- Стало то, что может случиться с каждым.
- Ей станет лучше?
- Это одному Богу известно.
- Значит, не станет, - тяжело вздохнула Юлия, отвернувшись и разглядывая открывавшийся с балкона вид на гавань. - Что мне теперь делать?
Феба попыталась заговорить снова. Юлия крепко зажмурила глаза, вздрогнув при этом звуке. Ей хотелось закрыть уши и ничего вокруг себя не слышать.
Юлий понял, чего хотела Феба.
- Я оставлю вас одних, моя госпожа, - мрачно произнёс он. - Будет лучше, если ты поговоришь с ней, - сказал он Юлии и ушел с балкона.
Юлия продолжала смотреть на город сквозь выступившие на глазах слезы. Этот раб сказал, чтобы она поговорила с матерью. Но только вряд ли ее мать что-то поймет в таком состоянии.
- Мама, ты моя последняя надежда. - Юлия повернулась и печально посмотрела на мать. - О мама… - Она подошла к Фебе, опустилась перед ней на колени, положила ей на колени свою голову и заплакала. Руками она вцепилась в мягкую ткань маминого наряда. - Так все несправедливо! Так несправедливо, что на меня обрушилось столько бед. И никому нет дела до тех страданий, которые я пережила. И ты теперь в таком состоянии. Это боги повернулись против меня.
Рука Фебы слегка дрогнула, ее пальцы нежно прошлись по волосам Юлии.
- О мама, что мне теперь делать? Что мне делать? - Феба снова попыталась заговорить, но Юлия не могла выносить эти звуки, в которых не было никакого смысла. Мать казалась сумасшедшей. Юлия подняла голову и увидела слезы, стекающие по щекам матери. Вскрикнув, Юлия вскочила и убежала.
Она почти бегом вышла из покоев. Юлий попытался ее остановить, но она закричала, чтобы он убрался с дороги, и устремилась по ступеням вниз, на улицу.
Потом она бесцельно бродила по улицам Ефеса. Несмотря на то, что солнце сияло еще ярко, ей казалось, что все вокруг нее погрузилось во тьму. Она была голодна, но у нее не было денег даже на хлеб. До своей виллы она добралась уже к сумеркам. Дидима послушно встретила ее и приняла у нее шаль. Юлия вошла в триклиний. Уставшая, она опустилась на один из диванов. В помещении царила холодная тишина.
Троп принес ей поднос. Он поставил его перед ней в своей обычной манере, после чего налил ей полный кубок поски. Она ничего ему не сказала, и он вышел. Она уставилась на приготовленные им блюда: жареный голубь, тонко нарезанный хлеб, мятые абрикосы. Ее лицо исказила горькая улыбка. Когда-то она могла сколько угодно есть самые дорогие деликатесы, которые только могла предложить ей империя, и вот теперь перед ней вся ее еда.
Юлия съела голубя, дочиста обглодав косточки. Затем она съела весь хлеб, окуная его в вино. Она пала так низко, что даже эта скудная еда казалась ей теперь изысканной.
На подносе лежал небольшой нож. Взяв его и повертев в руках, Юлия подумала об отце Октавии. Вероятно, ей теперь тоже следует перерезать себе вены, как это сделал он, чтобы положить конец этому медленному и мучительному падению и не опуститься до полного разорения. Ее все равно ждет смерть. Какая-то неизвестная болезнь медленно высасывала из нее силы, разъедала ее изнутри. Лучше уж умереть быстро и безболезненно, чем вот так бесконечно мучиться и страдать.
Ее ладони покрылись потом. Рука, сжимавшая нож, затряслась. Юлия поднесла лезвие к голубым венам, видневшимся на бледной коже запястья. Рука задрожала еще сильнее. "Я должна это сделать. Должна. Другого пути нет…" Юлия закрыла глаза, отчаянно пытаясь набраться смелости, чтобы покончить с жизнью.
Издав тихий стон, она наклонилась вперед, и нож выпал у нее из рук. Нож ударился об мраморный пол, и металлический звон эхом разнесся по перистилю.
Растянувшись на длинном диване, Юлия закрыла лицо дрожащими руками и заплакала.
21
Марк стоял на крыше, прощаясь с Ездрой Барьяхином. И хотя силы его полностью еще не восстановились, да и рана еще не зажила, он уже чувствовал в себе готовность продолжать, свой поиск. Прошлым вечером он сказал Ездре, что наутро покинет его дом, попросив у него одежду для дальнейшего пути и пообещав заплатить за нее.
- Прими это как подарок, - сказал Ездра и подарил Марку новую бесшовную длинную тунику, кушак из цветной полосатой ткани, плотное покрывало, которое могло служить и верхней одеждой, и постелью, а также пару новых сандалий.
Марк был глубоко тронут такой щедростью и добротой иудея и решил со своей стороны сделать все возможное, чтобы отблагодарить эту семью за причиненные неудобства. Он попросил Тафату найти ему римского посланника. Этому человеку он вручил письмо и пообещал, что ему заплатят, когда он доберется до места назначения. Пришлось потратить время на уговоры, но посланник в конце концов согласился отправиться в Кесарию и связаться с представителями Марка. Марк знал, что как только его подчиненные прочтут его послание и увидят его подпись, они вышлют то, что он требует, и сделают все, как он написал.
Марк посмотрел на пожилого хозяина, стоявшего у стены крыши. На голове Ездры был таллит, особое покрывало, и Марк понял, что он молится. Он почувствовал раздражение, смешанное с завистью. Ездра был таким же дисциплинированным и настойчивым, какой была Хадасса. Ждет ли Ездру та же участь? Что хорошего в этих его молитвах? Что хорошего дали молитвы Хадассе?
И почему это Ездра стал испытывать такое страстное желание больше знать об Иисусе?
Марка удивило то, с какой жадностью Ездра воспринимал все, что Хадасса когда-то рассказывала Марку о Человеке, Которому она поклонялась как Богу. Пересказывая ее слова Ездре, Марк надеялся, что тот сможет уловить, где здесь истина, а где нет. Уж такой образованный иудей наверняка сможет увидеть противоречия в этой странной истории о Плотнике, Который непостижимым образом превратился в волшебника и стал называть Себя Сыном Адоная и Который, как говорят, воскрес из мертвых.
Но, находясь на крыше, Марк заметил, что в последние несколько дней с Ездрой происходят непонятные перемены. Определенно, Ездра стал меняться. Это трудно было описать и даже уловить, но перемены, несомненно, имели место. Марк не мог найти этому объяснений. Он это просто чувствовал. Марка не покидало ощущение того, что к нему на крышу приходит совсем не тот человек, который подобрал его, едва живого, в русле высохшего ручья.
Марк внимательно всмотрелся в Ездру. Хозяин отрешенно смотрел на улицу. Марку захотелось получить четкий ответ.
- А ты ведь веришь в то, что Иисус - твой Мессия, не так ли, старик?
Ездра поднял голову и посмотрел на небо.
- Все так, как ты говоришь.
- Как я говорю? Не думай, что я сам во все это верю. Я никогда не говорил, что Иисус - это твой Мессия, или Бог, или кто-то там еще выше человека. Я тебе только сказал, что во все это верила Хадасса.
- Да, но, внимая каждому твоему слову, я вспомнил, как Писание пророчествовало о Нем. - Ездра посмотрел на Марка. - Мой дядя был побит камнями за то, что верил в Иисуса как в Мессию. Когда он пришел к нам в последний раз, я слышал, как он передал моему отцу слова, с которыми Иисус обратился к Своим последователям: "Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня".
- Всякий человек может такое сказать.
- Но только Один может это исполнить. Несмотря на свои страдания, Иов сказал: "И ныне, вот, на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!". Человек нуждается в том, кто может заступиться за него перед Господом. Еще Иов сказал: "А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию". Искупитель, Который ради нас пожертвовал Собой. Чистым и безгрешным является только Бог, Марк. И я верю, что Иисус есть Тот Искупитель, Которого я ждал всю свою жизнь.
- Но подумай сам. Ты так долго ждал своего Мессию и утверждаешь, что таковым является Иисус. Но что особенного Он сделал, кроме того, что умер на кресте между двумя разбойниками?
- Он пришел как Пасхальный Агнец. Он принес Себя в жертву ради очищения всего человечества от грехов.
- То есть ты утверждаешь, что Он отдал Свою жизнь и стал символом.
- Нет, не символом. Истиной. Я верю в то, что Он воскрес из мертвых. Я верю в то, что Он есть Сын Божий.
Марк покачал головой. Да возможно ли такое: все то, что он рассказывал этому человеку в надежде, что тот разоблачит веру Хадассы, на самом деле убедило этого человека в истинности ее веры?
- Не понимаю. Ты-то как мог поверить в такое?
- В последние несколько дней ты рассказал мне многое, Марк. Ведь эти события я помню из своего детства. Когда Иисус пришел в Иерусалим и был распят, я был еще мальчишкой. Об этом всюду говорили, и я это слышал. Кроме того, Писание я стал читать и переписывать тоже с детства. Это мой труд. Твое свидетельство, Слово Божье и все то, что я помню из тех времен, стали убедительным подтверждением тому, что скрыто в моем сердце. Иисус действительно есть путь к Всемогущему Богу. И только в Нем я найду то, чего мне так не хватает в жизни.
- И чего же тебе не хватает?
- Личных взаимоотношений с Господом.
- Будь осторожен в том, что говоришь, старик. Иисус - это путь к смерти. Поверь мне. Я это знаю. Он потребует от тебя твою жизнь.
- Он имеет на это право.
Марк разочарованно отвернулся. Что он сделал с этим иудеем? Не стоило вообще говорить на эту тему. Сколько раз Марк пытался вычеркнуть из своей памяти Хадассу, стоящую в центре арены.
- Хочу надеяться, что твои новые убеждения не приведут тебя к смерти.
- Почему твое сердце так ожесточено против Бога, Марк Валериан? Как ты думаешь, кто сделал так, что я встретил тебя там, на пути из Иерусалима?
Марк хрипло засмеялся.
- Тебя привели ко мне стервятники. Помнишь? - Он увидел, что Ездра хочет сказать ему что-то еще, и протестующе поднял руку. - Но давай не будем больше спорить о том, о чем мы никогда не согласимся друг с другом. - Марку не хотелось, чтобы этот последний разговор с Ездрой был омрачен гневом. - Мне пора в дорогу. Я хочу пройти как можно больше до захода солнца.
- Ну что ж, в добрый путь.
Ездра спустился вместе с Марком с крыши дома и вышел на улицу. Он проводил Марка до самых городских ворот. Потом благословил его:
- Пусть Господь обратит на тебя Свой лик и даст тебе мир, Марк Люциан Валериан.
Марк при этих словах состроил гримасу.
- Даже не знаю, как тебя благодарить, Ездра Барьяхин. Боюсь, то, что я тебе дал, причинит тебе немало бед, - сказав это, он протянул старику руку.
Ездра пожал протянутую руку.
- Ты дал мне тот дар, которому нет цены.
Марк скривил губы.
- Хороший ты человек… для иудея.
Прекрасно понимая, что Марк не хотел его обидеть, Ездра рассмеялся.
- Надеюсь, когда-нибудь ты перестанешь быть рабом своей римской крови, - добродушно сказал он.
Эти безобидные слова оказались для Марка подобными удару, потому что, услышав их, он невольно вспомнил, как смеялся и веселился, когда мужчины и женщины умирали на арене на потеху толпе.
Ездра увидел его боль и отнесся к этому с пониманием. - Твоя Хадасса жива, Марк.
- Она мертва, - спокойно и в то же время ясно произнес Марк, убирая руку. - Я видел, как она умирала на ефесской арене.
- Жизнь ведь не ограничивается тем, что мы видим. Твоя Хадасса с Богом, а Бог вечен.
Боль пронзила сердце Марка.
- Как бы я хотел верить в это.
- Когда-нибудь, по Божьей воле, ты поверишь.
- Да хранит тебя твой Бог, - сказал Марк, слабо улыбнувшись. - И найди Тафате хорошего и сильного мужа.
Ездра стоял у ворот и смотрел, как Марк удаляется по дороге. Он испытывал искреннее сочувствие к этому молодому римлянину, страдающему от своей боли, и ему стало интересно, что будет с ним дальше. Повернувшись, чтобы идти домой, Ездра помолился Богу, попросив Его хранить Марка на его пути.
Когда он пришел домой, Иосавеф оторвалась от своей работы и посмотрела на него.
- Надеюсь, теперь-то, когда он ушел, все снова станет по-прежнему.
- Ничего прежнего уже не будет, - сказал ей Ездра.
- Варфоломей вчера провожал Тафату от колодца до самого дома. Сказал, что она и говорить-то толком с ним не захотела. - Жена обидчиво поджала губы. - А с тем римлянином, которого ты привел в наш дом, так и болтала без умолку.
- У нее будет тот муж, который будет угоден Богу.
Иосавеф опустила на колени одежду, которую чинила, и посмотрела на него.
- И кто это будет?
- Ты понапрасну беспокоишься, женщина, - сказал Ездра и налил из ковша воды в глиняную чашу.
- Ты о Тафате всегда беспокоился больше, чем я. - В глазах жены отразилось непонимание. - Что это с тобой случилось за последние несколько дней?
- Удивительные вещи, - ответил Ездра и выпил воды.
Жена недовольно нахмурилась.
- Что же такого удивительного?
Ездра поставил чашу на место. Скоро он расскажет ей все, но не сейчас.
- Прежде чем объяснить тебе так, чтобы ты все поняла, я должен сам обо всем как следует подумать.
- Что же я, такая дура? Скажи мне все, Ездра. Пока ты будешь обдумывать то, что узнал, делом своим ты будешь заниматься?
Ездра не ответил. Он стоял на пороге дома и смотрел вниз, на улицу. С рынка возвращалась Тафата, придерживая рукой корзину, которая была у нее на голове. Рядом с ней шел Варфоломей. Это был хороший молодой человек, отличавшийся в отношениях с людьми верностью и постоянством.
Ездра не стал говорить дочери о том, что Марк собирается покинуть их дом. Он просто не решился это сделать. Ее чувства к Марку с каждым днем становились все более и более очевидными. Ответные чувства Марка Валериана к ней тоже нельзя было не заметить. И то, что он решил уйти сейчас, можно было бы поставить ему в заслугу. Мужчина с менее сильным характером наверняка остался бы, чтобы воспользоваться увлеченностью прекрасной девушки.
Но как Ездре поступить теперь?
Иосавеф подошла и стала рядом с ним.
- Видишь, она не обращает на него никакого внимания! И все из-за этого римлянина, - с горечью сказала она, но когда она повернулась и посмотрела на мужа, Ездра увидел на ее лице замешательство. - Что ты теперь ей скажешь?
- Скажу ей, что Марк Люциан Валериан ушел.
- И правильно сделал, - добавила жена и отвернулась. - Было бы куда лучше, если бы он ушел раньше. - Она села и вернулась к своей работе над порванной одеждой.
* * *
Тафата помолчала, потом кратко попрощалась с Варфоломеем. Повернувшись, она направилась к дому, а Варфоломей стоял и смотрел, как она подходит к двери. Явно расстроенный, он тоже повернулся и зашагал вниз по улице.
- Доброе утро, отец, - весело поприветствовала Тафата Ездру, подойдя к порогу. Сняв корзину с головы, она поцеловала его в щеку и вошла в дом.
- Как дела у Варфоломея? - спросила Иосавеф, не отрываясь от своей работы.
- У него все хорошо, мама.
- Как у всех, - пробормотала мать, вздохнув.
Тафата переложила фрукты из корзины в глиняную чашу на столе.
- Он сказал, что его мать уже готовит сливовый хаманташен для мишлах манот этого года.
- А я еще даже к пуриму не готовилась, - мрачно сказала Иосавеф. - Все как-то другие заботы не давали. - При этом она уставилась на мужа взглядом, полным упрека.
- Я тебе помогу, мама. У нас еще уйма времени, чтобы приготовить подарки для бедных и еду для друзей. - Тафата отобрала два сочных абрикоса и направилась было на крышу.
- Он ушел, - сказал ей Ездра.
Тафата остановилась и повернулась к нему. Взгляд, которым она смотрела на отца, был полон тревоги.
- Но это невозможно! - сказала она, заморгав. - У него раны еще не зажили.
- Ничего, в пути заживут быстрее, - пробормотала Иосавеф.
- Он ушел сегодня утром, Тафата.
Она взбежала по ступенькам на крышу. Когда она спускалась обратно, Ездра подумал, что сейчас она побежит вслед за Марком. Она даже сделала несколько шагов в сторону двери, но остановилась. Ее плечи затряслись, и, тихо заплакав, она опустилась на стул. Со слезами она сказала:
- Он даже не попрощался со мной.
Иосавеф сжала в руках порванную одежду и внимательно посмотрела на дочь. Потом перевела умоляющий взгляд на Ездру.
"Что тут поделаешь?" - ответил он недоумевающим взглядом.
- Он говорил, что уйдет, - дрожащим голосом говорила Тафата, и слезы катились по ее щекам. - Он говорил, что так будет лучше.
- Жаль, что он не ушел раньше, - мрачно произнесла мать.
- Я надеялась, что он останется навсегда.
- И что дальше?
- Не знаю, мама. Я надеялась.
- На что ты надеялась, Тафата? Что римлянин согласится на обрезание? Что римлянин станет иудеем? Сама подумай, доченька.
Тафата покачала головой и отвернулась. Ее лицо побледнело от горя. Иосавеф хотела сказать ей что-то еще, но Ездра покачал головой, дав жене понять, чтобы она больше не говорила ни слова. На глазах жены тоже показались слезы, и она с упреком посмотрела на Ездру. Он знал, о чем она думает. Это он виноват в том, что Тафата полюбила язычника. Это он виноват в том, что она страдает. Не должен он был приносить Марка Валериана в свой дом.
Но если бы он этого не сделал, он наверняка никогда бы не узнал истину.
Не найдя слов, для того чтобы смягчить страдания дочери, Ездра продолжал молчать. Спустя какое-то мгновение Тафата встала и побежала на крышу.
- Тебе что, сказать ей было нечего? - с упреком спросила мужа Иосавеф, глядя на него такими же заплаканными глазами.
- Что бы я ей ни сказал, ее боль стала бы только сильнее.
Иосавеф кинула в корзину одежду, которую чинила, и встала.
- Ну, тогда я…
- Нет, не надо. Сядь, женщина, и оставь ее в покое.
Округлив глаза, Иосавеф села.
Последующие несколько дней прошли в доме в напряженном молчании. Тафата почти ничего не говорила. Иосавеф ходила на рынок и общалась с другими женщинами. Ездра вернулся к своим свиткам, чернилам и перу. В нем росла жажда узнать как можно больше, и он все больше времени проводил на крыше, молясь Богу и прося Его указать ему путь.
Он чего-то ждал, но не знал, чего именно.
Через семь дней после ухода Марка к ним пришел римский чиновник. Это был богато одетый человек, которого сопровождало восемь хорошо вооруженных стражников. С большими почестями он вручил Ездре какое-то письмо и жестом приказал двум стражникам поставить на стол тяжелый ящик.
Растерянный, Ездра вскрыл печать и развернул свиток. В послании было сказано, что получатель письма, Ездра Барьяхин, может путешествовать в любое время и в любом направлении на любом судне, принадлежащем Марку Люциану Валериану. Его необходимо будет принимать на борт с самыми высокими почестями и оказывать ему почет и уважение.
- Как такое возможно? - пораженный, спросил Ездра. - Кто он, что посылает такое послание?
Чиновник рассмеялся.
- Разве ты не знаешь, кого приютил, иудей? Марк Люциан Валериан властен делать то, что ему угодно. Он римский гражданин и один из самых богатых торговцев в империи. Ему принадлежат суда в Риме, Ефесе, Кесарии, Александрии. Его корабли доходят даже до Британии.
Иосавеф тяжело опустилась на стул, раскрыв рот.
Чиновник открыл ящик, показывая хозяину его содержимое.