Мы встретились в городском парке, Клинт Иствуд пришел с положенным в таких случаях букетом цветов. Впрочем, положенным он считается только для мужчин возраста после пятидесяти, остальные запросто являются без цветов, или покупают их уже после знакомства и чаще всего у ресторанных цветочниц. Предпочитают вкладывать деньги в реальный объект, а не вслепую. Итак, герой, одетый по моде поэтов шестидесятых годов в синий блейзер и веселенькое кашне, пришел с цветами, что было приятно. Сейчас он меньше всего был похож на попавшего под амнистию, не было колючего взгляда, а тонкие губы подергивались рябью довольной улыбки. Претендент предложил мне пройтись по парку, и, положив ладонь на бостон его блейзера, я с интересом слушала его рассказ. Оказывается он поэт, да и с таким ФИО было бы мудрено стать прозаиком! Моего визави звали Сениным Сергеем Александровичем, что ко многому обязывало, хотя нехватка одной буквы давала небольшую скидку. Стихов его я не читала, в чем чистосердечно призналась, но покорно выслушала длинный список журналов и сборников, в которых были изданы вирши. После пары кругов по главной аллее парка, я уже начала сомневаться в том, что поэту нужна невеста, а не собеседник. Я заскучала, и даже сделала попытку подавить зевоту, вот тут и поступило предложение выпить чаю дома у корифея. Я согласилась.
Дома Сергей Александрович преобразился, во-первых заменил блейзер домашней курткой с атласным отложным воротником, во-вторых стал обращаться ко мне более фамильярно - его 'Аллуся' сначала вызвала во мне волну протеста, но я вовремя вспомнила зачем явилась в гости к стихотворцу, и приняла крещение с обаятельнейшей улыбкой. У поэта Сенина была шикарная квартира в историческом центре города, в доме, принадлежавшем еще советскому Союзу Писателей. В гостиной стояла антикварная мебель, и проживал невиданной красы элегантный рояль.
- С соавтором на досуге песенки пописываем, - сказал он, и назвал имя популярного композитора.
- Должно быть, платят хорошо, - сорвалось с моих губ.
Но Сенин принял эту фразу за обычное женское любопытство, вроде разведки о материальном достатке.
- Ах, это сущая ерунда, не приносит поэтического удовлетворения, и не вызывает творческого экстаза, - кокетничал он, картинно облокотясь на рояль, и проводя пальцами по лакированному боку, - так сказать, на потребу дня - бла, бла, бла, давай бабла - широкую публику ведь только это и интересует. И еще секс.
Произнося обычные вроде бы слова 'удовлетворение', 'экстаз', и 'секс', поэт Сенин устремлял на меня пылающий взор, и довольно двусмысленно оглаживал рояль. Почему я ждала чего-то подобного? Да потому что была уверена, что за вывеской тайного брачного агентства Валерии Аркадьевны процветает обычная меновая торговля: деньги - секс, а за лоском и утонченностью Сенина должен скрываться какой-то неприглядный грешок!
- Аллуся, я угощу тебя ликером, друзья привезли мне из Южной Африки, чудесный вкус!
Сергей Александрович перестал полировать рояль и, схватив мою ладонь, потянул меня в спальню. Сценарий сегодняшнего вечера стал напоминать многие другие, а ведь началось все с невинной прогулки по парку.
В спальне был полумрак, в открытое окно были видны огни соседнего корпуса. Здесь Сенин изменился снова, пропало кокетство, и лицо его стало похоже на фотографию из альбома сводни. Стихотворец задернул шторы, и стало совсем темно. Он открыл дверцу освещенного бара - хрустальные графинчики и граненые бутылки тотчас засияли, многократно отражаясь на зеркальных стенках. Я огляделась, на широкой, на вид вполне супружеской кровати лежал цветной бумажный пакет с поздравительной надписью 'С Новым Годом!. Я пожалела, что не написано с каким, но была уверена - то, что находится там, используется не первый раз. Сенин заметил мой интерес, и, разливая золотистого цвета жидкость по рюмкам, сказал:
- Я люблю игры. Совершенно невинные игры, не притронусь к тебе и пальцем, всего лишь нужно переодеться.
Я подошла к кровати, взяла пакет и вытряхнула содержимое на покрывало. Ах, ну да, где-то так и представляла себе… Короткая юбка-шотландка, запах делает ее практически всеразмерной и белые гольфы. Так вот кто вы, поэт Сенин - старый фавн, любитель молоденьких нимф…
- Я вуайер, подсматривающий… как будет угодно. Мне нужно только смотреть, я абсолютно безвреден.
Он вытащил из шкафа узел каких-то веревок и стал пристраивать непонятную конструкцию на крючки замысловатой формы, в проеме двери, соединяющей гостиную и спальню. Я наблюдала за ним, он быстро справился с узлом, и тот превратился в качели, настоящие плетеные качели.
- Сначала выпьем, - скомандовал он.
Сунул мне в руку рюмку, звякнул об ее край своей, и быстро отправил содержимое в рот.
- Давай, переодевайся, - сказал он нетерпеливо.
С одной стороны в 'невинных' играх Сенина я могла бы приобрести дополнительную информацию и даже некий опыт, но мне не нравился маниакальный блеск в его глазах. Все-таки первое впечатление верно, не зек, конечно, но отдаляет его от криминала тонкая грань, а вот сможет ли он на ней удержаться, тут я уверена не была. Да, я испугалась. Кто бы не испугался?
- Нет, - твердо сказала я. - Я не давала согласия.
Поставила рюмку на столешницу бара, и чуть не запутавшись в качелях, выскочила в гостиную. Послышался звон разбитого стекла, и у входной двери меня догнал взволнованный поэт.
- Аллуся! Что я сделал не так? Лера сказала, что ты согласна!
Ах, вот оно что, сводня подсунула меня Клинту Иствуду, забыв предупредить о его шалостях… А впрочем, я сама сказала - главное, чтоб не маньяк. А вот не маньяк ли…
- Прощайте, Сергей Александрович!
Я понуро брела по бульвару, в окнах дома бывшего советского Союза писателей один за другим загорались огни хрустальных люстр.
- Эгей, Долли, вот так встреча!
Мамочка, да ведь это мой знакомец! Каков шанс встретиться дважды в огромном городе, у дома, где ты была впервые, даже если вы почти соседи? Никакого. Я удивилась, но рада ему не была.
- С работы что ли? - распахнув дверь автомобиля, и перегородив мне путь, спросил Константин.
- Да пошел ты, - буркнула я, мое настроение располагало к раздумьям в одиночестве, а не к выслушиванию игривых шуток красавца-серцееда. Похоже, он догадался об этом и сменил тон:
- Случилось чего?
Я посмотрела на него - ну что тебе надо от меня, отстань… Его взгляд навстречу, желто-зеленый, нереальный какой-то, кошачий, любопытный.
- Давай, садись, - настаивал он, похлопывая по твидовому сиденью.
- Отстань, - снова огрызнулась я, - вот пиявка!
- Ты как с женихом разговариваешь? - сдвинул брови Константин, а в углах губ дрогнули смешливые морщинки.
- Да, какой ты жених… - ответила я, немного смягчаясь, все-таки симпатичная у него усмешка. - У тебя невест, как говорила моя прабабушка - майор запаса, до Берлина в три ряда. Выходит, ты - общественник.
- Ага, массовик-затейник, - захохотал Костя. - Поехали, я тебе мороженое куплю. Любишь мороженое?
Мне безумно захотелось мороженого, чтобы в вафельном рожке, и с клубничным джемом, а сверху крошка шоколадная…
- Поедем, чего ж не поехать, я волны морские люблю, - продекламировала я.
- Чего? - вытаращил глаза герой-любовник.
- Из песни это, - пояснила я, садясь в машину, - 'Поедем, красотка, кататься'.
- Ааа… Чудная ты, Долли, вроде простая, а как скажешь чего, - сказал он, выезжая на проспект, а я оглянулась - в заднем стекле отражались огни бульвара и дома, где старый поэт сочинял стихи о белых гольфах, аккомпанируя себе на породистом рояле.
По дороге Константин купил обещанное мороженое, и я, надкусывая холодную сливочную шапку, таяла под нежным взглядом.
- Посидим где-нибудь, а? Куда ты хочешь? - спросил он, внимательно наблюдая, как я слизывала стекающий клубничный ручеек со своих пальцев.
- В Барилоче, - брякнула я из вредности.
- Это клуб? - оживился он. - Что-то я о нем не слышал… А где находится?
- В девяноста двух километрах от Буэнос-Айреса, - не жадничая, делилась я своим выбором. - Местечко такое есть, курортное.
- Шутишь все, - вздохнул местный Казанова, - а я ведь серьезно.
- Ты спросил - я ответила, - сказала я, и добавила. - А Барилоче это моя мечта…
Константин не ожидал такой мечты у девушки, вроде меня - вместо того, чтобы грезить о нем, оказывается можно мечтать о каких-то неведомо-далеких географических объектах!
- Не оригинально, - обиженно фыркнул он, - у Остапа Бендера была такая.
- У него было Рио-де-Жанейро, балбес! - оценила я его начитанность.
Он вздохнул снова, будто смиряясь с моею строптивостью, и довольно миролюбиво спросил:
- Ну, и что там, в Барилоче? Пляжи, и все в белых штанах?
Я мечтательно закрыла глаза, представляя Барилоче - аргентинскую Швейцарию, в Патагонии - мечте всех книжных детей капитана Гранта, на берегу озера с восхитительным названием Науэль-Уапи…
- Там в горах, под солнцем, ослепительный снег, а в низинах, в лесах, свинушки, и их, представь, никто не собирает! Они никому там не нужны…
- Любишь грибы собирать? - заинтересовался Константин.
- Люблю и умею, коллеги говорят, что я могу найти грибы даже на асфальте, - похвасталась я.
- Так ты у ресторана грибы собирала? А я не понял! - и он громко рассмеялся, окончательно спугнув мои видения.
- Дурак ты, Костик, - в сердцах сказала я, - вот и сиди тут один!
Дальнейшая сцена напоминала дежа-вю, только в этот раз я не хромала, и до дома нужно было ехать на метро.
глава 2
Наша редакция находилась в новом, специально построенном здании, никакой истории у него не было, но привидение все же имелось, говорят, что ночью охранники слышат вой призрака пьяного строителя, увязшего в бетоне, и теперь сотрясающего стены мега-холдинга. Сложившийся на основе провинциальной газеты, наш издательский дом именовался теперь не иначе, как мега-холдинг, ведь его филиалы на манер спрутовых щупальцев дотянулись до самых крупных городов России - Питер, Екатеринбург, Нижний, Ростов-на-Дону, и это еще не полный список. Когда-то тощая, наша 'листовка' имела теперь восемь полос, и называлась ежедневным городским таблоидом. Забыла добавить - высокотиражным! Генеральный директор был кем-то вроде Бога - воочию его не видел никто, но все знали, что он есть. Наместником генерального на земле был главный редактор по фамилии Плавный, что рождало сонм шуток у желающих подурачиться рифмами. Муза и хранительница редакторского очага Аннушка, эфемерное создание с зубодробительным чувством юмора и полным отсутствием такта - эта гремучая смесь успешно держала оборону от наглых просителей из числа пишущей братии нашего Двора Чудес. Предводителем оголтелой, информационно-развращенной толпы журналистов, эрзац-редакторов (что-то вроде 'не совсем'), обозревателей (конечно же 'оборзевателей'), и в корень обнаглевших дизайнеров был Михалыч - наш шеф-редактор. Надо сказать, что он обладал необычайными организаторскими способностями, я просто не знаю второго такого человека, который смог бы держать в кулаке эту свору. Некоторые в сердцах сравнивали его со 'Сталиным', но как прозвище оно не прижилось, а прилипло ласковое 'Михалыч'.
Виноват в этом был Юрка Лопатин, один из эрзацев. Юрка был неудачником, любил рискнуть, сыграть в темную, но не выигрывал никогда. Особенно попало ему от Михалыча за непроверенную информацию, Юрка божился - то, что он принес в 'клювике' - стопроцентная правда, и Михалыч, поверив ему, дал указание поставить в номер. После скандала, и принесения извинений потерпевшей стороне, Юрка жаловался коллегам:
- Михалыч два часа меня в позу ставил, я к нему в кабинет теперь только задом захожу!
А нам только пальчик сунь! Вот так и стал шеф-редактор Михалычем, правда никто и никогда не решится исполнить гомосячий рэп 'Михалыч' из 'Нашей Раши' в присутствии шеф-редактора.
Михалыч был для нас и учителем, и отцом, под его опекой расцветали наши таланты, и не слишком одолевали 'поклонники'. Однажды наш отдел прогремел на весь холдинг - кто-то из дизайнеров заразил коллег желтухой, нас и так 'желтками' обзывали, а тут удержу не стало, электронку завалило письмами! Здание издательского дома сотрясалось не только от воя призрака-строителя, но и от журналистского ржания, до полной потери чувства юмора. Понаблюдав за оргией пару дней, Михалыч вышел в люди. Легенда гласит, что шеф-редактор 'попросил' навестить больных, и принести извинения. Шутки тотчас же прекратились.
Была у него одна особенность - он называл нас только по фамилиям, совсем, как классный руководитель, и когда называл, например меня, по имени, то это было знаком отличия, наградой. Наши сорвиголовы считали, что я нахожусь у шеф-редактора в любимчиках, что мне достаются самые интересные задания, и если нужно где-то блеснуть 'рожей-кожей-и умом', то Михалыч хорошо поставленным голосом, скажет в 'интерком':
- Парамонову срочно ко мне!
И вот сейчас я с удовольствием вдыхаю запах нагретой ксероксом бумаги, слушаю гвалт, способствующий творческому настрою, как Эва Перрон приветственно взмахиваю рукой, и рассылаю воздушные поцелуи.
- Парамонова!
- Привет, привет!
- Уу… какие мы шикарные!
Приятно. Приятно, черт побери, когда тебе рады. Интересно, а как отнесется шеф-редактор к моему отказу от порученной им темы?
- Михалыч у себя? - спросила я Настю Горобцову, человека, который знал всё обо всех и всём, и если ты хотел получить точную информацию о коллегах, или начальстве, у нас говорили: иди к Насте, и будет тебе счастье.
- У себя, - ответила отзывчивая Настя.
- Как настроение?
- Спрашиваешь! - затараторила она, испытывая удовольствие от пересказывания редакционных новостей. - Лопатин опять 'крякнул'! Да так 'крякнул', что Михалыча с Плавным аж к гендиру вызывали! Скандал, скандал Парамонова. Международный скандал!
- Да, ладно, - отмахнулась я, у Настеньки любая неурядица принимала глобальные размеры, и умело раздувалась ею до мировых масштабов.
- Не веришь, Парамонова, а зря! Уже и Европа подхватила эту сплетню: это надо ж додуматься, человек такого уровня и какая-то артистка цирка! Но я Михалыча не осуждаю, его понять можно - такая новость, да в нашем листке, только была бы она хоть на грамм правдой…
Я повернулась к противоположной стене, за перегородкой которой находилось рабочее место 'бедного Йурика'. К слову сказать, архитектурно наш отдел был точной копией американских, при создании проекта решили, что рассадив персонал таким образом, работа будет эффективней, но не учли разницу в менталитетах. Иногда наш отдел напоминал то цыганский табор, то цирк-шапито, то оба коллектива разом, но этот бедлам мешал только с непривычки, и теперь уже ни один 'желток' не мог работать в тишине.
Лопатин сидел, уставившись в монитор, и грыз колпачок шариковой ручки. Я подошла, и, положив подбородок на непрозрачную перегородку из пластика, изобразила любимый трюк эрзацев.
- Здравствуйте, Юрий Лопатин.
- Здравствуй, говорящая голова.
- Выбирай, Юрий Лопатин, кем быть тебе в следующей реинкарнации? - загробным голосом спросила я.
- Да уткой, уткой, отвалите все! - устало отмахнулся Юра.
- Зачем же ты, Юрий Лопатин, нашего шефа раздраконил? - не отставала я.
- Парамонова, ну ты должна меня понять, стопроцентно прокатило бы! - уверенно заявил Лопатин. - Еще бы спасибо сказали за такой пиар!
- Не прокатило, - вздохнула я. - Брюки-то гульфиком назад надел?
- Надел… Парамонова, ну за что он так на меня?
- Да, ладно Юр, не переживай, сейчас он про тебя забудет, вот увидишь, - пообещала я, и, резко развернувшись на каблучках, уверенной походкой пошла к кабинету шеф-редактора.
- Парамонова, ты чего? - крикнул мне вслед Юрка, почуявший надвигающуюся катастрофу, и ходко двинулся за мной - все ж журналистское прошлое давало о себе знать.
Михалыч курил прямо в кабинете. Плохо, очень плохо, но деваться некуда. Взгляд из подлобья, строгий, изучающий - с чем пришла? Пустая пришла, порожняя, без какого-либо желания, без огонька в глазах, и с опущенными руками.
- А, Парамонова… Слышала уже?
- Слышала.
Михалыч пододвинул пепельницу на середину стола, приглашая - садись, покурим. Я села в кресло напротив, но сигареты не достала, а просто сидела, скрестив руки на коленях.
- Вот, скажи мне, Парамонова, как можно работать, не доверяя друг другу? Как?
Видно здорово прошелся гендировский трак по лютикам-цветочкам, Плавный, наверное, в обмороке валяется, а Аннушка подносит ему нюхательные соли.
- Владимир Михайлович, а как вы думаете, при других обстоятельствах прокатило бы? - выразилась я Юркиным словечком.
- Что значит прокатило? - возмутился шеф-редактор.
- Ну… если бы Лопатину повезло, и другая сторона не стала бы раздувать скандал, а наоборот, даже обрадовалась, - решила узнать я мнение начальника. - Могло быть такое?
- Могло. Но это не отменяет порядочности и ответственности перед коллегами! - оговорился Михалыч, и затушил окурок с золотистым фильтром.
- А как быть с лозунгом 'Горячие новости любой ценой'? - лезла я на рожон. - Ведь на месте Юрки мог оказаться каждый из нас, просто ему не повезло - у его 'героя' изменились планы, или опомнился, ведь все знали об артисточке, а тут еще и фотки. Обычные фотки, но это с какой стороны посмотреть…
- Любой ценой это ты, Парамонова, правильно сказала, но лозунг, есть лозунг, а информация должна быть проверенной, или хотя бы такой, от которой трудно отпереться, с какой стороны не смотри, - наставительно сказал Михалыч, и тут же переключился на меня. - У тебя как дела?
- Владимир Михайлович, пришла просить вас снять меня с этой темы, - осторожно произнесла я.
- В чем дело? - строго спросил он.
- Не могу больше, противно.
- Противно - детский сад какой-то, - он покачал головой и укоризненно посмотрел на меня. - Ты мне конкретику давай.
- Конкретно, - начала я, с обидой на его строгость. - Брачное агентство - вывеска - ловушка для трепетных девиц с тонкой душевной организацией. Бабка эта натуральная сводня, клиенты - извращенцы, и это только верхушка айсберга, с которой успела познакомиться я! Уверена, что Валерия Аркадьевна занимается делами куда серьезней… Альбома с невестами я еще не видела, но подозрения есть.
- Широкое поле для дальнейшей деятельности, - недовольно произнес шеф-редактор, - я так понимаю, что тема еще не разработана, нет фактов, снимков участников, свидетелей, в конце концов - только домыслы.
- Да не могу я больше, Владимир Михайлович, отстраните, прошу! - взмолилась я. - Считайте, что не справилась.
- Нет, Парамонова, так не пойдет, - заявил он, - аргументов нет.
- Хорошо, - я чуть не плакала от обиды. - Я заплатила шесть тысяч рублей за то, чтобы меня заподозрили в желании исполнить фелляцию в модном ресторане, - тут брови Михалыча подскочили вверх, - порвала чулки, разбила колени, выкинула босоножки, которые стоят больше чем шесть тысяч, и еще кое-кто хотел подглядывать за тем, как я качаюсь на качелях!