"Ничего не говори, – тихо прошептал Стефани ее внутренний голос. – Он хочет поймать тебя на крючок, и он опасен".
По ее коже побежали мурашки.
– Только то… – сказала она осторожно и очень осмотрительно, – только то, что вы самый заносчивый, плохо воспитанный, эгоистичный мужчина, которого я имела несчастье…
Она охнула, потому что он стиснул ее запястье.
– Это я-то?
Его голос был низким и хриплым. Стефани стало трудно дышать. Она вспомнила то время, когда еще была жива бабушка. Девочку отправили к ней как-то летом. Стефани было тогда то ли три, то ли четыре года, и она была слишком мала, чтобы понимать разницу между медом, который был в банке, и тем, что сочился из усыпанных пчелами сот под старым бабушкиным дубом.
– Не трогай, малышка! – закричала бабушка, но Стефани уже поднесла их ко рту. Этот момент навеки застыл в ее памяти: сладкий поцелуй меда, а потом неистовый болезненный укус пчелы.
Она подумала об этом сейчас, об ошеломляющей комбинации сладости и опасности.
Нет. Бояться нечего. Что может случиться здесь, в общественном месте? Все что угодно.
Глаза Дэвида горели огнем. От него исходила злость. "Нет, – подумала она, – это не злость. Это его мужское начало. Его восприятие ее не как недруга, а как женщины".
Самолет нес их в бархатную тьму. За окном вспыхнул зигзаг молнии. Где-то за ее спиной женщина вскрикнула от страха. Стефани знала, что ей тоже следует бояться грозы, однако единственным штормом, о котором она могла думать, был тот, который бушевал между Дэвидом и ею. Не сводя с нее глаз, он расстегнул свой ремень безопасности и придвинулся ближе.
– Вам нравится обманывать, Скарлетт? – Он провел большим пальцем по ее губам и почувствовал их жар. – Вот чем мы занимались весь день, разве не так? Обманывали друг друга. Больше никаких игр, Стефани, – сказал он грубо и поцеловал ее.
Она не произнесла ни звука, не отодвинулась ни на сантиметр. Одной рукой он запрокинул ее голову назад и попытался своими губами раскрыть ее губы.
Времени думать не было. Она могла только ответить. Стефани нежно застонала, обвила руками шею Дэвида и открыла губы навстречу его поцелую.
Свет в салоне погас. Темнота окутала их. Самолет взмыл вверх и провалился вниз, словно в небе была дыра. Они оказались одни во тьме, в безбрежных небесах, в их милосердной власти.
Стефани не было страшно. Она чувствовала, как сильные руки Дэвида обнимают ее, чувствовала, как бьется его сердце рядом с ее сердцем. И когда его рука скользнула ей под жакет и обхватила грудь, она вскрикнула от наслаждения.
– Да, – прошептал он. – О, да.
Она почувствовала укус его зубов. Ее голова откинулась назад, когда он прижался губами к ее шее. И когда он взял ее руку и дал ей ощутить силу своего возбуждения, она выгнулась ему навстречу.
Какое-то безумие… Но остановиться и остановить Дэвида было невозможно. Его голод был свирепым, но таким же был и ее голод. Она должна была удовлетворить его, подчиниться ему…
Свет в салоне зажегся. Самолет в последний раз дрогнул и выровнялся.
Опомнившись, Стефани приглушенно вскрикнула и попыталась освободиться, но Дэвид ее не отпускал. Он сжал ее лицо в своих ладонях, его губы были горячими и требовательными… И несмотря ни на что, несмотря на свет в салоне, на голос командира, объявлявшего пассажирам, что все в порядке, – несмотря на все это, она снова едва не поддалась страсти.
– Нет! – Стефани забарабанила кулаками по его груди. – Прекратите, – сказала она дрожащим голосом.
Дэвид заморгал, как человек, очнувшийся от глубокого сна, отшатнулся и уставился в пылающее лицо женщины, которую встретил всего несколько часов назад. Ее остекленевшие глаза были огромными. Губы распухли от его поцелуев. Узел волос распался, и волнистые темные пряди рассыпались по плечам.
– Вы отвратительны, – прошипела она, отодвинувшись от него как можно дальше.
Желваки заходили на щеках Дэвида. Он откинулся на спинку кресла и вцепился руками в подлокотники. Отвратителен? Лучше сказать – безумен.
– Дамы и господа, – громкий голос по радио связи прервал его мысли, – мы приближаемся к аэропорту Дуллес. Наш самолет совершит посадку через несколько минут.
Возглас облегчения пронесся по рядам пассажиров. Дэвид тоже почувствовал облегчение, но отнюдь не оттого, что они благополучно пережили грозу. Он благополучно пережил нечто иное.
Такого с ним еще не случалось никогда. Если бы не зажегся свет, если бы Стефани не остановила его, он овладел бы ею прямо здесь, в той знойной маленькой вселенной, которую они создали. Сорвал бы с нее трусики и погружался бы в жаркую глубину до тех пор, пока… пока…
Он потерял над собой контроль. И это напугало его до полусмерти.
Жизнь – его жизнь – была абсолютно подконтрольна ему. Он владел собой. Благодаря этому ему, ребенку, выросшему в семье, взявшей его на воспитание, удалось стать человеком, получить юридическое образование и солидную практику. Он допустил только одну ошибку, когда решил, что любит, доверился женщине, которой нельзя было доверять…
Самолет с глухим стуком коснулся земли. Раздался шквал аплодисментов, несколько человек свистели, но Дэвид уже вскочил на ноги, потянулся за своей сумкой и устремился по проходу к двери.
– Сэр? Мистер Чэмберс? – Стюардесса улыбнулась и бросила взгляд через его плечо. – Разве ваша жена…
– Она мне не жена! – свирепо крикнул Дэвид. – Она мне никто.
Он оставил за спиной не только возглас стюардессы, он оставил все. И, черт побери, не намерен обо всем этом вспоминать. Никогда.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В жизни существует несколько непреложных истин.
Например, Стефани знала, что пара птиц-кардиналов будет каждую весну вить гнездо в тени рододендрона, за дверью черного входа.
Они уже были здесь, в это солнечное теплое утро. Самец в ярком оперении подбадривал своим чириканьем самочку, которая летала за все новыми ветками.
– Не знаю, та ли это пара, мэм, – сказал садовник, когда увидел, что она наблюдает за птицами той первой весной семь долгих лет назад. – Может быть, это потомство первых двух, которые свили здесь гнездо.
Какая разница! Если строительством дома занимается молодое поколение, это еще приятней. Хоть кто-то, пусть даже те, с крыльями и перьями, верит в дом и семью.
Были и другие неизменные факты, но уже не столь приятные.
То, как на нее смотрят добропорядочные обитатели городка Уиллингхэм-Корнерс, когда она приезжает туда. Смотрят всегда одинаково: мужчины – с многозначительными ухмылками, от которых у нее по спине бегут мурашки, женщины – осуждающе поджав губы.
Это, конечно, должно измениться. И скоро. Ухмылки сменятся улыбками, а на смену осуждающим взглядам придут взгляды, говорящие о том, что добропорядочность наконец восторжествовала.
Стефани глянула на обеденный стол и письмо на нем. О, да. Надо подождать, пока весь город не узнает об этом. Они, наверное, устроят праздник.
Стефани Уиллингхэм, миссис Эйвери Уиллинг-хэм, скоро лишится крыши над головой и почвы под ногами. Лишится всего.
Всего – включая то единственное, что имеет для нее значение, за обладание чем она бы заложила свою душу.
"Ей следовало знать, что Эйвери не сдержит слова. Его слово никогда ничего не стоило – еще одна из жизненных неизменных истин", – подумала Стефани с горькой улыбкой. Но об этом она узнала слишком поздно. Лишь после того, как ее муж со своей сестрой совершили эту подлую сделку.
Эйвери, должно быть, получил не меньше удовольствия, подготавливая ловушку. Ведь Клэр намекала на это. Жестокость происшедшего убедила Стефани в том, что все было тщательно спланировано и продумано так, чтобы сделать Клэр наследницей Эйвери, а Стефани оставить ни с чем.
Документы, конечно, законные. Последний подарок Эйвери.
Мужчины – это скопище лицемерных мерзавцев…
Они лгут, чтобы добиться своего, а потом устраивают так, что их обещания стоят не больше, чем они сами.
Стефани приложила руку ко лбу. Все, кроме Пола. Пол не такой. И не потому, что он ее брат. Пол добрый и заботливый. Он всегда оказывался рядом с ней, когда она была маленькой. Никто больше. Ни отец, которого она не знала, ни ее мать, которая исчезла из жизни своих детей как дым.
И не Эйвери. Господи, конечно же не Эйвери!
Стефани повернулась спиной к окну и стала смотреть невидящими глазами на чашку быстро остывающего кофе, которую держала в ладонях. Эйвери, со всеми его разговорами, что он заменит ей отца, которого у нее никогда не было. С его подарками, которые он делал из сочувствия, – корзиной продуктов на День Благодарения; визитами к специалистам, лечащим Пола; большой коробкой книг, о которых она мечтала, но которые не могла купить. И потом самый огромный подарок из всех, который, как она верила, положит начало новой жизни и для нее и для Пола… годичное обучение в школе мисс Кэрол, где готовят секретарш.
– Это уже слишком, мистер Уиллингхэм, – сказала тогда Стефани. – Я не могу позволить вам сделать это.
– Безусловно, можешь, дорогая. – Эйвери по-отечески обнял ее за плечи своей мощной рукой. – Ты научишься печатать на машинке, стенографировать, а потом будешь работать у меня.
О, как ловко он поймал ее! Бросил наживку, и она не смогла устоять, и он вытащил ее, как рыбку, чтобы бросить на сковороду.
Как она могла быть такой наивной?
Правда, вмешалась еще и судьба. Пол все больше и больше уходил в себя, и она согласилась заключить сделку с дьяволом.
Ей некого в этом винить, кроме себя…
Точно так же, как в том, что случилось две недели назад, в воскресный день, который обещал быть приятным и безмятежным.
Стефани закрыла глаза при этом унизительном воспоминании.
То, что она позволила какому-то незнакомцу так вести себя с ней, было непостижимо. Она знала, что представляют собой мужчины и чего хотят. Чего всегда хотят, независимо от того, какие они: старые и тучные, как Эйвери, или молодые и красивые, как Дэвид Чэмберс.
Секс – вот чего хотят все мужчины. А секс был… он был…
Стефани опять содрогнулась, несмотря на тепло солнечного утра. Потное тело. Цепкие руки. Горячее дыхание на твоем лице и мокрые губы, мешающие дышать. Вкус желчи в горле…
Однако с Дэвидом все было иначе… Когда он целовал ее. Прикасался к ней. Касался ее груди, заставляя стонать. Она все еще помнила тепло его губ на своих губах, его поцелуй, обещавший наслаждения, неведомые ей…
– Миссис Уиллингхэм…
Стефани обернулась. В дверях стояла миссис Кросс.
– Я ухожу, – холодно сказала она. – И решила сказать вам об этом.
Стефани кивнула.
– Я понимаю. Очень сожалею, что не смогла заплатить вам за последние несколько недель, но…
– Я не останусь под этой крышей, заплатите вы или нет, – сказала экономка. – Город все знает про вас, миссис. Мистер Эйвери устроил так, что все знают.
Кофе выплеснулся из чашки на руку Стефани, но она даже не моргнула.
– Я пришлю вам чек на сумму моего долга, миссис Кросс. – Ее голос был звонким и твердым.
Будь она проклята, если сломается сейчас.
– Мне ничего не надо от вас.
Миссис Кросс круто повернулась и вышла. Стефани не шевельнулась, пока до нее доносился топот ее шагов по мраморному полу холла. Но как только захлопнулась входная дверь, Стефани выдвинула стул из-под стола и опустилась на него.
– Ну и прекрасно, что вам ничего не надо, миссис Кросс, – прошептала она дрожащим голосом, – потому что у меня ничего не осталось и нечего вам дать.
Ее глаза наполнились слезами.
– Ладно, – сказала она поспешно и провела руками по лицу.
Что сделано, то сделано. Надо продолжать жить и не думать, о чем судачат в городе, что сделал Эйвери… и не предаваться воспоминаниям, что же это такое произошло между ней и Дэвидом Чэмберсом. Не стоил он того, чтобы думать о нем. Со всей своей привлекательностью, деньгами и обаянием, он был ничем иным, как еще одним представителем мужского братства – лживым, подлым, эгоистичным, обремененным мужскими гормонами, никчемным предателем.
Стефани с силой провела рукой по глазам и потянулась за письмом, которое пришло от адвокатов Клэр.
"Уважаемая миссис Уиллингхэм, извещаем Вас, что по настоянию нашей клиентки, Клэр Уиллингхэм, Вы должны освободить ее собственность не позднее пятницы, тринадцатого числа. Уведомляем Вас также о том, что с этого же числа прекращаются регулярные поступления на Ваш банковский счет".
– Подходящая дата, тебе не кажется? – промурлыкала Клэр, позвонив ей, чтобы иметь удовольствие первой сообщить приятную новость.
Стефани пыталась бороться. Много месяцев назад, когда Клэр стала намекать, что дни ее в "Севен оукс" сочтены, она отправилась к Амосу Тернеру, у которого в городе была адвокатская контора.
– Мне совершенно не нужен этот дом, – сказала она ему. – Я только хочу получить то, что полагается мне по закону. Эйвери обещал переводить оговоренную сумму ежемесячно на мой банковский счет.
– Сколько? – спросил Тернер с сальной улыбкой.
Стефани глубоко вздохнула.
– Две с половиной тысячи долларов.
Адвокат улыбнулся.
– Вот это да! – промурлыкал он. – Такая огромная сумма на содержание жены.
– Это не содержание.
– Серьезно? А что же тогда, моя дорогая?
Плата. Плата за то, что она продала свою душу…
– Не понимаю, какое это имеет отношение к нашему разговору, мистер Тернер, – холодно ответила Стефани.
Глаза-бусинки Тернера сияли.
– Приятно, наверное, так высоко себя оценивать, – сказал он, откинувшись на стуле так, что его жирное брюхо выпятилось.
Стефани покраснела, но сдаваться не собиралась. Какой смысл? Город уже давно составил о ней мнение.
– Бьюсь об заклад, что вы заслужили все эти деньги до последнего цента, – хмыкнул Тернер.
Она посмотрела ему прямо в глаза и подтвердила, что он, черт побери, прав. Заслужила.
"Смелый разговор, – подумала она сейчас. – И такой бесполезный".
Тернер заговорил по-другому после встречи с Клэр и (она не сомневалась в этом) с ее чековой книжкой. Судья Паркер тоже не стал чинить препятствий судопроизводству.
Итак, все кончено. Она осталась ни с чем. У нее не было ни крыши над головой, ни денег. И возможности оплачивать лечение Пола.
Ее сердце билось в панике.
Должен же быть выход! Разве она не вдова Эйвери? У вдовы есть какие-то права. Уиллингхэмы, конечно, правят этим городом, но не всем же миром.
Стефани встала. Она однажды познакомилась с адвокатом. Это было на одной из тех вечеринок, которые она устраивала для Эйвери. Контора у этого человека была не здесь, он работал… где? В Вашингтоне. Точно. Как же его звали?
Хасл? Фассл?
Расселл. Вот как. Джек Расселл. Собачье имя. Она выпалила это, когда их знакомили, и рука Эйвери сжала ее талию. Он ущипнул ее, но так, чтобы никто не заметил. Она попыталась пробормотать извинения, но Расселл склонился к ее руке и заверил, что ничего не имеет против сравнения с каким-нибудь симпатичным злющим маленьким терьером, особенно когда это говорит такая красивая женщина.
Расселл улыбался ей весь вечер. Не так, как это делали другие мужчины. Его улыбка была доброй, великодушной и немного печальной.
– Если этот старый людоед будет когда-нибудь плохо обращаться с вами, моя дорогая, – сказал он, целуя ее в щеку, когда вечер закончился и они с Эйвери стояли у двери, прощаясь со своими гостями, – только дайте мне знать, и я немедленно приду к вам на помощь.
Эйвери засмеялся так, что у нее при воспоминании об этом до сих пор бегают мурашки по коже.
– Беспокоиться не о чем, – улыбался тот, – я прекрасно знаю, как вести себя с такими девчонками, как эта.
Стефани отогнала от себя воспоминания и направилась в библиотеку, где Эйвери держал свою записную книжку.
Порывшись в ней, она нашла фамилию "Расселл" и номер его вашингтонского телефона.
Жизнь преподала Дэвиду целую серию уроков.
Красное вино лучше, чем белое.
"Порше" старых выпусков лучше, чем новые.
Весна в столице восхитительна.
"Но не в этом году", – подумал Дэвид, отвернувшись от своего рабочего стола и глядя в окно кабинета.
Погода стояла мягкая. Небо ясное. Вишня во всей красе, как каждый год. Немного позже, чем обычно, но туристов это не слишком беспокоило.
А настроение у него тем не менее отвратительное.
Все говорят ему это, включая его секретаршу. Он всегда недолюбливал эту недотепу мисс Марчисон, но тут она права. У него действительно есть проблемы. И у этих проблем есть имя – Стефани Уиллингхэм. Эта женщина не выходит у него из головы ни днем, ни ночью. Ну, разве это не смешно? Допустим, его влечет к ней. Допустим, он влюбился…
Дэвид застонал и откинулся в кресле. К черту все. Он вел себя как подонок. Целовал ее в самолете. Чуть не овладел ею… Кто знает, что могло бы произойти, если бы свет не включился в нужный момент?
И все почему? Потому что она привлекательна? Но привлекательна половина женщин планеты. Таковы все женщины, имена которых занесены в его маленькую черную записную книжку, но он никогда не попадал в столь глупое положение ни с одной из них.
Может быть, ему требуется отдых? Да, правильно, требуется.
– Мы работаем на износ, – сказал ему Джек Расселл, когда Дэвид перебрался в этот город много весен назад и уважаемая юридическая фирма "Расселл, Расселл и Хэнли" стала называться "Расселл, Расселл, Хэнли и Чэмберс". – И если тебе, Дэвид, нравится жить на пределе сил, твое место здесь.
Дэвид улыбнулся и сказал, что да, нравится.
– Нет места прекраснее, чем округ Колумбия весной, – сказал Джек, когда взгляд Дэвида остановился на цветущей вишне за окном.
И Дэвид снова улыбнулся и спросил Джека, доводилось ли тому когда-нибудь видеть Вайоминг в это время года.
– Нет, – ответил Джек. – Бьюсь об заклад, что там сплошной снег и ледяные ветры.
"Снег, – подумал Дэвид, глядя в окно. – Возможно. Горы, окружавшие его ранчо, наверное, все еще под покровом снега… но если бы он оседлал коня и помчался верхом, то наверняка заметил бы приметы весны".
– Черт, – пробормотал Дэвид и снова повернулся вместе с креслом к письменному столу.
Сидя здесь и таращась в окно, много не наработаешь. А у него полно работы. Тонны дел, если заглянуть в памятку, где прямо сверху значится "Нанять секретаршу".
Настроение было ужасное. Со дня свадьбы Куперов прошло уже две недели, но забыть Стефани Уиллингхэм так и не удалось. Да еще эти мысли, что он едва не изнасиловал ее.
Дэвид чертыхнулся, встал и прошел в другой конец кабинета. Там, на старинном бюро красного дерева стоял кофейник со свежим кофе, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что это не жалкие помои, которые мисс Марчисон подавала вместо кофе, а настоящий кофе, который он сварил себе сам. Он налил чашку, отпил глоток и опустился на один из двух небольших кожаных диванчиков.
Хватит всей этой чепухи. Он столько времени изводит себя! То ест поедом за то, что по-идиотски вел себя со Стефани, то предается фантазиям о том, как бы все обернулось, окажись они не в самолете, а в его городском доме. Пора переключиться на что-нибудь другое. Позаниматься в тренажерном зале. А может быть, провести выходные дома.