- Никому не известно, почему в этой стране идет война, - сердито сказал ему Барнагаш, - но они постоянно воюют. Они могут просто так отрезать тебе голову. - Симеон не стал напоминать Барнагашу, что прием абиссинцев может оказаться куда менее опасным, чем тот, который оказал ему сам горный король.
Когда Симеон смог наконец уехать, он прихватил с собой традиционный дар провинциального правителя - долгую дружбу. А также любовь к бегу.
Бег прояснял ему разум. Заряжал энергией тело. Симеон твердо решил в ближайшие же дни приобщить к бегу Годфри - он был немного полноват в талии. Младшему брату просто необходима физическая активность, а также мужская компания.
Симеон пробежал еще одну милю, и мысли его перешли к отцу.
Разумеется, он знал, что отца не стало. Известие о его смерти пришло довольно быстро - месяца через два после похорон. Симеон тогда путешествовал по Пальмире и направлялся в Дамаск. Он заглянул в англиканскую церковь, расположенную на одной из улиц Дамаска, и заказал заупокойную службу. Но лишь оказавшись возле дверей Ревелс-Хауса, Симеон явственно осознал, что случилось. Его крепкого отца - человека, который легко подбрасывал его в воздух, сажал на коня, - не стало. И дом стал похож на пересохший колодец - пустой и безжизненный. А мать превратилась в крикливого диктатора. Младший брат тучен и вял. Усадьба в полном упадке. Даже дом разваливается, многие вещи в нем поломаны или разбиты. Ковры покрыты пятнами, драпировки выгорели.
"И кто в этом виноват?" - спросил его внутренний голос.
"Но я же теперь здесь", - ответил Симеон сам себе.
Он вернулся в Англию, чтобы привести в порядок поместье, заняться семьей, познакомиться с женой.
С его женой.
Еще один объект, который следует рассматривать очень осторожно. Похоже, в их первую встречу он вел себя не так, как надо. Она оказалась прямой противоположностью тому, что он ожидал увидеть. Золотая середина учила, что красота - это всего лишь внешняя оболочка, однако красота Исидоры исходила изнутри и была яркой, как пламя факела. Его жена походила на принцессу, только он никогда в жизни не видел принцесс со всеми зубами.
При одной мысли об Исидоре Симеону захотелось замедлить бег - из-за странной реакции его тела на возникший в голове образ. Бежать? Или?..
Бежать.
Симеон одернул спереди штаны и побежал быстрее.
Обед не задался с самого начала, когда Хонейдью расставил на столе тарелки с бульоном. Симеон совершенно забыл нелепое английское убеждение в том, что бульон подходит всем, кроме разве что несчастных инвалидов.
Он был зверски голоден после пробежки.
- Я подожду смены блюд, - сказал Симеон дворецкому.
Хонейдью кивнул, но Симеону показалось, что в его глазах мелькнула тревога. Стол бы освещен сальными свечами, годившимися только для комнат слуг, так что Симеон не мог хорошенько разглядеть лицо дворецкого, но причина тревоги Хонейдью скоро стала понятна. Следом за бульоном подали по тонкому, как бумага, ростбифу.
Следующее блюдо было еще более удивительным. Опустив глаза на порезанное кружочками крутое яйцо, сбрызнутое каким-то коричневатым соусом, Симеон потерял терпение.
- Хонейдью, - сказал он, силясь говорить спокойно, - будьте так добры сообщить мне, что у нас сегодня в меню.
В разговор вмешалась мать.
- Это я составляла меню - именно такие блюда нам подходят, - заявила она. - Если хочешь, можешь меня поблагодарить. Перед тобой блюдо под названием oeufs au lapin .
- Ну да, яйца, - кивнул Симеон. - Это я вижу.
- А соус сделан из крольчатины, - сообщила герцогиня.
- А-а…
- Похоже, ты привык к более грубой пище, - заявила она.
Годфри с отчаянным энтузиазмом тыкал вилкой в яйцо, и это заставило Симеона задуматься о том, что подадут на стол дальше.
Больше на обед ничего не было.
- Должно быть, вы шутите? - недоверчиво проговорил Симеон.
- Яйца и мясо мы получили в одном блюде, - промолвила герцогиня, глядя на него. - А начали обед с бульона. Мы в Англии, знаешь ли, не едим филе из льва! И мы с твоим отцом всегда питались умеренно.
- Никакой это не умеренный обед, - сказал Симеон. - Это обед для голодающих.
Наклонившись к нему, Годфри громко прошептал:
- Симеон, если хочешь, кто-нибудь из слуг принесет тебе перед сном большую тарелку с хлебом и сыром. А иногда они еще добавляют жир со сковороды, на которой жарилось мясо.
Мать явно это слышала, однако она с деланно равнодушным видом уставилась на противоположную стену.
Неудивительно, что несчастный мальчик округлился. Поскольку мать не давала ему той пищи, в которой нуждается его растущий организм, Годфри научился запасать жир, как голодный нищий, и при каждой возможности переедал.
Симеон повернулся к дворецкому.
- Хонейдью, - промолвил он, - прикажите миссис Балок подать к столу все, что она может приготовить в ближайшие несколько минут. Кстати, я сейчас говорю не о хлебе с сыром.
Поклонившись, Хонейдью быстро вышел из столовой. Мать Симеона надулась и закатила глаза с таким видом, словно он рыгнул в ее присутствии.
А Годфри застенчиво спросил:
- Симеон, а ты правда ел льва?
Герцогиня строго посмотрела на него, и мальчик тут же поправился:
- Ваша светлость?
- Не то чтобы это было очень часто, - ответил Симеон. - В варварских странах есть племена, которые едят львов, а потому зависят от них. Можешь мне поверить, что если бы они время от времени не ели львов, то этих хищников стало бы намного больше и они давно покончили бы с людьми.
Даже удивительно, как мать могла выражать свое презрение, не глядя на него и не говоря ни слова. Симеон снова повернулся к брату, в глазах которого загорелся непритворный интерес.
- Как-то раз я ел тушеное мясо льва, и у него был привкус дичи. Но оно показалось мне слишком грубым, - сказал он. - Честно говоря, мне бы не хотелось еще раз его пробовать.
- А ты когда-нибудь ел змею?
- Нет. Но…
- Довольно! - прикрикнула герцогиня.
На этом беседа за обеденным столом для герцога Козуэя завершилась.
Глава 4
Тор-Хаус, Кенсингтон
Лондонская резиденция герцога Бомона
22 февраля 1784 года
- Как ты считаешь, я заказала достаточно соблазнительную ночную сорочку? Или тебе кажется, что его вообще невозможно возбудить? Джемма, у тебя есть знакомый, с которым можно было бы потолковать о мужских проблемах?
Джемма поморщилась.
- Исидора, а об этом обязательно говорить за завтраком? Поскольку бедняга никогда в жизни не видел ночной сорочки, я бы посоветовала тебе выбрать самый простой фасон. К примеру, заменить кружева лентами, - предложила она. - Возможно, он не сумеет справиться с кружевами.
Опустив глаза на яйца всмятку, Исидора ощутила тошноту.
- Как бы мне в самом деле хотелось, чтобы мама была жива, - прошептала она.
- Ну и что твоя мать могла бы сделать в этой ситуации?
- Она бы посмеялась, - ответила Исидора. - Мама вообще часто смеялась. Тебе же известно, что она была итальянкой и считала англичан довольно глупыми. Кстати, отец тоже был итальянцем, и мама говорила, что он глупее самого худшего из англичан.
- Как она умерла? - спросила Джемма.
- Они плыли под парусами. Внезапно началась сильная гроза, и их яхта перевернулась. - Теперь, когда прошло столько лет, Исидора уже могла произнести эти слова недрогнувшим голосом. И это было немалым ее достижением.
- Мне так жаль, - промолвила Джемма.
- Хорошо хоть у меня сохранились воспоминания о ней и о папе, - вздохнула Исидора. - И тетушка, которая меня вырастила, была просто чудесной.
- Тетушка со стороны матери?
- Нет, сестра моего отца. После похорон она отвезла меня в поместье Козуэев. Все считали, что раз уж меня выдали замуж за герцога, будет разумно, если моим воспитанием займется его мать. Поскольку самому Козуэю уже исполнилось восемнадцать лет, мы смогли вступить в брак по доверенности. Но я была так несчастна в их доме, что тетушка вскоре забрала меня оттуда.
- Наверное, герцогиня вела себя просто чудовищно, - кивнула Джемма. - Я всего лишь однажды встречалась с ней, и она сразу сделала мне строгий выговор.
- Герцогиня, точнее, вдовствующая герцогиня, не верит в горе, - вспоминала Исидора. - Она много раз мне об этом говорила. Думаю, она была рада тому, что я уезжаю. Правда, узнав побольше о моей тетушке, она попыталась меня вернуть.
Джемма вопросительно приподняла брови.
- Моя тетя - скрипачка, - продолжала Исидора. - Она сказала герцогине, что отвезет меня к родственникам отца в Италию, но на самом деле мы с ней путешествовали по Европе, и она давала концерты. Временами мы жили в Венеции, но частенько уезжали и подальше: в Пруссию, Францию, Брюссель, Прагу…
- Как необычно… - промолвила Джемма. И через мгновение добавила: - Невестка герцогини Козуэй путешествует в компании с бродячим музыкантом. - Она усмехнулась. - Твоя тетушка еще жива?
Исидора кивнула:
- Сейчас она ведет довольно спокойную жизнь. Несколько лет назад она заявила, что устала ездить по Европе. Мы все время ждали возвращения Козуэя, поэтому тетя то и дело повторяла: "Это наша последняя поездка в Вену!" Но каким-то образом мы снова и снова возвращались в Вену, а от Козуэя так и не было никаких известий… Когда мне исполнился двадцать один год, она уехала в Уэльс.
- Одна?
- Нет, она вышла замуж за художника.
- Правда? Я могла о нем что-то слышать?
- Он один из Сарджентов, - неохотно ответила Исидора.
- Не Оуэн ли Сарджент? Тот самый, что написал обнаженного лорда Люсьена Джурдена с букетиком фиалок?
- Тот самый…
- Тогда ты должна была видеть этот портрет, - с восхищением проговорила Джемма. - Фиалки были написаны там, где ты думаешь? А на нем был парик? Я сама слышала о картине, но не видела ее.
Исидора вздохнула.
- Не знаю уж, как это произошло, но в вопросах нравственности я куда более нетерпима, чем члены моей семьи. Видишь ли, Джемма, я правда не хотела видеть лорда Джурдена без одежды.
- Исидора… - умоляющим тоном промолвила Джемма.
- Ну разумеется, на нем был парик, - ответила Исидора. - Помню, я была действительно очень удивлена размером его… м-м-м… фиалок. - Взяв остывший чай, Исидора сделала глоток и поставила чашку обратно на стол. - Может, мне стоило отправиться в путешествие вместе с Козуэем и все выяснить? Я же могу раздеться в его спальне и посмотреть, как он на это отреагирует. Если он отреагирует…
- Это зависит от того, насколько сильно ты хочешь стать герцогиней, - сказала Джемма. - А то вы бы оба оказались в неловком положении.
- Да, я хочу быть герцогиней. Я много лет представляла себя герцогиней! И все эти годы я говорила себе, что приму герцога, каким бы человеком он ни оказался. Я была готова смириться с тем, что у него окажется одна нога или что он будет большим грешником. И я все повторяла себе, что хочу иметь настоящего мужа, родить детей и покончить наконец с этим полусуществованием.
Джемма кивнула.
- Я так хорошо тебя понимаю, дорогая.
- Так какая же на самом деле разница между одноногим и безумным мужем? Я вполне могла бы перенести такого рода недостатки. К тому же он не слышит голосов, как, к примеру, лорд Крампл.
- Вот и отлично, - кивнула Джемма. - Ты очень смелая.
- Но если лорд Козуэй не может ответить мне… то, возможно, нет. - Исидора сдвинула яйца к краю тарелки. - Представить даже себе не могу, что я найду себе любовника лишь для того, чтобы родить наследника. Я не очень авантюрная женщина.
- Большинство женщин не остались бы девственницами, оказавшись на твоем месте, учитывая, что их муж отправился в Африку на долгие годы. Ты же, как говорится в Библии, бесценная жемчужина.
- Я скучная жемчужина, - пробормотала Исидора, опять передвигая яйца на тарелке. - Я это поняла в то время, когда жила в поместье лорда Козуэя. Мне не хочется вести интересные разговоры о французском языке или смотреть неприличные пьесы о жизни греческих богов. И я не желаю из-за своих проблем находить замену мужу.
- В таком случае тебе действительно необходимо выяснить, может он что-то в постели или нет, - сказала Джемма. - Если не может, ты имеешь право аннулировать брак. Зато если может, ты должна привыкнуть к его эксцентричности.
Исидора кивнула. Она читала у Тацита о том, как вести войну, и у Макиавелли - о том, как завоевать королевство. Так что она в состоянии организовать такую изощренную кампанию против мужа, что он никогда и не догадается, кто сделал его мишенью. Вдовствующая герцогиня наверняка убедит сына одеться в платье, подобающее герцогу. Что ж, Исидора готова потратить время на то, чтобы попытаться уговорить мужа снять с себя это платье.
Она отодвинула тарелку. Преждевременное планирование пагубно для любого военного плана.
- Если я напишу синьоре Анджелико, она быстро пришлет мне ночную сорочку, - сказала Исидора.
Джемма усмехнулась.
- Отличная ловушка, - заметила она. - Нормальный мужчина должен немедленно отреагировать, когда увидит на тебе соблазнительную ночную сороку. А если он не…
Потянувшись, Исидора взялась за шнурок звонка, чтобы позвать горничную. Дни Козуэя - холостяка и девственника - сочтены.
Глава 5
Ревелс-Хаус
22 февраля 1784 года
Отец Симеона редко пользовался своим кабинетом. Он больше любил проводить время вне дома. У Симеона сохранились счастливые детские воспоминания о том, как они днями напролет бродят по сырому лесу в поисках дичи.
Симеон нерешительно вошел в отцовский кабинет и сел за большой дубовый стол. У него было такое чувство, что отец вот-вот вернется к жизни и закричит на него. Симеон помотал головой. Его великий учитель, Валамксепа, научил его тому, как достичь мира с самим собой, контролируя свои эмоции. Он буквально слышал тихий голос этого человека - как он говорит ему о голоде, боли, жажде, страсти… Все эти напасти - не более чем укусы насекомых, терзающих его душу.
Человек идет по жизни по дорожке, которую создает сам. Он не позволит мелочам сбить себя с пути. Уроки Валамксепы позволяли ему оставаться спокойным, когда в племени вспыхивали беспорядки, когда от кишечной лихорадки и яростных песчаных бурь умерла половина его погонщиков верблюдов. Так что это было несравнимо.
Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, Симеон сел и отодвинул в сторону стопку бумаг. Потом он помедлил и просмотрел их еще раз. Чек без даты на покупку кровельных материалов из соломы - вероятно, для починки крыш в деревне. Письмо от владельца коттеджа с просьбой выдать ему зерна. На нем паучьим почерком его матери было подписано: "Выполнено". Симеон просмотрел первые десять - пятнадцать документов. Лишь на нескольких стояли пометки его матери; остальные она проигнорировала.
Гнев - не более чем оборотная сторона страха… Но и то и другое заставляет человека пасть на колени.
Симеон взял еще несколько бумаг и просмотрел их.
Спустя несколько часов он поднял голову и невидящим взглядом уставился на дворецкого.
- Ваша светлость, хотите, чтобы я подал вам легкий завтрак? - спросил тот.
Симеон запустил пятерню в волосы.
- Который час? - поинтересовался он.
- Одиннадцать утра. Вашей светлости следует лечь спать, - неодобрительным тоном проговорил дворецкий.
Неужели он просидел в кабинете всю ночь? Похоже, что так. А на столе все еще остаются огромные стопки документов, требующих его внимания. В четыре часа утра он нашел новый тайник, в котором были письма от разных поверенных, умоляющих оплатить услуги их клиентов, послания от поверенных его отца с информацией о поместье, о капиталовложениях… Единственное, что характеризовало эту стопку, - то, что письма в ней были написаны на вощеной, а не на обычной писчей бумаге.
Неужели мать не ответила на эти письма, потому что ей не нравилась бумага, на которой писали авторы писем?
При одной мысли об этом Симеону захотелось застонать.
- Завтрак, - подсказал Хонейдью.
- Да.
- Без сомнения, вы захотите умыться перед едой, - сказал дворецкий. - Я прикажу лакею приготовить вам ванну немедленно. - Это был не намек. Это было королевское приказание.
- Мне нужно прочитать еще несколько документов, - промолвил Симеон.
Через несколько минут он поднял голову.
- Кстати, Хонейдью, я забыл…
- Сейчас уже час дня, - сообщил ему дворецкий.
Симеон с некоторым удивлением увидел перед собой поднос. Кажется, он съел все тосты и даже не заметил этого.
- Бумаги ждали несколько лет, ваша светлость, - сказал Хонейдью. - Так что еще ночь-другая никакой разницы не составит.
- Для некоторых из них - нет, для многих - да, ведь они написаны еще при жизни моего отца.
- М-да… - Лицо дворецкого оставалось безучастным.
- Но отец не страдал от какой-то долгой болезни, он погиб от несчастного случая с его каретой. Как могло так случиться, что… - Симеон прикусил губу, не договорив фразы до конца. Нехорошо спрашивать дворецкого о том, почему отец перестал отвечать на письма, касающиеся его поместья.
И все же это правда. Невероятно, но, кажется, отец имел привычку не оплачивать счета до тех пор, пока в этом не возникала крайняя необходимость, пока в письмах от поверенных не начинали звучать истерические и неприятные нотки. Теперь он был в этом уверен. Он нашел все письма. Симеон даже думал, что у отца была целая система: он раскошеливался только после четвертого или пятого письма, причем часто он оплачивал счет лишь частично.
Очевидно, торговцы были так счастливы получить хотя бы несколько пенни с одного фунта, что они переставали жаловаться. Это непостижимо! Хотя, возможно, отец находил это вполне приемлемым, имея дело с людьми небогатыми. При этом самого герцога Козуэя едва ли можно было назвать бедняком.
Симеон продолжал листать отчетные книги поместья с аккуратными записями, аккуратно переплетенные. Поместье голодало. Он не мог объяснить, как это случилось и почему. Долгие годы не производились никакие улучшения. Отец много лет назад уволил управляющего поместьем. Но дело от этого не менялось. Он не оплачивал даже самые большие счета и не испытывал при этом никаких угрызений совести.
Почему он так поступал?
Лишь один человек мог ответить на этот вопрос - мать, но Симеон не хотел разговаривать с ней.
- Приехал мистер Киннэрд, ваша светлость, - объявил Хонейдью.
Слава Богу! Отец почему-то не уволил Киннэрда, управляющего его лондонской собственностью, - может быть, из-за того, что он не слишком часто видел его.
- Прошу вас, немедленно приведите его сюда, - сказал Симеон.
Киннэрд вошел и поклонился. Это был высокий, нервный на вид человек с тощим задом, на котором одежда висела мешком.
- Киннэрд! - резко бросил Симеон, подумав о том, что его гость смахивает на полного глупца. А потом к этой мысли добавилась другая: "Этому глупцу я годами беспечно пересылал тысячи фунтов в виде тканей и бриллиантов".
Рука Симеона сжалась под столом в кулак, но когда он заговорил, его голос зазвучал спокойно и ровно: