Но Варя уже не слышала папу. А в прошлый раз совсем другое говорил, подумала она о Викторе с внезапной обидой. Почему он сейчас, как тогда, не предложит что-нибудь придумать, не выручит ее из очередного кошмара? Ведь ей не просто не хочется ехать с Зотовым – сегодня это совершенно невозможно! Или с переднего сиденья не видно?
Но нельзя же забаррикадироваться в машине. Надо выйти и объяснить человеку с букетом, что она никуда с ним больше не поедет. Хотя момент для этого – самый худший из всех возможных. Лучше было позвонить в восемь утра.
– Я сейчас, – только и сказала Варя, опустив голову.
И тихонько закрыла за собой дверцу. А может, надо было хлопнуть сильнее? Или, наоборот, нельзя хлопать с размаху, это же не маршрутка? Иномарки все какие-то нежные… Варя замешкалась, робко заглянула в машину – но увидела только низко надвинутый козырек.
Пунцовый букет
Она приблизилась, потерянная, сконфуженная, и не успела заговорить, как Олег Александрович, который не мог не заметить эту сконфуженность, подчеркнуто миролюбиво произнес:
– В пути расскажешь, что стряслось, хорошо? – и мягко подтолкнул Варю к распахнутой дверце. Пунцовый букет проследовал туда же и загромоздил пространство, преграждая дорогу назад. На Виктора и на Вариного отца Зотов не взглянул.
Как же она должна ему нравиться, чтобы вот так изображать, что все в порядке! Чтобы так ничего не замечать! Что же она с человеком сделала? Что она натворила?! Но Варя тут же разозлилась на собственную виноватость. Ничего она не натворила! И он ничего не замечает не тактично и смиренно – а вызывающе, демонстративно! Просто нагло!
– Подождите… Подожди! – попыталась она освободиться, но машина тронулась, а Зотов пошутил:
– Так ведь я и ждал! Все собрались уже, наверное, и тоже ждут – нас с тобой.
Варя сбивчиво сообщала о бомбе, о том, в какой папа был опасности, а она – в каком ужасе, и из этого, как ей казалось, могло следовать только то, что она никуда ехать не в состоянии. Но Зотов сделал противоположный вывод:
– И замечательно, что все обошлось! Папа теперь будет спокойно отдыхать дома, а мы с тобой – в "Трех пескарях". Тебе просто необходимо расслабиться!
– Да нет же! Послушай, мы можем остановиться и поговорить?
Она не с того начала! Зачем было лепетать что-то про бомбу, как будто оправдываться за опоздание! Надо было сразу сказать, что она никуда не поедет! Но он ее совершенно не слушает! Придется выпалить единым духом – и будь что будет. Только пусть машину сначала остановит, а то не вписался бы в первый встречный столб…
– Ну, наконец-то! А мы уже думали, что-то случилось!
Едва машина затормозила, с крыльца "Трех пескарей" сбежали навстречу несколько человек – они смеялись, пожимали руку Зотову, здоровались с Варей, Зотов начал всех представлять. Некоторые из собравшихся в кафе оказались Варе знакомы. Так, она узнала молодых гостей Игорька, веселившихся у него на новоселье.
Варю тоже узнали, обрадовались, стали хвалить ее цветущий вид и голубой сарафан и спрашивать о творческих планах. Это были коллеги Олега Александровича, сотрудники мэрии. По их словечкам, шуточкам и дружно выбранным из меню блюдам понятно было, что компания давно сдружилась и часто собирается.
Популярность Вари обрадовала Зотова, и он начал деятельно за ней ухаживать – придвигать салаты, предлагать напитки, спрашивать, предпочитает она жюльен или копченые крылышки. Варя же, втиснутая за стол, застыла, не реагируя на разнообразные ароматы и выжидая, когда наступит пауза в разговоре, чтобы незаметно выбраться и исчезнуть.
Крошечный грибочек невинно выглядывал из сметаны, словно знать не знал, что таких, как он, едят. Петрушка сползла с салата и обвила хрустальную ножку бокала, словно змея – медицинскую чашу с ядом. У девушки напротив – красивые бирюзовые серьги, такого же цвета, как Варин сарафан. Варя тупо смотрела на все эти ненужные вещи, которые можно было разглядывать во всех подробностях и сколько угодно, потому что нельзя встать и уйти прямо сейчас, и приходится сидеть между Зотовым и рыжим мужчиной в белой рубашке, который, кажется, задает какие-то вопросы – и ее словно оглушили второй раз за этот день…
– А слышали про бомбу в Давыдовке? – спросил рыжий мужчина в белой рубашке, сидящий рядом с Варей.
– Да не в Давыдовке, а рядом, в Тучкове!
– А Варенька только что оттуда, представляете! – подхватил Олег Александрович, словно этого и ждал, и принялся рассказывать во всех деталях о том, что пришлось пережить Варе и ее отцу.
Варя удивилась – оказывается, ему это все-таки интересно, это не просто досадная заминка, из-за которой они опоздали к ужину.
Компания дружно ахала, охала, встали вспоминать подобные случаи, еще пуще потчевали Варю едой, чтобы снять стресс. А рыжий в белой рубашке высокопарно, но искренне заявил, что ничего худого и не могло случиться, потому что сам Бог ведет талантливых людей, поскольку они должны выполнить свою задачу в этом мире, и предложил за Варю тост. Следующий тост был за ее новую выставку, которую непременно следует устроить. Зотов на это кивал – да, без проблем, он уже прикидывал, где и с кем надо договориться…
– А вы знаете, как я первый раз увидел Вареньку? – Его начальственный голос без напряжения перекрывал болтовню и звон посуды. – Думаете, в таком вот бальном наряде? – В его вопросе прозвучало пренебрежение к банальным бальным нарядам. – Ни за что не догадаетесь! Да я и сам такого в жизни не видал! Представьте – фартук, как кольчуга, весь в карманах, кармашках, а из них ощетинилась куча железок – всякие ножницы, щипчики. Штуковины разные для сбора растений – как у хирурга, ей-богу, не сразу и поймешь, что для чего. На самих картинах все такое нежное, легкое, как по воздуху прилетело – а на самом деле это таким тяжелым трудом дается…
И Варя с еще большим удивлением слушала о сложностях и тонкостях своего искусства – откуда Олег Александрович все это знает?! И как ярко рассказывает! На что-то похоже… Может, на Павлика Медведева – он уроки всегда отвечал так же вдохновенно, по принципу "не читал, но могу рассказать". Ее это всегда изумляло – достаточно было подсказать ему всего чуть-чуть, шепнуть одну только фразу – а дальше он сам развивал и расцвечивал мысль… А может, Олег Александрович чувствует ее внутреннее состояние и выручает?.. Или ему просто хочется поговорить?
– А вот, Варенька, какой салат интересный, попробуй обязательно, – обратился он к ней, не переставая делиться с собравшимися впечатлениями о ней же.
Вот оно что, поняла Варя, он угощает Варю едой, а гостей – Варей. Это просто заполнение графы "одобрение приятелей". Конечно, она, Варенька, не из каталога, она – эксклюзивная штучка для выхода в свет. Разумеется, супруга публичной персоны должна быть не просто красивой, а с изюминкой, с бантиком, чтобы все завидовали и восхищались. Обычный вариант не подойдет. Надо, чтобы было чем тщеславиться.
Наконец, Варя с легким сердцем поднялась. Наступил долгожданный момент, когда все потянулись покурить или глотнуть свежего воздуха. Она никогда бы не подумала, что будет так радоваться тому, что мужчина в нее все-таки не влюбился – не возлюбил, не прикипел, не присох, не потерял голову, не втрескался по уши! Значит, она ни в чем не виновата!
Олег Александрович поспешил следом. Направо был дамский туалет, и Варя поймала себя на недостойном желании улизнуть туда и спрятаться – но вместо этого прошла налево. В интернет-клуб, где было тихо, малолюдно и где никто не помешает ей наконец сказать Зотову то, что следовало сказать еще утром. Худенький мальчик в шортах – нет, это же Игорек! – помахал Варе из-за компьютера, и она опять ощутила эту свою странную, непривычную неуязвимость – ей было все равно, что милый Игорек принадлежит не ей и никогда не будет мужчиной ее жизни – так же как и Олег Александрович.
А Олег Александрович шагнул следом за ней и тревожно огляделся, не понимая, зачем Варя сюда идет.
– Я – сейчас – пойду – домой, – раздельно, отчетливо, как ребенку или больному, сказала Варя, так никак и не называя Зотова. – Можно объяснить всем, что я устала – все поверят и извинят. И пожалуйста, не надо меня провожать. И не надо мне звонить. Мы больше встречаться не будем.
И, не переводя духа и не дожидаясь ответа, пошла к выходу.
На крыльце курили рыжий и девушка в бирюзовых серьгах. А вдруг Олег Александрович сейчас закатит сцену – здесь, на крыльце?! При собственных знакомых? Вдруг сорвется? Кто его знает, как он реагирует на подобные выверты?
Но Олег Александрович молча шел следом, и Варя забеспокоилась – неужели не понял и надо повторить? Они поравнялись с машиной, Зотов сделал к ней движение, и Варя отскочила, словно ее могли опять затолкать в эту машину и повезти на очередное пыточное мероприятие. Взгляд Олега Александровича на мгновение стал беспомощным.
– Конечно, у тебя был трудный день, я понимаю. Но могу же я хотя бы довезти тебя до дома? А завтра…
Варя чувствовала, что начинает дрожать, несмотря на теплый вечер. Какое завтра?! Он что, честь мундира сохраняет? Для кого? Для тех, на крыльце? Или сам себя уговаривает, что ничего не произошло? Или ее, чтобы опомнилась?
– Конечно, завтра последний выходной, тебе надо на работу, – быстро, не давая вставить ни слова, говорил Зотов. – Я об этом постоянно помнил – и вот, представь себе, забыл! Конечно, придется ехать, и одним днем тут все не решить, тебе же надо там заявление написать, потом сюда – вещи…
– Я не собираюсь ничего писать, – не своим голосом заговорила Варя. – Я не собираюсь уезжать из Переславля. Ведь можно ничего не объяснять?!
Она вскинула на Зотова глаза, и тот смешался – оттого, что вдруг она все же начнет объяснять, – и даже попятился. И Варя поняла, чего он боится услышать: что же в нем оказалось не так. Он тоже старался все делать правильно, как и она! По правилам, по науке, по готовым рецептам. По уму. И тоже ничего не вышло! Что-то не сработало, и жизненный путь, гладкий, ровный и предсказуемый – а еще лучше, со светящейся разметкой, как в Голландии! – светлый путь не открылся. Но она не виновата, что он так промахнулся с выбором! Ей самой нужен этот светлый путь, в котором нет ничего смешного, а в хотении его – ничего постыдного! Но откуда ей знать, как на него выйти? Она никогда ничего не знает! Стояла бы она здесь, как на сцене, под любопытными взглядами зрителей с крыльца, если бы знала!
Но ведь для Зотова главное – не правду услышать, а чтобы все выглядело, словно ничего не случилось, иначе самолюбие его доконает.
– Олег Александрович, – наконец твердо выговорила Варя. – У меня нет планов относительно возвращения в Белогорск. Рада была нашему знакомству. Всего хорошего.
И опешила – Зотов вытаскивал из машины шуршащий букет, правда, как-то хаотично – ничего общего с обычными широкими уверенными жестами. Но говорил как ни в чем не бывало:
– Вот, не забудь! И для картин пригодится…
– Не пригодится. – Варе не верилось – она говорила уже не сдавленным, слабеньким, незнакомым, а своим собственным голосом. Но тоже непривычным – решительным. – Спасибо. Не надо. Цветы из букета для картин не подходят.
Серебристые ветви
Варя приоткрыла окно и, впустив свежий запах дождя, облокотилась о подоконник. Может, страсти этого сумасшедшего дня сейчас улягутся? А то получается, что конца ему нет. Она уже уняла волнение быстрой ходьбой. Уже заварила и выпила чаю с мятой. Осталось только улечься спать с сознанием исполненного долга. Но облегчения как раз и нет! А она думала, стоит только разделаться с этим обременительным знакомством – и все встанет на свои места, и можно будет наконец-то отдохнуть, хоть в последний день. Выходит, объяснение с Зотовым – не самое страшное? Что же ее так гложет? Постоянное ощущение виноватости словно прилипло к Варе! Перед Зотовым, который красовался перед ней, перед папой, который выкопал этот ужасный погреб… Перед кем она еще виновата?!
И тут же ахнула, увидев, как широко распахнулись ее собственные глаза, отраженные в темном окне.
Низко сдвинутый козырек. "Может, вы еще не опоздали". – "Я сейчас…"
Боже мой! Только сейчас в сознании отчетливо обозначилось, что нельзя было уезжать вместе с Зотовым на глазах у… Непонятно почему, но нельзя было, нельзя! Почему-то вчера то же самое – еще можно, но сегодня это уже что-то нарушило, и Варя, даже не пытаясь разобраться, только качала головой, сдавив виски ладонями. Сползла с подоконника на маленький стульчик. Тот еще, который остался от вундеркиндовского детства и служил теперь подставкой для ног. На нем можно было сидеть, только сжавшись в комочек и уперев коленки в батарею, а лоб – в подоконник.
Откуда такой ужас при мысли, что она может больше никогда не встретиться с этим человеком? Которого она видела два с половиной раза и каждый раз не узнавала? С которым они начинали разговаривать так, словно этого всю жизнь и ждали – с разбегу, взахлеб, обо всем вперемешку? И каждый раз оставалось ощущение, что не договорили?
Ни плеск дождя, ни рев машин не могли помешать тому, что вдруг ей открылось – но с таким запозданием, что и смысла, наверное, уже не имело. Конечно, мир, превратившийся в волшебную колыбель, в котором одном только и стоит жить, в котором назойливые знакомые становятся такими славными, что хочется их выслушивать, и вникать в их суету, и за все прощать, мир, в котором возможно поймать утраченные смыслы, – он возник одновременно с его появлением! Он без него и невозможен, наверное! В этом мире так же сложно увидеть главное, но оно само вдруг идет навстречу – и если становится недопустим приблизительный Зотов, то тут же невозможен и приблизительный музей, и вообще все ненастоящее или изжитое.
Она могла бы просто провести в Белогорске несколько дней, поскучать во время дождя, погулять на празднике – и вернуться в привычные будни. Или выйти замуж за Каренина и считать, что крупно повезло. А вместо этого вдруг получила мир, где христиане и язычники исповедуют любовь как высшую ценность, мир, в котором хочется жить, – и отплатила за это, эх и отплатила!
А удивительный иммунитет ко всем подряд мужчинам – он взялся ниоткуда? Или это только следствие того, что ей нужен теперь единственный человек – на глазах которого она взяла и укатила с идиотским манекеном, размышляя о возможных тонких чувствах последнего…
Варя вскочила, не зная, что делать. Куда теперь бежать? Она ведь не знает, где его искать? И что она вообще о нем знает? Машину его – и то не помнит. А ведь сегодня на ней ехала! Где ее хваленая тренированная наблюдательность? А какого цвета волосы под кепкой? Кто он – блондин, брюнет? Бритый наголо? Кудрявый?
А ему надо, чтобы она опять возникла? Что-то, помимо случайных встреч, – ему это надо? Это ее жизнь, вместе с правильными планами, перевернули эти случайные встречи – а его жизнь, возможно, как ровно текла, так и дальше течет…
Ревущий ураган опять пронесся по соседней улице, даже стекла задребезжали. Варя прикрыла раму, но потом открыла снова и вслушалась. Через какое-то время машины пронеслись в обратном направлении. Их рев перестал быть фоновым и пытался ей что-то сказать, так же как в последнее время пробивались к ее сознанию обрывки воспоминаний или чьих-нибудь слов. Варя внимательно вслушалась и замерла, но буквально на секунду – потому что потом уже мчалась, все в том же своем голубом сарафане, без зонта, к двери, потом к калитке…
В голове бурлили шепоты, выкрики.
…А ты, Боярин, опять за старое? Опять тебя на трассе видели!.. Нет, я на машине никогда не бился… Все под статью загремите!.. Так, иногда, чтобы "сделать" соперника… Смотри у меня!…И настроение поднять… А если услышу, что сам за руль сел!.. Редко, но сажусь… Пора опять их погонять!.. Редко, но…
Дождь утих, но ветер размахивал мокрыми ветвями плакучих берез, словно банными вениками, то и дело окатывая частыми каплями голые Варины плечи. А она, спотыкаясь на тонких каблучках, бежала от дома точно так же, как только что – домой. Сюда, к Уважаемому Дереву. "Здесь у них как раз старт – финиш"…
Какая разница, какие у него волосы! Какая разница, нужна она ему или нет!
* * *
У Дерева в самом деле была толпа, мало чем отличающаяся от дневной праздничной публики. И припаркованные машины выглядели как обычно – сколько их в городе ночует целыми стаями, особенно летом. Варя сбавила шаг, заметив нескольких накачанных молодых людей, явно обходящих территорию, – но они улыбнулись ей довольно приветливо, не то что охранники в супермаркете. Наверное, просто за порядком следят. И она, не забыв прикоснуться к шершавой коре Дерева, вошла в этот запретный ночной мир и стала пробираться поближе к дороге.
– Пива желаете? – окликнул ее подросток с банками в руках, должно быть совмещающий приятное с полезным, зрелище с подработкой.
Варя, отказываясь, покачала головой – и тут же, повернувшись в другую сторону, сделала то же самое – еще один подросток протягивал ей видеокассету с записями гонок, а другой – предлагал делать ставки. Пока она крутилась на месте, раздался рев моторов, и машины пронеслись на большой скорости. Варя обернулась и уже ничего не увидела. Девчонка на краю тротуара визжала, прыгала и размахивала чем-то вроде флага. А здесь не только молодежь, прохаживаются и вполне солидные люди, подумала она. Наверное, это их качки охраняют.
Варю удивило общее радостное возбуждение. Никаких безумствующих фанатов, сплошные доброжелательность и энтузиазм. От незаконного зрелища можно было ожидать куда больше зловещего напряжения и ощущения опасности. Впрочем, ей хватало собственных перекрученных нервов и жутких предчувствий. Она даже не всматривалась в лица – очевидно было, что его среди них нет, словно сама Варя, вся целиком, была распознающим устройством. Она подошла наконец к самой дороге, и девчонка в желтой майке фамильярно попросила закурить. Варя, растерянно озираясь, в очередной раз огляделась.
– Первый раз, что ли? – спросила девчонка и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Круто, да? Я у себя в Москве была пару раз, со своим парнем. А сюда так пришла, глянуть только, как это в деревне делается. Я здесь на даче. Теперь специально приезжать буду!
Как только заслышался оглушающий рев, она ловко сдернула свою майку и, раскручивая ее над головой, завопила, приветствуя гонщиков. Лифчика под майкой не было. Неизвестно, заметили ли красотку спортсмены – разглядеть сами машины было невозможно, хоть Варя и смотрела теперь на дорогу во все глаза. Только тени пронеслись.
– Какая же это скорость? – вырвалось у нее.
– За двести пятьдесят, наверное, – отвечала девчонка, как ни в чем не бывало натягивая майку. – Сейчас серийные автомобили поехали, иномарки дорогущие. А до них тюнингованные гонялись – ну, доработанные, самоделки гаражные. Вон та, думаешь, простая "десятка"? Ракета! Двигатель ручной сборки! Четыреста метров за восемь секунд пролетает, мужик говорил. Я уж молчу, сколько стоит!
Варя присмотрелась к "десятке" – и не увидела в ней пассажирских сидений.
– Поснимал, чтоб облегчить максимально, – со знанием дела объясняла болельщица.