Тополиный пух
Акации расправили резные ладошки и пушистые розовые цветы – неужели солнце настоящее, не спрячется, согреет наконец? Неужели можно надевать голубой сарафан и соломенную шляпку?
На ходу набрасывая плащик, с пакетом под мышкой, Варя поспешила обогнуть ярко-красный медведевский "опель", только что прибывший из ремонта, – о чем Медведев на всю улицу сообщал, видимо, соседу. Быстро глянув на себя в боковое зеркальце, она хотела помахать Павлику на ходу, а поблагодарить подробно как-нибудь потом, без посторонних глаз, но его собеседник повернулся и проговорил:
– Привет. А ко мне не могла обратиться, когда напугалась? Не нужен тебе никакой адвокат. Зачем глупости городишь?
Прозвучало это отрывисто и сердито. Но Варя тут же узнала Фольца – они не только учились в одном классе, но и ходили в один садик, и Роберт всегда такой был – с коротко стриженной головой, круглой, как футбольный мяч, сросшимися бровями, которые придавали ему сердитый вид, и обрывочной, почти бессвязной речью, из-за которой учителя снижали ему отметки, а некоторые вообще считали недоразвитым. Если Варю отправили учиться почти на два года раньше, то Фольца – на год позже, и он выглядел заметно крепче остальных мальчишек. Его главным достоинством был отменный аппетит, и Фольца с незапамятных времен все звали Робин – Робин-Бобин-Барабек скушал сорок человек… Он безо всякого неудовольствия проглатывал на школьных завтраках и синее застывшее пюре, и похожую на подсохший коржик кашу, и кисель с сопливой пенкой. Вся эта еда, видимо, считалась особенно питательной для детей. Причем Робин съедал не только свою порцию! Он охотно отправлял в рот все, что ему предлагали соседи по столу, в любых количествах – и Варя всегда старалась садиться к Робину поближе.
Сейчас на Фольце была милицейская форма с майорскими погонами, ну да, для маленького Павлика все прочие были "дядями", и только Робина он называл уважительно – "майор Фольц"… О чем это он? Чего там большой Павлик ему наболтал? Наверняка вчерашняя песня про привидение и Варю в обмороке, только с вариациями и каким-нибудь новым куплетом.
– Робин, а ты опять уши развесил! – рассмеялась Варя. – Какой еще адвокат?
Впрочем, если она выходит из дома этого самого адвоката, да еще поутру, что тут могут подумать! Особенно прямолинейный Робин, который всегда попадался на медведевские подначки и особо ценился в этой роли Павликом и всей его развеселой компанией. Как же он в конце концов в эту компанию попал? Вундеркинд Борька, эрудит Алик, музыкант Гошка – и футбольный мяч Фольц. Ах да, он же в открытую выступил за Медведева и Полякову, Рахили нагрубил, сам чуть из школы не вылетел. Тогда, наверное, суровая мужская дружба и вскочила на ровном месте…
– Ну, мне пора, – быстренько ретировался Павлик. – Вас подвезти? Нет? Тогда топайте, вам по пути. А Робин всегда свежим воздухом дышит, он у нас демократ!
– А чего тут идти, пять минут, – буркнул Робин. – Машину гонять. Варя, ты домой? Правда по пути. Пошли.
Варя немного удивилась приказному тону Фольца. Наверное, Робин теперь всегда так говорит. В начальство выбился.
– Ты, я слышала, теперь большая шишка. Охраняешь наш покой? – улыбнулась она – солнышко пригревало, становилось веселей, и жалкие ночные страхи вместе с неправдоподобным одиночеством отползли куда-то за край сознания.
К ее удивлению, Робин все так же отрывисто, но довольно складно начал рассказывать о своей работе, об интересных делах, о том, за что получил звездочки, – надо же, говорить-таки научился! Ну да, он же должен как-то командовать подчиненными, объяснять им, что делать. А может, его оценили не за речи, а за дела? Всегда ведь одни лучше работают, а другие лучше докладывают, и эти умения не обязательно совпадают. А может, он и всегда был дельным? А в школе ставили отметки совсем не за те способности, которые в нем потом открылись – или, может, были всегда…
Но тут Робин заговорил о той самой старушке, и Варя приуныла. Она не хотела ничего об этом знать! Ей было физически неприятно вспоминать и испорченное новоселье, и страшноватый дом с перевернутой мебелью. Лучше бы все шло, как будто ничего и не было! Но Павлик, должно быть, и правда наплел Робину с три короба, не забыв расписать, как она тряслась перед грозным милиционером, как робко отвечала на его вопросы, и Робин теперь поучал ее: бояться нечего, соседние дома не представляют никакого интереса для грабителей, да и дело почти раскрыто. А если ей стало страшно, она могла бы ему позвонить – неужели номер забыла, он все тот же. Начальник городской милиции, наверное, знает побольше, чем рядовой, с которым она сочла нужным поговорить…
– А что, убийства так сразу и раскрываются? – нехотя, из вежливости спросила Варя. – А в детективах расследование всегда ведется долго, шаг за шагом… Племянник, что ли, укокошил?
Но Робин стал говорить о каких-то молодчиках, которые специализируются на артефактах, о старинных книгах и монетах, о коллекции холодного оружия, с которой два года назад тоже было связано то ли убийство, то ли нападение, и что не всех грабителей тогда посадили.
– А баба-то Нюра тут при чем, с ее мочалками? – фыркнула Варя. – Неужели ее Святой Георгий и правда подлинный? Выходит, я угадала?
– Ты видела эту икону? Где? – Взгляд майора стал цепким, и Варя поняла и что с иконой угадала, и что в ней, кажется, все дело. Упавшим голосом поведала о позавчерашней стычке с бабкой и заверила, что не совершала злодеяния, хотя алиби никакого у нее нет.
Но Робин несколько обидно отмахнулся от того, что беспокоило Варю больше, чем опасный дом поблизости.
– А про племянника ты почему?.. – продолжал он допытываться. – У нее их три родных и два внучатых. Ты о каком?
И Варя, тут же забыв, что не хочет впутываться в это дело никаким боком и что ей оно совсем неинтересно, принялась горячо убеждать, что Игорек тут ни при чем, хотя ей даже неизвестно, племянник он или не племянник – все равно ни при чем! У него у самого чуть машину не угнали! И без перехода тут же вспомнила про машины, ревущие по ночам, – вот в эту ночь опять ревели. Но Робин снова махнул рукой:
– Это ерунда. Стритрейсеры. Пора опять их погонять.
– Кто-кто?
Видимо, Робин услышал по делу старухи все, что нужно, либо понял, что не услышит ничего важного, либо посчитал, что Варю уже успокоил, и к криминальному событию больше не возвращался, а пояснил, что по ночам гоняют самодеятельные спортсмены-автомобилисты. Гонки на деньги привлекают много зрителей, иногда получается настоящее шоу. Есть постоянные участники и постоянные болельщики, и наезженная трасса проходит как раз через их улицы, поэтому так слышно. А автогонщики как раз считают, что упражняются почти за городом и никому не мешают. Вот здесь, у дерева, у них как раз место старта – финиша.
– Дураки. Молодежь. Мы их гоняем. Но сложно – приличные люди интересуются. Популярность. – И вдруг прибавил с улыбкой, кивая на Уважаемое Дерево, под которым они остановились: – Пух. Не собираешь?
Уважаемое Дерево было тополем, и с него, хоть и позже обычного, полетели пушинки.
Чудесные свойства пуха Варя обнаружила в конце восьмого класса. Тут даже не требовался клей – пушинки сами собой держались на бархатной бумаге, особенно эффектно смотрясь на черной. И их можно было сколько угодно перемещать, добиваясь тончайших оттенков и создавая метель, неистовые вихри, в которых проступают очертания Снежной королевы, ледяных дворцов, заснеженных елей, кораблей с парусами, коней с развевающимися гривами – всего того, что может мерещиться в настоящей метели. Проступают – и тут же размываются, завихряясь во вьюгу, пургу, поземку.
Правда, действовать приходилось тонким пинцетом – а мама решила, что Варя взяла его брови дергать, – и еще иглой, пригодилась и старая кисточка, облезлая, один волосок торчит – как раз то, что нужно. Варя попробовала – и сразу загорелась и начала предвкушать звездно-космические композиции из звездочек-пушинок одуванчиков, которые пока желтеют, но ведь скоро… а чертополох, а пушица!.. а иван-чай, а камыш!..
Но надо было насобирать побольше тополиного пуха, пока он летит, и Варя в перемену выбежала в школьный двор, окаймленный старыми толстыми тополями, – прямо в сменной обуви. Пух залеплял лицо, глаза, и все чертыхались и отплевывались, и только счастливая Варя хватала на лету это богатство обеими руками и запихивала в карманы фартука. Ей был нужен только такой пух – первозданно чистый, прямо из воздуха, и она кружилась, и подпрыгивала, и летала по двору, и вместе с ней летал ее белый фартук (их класс дежурил по школе, и полагалось быть при параде) и черные локоны (коса была недавно отрезана).
За этим танцем с крыльца наблюдал Робин. Его пост был как раз у входных дверей, и он уже решил сделать вид, что не замечает, как Воробьева нарушает все правила, пачкая сменную обувь и опаздывая на урок. Но не наблюдать за всеми этими пируэтами он не мог и стоял, не в силах отвести взгляд, и сам забыв про звонок.
Варенька, как ни была увлечена ловлей пуха, все же видела, что Фольц на нее уставился, и душа ее так и запела: конечно, давно надо было отрезать эту косу, ради этого стоило выдержать целую войну с мамой – зато теперь у озера, где они прогуливаются с Леной по вечерам, все будут на нее оборачиваться! Она сразу повзрослела! А это самое важное, поскольку почти всем девчонкам в классе уже по пятнадцать – и она теперь на столько же выглядит! И, спохватившись, побежала на урок.
Опоздания ее никто не заметил, потому что учительница пришла еще позже. Сегодня вообще был везучий день. Во-первых, за сочинение "Край родной, навек любимый" поставили пятерку – Варе пригодились и малоизвестные факты о Благовещенской усадьбе, о которых Лариса Ивановна говорила на кружке, и бабушкины истории, и рассказы мамы, когда-то облазившей всю округу с фотоаппаратом.
Во-вторых, не давали новый материал – учительница зачитывала образцовые работы, вроде Вариной, целиком, а также куски неудачных, и урок прошел весело. Триумфальным стало произведение Робина – он, не слишком напрягаясь, переписал статью из местной газеты, не пропустив ни одного штампа вроде "жемчужины Подмосковья" и "русской Швейцарии" и кое-где пересказывая своими словами: "По моему родному краю прошлась нога Левитана, Чехова и Чайковского". Как было дружно не похохотать над ногой!
– Одна на всех! – скорбела учительница.
– Тяжкая поступь гениев! – комментировал Павлик.
В-третьих, удалось отвертеться от физкультуры. Варенька, дрессированная на шведской стенке, этот предмет не ненавидела и без усилий справлялась и с упражнениями в зале, и с лыжами, и игры с мячом любила, и по канату ловко взлетала до потолка, да еще раскачивалась, как обезьянка – обезьянка полненькая, но подвижная и прыгучая. А обезьяны, кстати, все время жуют, и животы у них толстые… Себя ей стесняться было нечего, но она вдруг стала стесняться физкультурной формы. Какой дурак это придумал для взрослых девушек – трусы и майка! А если кто-то придет в спортивных штанах – выгоняют с урока и пишут в дневник!
Перелом в Варином сознании наступил после той, подсмотренной медведевской клоунады, когда Павлик изобразил ее, засунув под рубашку два воздушных шарика… Своими пышными формами Варенька как раз была довольна – они приближали к долгожданной взрослости, у многих одноклассниц размеры были куда скромнее. Но на физкультуре то, что являлось предметом гордости, становилось позорным, и Варя стала отчаянно прогуливать физкультуру.
А сегодня у малышей заболела учительница, и надо было посидеть с ними урок, почитать им что-нибудь – мобилизовали дежурных, и Варя тут же вызвалась. Физкультуру удалось пропустить. Везучий день!
На следующей перемене к невкусному завтраку дали выпечку – аппетитные, еще теплые слойки с повидлом. Варя, пыхтя, тащила в класс тяжеленный поднос, когда на нее почти налетел этот несносный Робин-Бобин. Конечно, никому нельзя носиться на переменах, а дежурному – можно! И если коридор – это футбольное поле, а Робин – мяч, то Варя с подносом – ворота! Румяные треугольнички чуть не посыпались на пол. Но Робин резко свернул и грохнулся сам. Тут же вскочил и, сердито глянув на Варю, дернул к себе поднос:
– Давай понесу!
Варя не отдала, но он не отступал, и оба боком пошагали по коридору, неся поднос четырьмя руками и не глядя друг на друга.
А мимо шествовала еще пара дежурных – Павлик Медведев, Маленький принц, и Гошка Мдивани, черноглазый и чернокудрый. У него даже ресницы были кудрявые. Маленьким он напоминал херувимчика, а теперь становился похож на витязя в тигровой шкуре. К тому же все знали, что Гошкин отец – потомок самого настоящего грузинского князя. Принц и княжич, проследив за манипуляциями с подносом, переглянулись, сделали козлиные лица и хором сказали: "У-у".
А везучий день продолжался – вместо злой Рахили математику вел практикант, которого так и звали – Практикант, и он дал простенькую самостоятельную, сам стал читать какую-то книжку, а все вдохновенно списывали. Варя списала так быстро, что осталось время помечтать – как они с Леной гуляют у озера. Легкое платье, локоны по плечам! Молодые люди и взрослые мужчины смотрят не только на Лену! Звездочки сирени… вечерние звезды… свидание… мороженое… Мороженое – необязательно… Чего Робин пялится? Оглянулся и уставился. Списать, что ли, не у кого? Все равно у нее другой вариант.
А что, если взять на озеро Робина? Это была ошеломляющая мысль. Варя посидела немного, пытаясь к ней привыкнуть. Ошеломляющая, но удачная. Когда еще ее кто-то позовет на свидание! Сколько времени даром теряется. А Робина если позвать, он пойдет обязательно, это понятно. Выглядит он – Варя посмотрела оценивающе – очень даже ничего. Никто же не читал его сочинений, все будут видеть крепыша, с которым спокойно можно идти по самой темной улице. И потом, он, скорее всего, будет молчать, и можно прогуливаться, мечтая и глядя по сторонам, – уверенная в себе девушка с кавалером, но такая привлекательная для всех остальных…
То ли образ пушкинской Татьяны пронесся у Вари в голове, то ли она решила не откладывать со свиданием, – выдрала лист и быстро настрочила: "Приходи к озеру к 19 ч.", без обращения и без подписи. Замешкалась – стоит ли передавать через сидящего впереди Медведева, с ним еще в историю попадешь, как тот сам вдруг обернулся – но Варя тут же закрыла листок. А по рядам шел Практикант:
– Ну что, успели списать?
Последнего слова он не говорил, но и так было понятно. Практикант хотел собрать листки с самостоятельной до звонка, чтобы не задерживаться на перемене.
– Давай-давай! Перед смертью не надышишься! Мало вам было времени? – и выхватил на ходу Варин листочек.
Она похолодела – самостоятельная осталась на столе. Записка Робину уплывала в неизвестность. Впрочем, в какую же неизвестность? Почерк у нее заметный – крупный, круглый, как в первом классе, ничего не стоит вычислить. Практикант зачитывает вслух, класс дружно ржет… Перед глазами поплыли маленькие цветные круги. Девушка не могла пошевелиться. Ей в голову не пришло подойти к Практиканту и попросить поменять листочки. Везучий день! Конечно, он должен закончиться, слишком уж много для одного дня – но чтобы так!
Звонок давно прозвенел, Лена окликала ее, но Варя не слышала. Она даже Лене ничего не стала рассказывать. Это было позорнее, чем в трусах на физкультуре, – в тысячу раз. Жизненный опыт в этот момент так увеличился, что ощущалась вся его тяжесть, и оказалось, что физ-ра – еще не самое страшное.
На следующий день Варя решила заболеть, но мама погнала в школу – на носу были экзамены. И она пошла со страшным ожиданием математики. Но удар настиг ее совсем с другой стороны. Математика как раз прошла спокойно. Практикант оказался настоящим мужчиной – ни о какой записке речи не шло, за самостоятельную Варе была поставлена четверка. Тогда она стала ждать, что Практикант велит ей остаться после урока или нажалуется Рахили, а уж та своего не упустит, – но и этого не случилось.
Зато весь класс взирал на нее с превеликим вниманием, словно Варя пришла в карнавальном наряде, но девчонки на ее вопросы – что-то не в порядке, измазалась, что ли? – только фыркали. Лена, быстро выяснив, в чем дело, вышла из себя:
– Что за ерунда! Варька, все говорят, что ты ходишь на свидания с Практикантом! Не может быть! Ты бы мне сказала! Или, может, я чего-то не знаю? Они говорят, вы с ним какие-то записочки друг другу пишете!
Значит, Медведев все-таки успел прочитать! Понял по-своему и всем растрезвонил! Варя ходила весь день густо-красная, а после уроков плакала так отчаянно, что Лена испугалась.
– Конечно, все навыдумывали! Дуры! Сплетницы! Конечно, ты не можешь не переживать, но надо сделать хотя бы вид, что тебе все равно! Тогда скорее отстанут.
Но Варя продолжала рыдать. Даже Ленины резоны, что роман с учителем, наоборот, может поднять ее авторитет в глазах одноклассниц, что те наверняка ей завидуют, надо только держаться с достоинством, а еще лучше – немного загадочно, не действовали.
Она даже боялась, что теперь не сможет работать с пухом – сразу всплывет в памяти проклятый "везучий" день. Но странно – день не всплывал, наоборот, он бледнел, терял яркость. Варя накладывала пушинки друг на друга затаив дыхание, чтобы не сдуть летучий материал, и чем сложнее вырастали узорчатые переплетения, тем более отдалялся отвратительный день…
– Ой, Робин, мы уже полчаса стоим тут и болтаем! – Варенька кокетливо взглянула на часики. – А я же ужасно спешу! К твоим родственникам, между прочим. Может, ты сам с ними справишься, если к мэру уже не торопишься?
Робин так стремительно вскинул руку с часами, что Варя сразу поверила – о планерке, или что там у них, он в самом деле забыл. Вот какое она производит впечатление! Есть еще порох в пороховницах!
– Павлик говорил, вы никак всем классом не соберетесь на посиделки – некогда всем, видите ли. А зря! Давайте в эти праздники соберемся, кто сможет. – Варя прекрасно прожила бы и без посиделок, просто приятно было осознавать, что Робин и теперь пойдет, куда она позовет. Это было ясно так же, как двадцать лет назад. – Хочется же пообщаться, правда?
– Правда, – честно ответил Робин. – Варь, спасибо! Гарольд так доволен. Тогда, в Переславле. Они оба. Я тебе позвонить хотел… Не получилось… А я с ними сам – пока никак. Язык не знаю. Предок сюда еще при Петре – аптекарь был. Это Гарольд написал. У него древо есть. Прислал по электронке. Какой тут язык – двести лет прошло. А в школе – сама помнишь… Я пойду? Ладно? Мы соберемся! Посидим! Пока ты здесь!
Последние фразы он договаривал уже на ходу, пятясь и все еще глядя на Варю, а Варя с удовлетворением прослушала такую длинную речь. Неужели и Робин видит какие-то свои картины счастья, где кружится метель из тополиного пуха, кудрявые облака, кудрявые деревья, кудрявая Варина головка?..