Мэй сделала паузу, размышляя о других мужчинах, которых она знала.
– Тебя беспокоит мысль о сильных женщинах?
Мартин засмеялся:
– Нисколько, и я знаю, о чем говорю. Если бы ты знала мою маму! Лак-Верт красивое место, но зима там значительно суровее, чем здесь. Моя мама вела хозяйство почти без средств, сама таскала дрова, чтобы я не замерз ночью, водила меня в школу в любую погоду, в снег, по подтаявшему льду. У нас не хватало денег, но она всегда заботилась, чтобы у меня были новые ботинки или куртки?..
– Но твой отец… – Мэй страшно удивилась.
Ведь Серж играл в Профессиональной хоккейной лиге. Конечно, он хорошо зарабатывал.
– Одно ты узнаешь обо мне, – сказал Мартин, – что я больше похож на свою мать, чем на отца… и слава богу. Нам нет нужды говорить о нем. Этот вечер слишком особенный.
Мэй, наоборот, хотелось поговорить о нем, но она заставила себя перевести тему. К тому же пора было Мартину везти ее домой.
Тетушка Энид не любила ложиться слишком поздно, да и Мэй хотелось домой к Кайли. Но они остановились по пути под мостом Холден-бридж.
Большой мост перекинулся через реку Коннектикут, и его огни искрились, как огни затонувшего города, в медленно текущей воде. Мэй показала наверх на узкий мостик в двух сотнях футов от земли, по которому они с Тобин прошли в ночь их окончания средней школы.
– Сильные и смелые, – заметил он.
– И глупые, – добавила она. – Я умерла бы, если бы Кайли когда-либо сделала нечто подобное.
– Ты, вероятно, приходила сюда со своими дружками. – Мартин незаметно обнял ее, целуя ее в тени моста.
Тая в его руках, она позволила ему целовать себя долго и нежно, и когда они остановились, была довольна, что он, казалось, забыл свой вопрос и ей не придется объяснять ему, что она никогда не делала этого прежде, никогда не останавливалась здесь ни с кем, кроме него.
Они проехали по грунтовой дороге за Файерфлай-бич, сели на песок и слушали, как плещутся мелкие волны. Мэй показала на восток, к лабиринтообразным болотам природного заповедника "Лавкрафт-Уайлдлайф-рефьюдж", и рассказала о жутком случае, когда они с Кайли обнаружили тело Ричарда Перри, который с отчаяния повесился на дереве.
– И с тех пор начались ее видения? – спросил он.
– Вскоре после этого, – подтвердила Мэй.
– Это правильное слово для того, что происходит с ней? Видения?
Всякий раз, когда они говорили о Кайли, она чувство вала нарастающую степень беспокойства. Ее дочь была драгоценна для нее, и она уже была травмирована другими, включая ее собственного отца.
– Да, – осторожно сказала Мэй. – Именно так.
Мартин кивнул:
– Я понимаю.
– Это необычно, – продолжала Мэй. – Большинство людей не в состоянии этого понять. Ее учительница назвала их "галлюцинациями", Но девочка вовсе не шизофреник…
– Конечно, нет. Что знают эти учителя?
– Если бы у Кайли не появилось этого на самолете, если бы ты уже не знал об этом, я не уверена, что я говорила бы об этом теперь. Мы стараемся держать их в тайне…
– Если это – то, что ты хочешь, я не скажу больше ни слова. Но, Мэй, я бы гордился ими.
– Почему? – спросила она, поворачиваясь к нему.
– Поскольку она восхитительная девочка. Столь же чувствительная, как ее мать и бабушка, и вся остальная часть ваших сильных магических женщин. Она – только очередное звено в вашей длинной цепочке.
Мэй позволила себе улыбку. У нее был синий дневник в сумочке. Иногда, заполняя его, она чувствовала, как ее переполняет страх. Люди боятся непостижимого, а у ее дочери было много того, что она, ее мать, не понимала. Оказавшись рядом с человеком, с которым можно было поговорить об этом, который воспринимал Кайли в таком же замечательном свете, как и она, Мэй испытала чувство радости и благодарности.
– Спасибо, Мартин.
– Всегда к твоим услугам, – сказал он, пристально вглядываясь в воду, покрытую рябью.
Солнце садилось, бросая фиолетовый отсвет на волнорез и большие камни.
– Теперь расскажи мне об этой воде, а? Это море? Я провожу столь ко времени на коньках, что даже не знаю географии. Канада это одно, но Новая Англия – полностью чужое мне место. Что это, Атлантический океан?
– Нет, это – пролив Лонг-Айленд.
– Но вода в нем соленая? – спросил он.
– Да, – улыбнулась Мэй. – Это – словно рука моря. Атлантика там, правее…
И затем она объяснила, что пролив Лонг-Айленд был менее суров, чем открытый океан, который находится от сюда в нескольких милях на восток, что отец учил ее здесь плавать, грести и управлять парусом, когда она была маленькой девочкой. Бросая камни в воду, Мэй описала, какая лодка была у отца:
– "Дайер Доу", шлюпка. Устойчивая, пока не поднимешься в нее. Как отец оттолкнул лодку от берега, переступил через корму, взял руль и стал показывать ей, как плыть. Он вручил ей румпель, научил, как уравновешивать паруса.
– Каждый шаг пути. – Она посмотрела на Ориент-Пойнт, мазок на горизонте. – Он был всегда настолько терпелив со мной.
– Похоже, он хороший отец, – сказал Мартин.
– О, да, таким он и был. Я испугалась однажды, когда ветер подул и лодка почти перевернулась, и кричала ему, чтобы он забрал румпель. Он помог мне, спокойный как всегда. Он никогда не заставлял меня чувствовать сожаление или беспокойство, или смущение, что я делаю все хуже него.
– Надеюсь, я никогда не сделаю этого. – Голос Мартина был серьезен и тих, и Мэй повернула голову, чтобы изучить его глаза.
Ее отец был образцом для подражания, человеком, с которым она будет всегда сравнивать мужчин.
– Я люблю тебя, – услышала она свой голос.
Он обхватил ее руками, прижал к себе и поцеловал. Мягкий ветерок развевал ее волосы, высокая трава вдоль берега шелестела постоянным шепотом. Мэй ощущала тело Мартина подле себя, и она вообразила, как они плавают в спокойном море. Это было бы замечательно именно в это время: не слишком бурное море, не слишком ветрено. Она ощущала бы себя столь же уверенно, как и на земле.
Мэй даже чувствовала бы себя в безопасности, взяв с собой Кайли. Она представила, как в лодке рядом с Мартином и Кайли держит румпель и уравновешивает паруса.
В следующий полдень они отправились на долгую, не торопливую прогулку на велосипедах. Мэй упаковала завтрак для пикника, и они съели его на широком лугу с видом на реку Коннектикут. Возвращаясь домой, они ехали по проселочным дорогам, проезжали мимо обширных ферм, с разбросанными то там, то тут гранитными валунами, каменными стенами, отделяющими одну собственность от другой. Красные сараи. Молочные коровы. Здания были самых разных стилей и эпох: колониальные, георгианские, федеральные, окрашенные главным образом в белый или желтый цвета.
– Симпатично здесь, – прокомментировал он.
– Мы называем этот цвет "Блэкхолловским желтым", пояснила она ему, – потому что многие здания здесь окрашены именно в этот цвет.
– Ты любишь это место, не так ли?
– Да.
– Ты смогла бы уехать отсюда? – спросил он.
Она ехала молча несколько секунд. Только вчера вечером она лежала с открытыми глазами, думая о том же самом. Она пустила глубокие корни в эту землю. Здешняя история и легенды стали частью ее собственной истории.
Она полагалась на тетю Энид и хотела, чтобы Кайли знала, откуда она, кто были ее предки.
– Это было бы трудно, – призналась она. – Но, полагаю, возможно.
– Я не думаю, что когда-либо смогу попросить тебя об этом, – сказал Мартин.
Мэй мельком взглянула на него. Он берет назад свое предложение? Он не упоминал о нем все эти дни, прошедшие с того момента, когда Мартин сделал ей предложение, и хотя она все еще чувствовала, что он всего лишь не хочет на нее давить, стала задумываться, не вообразила ли она все это себе.
– Я мог бы найти выход, – сказал он.
– Найти выход?
– Если бы мы могли бы проводить лето в Лак-Верте, – продолжал он, – я бы ни секунды не держался за Бостон. Мы могли бы жить здесь, в Блэк-Холле. Я отправлялся бы на работу прямо по триста девяносто пятому к Масс-Пайк…
– Ты все еще думаешь о…
– О, да, – негромко проговорил Мартин, – именно думаю.
Мартин не был похож ни на кого, кого она когда-либо знала прежде. Он был так решителен и все же очень мягок. Они ехали рядом по тихому переулку, пока не добрались до места, где начиналось оживленное движение. Держась за руль, Мэй соскочила на землю. Поток машин проносился мимо.
– Ты уверена, что хочешь ехать здесь? – поинтересовался он.
– Не так далеко. Я хочу показать тебе кое-что.
Кивнув, Мартин первым забрался на свой велосипед.
Он направил его через дорогу, через плечо наблюдая, как Мэй пристраивается сзади. Они ехали друг за другом за окрашенной линией, сердце Мэй билось быстрее с каждым поворотом педалей.
Она не была даже уверена, почему она делала это. Тетя Энид никогда не поняла бы ее порыва. Тобин могла бы понять, но и ей Мэй не собиралась ничего говорить. Что-то происходило внутри нее, и это заставляло ее двигаться быстрее, поскорее пройти через все, сообщить Мартину самую важную тайну в ее жизни.
Стабильный поток транспортных средств. Водители, главным образом рабочие и местные жители. Фургоны, седаны и универсалы, многоместные легковые автомобили. Когда какой-то огромный самосвал прогрохотал мимо, Мэй почувствовала, как все у нее внутри задрожало. Они проехали пруд слева, ферму справа. Дорога изогнулась, выступы гранита возвышались по обе стороны.
– Здесь. – Она остановилась, ее глаза устремились на дорогу.
– Что это? – спросил он, оглядываясь вокруг.
Его глаза были заполнены нетерпеливым ожиданием; Мэй показала ему столько красивейших мест, высокие утесы и великолепные поля ее любимого Блэк-Холла. Но здесь все выглядело совсем иначе.
Мэй слезла с велосипеда, и Мартин последовал ее примеру. Прислонив велосипеды к полуразрушенной каменной стене, Мартин положил рюкзак на землю. Мэй пошла назад к дороге, Мартин позади. Машины проскакивали так близко, что она чувствовала, как ее обдает горячим ветром.
– Это всего лишь весьма оживленная дорога, – сказал он.
– Это не только дорога, – сказала она спокойно.
– Что же еще, Мэй?
– Мои родители были убиты здесь.
– Здесь?
Она кивнула, глядя в одну точку. Грузовик врезался в их машину, протащил с дороги и ударил в выступ скалы. Они погибли сразу, и многие годы, проезжая мимо этого места на школьном автобусе, Мэй будет думать, что она слышит, как они зовут ее по имени.
– Их кровь была на этой дороге, – сказала она.
– Как давно это случилось?
– Двадцать четыре года назад. – Возможно, они с Кайли мало чем отличались вообще.
Видение призраков и ангелов или слышание голосов… не говоря уже о волшебстве роз и трав. Реальность была в том, что они слышали голоса умерших, открывали свои сердца призракам.
– Ты потеряла их такой маленькой.
– Слишком маленькой!
Внутри у Мэй все клокотало. Она хотела, чтобы Мартин понял ее. Трагедия, произошедшая с ее родителями на этом повороте, изменила ее, в ней появилось то, чего она не могла постичь. И от чего не могла избавиться. Он попытался обнять ее, но она отстранилась.
– Все выглядит очень просто, – сказала она. – Я сильная, как ты сказал. Я забочусь о дочери каждую минуту, каждый день. Я управляю семейным делом, я помогаю другим женщинам устроить свадьбы, о которых они мечтали…
– Да.
– Но я… – Она опустила голову.
Она могла почти различить то темное пятно… кровь или масло – она никогда не была уверена, – которое оставалось на этом месте много месяцев после несчастного случая. Как же она молилась, чтобы снег и дождь пощадили его, никогда не смывали.
– Что, Мэй?
– Я потеряла здесь частицу себя, – сказала она ему.
– Это понятно, почему ты думаешь именно так. Ты была маленькой девочкой из дружной и любящей семьи. Потерять мать и отца… конечно, ты чувствуешь, как будто ты потеряла часть самой себя.
Мэй покачала головой:
– Нет, Мартин. Это не так. Точнее не совсем так…
Он ждал, пока она поднимет на него глаза.
Но она видела не его, а отца. Его лицо осталось навсегда красивым, с очерченными скулами и прямым носом, смеющимися карими глазами.
Путешествуя пешком вдоль реки Коннектикут к замку Селдена, он нес свою кроху-дочь в рюкзаке. Он учил ее плавать, изучать небо и предугадывать погоду. Хотя она любила находиться на ферме с матерью и бабушкой, пикники с ее отцом были особенные.
Тобин тоже его любила, и она была с Мэй в тот последний день. Две двенадцатилетние девчушки собирались ехать в магазин с родителями Мэй за сладостями. В последний момент отец Мэй сказал им, что они не смогут поехать вместе.
Мэй глубоко вздохнула:
– Когда мой отец погиб, я была рассержена на него. Из-за какой-то глупости мы повздорили, как это бывает между родителями и детьми почти каждый день, и он не позволил мне ехать с ними в магазин.
– Он спас вам жизнь.
– Я знаю это теперь, – сказала она. – Но когда он вышел из двери в тот день, я буквально ненавидела его. Действительно, Мартин. Я была настолько безумна. В тупом двенадцатилетнем гневе. Он сказал на прощание: "Я люблю тебя, детка", – а я даже не повернулась к нему. Он хотел поцеловать меня, а я не далась.
– Ты тогда не думала о плохом.
– Нет, – согласилась она. – Я знаю, что в глубине души он простил меня.
Мартин не отвечал. Думал ли он, какая же она дурочка, что носила все это в себе все эти годы? Мэй чувствовала себя смущенной, как будто она не была уверена, что имело смысл привозить его сюда. Зачем она рассказала ему все это? Оставалось только попытаться объяснить.
– Это – все для меня, – сказала она.
– Что? – переспросил он, когда автомобиль, буксирующий трейлер с лодкой, просвистел мимо.
– Иногда я думаю, что я потеряла способность общаться.
– Ты? – переспросил он недоверчиво.
– Да. Как будто я потеряла эту способность в тот день… здесь, вместе с ними.
– Мэй, – сказал он серьезно, притянув ее к себе, – я думаю, что ты умеешь контактировать с людьми лучше, чем любой, с кем я когда-либо встречался.
– Я соединяю других людей, помогаю им совершить обряд бракосочетания. – Слезы хлынули, когда она прижала голову к его груди. – Но иногда я думаю, что больше всего я знаю в этой жизни об упущенных возможностях.
Она думала об отцовской спине, когда он вышел из дома. Она думала о мужчине, которого она выбрала, о разочарованиях, которые она принесла себе и Кайли. Хотя Мартин сказал, что она была сильной, глубоко в душе Мэй ощущала только страх. Чувствовала себя напуганной и пустой, как будто вся ее храбрость просочилась сквозь эту маленькую заплатку на дороге, двадцать четыре года назад. Молча они вернулись назад к своим велосипедам. Каменные стены бросали длинные тени на дорогу, и они ехали вдоль нее даже с большими предосторожностями, чем прежде. Мэй двинулась первой, но, как только они достиг ли прямого участка, Мартин догнал ее и ехал подле нее, пока это позволяла ширина тропинки.
Они проезжали поля, за которыми они видели реку, текущую мимо, ясный свет проникал сквозь ветви высоких деревьев. У Мэй горло сжималось от красоты и эмоций этого дня. Когда они добрались до "Брайдалбарн", они оставили грунтовую дорогу и сократили путь, проезжая прямо за садами.
Спешившись, Мэй начала показывать Мартину, куда поставить его велосипед, но он остановил ее. Поскольку он обнял ее, она позволила велосипеду грохнуться на землю.
– Ты думаешь об упущенных возможностях, – сказал он.
Она молчала в ожидании.
– Что ж, я не готов позволить тебе упустить этот шанс. – Мартин прижал ее крепче.
– Какой? – Она отстранилась, чтобы видеть его глаза.
Она увидела, что он роется в своем кармане. Он достал коробку и вытащил из нее кольцо, прежде чем она сумела бы ему возразить. Они стояли в том же самом месте, что и тогда, неделю назад.
– Попробуем снова, Мэй, ты выйдешь за меня замуж?
Мэй перевела взгляд с кольца на синие глаза Мартина.
Его нос и щеки были в дорожной пыли, а на рубашке осталась трава, прицепившаяся еще с пикника. На сей раз она не колебалась.
– Да, – сказала она.
Мартин обнял ее снова. Его взгляд был переполнен чувствами, и как-то сразу Мэй осознала, что никогда ничего сильнее не хотела в жизни. Она поднялась на цыпочки и крепко поцеловала его. Страстное желание пробежало по всему телу и заставило закружиться голову.
– Я сделаю тебя счастливой, – сказал он, когда они прекратили целоваться.
– Мне в это верится. И я сделаю то же для тебя.
– Мы заживем замечательной жизнью, – пообещал Мартин. – Здесь, в Бостоне, в Канаде. Кайли полюбит Лак-Верт. Только подожди, вы с ней обязательно должны увидеть эту красоту.
– Я не могу ждать.
– Мы никогда не оставим Блэк-Холл, – сказал он. – Мы будем жить всюду.
– Можно и так поступить, – улыбнулась Мэй.
– Как поступить? – спросила тетя Энид, и они поняли, что их слышат.
– Ох, ничего себе. – Тобин стояла в открытом дверном проеме желтого сарая.
Тетя Энид замешкалась позади нее.
– Вы, должно быть, Тобин, – уточнил Мартин.
– А вы, должно быть, Мартин.
– Тетя Энид, – представила Мэй. – Это – Мартин Картье.
– Мы только что говорили о вас… – Тетя Энид пожала ему руку.
– Аншант (очаровательно), – сказал Мартин, – рад познакомиться с вами обеими.
– Где это – Лак-Верт? – спросила Тобин.
– В Канаде, – ответил он ей. – Там мой дом.
– Вы же не увезете ее в Канаду? – спросила Тобин, подхватив Мэй под руку.
– Часть времени будем проводить там, – пояснила Мэй, – и часть здесь.
– Где Кайли? – Мартин огляделся вокруг. – Мне нужно ее кое о чем спросить.
– Она еще не вернулась из школы, – объяснила тетя Энид. – Боже мой, я не знаю, с чего начать!
– Не торопитесь, – предложила Тобин. – Мэй выглядит так, будто она собирается взлететь на крыльях счастья.
– Ох, как жаль, что с нами нет твоей мамы и бабушки, – произнесла тетя Энид, вытирая глаза. – Эту свадьбу им понравилось бы планировать.
Глава 6
Мамочкина свадьба проходила необычно; по край ней мере не так, как она сама и тетушка Энид и прабабушка планировали свадьбы для других невест. Когда Кайли пришла домой из школы в тот день, мама и Мартин сказали ей, что они собираются пожениться. Они встретили ее у автобуса, и вместе они шли через поле, и когда Мартин сказал:
"Я чувствую, что я должен просить кого-то руки твоей мамы, поэтому я прошу ее руки у тебя", – Кайли обняла его за пояс и сказала: "ДА!"
Позже, когда она осталась одна, она станцевала под песенку, которую сама же и сочинила:
"У меня появится папа, у меня будет папа, он нам очень нравится, и мы тоже нравимся ему". Кайли всегда предпочитала пританцовывать, если требовалось добраться куда-нибудь чуть быстрее, чем обычным шагом, и поэтому ее танец напоминал нечто сред нее между перескоками жуков и порханием бабочек. Но ей запретили говорить о свадьбе в школе, потому что мама и Мартин еще не были готовы сообщить всему миру о своих планах.