Бланш, со своей стороны испытывавшая к Марсо естественное чувство благодарности, приписывала этому чувству различные ощущения, которые волновали ее. Разве не понятно было ее желание постоянно чувствовать возле себя присутствие человека, спасшего ей жизнь? Могли ли быть для нее безразличными слова, слетавшие с уст ее спасителя? А его лицо, полное глубокой грусти, разве оно не должно было возбуждать в ней чувство живейшего сожаления? И, видя его вздыхающим, она каждую минуту готова была сказать: "Что я могу сделать для вас, мой друг, для вас, сделавшего так много для меня?"
Таковы были различные чувства, с каждым днем приобретавшие новую силу, волновавшие Бланш и Марсо первое время их пребывания в Нанте; наконец наступил день, назначенный для свадьбы сестры молодого генерала.
Среди драгоценностей, которые он приобрел для сестры, Марсо выбрал великолепную и ценную парюру и поднес ее Бланш. Бланш взглянула на нее сначала с кокетством молодой девушки, но затем вскоре закрыла футляр.
- Подходят ли драгоценности к моему положению? - промолвила она печально. - Мне - и вдруг драгоценности! Между тем как отец мой, может быть, переходит из одной фермы в другую, выпрашивая кусок хлеба, чтобы не умереть с голоду, ночуя в риге или сарае, чтобы не мокнуть под дождем; между тем как я сама осуждена… Нет, пусть моя скромность скроет меня от всех глаз; подумайте, что меня могут узнать.
Напрасно Марсо упрашивал ее; она согласилась взять только красную искусственную розу, находившуюся среди драгоценностей.
Церкви были закрыты; браки совершались в мэрии. Церемония была кратка и печальна. Молодые девушки сожалели об алтарях, украшенных свечами и цветами, о балдахине над головами новобрачных, под которым слышался сдержанный смех поддерживавших его шаферов, о напутственном благословении священника, говорившего: "Идите, дети, с миром и будьте счастливы!"
У дверей мэрии новобрачных ожидала депутация судовщиков. Чин Марсо доставил его сестре эту честь. У одного из этих людей, фигура которого показалась ему знакомой, было два букета. Один он поднес новобрачной, затем, повернувшись к Бланш, пристально смотревшей на него, он подал ей другой.
- Тинги, где мой отец? - сказала, побледнев, Бланш.
- В Сен-Флоран, - отвечал судовщик. - Возьмите этот букет, внутри его находится письмо. Да здравствует король и да настанут лучшие времена, мадемуазель Бланш!
Бланш хотела остановить его, поговорить с ним, расспросить его, но он исчез. Марсо узнал проводника и невольно удивился отваге, ловкости и преданности этого крестьянина.
Бланш с тревогой прочитала письмо. Вандейцы терпели поражение за поражением; все население бежало, отступая перед пожарами и голодом. Конец письма был посвящен изъявлениям благодарности Марсо. Благодаря бдительности Тинги, маркиз знал обо всем. Бланш опечалилась; это письмо вернуло ее к ужасам войны; она сильнее обыкновенного прижалась к руке Марсо, она говорила с ним, ближе наклоняясь к нему, голосом более слабым, чем всегда. Но Марсо хотел бы видеть ее еще более печальной, ибо чем глубже была ее печаль, тем меньше внимания она обращала на окружающих; а я уже говорил, что в любви много эгоизма.
Во время церемонии в зал вошел какой-то посторонний, который, по его словам, должен был сообщить весьма важные новости. Сначала Марсо, занятый разговором с Бланш, не заметил его. Но, вдруг он почувствовал, как затрепетала ее рука; он поднял голову: против них стоял Дельмар.
С усмешкой на губах, не спуская пристального взора с Бланш, к ним медленно приближался представитель народа. У Марсо на лбу выступил холодный пот, он смотрел на подходившего Дельмара, как Дон Жуан на статую командора.
- У тебя есть брат, гражданка?
Бланш что-то пролепетала в ответ и чуть не упала на руки Марсо. Дельмар продолжал:
- Если моя память и твое сходство не обманывают меня, мы вместе завтракали в Шоле. Почему это с той поры я не видел его в рядах республиканской армии?
Бланш чувствовала, что силы покидают ее; острый взор Дельмара следил за все увеличивающимся смущением Бланш, и она готова была упасть под его взглядом, когда он отвернулся к Марсо.
При виде его задрожал в свою очередь и Марсо. Молодой генерал судорожно сжимал эфес своей шпаги. Лицо представителя народа сейчас же приняло свое обычное выражение; казалось, он совсем забыл, о чем только что разговаривал, и, взяв Марсо под руку, он отвел его в оконную нишу, стал рассуждать с ним о существующем положении вещей в Вандее и сообщил ему, что он приехал в Нант, чтобы условиться с Каррье о новых мерах репрессий, необходимых ввиду не прекращающейся смуты. Он сказал также, что генерал Дюма был отозван в Париж, затем, оставив его, он с улыбкой и поклоном прошел мимо кресла, на которое упала Бланш, когда ее оставил Марсо.
Два часа спустя Марсо получил приказ немедленно присоединиться к восточной армии и вступить там в командование своей бригадой.
Этот неожиданный и внезапный приказ удивил его; он не без основания думал, что между этим приказом и только что происшедшею сценой существовала какая-то связь, так как срок его отпуска кончался только через пятнадцать дней. Он побежал к Дельмару, чтобы добиться у него разъяснений, но после свидания с Каррье Дельмар тотчас же уехал.
Надо было повиноваться, колебаться - значит потерять все. В эту эпоху генералы были подчинены власти представителей народа, посланных конвентом, и, если их неопытность была причиною нескольких неудач, то немало побед было одержано только благодаря альтернативе, которая стояла перед военачальниками: победить или сложить свою голову на эшафоте.
Марсо был около Бланш, когда получил роковой приказ. Ошеломленный этим неожиданным ударом, он не имел мужества объявить ей о своем отъезде, оставлявшем ее одинокой и беззащитной в городе, где ежедневно проливалась кровь ее единомышленников. Она заметила его беспокойство и, победив свою застенчивость, приблизилась к нему с тревожным взглядом любящей женщины, которая знает, что она имеет право спрашивать, и которая спрашивает. Марсо показал ей только что полученный приказ. Едва кинув на него взгляд, Бланш поняла, какой опасности подвергается ее покровитель, в случае отказа в повиновении; сердце ее разрывалось на части, но, тем не менее, она нашла силы торопить его с отъездом. Женщины в большей степени обладают известного рода твердостью, потому что у них она зависит еще от стыдливости. Марсо печально посмотрел на нее.
- И вы также, Бланш, - сказал он, - вы велите мне ехать? И, действительно, - продолжал он, поднимаясь и как бы рассуждая сам с собой, - кто может заставить меня поверить в противное. Безумец! Когда я думал об отъезде, мне несколько раз казалось, что он вызовет слезы и сожаление.
И большими шагами он зашагал по комнате.
- Глупец! Сожаления, слезы! Как будто я не безразличен для нее!
Обернувшись, он встретился лицом к лицу с Бланш; две крупные слезы катились по щекам безмолвной молодой девушки, грудь которой вздымалась от рыданий. В свою очередь Марсо почувствовал на глазах слезы.
- О, простите меня! - воскликнул он. - Простите меня, Бланш! Но я ужасно несчастлив, а несчастье вызывает недоверие. Бывая постоянно около вас, мне казалось, что моя жизнь смешалась с вашей. А как отделить ваши часы от моих, ваши дни от моих дней? Я забыл обо всем; я думал, что так будет продолжаться вечность. О, несчастный, несчастный! Я грезил и теперь я проснулся. Бланш, - более спокойно, но еще более печальным голосом прибавил он, - война, которую мы ведем, жестока и убийственна, и может статься, что мы никогда не увидимся более!
С этими словами он взял зарыдавшую Бланш за руку.
- О, обещайте же мне, если я погибну, пораженный вдали от вас… Бланш, у меня всегда было предчувствие, что жизнь моя продлится недолго, обещайте мне, что вы изредка будете вспоминать меня в мыслях, что мое имя, хоть во сне, будет у вас на устах, а я обещаю вам, Бланш, что если перед смертью у меня будет время произнести одно только слово, этим словом будет ваше имя.
Слезы душили Бланш, но ее взоры выражали тысячи гораздо более нежных обещаний, чем у нее просил Марсо. Одной рукой она сжала руку Марсо, а другой указала ему на алую розу, украшавшую ее голову.
- Всегда, навек! - пролепетала она и упала в обморок.
На крики Марсо прибежали мать и сестры. Молодой генерал думал, что Бланш умерла, и кинулся к ее ногам. Любовь, страх и надежда - все перепуталось в нем. Солдат был не кто иной, как ребенок.
Бланш открыла глаза, и вся залилась краской, увидев у своих ног Марсо и всю семью вокруг себя.
- Он уезжает, - промолвила она, - чтобы сражаться и, быть может, против моего отца. О, пощадите моего отца, если отец попадет к вам в руки; подумайте, что его смерть убьет меня. Чего же вы еще хотите от меня! - прибавила она, понижая голос. - Мысль об отце у меня явилась только после того, как я подумала о вас.
Затем, собравшись с духом, она стала упрашивать Марсо ехать: да он и сам понимал всю необходимость; поэтому он уступил ее просьбам и просьбам матери. Необходимые приготовления были сделаны, и час спустя он прощался с Бланш и со своей семьей.
Возвращаясь, Марсо ехал той же дорогой, которой они проезжали с Бланш; он медленно подвигался вперед, не ускоряя и не замедляя шага лошади, и каждый куст, каждый камешек напоминали ему какое-нибудь место из рассказа молодой вандейки. Он снова восстановил в памяти всю историю ее жизни, которую она рассказала ему; и опасность, которой она подвергалась, показалась ему теперь гораздо серьезнее, чем в момент разлуки. Каждое слово Дельмара звучало у него в ушах, каждую минуту он готов был остановить лошадь и вернуться в Нант, и немалого труда стоило ему убедить себя не поддаваться этой слабости.
Если бы Марсо не был так занят собственными мыслями, он заметил бы на другом конце дороги всадника, ехавшего ему навстречу, который остановился на мгновение, чтобы убедиться, что он не ошибся, и пустился затем в галоп. Почти поравнявшись с ним, Марсо узнал в нем генерала Дюма.
Друзья соскочили с коней и бросились друг другу в объятия.
В тот же миг какой-то человек, весь в пыли, в крови и в поту, в разорванном кафтане, перескочил через плетень, скатился по откосу на дорогу и в полном изнеможении, почти без голоса, упал к ногам друзей, прохрипев лишь одно слово:
- Арестована!..
Это был Тинги.
- Арестована? Кто? Бланш? - воскликнул Марсо.
Крестьянин утвердительно кивнул головой; несчастный не мог больше произнести ни слова. Он пробежал пять лье, пробираясь по полю вдоль плетня, среди крапивы и чертополоха; чтобы догнать Марсо, он пробежал, быть может, еще лье или два, но, догнав его, упал. С открытым ртом и остановившимся взором он смотрел на него.
- Арестована! Бланш арестована! - беспрестанно твердил он, между тем как его друг прикладывал свою полную вина фляжку к стиснутым зубам Тинги. - Бланш арестована! Так вот с какой целью они удалили меня, Александр! - воскликнул он, хватая за руку своего друга и заставляя его подняться. - Александр, я возвращусь в Нант. Мне необходимо быть там, потому что моя жизнь, моя будущность, мое счастье, - все там!
Зубы его стучали, как в лихорадке, тело его конвульсивно вздрагивало.
- Горе тому, кто осмелился поднять свою руку на Бланш! Ты знаешь, я полюбил ее всеми силами моей души, я не могу без нее жить, я или погибну, или спасу ее! О, глупец, безумный! Как смел я уехать!.. Бланш арестована! Где же она помещается?
Тинги, к которому был обращен вопрос, начал понемногу приходить в себя. Жилы у него на лбу надулись, глаза налились кровью, грудь тяжело вздымалась, и все-таки на повторный вопрос: "Где же она помещается?" он смог ответить:
- В тюрьме Буффэ.
Лишь только он произнес эти слова, как два друга галопом пустились в Нант.
IV
Нельзя было терять ни минуты; целью своего пути оба друга избрали дом, в котором жил Каррье, на площади. Когда они прискакали туда, Марсо спрыгнул с лошади, машинально взял пистолеты, лежавшие в кобурах, спрятал их под платье и направился в квартиру того, кто держал в своих руках судьбу Бланш. Его друг следовал за ним гораздо более хладнокровно, хотя готовый защищать его, если бы понадобилось его помощь, и с такою же беспечностью рисковать своею жизнью, как и на поле сражения. Но представитель народа знал слишком хорошо, как сильно его ненавидели все, чтобы не быть недоверчивым, и ни просьбы, ни угрозы обоих генералов не могли им предоставить возможность свидания с ним.
Марсо уходил от него более спокойным, чем мог предполагать его друг. Немного погодя у него, по-видимому, появилась новая идея, и было очевидно, что он на ней твердо остановился, потому что он попросил генерала Дюма отправиться на почту и возвратиться оттуда с лошадьми и экипажем и ожидать его у ворот тюрьмы Буффэ.
Чин и имя Марсо открыли ему двери тюрьмы, он приказал сторожу отвести его в камеру, где была заключена Бланш. Тот остановился в нерешительности, но Марсо повторил свой приказ более повелительным тоном, и сторож повиновался, пригласив его следовать за собою.
- Она не одна, - сказал его проводник, открывая низкую и сводчатую дверь камеры, темнота которой заставила задрожать Марсо. - Но она недолго останется с ним, поскольку сегодня его казнят.
С этими словами он закрыл дверь за Марсо, предупредив также, чтобы тот сократил, насколько возможно, свидание, которое могло скомпрометировать его.
Ослепленный внезапным переходом от света к мраку, Марсо простер вперед руки, словно лунатик, стараясь произнести имя Бланш, которого он не мог выговорить, и не будучи в состоянии пронизать взорами окружающую его тьму. Он услышал крик; молодая девушка бросилась в его объятия. Она сразу же узнала его, ее глаза уже привыкли к темноте.
Она бросилась в его объятия, ибо бывают мгновения, когда люди легко забывают условности. Дело шло ни более, ни менее, как о жизни или смерти. Она ухватилась за него, как потерпевший крушение цепляется за скалу, с молчаливыми рыданиями и конвульсивными объятиями.
- Ах, вы все-таки не покинули меня! - воскликнула она наконец. - Они арестовали меня, бросили сюда; в толпе, следовавшей за мной, я заметила Тинги; я крикнула "Марсо! Марсо!", - и он исчез. О, я была далека от надежды снова увидеть вас… тем более здесь… Но вы здесь… вы здесь… вы не покинете меня больше… Вы освободите меня, не правда ли?.. Вы не оставите меня здесь?
- Ценою крови я хотел бы сейчас же освободить вас отсюда, но…
- О, взгляните на эти мокрые стены, взгляните на эту гнилую солому! Вы - генерал, неужели вы не можете…
- Вот что я могу, Бланш: постучать в эту дверь, размозжить череп тюремщику, который откроет ее, вывести вас на двор, дать вам возможность вдохнуть в себя свежий воздух, увидеть голубое небо и умереть, защищая вас. Но после моей смерти Бланш, вас снова упрячут в этот каземат, и на земле не останется ни одного человека, который мог бы спасти вас.
- Но вы можете?
- Может быть.
- Скоро?
- Через два дня, Бланш; я прошу у вас два дня. Но ответьте, в свою очередь, на один вопрос, от которого зависит жизнь моя и ваша… Отвечайте, как если бы вы отвечали Богу… Бланш, любите ли вы меня?
- Время ли и место ли задавать такой вопрос и можно ли отвечать на него? Неужели вы думаете, что эти стены привыкли слышать объяснения в любви?
- Да, теперь как раз время, потому что мы находимся сейчас между жизнью и могилой, между бытием и вечностью. Бланш, торопитесь ответить мне: каждый миг похищает у нас день, каждый час - год… Бланш, любишь ли ты меня?
- О, да, да…
Эти слова вырвались у молодой девушки прямо из сердца, и она, забыв, что в темноте не видно краски смущения, залившей ее лицо, спрятала головку в объятиях Марсо.
- Хорошо, Бланш, необходимо, чтобы ты сейчас же стала моей женой.
Молодая девушка затрепетала всем телом.
- Какое намерение таите вы?
- Мое намерение - вырвать тебя у смерти; посмотрим, посмеют ли они отправить на эшафот жену генерала-республиканца.
Бланш сразу поняла его мысль; она содрогнулась от ужаса перед опасностью, которой он подвергал себя, чтобы спасти ее. Его любовь придала ей новые силы, но, собрав все свое мужество, она твердо ответила ему:
- Это невозможно.
- Невозможно? - спросил Марсо. - Невозможно? Но ведь это безумие! Какая же преграда может встать между нами и счастьем, после того, как ты призналась мне, что любишь меня? Неужели ты думаешь, что это игра? Но послушай же, послушай, ведь это - смерть! Подумай! Смерть на эшафоте, палач, топор, ведь это - смерть!
- О, сжалься, сжалься! Это ужасно! Но ты, ты, раз я стану твоей женой, и это звание не спасет меня, так ведь ты погибнешь вместе со мной!..
- Так вот причина, заставляющая тебя отказаться от единственного средства спасения, которое осталось тебе! Ну, хорошо, выслушай же меня, Бланш, ведь и я, со своей стороны, должен признаться тебе. Увидев тебя, я полюбил тебя; любовь обратилась в страсть, я увидел, что моя жизнь вся принадлежит тебе, моя судьба неразрывно связана с твоей судьбой; счастье или плаху - я все разделю с тобой; я больше не покину тебя, ничья людская власть не сможет разъединить нас. Или если я покину тебя, то для того, чтобы воскликнуть: "Да здравствует король!" Эти слова откроют мне двери твоей темницы, и мы тогда выйдем отсюда уже вместе. Но ведь это будет только одна ночь в той же камере, переезд в той же телеге и смерть на том же эшафоте.
- О, нет, нет, ступай отсюда: оставь меня, ради всего святого, оставь меня!
- Уйти мне? Берегись, что ты говоришь и чего ты хочешь; потому что, если я уйду отсюда, и ты не будешь моей женой, не дашь мне права защищать тебя, я разыщу твоего отца, о котором ты думаешь и который льет слезы о тебе, и я скажу ему: "Старик, твоя дочь могла спасти себя, и она не захотела, она пожелала, чтобы твои последние дни были омрачены тяжкой скорбью, чтобы ее кровь обагрила твои седые волосы… Плачь, плачь, старик, но не о том, что твоя дочь умерла, а о том, что она не настолько сильно любила тебя, чтобы жить".
Марсо оттолкнул Бланш, и она упала на колени в нескольких шагах от него. Он свирепо зашагал по камере, стиснув зубы, скрестив руки на груди, с улыбкой безумного или приговоренного к смерти. Он слышал подавленные рыдания Бланш; слезы катились у него из глаз, руки опустились бессильно, и он бросился к ее ногам.
- О, сжалься, ради всего, что есть святого на этом свете, могилой твоей матери умоляю тебя, Бланш, согласись быть моей женой. Это необходимо, ты должна!
- Да, ты должна, девушка, ты должна, - прервал его странный голос, заставивший их задрожать и подняться на ноги. - Ты должна, потому что это единственное средство сохранить едва начавшуюся жизнь. Закон Божеский повелевает тебе поступить так, и я готов благословить ваш союз.
Изумленный Марсо обернулся и узнал священника, служившего мессу в ту ночь, когда он напал на собравшихся вандейцев и когда Бланш стала его пленницей.
- О, отец мой! - воскликнул Марсо, хватая его за руку и привлекая к себе. - Заставьте ее согласиться жить.
- Бланш де Болье, - торжественно обратился к ней священник, - именем твоего отца, ибо мой возраст и дружба, соединявшая нас, дают мне право заменить его, заклинаю тебя уступить мольбам этого молодого человека, ведь и твоей отец, если бы он был здесь, поступил бы так же, как я.
Бланш, казалось, была охвачена целой массой противоположных чувств; под конец она не выдержала и бросилась в объятия Марсо.