больше сотни ярдов, учитывая, что в деревне двадцать семь домов.
- Двадцать семь, говоришь?
- Включая хижины, расположенные вниз по реке, - добавила Исидора.
- В деревне девятнадцать домов, - сказал Симеон. - В тринадцати живут люди. На берегу реки действительно стоят какие-то хибары, но они входят в число девятнадцати. Мопсер - вор.
- Все в деревне тяжело страдали из-за выходок твоего отца, - возразила Исидора. Вот они и научились изворачиваться, где-то хитрить… Кузнец Сайлес Пегг сказал мне, что по мосту ездить опасно, потому что в сталь подмешали песок. Сам Пегг отказался выполнять просьбы твоего отца из-за того, что его прежние счета не были оплачены. Однако кузнец из соседней деревни все сделал, хотя это и случилось лишь после того, как он дважды обращался к герцогу с просьбой покрыть его убытки… - Ее голос дрогнул.
Симеон так сильно нахмурился, что его брови почти сошлись на переносице.
- Ты сейчас толкуешь мне о том, что кузнец из соседней деревни прислал отцу фальшивый счет, - заметил он.
- Он был вынужден сделать это! - воскликнула Исидора. - Он подсчитал, что твой отец в лучшем случае оплачивает лишь половину счета, поэтому и увеличил сумму в два раза.
- Именно такие вещи довели моего отца до безумия, - кивнул Симеон.
- Безумия… - беззвучно повторила Исидора.
- Наверняка он был безумен, - проговорил Симеон, двигая бумаги по столу.
На мгновение Исидора залюбовалась его длинными пальцами. Симеон вытащил какой-то документ.
- Это от деревенской швеи, которая просит вознаграждение за две крестильные рубашечки. Крестильные рубашечки! - повторил он. - Ей так и не заплатили!
- Полагаю, этому счету тринадцать лет, учитывая возраст твоего брата, - сказала Исидора.
- Долгая болезнь, - вымолвил Симеон. - Только болезнью можно все это объяснить.
- А твой отец не указал на письме, почему он ей отказывает?
- Он написал, что рубашки ему ни к чему и что она должна забрать их, - ответил Симеон. - Дата его записи не проставлена, но я почему-то уверен, что он сделал ее уже после крещения.
- Не думаю, что Мопсера стоит наказывать за безумие старого герцога, если уж ты так это называешь.
Симеон снова сжал кулаки.
- Его извели фальшивыми счетами. Отец чувствовал, что его окружают преступники, которые охотятся за его деньгами. Впрочем, по сути, так оно и было.
- Эти люди были в отчаянном положении.
- Вероятно. - Симеон снова сложил документы. - Сейчас можно сделать лишь одно: заплатить по счетам, несмотря даже на то, что они могут быть фальшивыми.
- Самое главное для нас - доказать всем, что мы - люди чести, - проговорила Исидора. - Убедить их, что мы будем платить по счетам честно и вовремя.
- Я не совсем уверен, что давать деньги вору вроде Мопсера - это самый лучший путь добиться в них этой уверенности.
- Но он же не сможет и дальше дурачить тебя, - заметила Исидора. - Судя потому, что ты мне сказал, ты сможешь подсчитать каждую свечу, которую мы сожжем в будущем.
Его руки слегка расслабились.
- Не знаю, стоит ли рассматривать твои слова как комплимент, - сказал Симеон.