В романе "Женщина ночи" прозаик и поэтесса Нэнси Прайс рисует драму незаурядной женщины, жертвующей всем ради семьи. Талантливая романистка, она уступает авторство душевнобольному мужу, оберегая его покой. Гибель мужа в автокатастрофе рождает надежды на новую жизнь – с заслуженным признанием и славой. Но этим надеждам не дано исполниться.
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 9
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 24
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 39
Нэнси Прайс
Женщина ночи
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА 1
Мэри Элиот стояла рядом со своим мужем Рэнделом Элиотом. Яркий свет юпитеров освещал их обоих, но в центре внимания телевизионных камер и гостей, заполнивших "Плаза"-отель, несомненно находился лишь Рэндел.
Операторы пытались запечатлеть каждый шаг восходящей литературной звезды. Вот Рэндел Элиот беседует с мэром Нью-Йорка… с лауреатом Нобелевской премии… со звездами кино. Камеры "следовали" за ним по пятам, отмечая все до мельчайших подробностей. Они "подходили" почти вплотную, показывая смокинг, взятый Рэнделом напрокат, и капельки пота на его лысой голове. Их совсем не интересовала супруга Рэндела Элиота. Мэри оставалась в тени, потягивая из бокала шампанское. Слева от нее сидел известный писатель. Не обращая на Мэри никакого внимания, он крепко пожал Рэнделу руку.
– Значит, вы и есть тот самый писатель, который пишет в состоянии транса, – сказал он.
Однако Мэри было даже приятно, что ее как бы не замечают.
Обед состоял из небольшого количества деликатесов, разложенных на большом количестве фарфора. Мэри только что покончила с шоколадным муссом и приготовилась слушать хвалебные речи. Голоса ораторов, усиленные динамиками, разносились по залу, восхваляя искусство Рэндела Элиота, его воображение, его талант.
Мэри пила кофе мелкими глотками. Камера приблизилась сначала к мужчине слева от нее. Мэри снова подумала о том, как хорошо, что фоторепортеры не пытаются запечатлеть ее лицо, лицо сорокасемилетней женщины, что никто не говорит о ее искусстве, мастерстве, даре воображения, о ее таланте.
Настал момент вручения премии. Рэндел поднялся со своего места и направился к микрофону. Он начал говорить:
– Двадцать лет назад я был молодым университетским преподавателем и… был обречен.
Он сделал паузу и улыбнулся.
– У меня была жена и четверо маленьких детей. Однажды руководство университета предупредило меня, что я могу потерять работу, если у меня не будет публикаций. Потом… случилось так, что я оказался в психиатрической лечебнице. В третий раз.
Мэри посмотрела на Рэндела. Он верил в то, что говорил. Она много раз слышала от него эти слова, но никогда он не говорил их в присутствии такого количества народа, в присутствии нью-йоркских обозревателей, репортеров, редакторов, критиков.
Она почувствовала, что он волнуется, голос его слегка дрожал, а пальцы нервно постукивали по поверхности стола.
– Когда я вышел из лечебницы, я знал, что ни один университет, ни один колледж не возьмет меня на работу, я думал, что никогда ничего не напишу…
Рэндел замолчал. В зале стояла мертвая тишина, нарушаемая приглушенным шумом нью-йоркских улиц.
– Но моя жена сообщила мне, что я уже закончил свой первый роман. Еще до того, как я попал в психиатрическую лечебницу.
Рэндел удивленно развел руками:
– Я не мог вспомнить, когда я успел продиктовать жене этот роман. Книга была только у меня в голове. Самое интересное, что все мои последующие книги появились на свет точно так же.
Он улыбнулся:
– Электрошок. Мне кажется, именно ему я обязан появлением своих книг.
По залу пробежал легкий смех.
– Но, – Рэндел поднял руку, его голос снова стал твердым, серьезным, – я никогда не забываю благодарить Музу, эту ветреную женщину, которая посещает писателей по ночам, втайне от всех, и дарит им радость творчества. Никто не может погрешить против Музы.
Публика зааплодировала. Когда аплодисменты смолкли, раздался голос следующего оратора:
– Писатель семидесятых. Голос своего поколения. Следующий обладатель Пулитцеровской премии.
Мэри изумленно посмотрела на Рэндела, не замечая улыбающихся лиц и не слыша рукоплесканий, которыми вновь взорвался зал.
– Пулитцеровская премия? – прошептала она, наклонясь к Рэнделу.
– Об этом я узнал в прошлом месяце. Такой шанс есть. Будут представлены четыре книги, – прошептал он в ответ, улыбаясь и кивая головой аплодирующей публике.
И вдруг Мэри услышала:
– А сейчас мне хочется представить вам Мэри Элиот – супругу Рэндела Элиота. Женщину, находившуюся все это время рядом с выдающимся писателем, которого мы чествуем сегодня.
Мэри поднялась со своего места. Пулицеровская премия. Она с трудом различала лица, белыми пятнами выделявшиеся на фоне черных смокингов и вечерних платьев. Теперь телевизионные камеры были направлены на нее. Руки ее слегка дрожали, в глазах вспыхнула ярость.
– Поаплодируем верному спутнику жизни Рэндела Элиота, женщине, которая трудится бок о бок с писателем, записывая под диктовку каждое слово его гениальных романов.
Мэри раскланялась, ее губы шевелились. Что она шептала? "Спасибо, спасибо"? Никто не наблюдал за ней внимательно, чтобы утверждать это.
Камеры вернулись к Рэнделу Элиоту. Мэри Элиот села на место. Ее все еще трясло.
Десять лет спустя какой-то репортер из "Нью-Йорк таймс" найдет пленку с записью этого вечера и по губам Мэри прочтет то, что она шептала в тот вечер в ответ на приветствие. Он напишет об этом статью, которая наделает много шума и которая будет называться "Мэри Элиот".
В этот вечер Рэндел грелся в лучах своей славы. Он стал знаменитостью. Каждый из присутствующих на вечере был счастлив поговорить с ним, пожать ему руку.
Рядом с ним постоянно слышались смех и оживленные голоса.
Мэри наблюдала все это, заканчивая вторую порцию выпивки. Улучив момент, она напомнила мужу, что завтра утром они собирались рано встать.
Уставший Рэндел с готовностью дал себя увести. Они пробирались сквозь толпу, Рэндел кланялся и улыбался, прощаясь. Пока они спускались в лифте, он молчал, и дома также продолжал хранить молчание, пока они снимали с себя вечерние туалеты.
Мэри не стала комментировать прошедший вечер. Она ничего не сказала ни о его речи, ни о Пулитцеровской премии. Она легла в двуспальную кровать, накрылась одеялом и, закрыв глаза, наслаждалась тишиной и покоем.
Рэндел тоже лег, но через несколько минут встал. Мэри наблюдала за ним сквозь полуприкрытые глаза. Она давно научилась не спать, когда он бодрствует.
Огни ночного Нью-Йорка отражались на потолке гостиничного номера и на лысине Рэндела, пока он шагами мерил комнату.
Чтобы не уснуть, Мэри стала вспоминать обед в "Плаза"-отеле; Рэндела в фокусе кинокамер, сотни аплодирующих ему рук и себя, всего на одно место дальше от всеобщего внимания, всего на один шаг в стороне от Пулитцеровской премии.
Находясь в полудреме, Мэри чувствовала себя спокойно и хладнокровно. В своем воображении ее пристальный взгляд переходил с одного лица собравшихся в зале отеля людей на другое. "Рэндел Элиот не помнит, как написал свои четыре романа. Он и не может этого помнить, потому что их написала я". Мне принадлежит каждое слово в этих книгах. Мэри Квин – будущий обладатель Пулитцеровской премии, выдающийся писатель семидесятых, голос своего поколения.
Мэри вышла из оцепенения. Рэндел остановился, чтобы раскурить трубку. Вспышка зажигалки и посапывание Рэндела вновь вернули Мэри в сон, в зал отеля, в окружение изумленной и восхищенной толпы людей. Они стеной стояли перед ней, и камеры, словно одноглазые акулы, подплывали вплотную.
Но она ничего не сказала, чтобы кто-нибудь мог услышать. Мэри впилась в простыню холодными влажными пальцами. Толпа людей и телевизионные камеры давно покинули "Плаза"-отель. Над кроватью пеленой висел дым от Рэнделовой трубки.
Внезапно Рэндел схватил Мэри за плечо и стал трясти ее.
– Просыпайся, вставай, – крикнул он и, отпустив ее, стал копаться в письменном столе. Наконец он извлек оттуда бумагу и ручку.
Мэри села на край кровати, с трудом преодолевая сон. Рэндел протянул ей пачку бумаги, ручку и резко сказал:
– Будешь записывать. У меня есть новая идея. Рэндел стал диктовать, а Мэри записывала за ним краткий сюжет и характеристики персонажей будущей книги. Рэндел настаивал, чтобы она еще и еще раз перечитывала вслух написанное, меняя отдельные слова, добавляя новое и вычеркивая целые куски.
Мэри исписывала своим аккуратным почерком лист за листом и смеялась про себя, сдерживая злость. Сюжет? Персонажи? Тема? Рэндел излагал их с такой самоуверенной наивностью, как будто из этого когда-нибудь может получиться роман. Он полагал, что книги создаются таким образом. Бедный Рэндел: он никогда не писал и не напишет книгу.
Мэри стало зябко. Она завернулась в одеяло и продолжала работать. На листках, разбросанных вокруг, она кое-где делала пометки, отмечая то, что ей может пригодиться, чтобы Рэндел думал, что это его работа.
Сейчас Рэндел ходил по комнате в молчании. Мэри еще немного подождала, затем выключила свет и улеглась. Рэндел продолжал молча мерить шагами комнату.
Когда стало светать, он сел на кровать, опустив плечи, с погасшей трубкой в руках.
Мэри не смела поцеловать его, придвинуться к нему, успокоить его. Она знала, что сейчас его трогать не следует.
Наконец Рэндел лег. Скоро его дыхание стало равномерным и спокойным. Мэри закрыла глаза и уснула.
ГЛАВА 2
Мэри мыла окна в кабинете Рэндела, когда он неожиданно произнес:
– Париж! Лондон! Рим! Мы все уезжаем. Впятером! До самого Рождества!
Мэри прекратила свое занятие и повернулась к Рэнделу:
– Что?
– Я так решил.
– Ты не собираешься работать? – удивленно спросила она.
– Я попросил отпуск за свой счет на весь семестр. Никаких классов до января. Мы все уезжаем.
Мэри вновь повернулась к окну. Весь фасад их старого дома в Небраске был сделан из стеклянных плит, что-то вроде застекленной веранды, и это окно сейчас отражало залитый солнцем стол Рэндела, разноцветные корешки романов Рэндела, выстроившиеся в ряд на полке, которая висела над его письменным столом, и прищуренные от солнца глаза Мэри.
– На что же мы будем жить, если ты не будешь работать?
– Ты еще не видела письма, – сказал Рэндел, улыбаясь.
– Какого письма?
Рэндел поудобнее устроился в своем кресле.
– Издан мой новый роман "Цена истины".
– Издан? – Мэри понимала глупость своего вопроса.
– Взгляни на это. – Рэндел вынул из кармана какой-то листок. Это был чек на крупную сумму, выписанный на имя Рэндела Элиота.
Мэри перевела взгляд на сияющие от радости серо-зеленые глаза мужа. Такие же глаза смотрели на нее с обложки выставленных на полке книг.
– Когда он пришел? – спросила она, возвращая ему чек.
Рэндел рассмеялся:
– В тот день, когда мы прилетели из Нью-Йорка. Но я знал о чеке еще пару месяцев назад.
Мэри присела на ручку кресла. Она раскраснелась. Оглядев комнату невидящим взглядом, нервно хохотнув, она сжала ладонями щеки. Мысли лихорадочно теснились в голове.
Она снова услышала голос Рэндела:
– Несколько тысяч долларов. Не хочешь ли ты подержать их в руках?
Казалось, она не понимает, что он говорит.
– Издание в мягкой обложке… – проговорила она. – Я думаю о людях, которые сейчас читают эту книгу.
– Успех. Это не просто хорошие отклики на мои книги. Это настоящий успех! – заключил Рэндел.
Мэри открыла глаза, чтобы еще раз взглянуть на чек, дотронуться до него. Рэндел резким движением вырвал чек у нее из рук:
– Мы возьмем детей и отправимся путешествовать.
– Детей? Нам всем уже больше двадцати! – сказала Бет, выходя из кухни. От жары лицо ее раскраснелось, всегда блестящие карие глаза блестели еще сильнее. – Так куда мы отправляемся?
Рэндел помахал перед ней чеком:
– Издан мой новый роман! Деньги, деньги, деньги! Мы все отправляемся в путешествие за океан. А почему бы нет? Париж! Лондон! Рим! Афины!
Бет даже не взглянула на мать. Сейчас она была ей не нужна. Бет сказала, что никогда не видела чека на такую сумму.
– Это прекрасно… – выдохнула она в тот момент, когда в комнату входили Джей и Дон – два молодых парня со светлыми волосами, без рубашек и в мешковатых джинсах, карманы которых были набиты гаечными ключами, отвертками, складными ножами и другими инструментами.
– Что прекрасно? – спросил Джей.
– Посмотри сюда, – ответила Бет.
Мэри обратила внимание на быстрый, осторожный взгляд, который бросил на нее Джей, до этого она поймала такой же взгляд.
– Что-нибудь произошло? – спросил Джей.
– Ваш не вознагражденный ранее отец, – воскликнул Рэндел, – наконец-то смог сделать деньги с помощью своих книг. "Цена истины" вышла в свет. Что это такое, по-вашему? – спросил он, размахивая чеком перед ними.
– Деньги, – сказал Дон.
– Глупости, – возразил Рэндел, – это Лондон, Париж, Рим, Афины! Целый семестр мы проведем там. Как надоело жить в этой куче хлама. Но теперь, слава Богу, мы можем путешествовать!
Все, за исключением Мэри, заговорили одновременно, радуясь свалившейся на них новости.
Мэри отправилась на кухню и начала чистить картофель к ужину. Из кабинета до нее доносились ликующие, возбужденные голоса детей.
– Сколько волнений и переживаний, – сказал Дон, входя на кухню и отбирая у Мэри нож, чтобы помочь ей. Он отращивал бороду, и было видно, как из мальчика он превращается в молодого мужчину с прямым носом и зелеными глазами, которые так хорошо были ей знакомы.
Мэри смотрела, как из-под ножа Дона падала тонкая кожура.
– Наконец папа сделал деньги, – прошептал Дон.
– Он молодец, – ответила ему Мэри также шепотом. Вошла Бет.
– Ну что, поедем? – также шепотом спросила она. Мэри пожала плечами. Такой же вопрос задал и Джей, войдя на кухню.
– Что вы думаете о поездке? – тихим голосом спросил он.
– Мы не знаем, – прошептала Бет.
Мэри глубоко вздохнула и принялась помогать Бет, которая собиралась жарить свиные отбивные.
– Как насчет брюссельской капусты? – спросил Джей.
Неожиданно в дверях появился Рэндел. Он закричал на Мэри:
– Мы все равно поедем за океан. И вообще, ты можешь оставаться дома одна или с детьми, если они тоже не захотят ехать. Я поеду один!
– Дело не в том, хочу я ехать или нет, – спокойно сказала Мэри, стараясь не смотреть на мужа.
– Это благодаря мне мы получили деньги! – прокричал Рэндел. – Неужели ты думаешь, что я по-прежнему буду копаться в библиотеках, вместо того чтобы использовать шанс побывать в Европе? Делай что хочешь, но я ухожу!
Они слышали, как стукнула входная дверь. Обычно в это время он проезжал милю или две на велосипеде. Он старался сохранять форму, но все равно с годами полнел все больше и больше.
– Что будем делать? – спросила Бет.
– Пока Рэндел не вернулся, я позвоню доктору Паркеру, – сказала Мэри.
Она закрыла двери и некоторое время постояла перед телефоном, собираясь с мыслями. Она почувствовала вокруг атмосферу родного дома: голоса детей, семейную суету, запахи готовящегося ужина.
Набрав нужный номер, она подождала, пока на том конце провода поднимут трубку. Когда доктор Паркер ответил, она сказала:
– Я прошу извинения. Я беспокоюсь насчет Рэндела. Наверное, завтра он будет говорить с вами. Дело в том, что он решил отправиться в Европу и пробыть там с сентября до Рождества, и он сказал, что уедет один, без нас, если мы откажемся ехать с ним.
Обычный спокойный голос доктора Паркера сейчас звучал холодно:
– Можете ли вы отправиться с ним?
– Да. Время есть и у меня, и у детей, но…
– Я думаю, что вы должны считаться с его желанием, – сказал доктор Паркер.
– Поехать с ним за тысячи миль отсюда? – спросила Мэри.
– Путешествие пойдет ему на пользу, – безапелляционным тоном произнес доктор Паркер.
– Но если ему там станет хуже и он вновь окажется в психиатрической клинике? Как он это перенесет? И потом, он может потерять работу…
– В университете у него все будет в порядке. Я позабочусь. Это не трудно будет сделать благодаря его репутации. Я бы посоветовал вам не перечить ему и делать то, что он захочет. Я дам вам адрес хорошего врача в Англии, – сказал доктор Паркер.
– Но что, если Рэндел…
– Вы не можете быть психиатром собственного мужа, – отрезал доктор Паркер.
Мэри сжала губы.
– Если им не могу быть я, то кто им может! – сказала она в сердцах. – Вы же не отправитесь за океан, чтобы присматривать за ним и в случае необходимости уложить его в клинику в чужой стране!
– Иногда приходится рисковать, – голос доктора Паркера был более бесстрастным, чем обычно.
Когда он попрощался и Мэри повесила трубку, она заметила, что ее руки трясутся. В печке поспевал ужин. Дети ждали ее наверху в ее маленьком кабинетике. Вентилятор шевелил листы бумаги на ее письменном столе.
– Ну что, мы едем? – спросил Джей, когда она вошла. Он провел рукой по своим слегка вьющимся светлым волосам. Мэри посмотрела на него – Джей стал высоким, худым и сильным.
– Рэндел так решил. Это его деньги, – сказала Мэри, – но как быть с оплатой твоего образования, с платой за учебу Бет? Можно было бы выделить капитал и для бизнеса Дона.
– Зато мы увидим Лондон. Мы побываем в Италии и Греции! – сказала Бет.
– Но я хочу начать новое дело… – в нерешительности сказал Дон. – И еще Карла – я не хочу ехать без нее..
– Любовь, любовь, любовь… – поддразнила его Бет.
– Надо съездить, пока холост, – сказал Джей, подмигивая Дону.
– Карла может посидеть дома, – сказал Дон. – Может быть, и Майкл смог бы поехать с нами, если бы не был так далеко.
Мэри откинулась на спинку кресла. Она вспомнила Майкла – своего старшего сына, оторванного от дома.
– Майкл в Африке и занят своим делом, – произнесла она вслух.
– Ты говорила с доктором? – спросила ее Бет.
– Только что. Он считает, что Рэнделу не грозит никакая опасность и он может ехать, – ответила Мэри. – Они увидятся завтра.
– Если папа наконец выберется из своего кресла, сменит обстановку, может, это и поможет, – заметил Джей. – Он толстеет буквально на глазах. Его все перестало интересовать.
– Он почти совсем не выходит из дома. Он только бродит целыми днями по дому и спрашивает, что нового мы с Джеем посадили, – добавила Бет.
– Он даже не может запомнить названия растений, – сказал Джей.
– Он пишет, – сказала Мэри.
– Какие-то каракули на обороте оберточной бумаги, – заметил Джей.
Дети переглянулись. Мэри спустилась вниз по лестнице и пошла на кухню. Надо было закончить приготовление ужина. Вскоре она услышала, как вернулся Рэндел.
– Иди ужинать, – позвала Мэри Рэндела, который заперся у себя в кабинете. Мэри с детьми сидела за столом, когда он рывком открыл дверь.