Симеон уронил рубин в расколовшуюся шкатулку и выпрямился.
- Вы предпочитаете, чтобы мы оставили драгоценности на попечение Хонейдью, матушка?
- Я бы предпочла никогда не появляться на свет, - всхлипнув, промолвила вдовствующая герцогиня. - Ты… ты так много раз унижал меня. Так много раз!
Исидора от изумления разинула рот.
- Твой отец вышиб бы их из дома ударом кулака в челюсть, как и всякий респектабельный английский джентльмен, - все еще всхлипывая, сказала герцогиня. - А ты… мой сын… ногой…
Исидора переглянулась с Симеоном через голову его матери.
- А сейчас мы выйдем из дома, ваша светлость, - сказала она, забирая вторую шкатулку из рук вдовствующей герцогини. - Прошу вас, следуйте за мной.
Они ушли, оставив Симеона посреди разбросанных по мрамору драгоценных украшений, какие носили с полвека назад. Исидора оглянулась один раз, но ее муж смотрел на пол.
Глава 29
Гор-Хаус, Кенсингтон
Лондонская резиденция герцога Бомона
3 марта 1784 года
Герцог Вильерс отдал плащ Фаулу, дворецкому Бомона, и выслушал сообщение о том, что Джеммы дома нет, а вот герцог дома.
Им с Элайджей надо поговорить.
Вот уже много лет они не разговаривали нормально, хотя лакей Вильерса Финчли не раз рассказывал всем о том, как Элайджа спас Вильерсу жизнь, когда у того была лихорадка. Но поскольку сам Вильерс об этом не помнил, то он вряд ли был бы в состоянии оценить их примирение.
Все дело в том, что Вильерс постоянно делал все возможное для того, чтобы соблазнить жену Элайджи, хотя очевидно, что он должен поблагодарить Бомона за легендарное спасение собственной жизни.
Неужели это все, что он сможет сказать старому другу?
- Я сам объявлю о своем приходе, - бросил он Фаулу.
Войдя в библиотеку, он сразу увидел точеный профиль Элайджи на фоне высокой спинки стула. Кажется, тот закрыл глаза. Вильерс терпеть не мог, когда кто-то дремал. Правда, Элайджа посвятил жизнь спасению мира или хотя бы его британской части, а сам он сосредоточился на всяких фривольностях вроде шахмат.
Как и всегда, когда он замечал разницу между собственной жизнью и жизнью другого человека, Вильерс остановился, чтобы подумать о том, захотел ли бы он предпочесть тот образ жизни, который выбрал Элайджа.
Нет. У него нет ни малейшего желания заседать в палате лордов. Честно говоря, даже сама мысль об этом была ему противна.
Вильерс бесшумно прошел по ковру и обошел вокруг стула.
Элайджа и в самом деле спал.
Или не спал?
Было что-то странное в неподвижности его лица, в том, как его тело осело на стуле.
- Герцог! - позвал Вильерс, наклоняясь к нему. Неужели Элайджа в обмороке? И лицо у него такое бледное… - Элайджа!
На фоне лица его ресницы казались невероятно темными. Элайджа был красив и в детстве. Он вообще был единственным человеком на свете, которого Вильерс любил.
Протянув руку, он осторожно прикоснулся к плечу Элайджи.
И потряс его.
Потом еще раз потряс…
Глава 30
Ревелс-Хаус
3 марта 1784 года
Последнее, что сказала вдовствующая герцогиня Исидоре, перед тем как уехать в поместье своей сестры, - это чтобы она велела слугам почистить бриллианты до того, как они вновь к ней вернутся.
- Он дарил их мне каждый раз, - проговорила она, многозначительно глядя в глаза Исидоре. - Уверена, ты понимаешь, что я имею в виду.
- Нет.
- Ну тогда скоро поймешь. В конце концов, ты вышла замуж за одного из Козуэев. Мне никогда не нравились эти ожерелья, но они напоминают мне о муже. - Маленькую старую шкатулку с серебряными петлями она поставила на противоположное сиденье кареты. - Эти драгоценности принадлежали моей матери. Я не буду возражать, если ты оставишь себе что-нибудь из тех, других, ведь ты жена герцога. Но эти я беру с собой. Я подарю их детям сестры. Ты можешь сказать об этом моему сыну.
- Герцог принимает ванну, - сказала Исидора. - Вы не могли бы подождать, пока он закончит, и попрощаться с ним?
- Нет. Я остановлюсь у соседей, а завтра к вечеру буду у сестры в поместье. Сама скажи ему, куда я уехала, - заявила герцогиня. - Он мне не сын, я в этом уверена.
Исидора нахмурилась.
- Не строй из себя дурочку, - промолвила вдовствующая герцогиня своим скрипучим голосом, как обычно, чуть задыхаясь. - Да, Господь свидетель тому, что в его жилах течет моя кровь. И Годфри тоже. Но Годфри уедет в Итон, а я так от всего устала. Я сделала все, что могла!
- Разумеется…
- Я была хорошей женой, идеальной женой, - перебила ее герцогиня. - И никогда не задавала мужу вопросов о женщинах. Он дарил мне бриллианты из чувства вины. Да, оно у него было. - Она наградила Исидору обвиняющим взглядом. - А это уже что-то!
- Да, - кивнула Исидора.
- Я не хочу оставаться в этом доме, полном воспоминаний и писем, на которые я не ответила, и глупостей - глупостей! - которые он натворил. - В ее голосе появились яростные нотки. - Эта вонь… Это вонь от глупости!
Исидора кивнула.
- Да, моя сестра, вдовствующая графиня Дуглас, живет в старомодном доме, но мне там будет хорошо. Этот сын мой, судя по тому, как он выглядит и как себя ведет… Но я больше не могу. Я не могу оставаться здесь и делать вид, что мне наплевать, когда нарушаются традиции и когда глупые-глупые мужчины делают то, что хотят. Он бегает по дорогам голый!
- Не совсем, - успела вставить Исидора.
- Они живут для того, чтобы нас унижать. Снова и снова. Мой муж никогда не бегал трусцой в каком-то тряпье. Но когда я думаю обо всем этом, мне тоже кажется, что он порой был голым. А теперь можешь идти. - Она махнула рукой.
Исидора выбралась из кареты.
- Сама в этом убедишься, - пообещала вдовствующая герцогиня. Она смотрела на Исидору недобрым взглядом. - Пошлешь мне мои вещи, когда горничные смогут войти в этот жалкий дом. Я отправлю Годфри свои утешения и напишу, что ему нужно сделать в будущем для собственного благополучия. А тебе придется терпеть выходки герцога, его странности. Видит Бог, я пыталась, но он никогда меня не понимал. А я не понимала его.
Исидора присела в таком глубоком реверансе, как будто отдавала дань уважения свергнутой королеве.
Но королева этого не заметила.
Глава 31
Гор-Хаус, Кенсингтон
Лондонская резиденция герцога Бомона
3 марта 1784 года
Казалось, окружающий мир на мгновение застыл. Вильерс потряс Элайджу. Голова его упала на грудь, словно цветок мака, которому переломили стебелек.
- Не-ет! - Ни секунды не задумываясь, Вильерс стал яростно трясти Элайджу. - Проснись! - Внезапно его охватил страх.
Элайджа очнулся. Несколько мгновений он смотрел прямо перед собой, словно видел нечто недоступное взглядам других, но потом его взор устремился на Вильерса, и он улыбнулся:
- Привет!
Вильерс попятился назад, нащупал за спиной стул и буквально рухнул на него.
- Святой Господь, черт побери! - выругался он.
Улыбка на лице Элайджи погасла.
- Что это было? - спросил Вильерс. - Что сейчас произошло?
Не услышав ответа на свои вопросы, он закричал:
- Элайджа!
Они не называли друг друга по именам с тех пор, как обоим было пятнадцать-шестнадцать лет… и они ссорились из-за девушки, а потом долго не разговаривали.
- У меня совершенно нет сил, - признался Элайджа. - Должно быть, я упал в обморок. Это все сердце. Мне уже тридцать четыре.
- Тридцать четыре? - покачав головой, переспросил Вильерс. - Тридцать четыре? И что, ты решил, что это подходящий возраст для болезни сердца?
- Отец умер, когда ему было тридцать четыре, - проговорил Элайджа, снова откидывая голову на спинку стула и поднимая глаза к потолку. - Сердце подвело, - пояснил он. - Я надеялся, что его участь меня минует, но, кажется, надеялся напрасно: у меня то и дело случаются такие вот небольшие приступы. Не вижу причин обманывать себя.
- Святой Господь!
- Но видно, пока еще рано, - продолжил Элайджа, на губах которого заиграла его чудесная полуулыбка. Он покачал головой. - Впрочем, добавить мне нечего, Лео.
Вильерс терпеть не мог, когда его называли Леопольдом. Он привык, чтобы его называли только Вильерсом, да, собственно, никто, кроме Элайджи, по-другому к нему и не обращался. Звучание собственного имени лишало его равновесия, словно двадцать лет вмиг исчезали.
- Ничего слышать не хочу, - заявил он. Слова застревали у него в горле. - Ты говорил с доктором?
Элайджа пожал плечами:
- Не вижу в этом необходимости.
- Но ты же потерял сознание!
Элайджа кивнул.
- Черт возьми!
- Да.
- Я пытался соблазнить твою жену, а ты не говорил мне ни слова.
Элайджа улыбнулся.
- А что бы это изменило? - пожал он плечами.
- Да весь мир! - отозвался Вильерс. Звук собственного голоса раздражал его, поэтому он встал, отошел к окну и невидящим взором уставился во двор.
- Не понимаю, как это было бы возможно, - промолвил Элайджа. - Ведь мы с тобой вечно спорили из-за женщин.
- Ну да, - усмехнулся Вильерс, тщетно пытаясь взять себя в руки.
- Да ты извел меня этими спорами, когда у тебя была лихорадка, - сказал Бомон. - Ты говорил мне, что у меня есть любовница, собака и Джема. Я ничего не понимал, потому что собака к тому времени давно умерла. Но мне было вполне понятно, почему ты жаждешь заполучить Джемму.
Вильерс повернулся к нему. Элайджа по-прежнему сидел, глядя на него с тем терпеливым и вежливым любопытством, которое прославило его на весь парламент.
- Черт возьми, разве ты не сердишься? - спросил он.
- Из-за того, что ты позволил моей старой собаке сдохнуть, пока сам спасал мне жизнь? - Элайджа приподнял брови. - Я сердился, когда был шестнадцатилетним глупцом.
- Да я не об этом… Ты не сердишься на то, что тебя подводит сердце?
Элайджа молчал.
Наконец Вильерс добавил:
- Извини за то, что твоя собака умерла.
- Она была для меня всем и очень много для меня значила.
Вильерс резко дернулся.
- Кроме тебя, разумеется, - добавил Элайджа, поднимая на него глаза. - Ты был моим лучшим другом, а я украл у тебя любовницу и оттолкнул тебя, потому что ты был настолько невыносим, что спас мне жизнь на реке, но не сумел также спасти и мою собаку.
- Мы оба были глупцами, - пробормотал Вильерс.
- В жизни есть всего несколько вещей, которыми я дорожу, и одну из них я выбросил. Потом я увлекся работой в парламенте, мне вскружила голову сила власти, и я упустил собственную жену. Одним словом, я даром терял годы, так что ты был совершенно прав, когда назвал меня глупцом.
- Я больше никогда близко не подойду к Джемме, - пообещал Вильерс. - Поверь мне, я и не думал мстить. Это всего лишь…
- Это Джемма, - просто сказал Элайджа.
- Да! Ей известно, что ты болен?
- Нет. И она не должна об этом узнать.
- Это несправедливо.
- В жизни вообще нет справедливости, - мрачным тоном проговорил Элайджа. - Я уйду независимо оттого, будет у нее время переживать и бояться моей смерти, или нет. Поэтому я хочу, чтобы то время, которое нам еще отпущено, не было омрачено горем.
- Разумеется, - кивнул Вильерс, проклиная себя за то, что так долго пытался соблазнить Джемму.
- Я, знаешь ли, все равно выигрываю. - На лице Элайджи снова засияла его прекрасная улыбка. Именно она не раз помогала ему одерживать победу в многочисленных словесных баталиях в парламенте. Именно она завоевала сердце сердитого и уродливого молодого герцога по имени Вильерс, когда им обоим было по девять лет. - Джемма собирается отказаться от последнего матча вашей игры, когда вы встретитесь.
- Да, ты выигрываешь, - согласился Вильерс. И повторил: - Выигрываешь…
- Я всегда так медлил, так тщательно просчитывал ходы, - сказал Элайджа. - И так много времени потратил даром. Я спланировал все как крупную, самую крупную кампанию в жизни. И ты тоже принимал в ней участие, Лео.
- Я…
- Мне была нужна стоящая оппозиция, Лео, - продолжал Бомон. - И ты обеспечил меня ею.
Вильерс снова сел напротив Элайджи.
- Ты должен ей сказать, - настойчиво произнес он. - Как часто у тебя бывают такие приступы?
- О, примерно раз в неделю или что-то вроде того, - ответил Элайджа. - В последнее время чаще.
- Ты представляешь себе, сколько примерно времени у тебя осталось?
Элайджа покачал головой.
- Не желаю этого знать, - сказал он.
- Я ухожу, - вымолвил Вильерс. - Господи, я…
- Не уходи, - попросил Элайджа. - Я хочу, чтобы ты играл со мной в шахматы. Время от времени.
- Это для меня большая честь.
Наступила тишина. Не будь они знатными британскими вельможами, они могли бы и обняться. Возможно, они даже всплакнули бы. Сказали бы что-то о любви, дружбе, печали… Но британским вельможам не пристало говорить о таких вещах: когда их глаза встречались, они и без слов видели в них все. Мальчишескую дружбу, детские потасовки, удары, которые наносили друг другу.
- Я больше никогда к ней не подойду, - еще раз пообещал Вильерс. Его слова звучали как клятва.
- Ты должен.
- Нет…
Элайджа улыбнулся ему, но его глаза были опущены.
- Ты должен быть рядом с ней, Лео. Я хочу знать, что так оно и будет.
- Ты хочешь, чтобы я продолжал волочиться за ней, но для чего?..
Иногда даже британский джентльмен чувствует, как печаль болезненно сжимает ему горло. В такие мгновения он подходит к окну и смотрит в сад, просыпающийся после зимы.
Если только он не подумает, что это не по-мужски.
Но потом, будучи англичанином, он обязательно повернется и увидит своего старинного друга, который сидит на прежнем месте и ждет. Тогда он раскроет шахматную доску и начнет расставлять фигуры.
Глава 32
Вдовий дом
3 марта 1784 года
Когда карета с вдовствующей герцогиней отъехала от усадьбы, Исидора направилась к дому с одной мыслью. Она - настоящая дурочка. Да, возможно, Симеон ее не любит, но он принадлежит ей. И она не допустит, чтобы он оставался в одиночестве в своем большом доме, полном отвратительного зловония. Симеон мог бы научиться любить ее. Исидора вспомнила, как ловко он развернулся и нанес удары стражникам, и, кажется, она поняла, какое чувство появилось в ее сердце. Она на полпути к тому, чтобы безнадежно влюбиться в Симеона по тем же причинам, которые заставляли вдовствующую герцогиню презирать его. И эти причины - сила и уникальность.
Как только она вошла, Симеон встал из-за письменного стола.
- Ты вошла в Ревелс-Хаус без моего разрешения, - сказал он вместо приветствия. - А я просил тебя дождаться меня, потому что знал, что эти люди опасны.
- Я считала, что ты хочешь сопровождать меня лишь для того, чтобы присоединить свой голос к моей мольбе.
- И поэтому ты решила, что мое присутствие может тебе только помешать, - заметил Симеон. Его лицо помрачнело, спина напряженно выпрямилась.
- Да, - не стала возражать Исидора.
- Я же приказал тебе, - напомнил он.
- Я не признаю приказаний, - произнесла Исидора, надеясь, что он понимает смысл ее слов.
- Я не хотел пугать тебя упоминаниями о стражниках мертвых.
- Меня не так-то легко напугать, - заверила его Исидора. Но, поскольку ей не хотелось вступать в пререкания, она добавила: - Симеон, я просто хочу тебе сказать, что ты был великолепен!
- Очень мило с твоей стороны, - бросил Симеон.
- Мне показалось, что твоя мать была просто шокирована, - сказала Исидора, поспешив сменить тему после того, как он так сухо отреагировал на ее комплимент.
- Если она от чего и пришла в ужас, так это от того, как я дрался, - промолвил он. Его голос звучал сухо, но обиды в нем не было.
- А мне показалось, что ты сделал это потрясающе.
Их взгляды встретились.
- Я никогда ей не понравлюсь, - сказал Симеон.
- В этом ее слабость и ее беда, - твердо сказала Исидора. - Должно быть, Хонейдью говорил тебе, что она уехала к сестре. Думаю, она будет рада приезжать сюда с визитами.
- Хонейдью считает, что она никогда сюда не вернется, - сказал Симеон. - Мать попросила прислать ей все ее вещи, включая и мебель из спальни.
- Тогда мы с радостью отправим ей ее мебель, - сказала Исидора. - Зато нам не придется везти ее в Лондон для ремонта, хотя, боюсь, она может сломаться в дороге.
- Если бы ты зашла в дом к моей тетушке, то тебе показалось бы, что время повернулось вспять и тебя отбросило на два века назад.
- В таком случае мебель твоей матери окажется там как раз к месту, - заметила Исидора, подходя ближе к Симеону. Да, она заслуживает любви итого, чтобы за ней ухаживали, но иногда женщина может брать и сама то, что ей принадлежит.
- Именно так.
Исидора глубоко вздохнула, вспоминая уроки Джеммы, касающиеся мужчин. Наклонившись, она сняла с ноги одну из туфелек. Симеон наблюдал за тем, как она бросила ее на пол. Исидора сняла вторую туфельку и поставила ее рядом с первой.
- Исидора! - воскликнул Козуэй. В его голосе звучало легкое любопытство - таким тоном можно было бы спросить, останется ли викарий к ужину.
Она не ответила. Приподняв юбки, Исидора отстегнула один чулок от подвязки. Чулок соскользнул вниз и задержался на лодыжке. Исидора опустила ногу, и чулок упал на пол. Ей показалось, что взгляд Симеона стал менее спокойным, и тогда она таким же образом избавилась от второго чулка.
- Исидора, - повторил Симеон, - что ты делаешь?
- Раздеваюсь.
- Хонейдью может войти в любое мгновение.
Исидора снова приподняла юбки и развязала тесемки на талии, на которых держался кринолин. Кринолин сполз на пол, и она перешагнула через него.
- Лучше тебе отослать его, - сказала она. - Не хочу, чтобы ты стеснялся собственной жены.
- Ты же не хочешь быть моей женой, - отозвался Симеон, но в его голосе зазвучали хриплые нотки.
- Не хочу, верно, - кивнула Исидора. Теперь она сражалась со своей нижней юбкой. - Я заслуживаю мужчины получше тебя.
- Так и есть.
- Заслуживаю того, чтобы за мной ухаживали. - Нижняя юбка наконец упала, и она отбросила ее ногой в сторону. - С цветами, драгоценностями и стихами, написанными специально для меня. Заслуживаю того, чтобы меня обожали. Кто-нибудь должен падать к моим ногам. - Она посмотрела прямо в глаза Симеона, который не продемонстрировал ни малейшего желания упасть перед ней на колени, поэтому она принялась расшнуровывать лиф. - Я заслуживаю, - продолжала она, - любви.
- Да, - кивнул Симеон. Но по-прежнему не двинулся с места.