ГЛАВА 6
На моем автоответчике – восемнадцать новых сообщений, и все от Эдуарда. Почему-то я так сразу и подумала – и даже хотела ликвидировать послания, не прослушав их. Но потом решила, что человек, с которым я всерьез рассчитывала обменяться свадебными кольцами, вправе получить хотя бы десять минут моего внимания.
"Шурка, что происходит? Уже несколько дней не могу тебя поймать! Перезвони мне, как только сможешь!"
Прямо в туфлях я прохожу на кухню и пью воду из носика чайника. При этом половина воды выливается на мой любимый кашемировый свитерок – я всегда была растяпой.
"Шурка, если ты не перезвонишь сегодня, я пойду в милицию, не могу отделаться от мысли, что с тобой что-то случилось. Ты же у меня такая дуреха!"
Вот с этим не согласиться невозможно. Случилось – это еще слабо сказано. Дуреха влюбилась. Дуреха не поняла, как именно это произошло. А сейчас этой дурехе плохо. И даже некому пожаловаться. Окружающие скажут, что ей слишком много лет для того, чтобы серьезно относиться к курортным романам.
"Шур, понимаю, ты не хочешь меня видеть. Но по телефону-то можно поговорить?! Пожалуйста, объясни мне, почему ты так себя повела. Что случилось? Если не хочешь говорить, можешь написать электронное письмо!"
Это ужасно, ужасно – но вступать в электронную переписку с бывшим любимым мужчиной мне тоже совершенно не хочется. Понимаю, что я веду себя непорядочно. Это именно из-за таких, как я, мужчины называют женщин суками. Но пойти против своей природы я не могу. Я просто не знаю, что ему сказать.
"Эй ты! Из-за тебя я напился. Шурка, ты просто дрянь! Один мой друг сказал, что ты сволочь… Ой… Из-за тебя я разбил свой плеер!"
С этим я поспорить не могу. Твой лучший друг прав на все сто процентов. Я готова сделать на лбу татуировку "Дрянь!" и пойти в таком виде на работу. Только боюсь, Максим Степашкин меня не поймет – он всегда недоверчиво относился ко всем проявлениям авангарда.
"Шур, ты уж прости меня за вчерашнее. Я был не в себе. Хочу, чтобы ты знала – несмотря ни на что, ты остаешься для меня любимой девушкой!"
Бедный Эдик. Его любимая девушка, словно деревенская проститутка, переспала с другим мужчиной на сеновале. И она никак, ну никак не может выкинуть из головы эту ночь.
Я пыталась думать об Эдуарде, но в голову с назойливостью июльских мух лезли мысли о Майкле Рикмане. Хорошо, что я его хотя бы не сфотографировала. Будь у меня под рукой фотоизображение синеглазого британца, я бы, может быть, тоже заказала себе коврик для мышки с его лицом (а что, дурной пример заразителен!).
Это был курортный роман. Просто курортный роман. Я должна срочно перестать об этом думать.
Но почему в таком случае уже третье мое утро начинается с быстрорастворимого аспирина? Вместо утреннего кофе пью шипучий порошок, надеясь, что он избавит меня от ноющей боли в области сердечной мышцы.
Ровно неделю я не ходила на работу. В понедельник утром позвонила секретарше Степашкина и, зайдясь в надрывном кашле, прохрипела что-то о вирусном гриппе. Я прекрасно понимала, что надменная секретарша Диночка мне не верит – уж слишком часто я в последнее время прогуливала работу. Но мне было все равно.
Целую неделю я не мыла голову, не причесывалась и не красилась.
Зато я обзвонила своих подруг и всем задала один-единственный вопрос: был ли в твоей жизни курортный роман, о котором ты и до сих пор не можешь забыть?
Лика, та самая, крестины ребенка которой мы с Леркой благополучно прогуляли на Кипре, застенчиво рассказала о сорокапятилетнем военном, с которым она познакомилась в пансионате под Звенигородом. Было тогда Ликусе пятнадцать лет. "С ним было щекотно целоваться, потому что он носил усы, – она рассказывала о бравом военном с таким энтузиазмом, словно они расстались не двенадцать лет назад, а позавчера. – Это был мой первый французский поцелуй. А еще он мне оставил засос на шее. Мама потом спрашивала – что это за синяк? А я ей ответила – это я утюгом обожглась! Мама, наивная душа, поверила и потом долго рассказывала подружкам, что я глажу блузки, не утруждаясь их с себя снять!"
Лесбиянка Лида поведала о разбитной американке, с которой она познакомилась во время экскурсии по "Золотому кольцу". "Мы долго друг к другу приглядывались. А потом она пригласила меня прогуляться вместе с ней по магазинам. В примерочной кабинке все и произошло. Это был самый быстрый, но самый запоминающийся секс в моей жизни. Когда мы вышли из кабинки, натолкнулись на изумленных продавщиц, выстроившихся в ряд, как на параде. Одна из них сказала: "Надо же, а мы-то думали, что в кабинке кто-то занимается сексом, а там были всего лишь вы!" Это было в Суздале восемь лет назад. Да уж, искушенными провинциальных продавщиц не назовешь! Они даже не предположили, что между двумя женщинами могут разгореться нешуточные страсти!"
Подруга по имени Жанна рассказала о своем романе с итальянским судовладельцем. "Это были самые запоминающиеся отношения в моей жизни! – воскликнула она. – Он обещал подарить мне яхту! Но… не подарил. Я и сейчас часто его вспоминаю. Будь у меня яхта, моя жизнь повернулась бы совершенно по-другому".
Я выслушала десятки историй разной степени скабрезности. Но ни одна из них не была похожа на мою.
Из всего этого я могла сделать только один, причем весьма печальный, вывод. Я, Александра Кашеварова, являюсь самой несчастной девушкой на свете.
И это правда.
* * *
Самая неприятная деталь в расстроившейся свадьбе – сообщить об этом печальном событии родителям. Особенно моим. Я знала, что мама изо всех сил готовится к моему бракосочетанию. Казалось, что наконец у нее появился смысл жизни. Она даже как будто бы помолодела и похорошела – игривый девичий румянец появился на ее обычно фарфорово-бледных щеках. Целыми днями она носилась по магазинам, фанатично скупая разные глупые вещи, без которых, как ей казалось, не может обойтись ни одна свадьба. Вчера она позвонила, чтобы просветленным голосом сообщить, что ею было приобретено расписное полотенчико для свадебного каравая. Честное слово, я и не думаю шутить или преувеличивать! "Какого еще каравая?!" – хотелось взреветь мне. Разве на свадьбах бывает каравай?
Я, по крайней мере, слышала только о наличии торта, украшенного миниатюрными фигурками брачующихся. Но я промолчала. Я знала, что мама начнет растерянно говорить о древних традициях, о великом историческом значении момента, о том, что она хотела как лучше… А еще она купила себе шляпку, украшенную букетиком кружевных ромашек. Она где-то вычитала, что на матери невесты непременно должна быть подобная шляпка, это, мол, правило хорошего тона. Шляпка пришлась ей к лицу. Иногда мама доставала ее из нарядной круглой коробки и примеряла шляпу перед зеркалом – то поглубже на лоб надвинет, то выпустит кокетливую челку.
И как после всего этого я должна была сказать ей, что ни каравая, ни мамы в шляпке, ни самого исторического момента в моей жизни пока не предвидится?
В тот день после работы я заехала к родителям. Я не могла больше терпеть. Все равно когда-то придется им это сказать. Почему бы и не сегодня?
Дверь открыла мама, и на ней была та самая шляпка. Я вдруг почувствовала себя невозможно усталой. Ну почему у меня такая инфантильная мама?
– Сашенька! Как хорошо, что ты зашла, – бурно приветствовала она меня, – заходи, блинчики будешь? Отец! Смотри, кто пришел!
Из боковой комнаты вырулил папа в полосатых семейных трусах.
– Привет, невеста, – сказал он, и я окончательно почувствовала себя не в своей тарелке.
– Блинчики буду, – вздохнула я, – хотя… Вообще-то я поговорить пришла.
Мы прошли в комнату. Я уселась на диван. Мой взгляд тотчас же зацепился за новую деталь интерьера – симпатичную тюлевую занавеску, висевшую на стуле. Я решила, что наконец-то у нас появилась тема разговора, не относящаяся к моей свадьбе.
Я смогу несколько минут передохнуть, беседуя с родителями о ремонте. Я знала, что они давно собирались переклеить обои и поменять занавески.
– Что, купили наконец? – Я кивнула на стул.
– Да, – гордо подтвердила мама, – только ее надо немного подшить.
– А куда вы собираетесь ее повесить? – поинтересовалась я. – В спальню или на кухню?
– Ты о чем?
– О занавеске, о чем же еще!
Мама перевела растерянный взгляд с занавески на меня. Потом ее лицо просветлело.
– Это не занавеска, дурочка! Это же твоя фата!
– Моя – что?
– Фата, – послушно повторила мама, улыбаясь во весь рот.
Мне вдруг захотелось застрелиться.
– Но я не собиралась выходить замуж… В фате!
Ох, зачем я добавила "в фате"?! Если бы не это небольшое уточнение, то все бы уже было позади. Но я не смогла, я просто не смогла… Что ж, значит, скажу это со второй попытки. Вот только подожду, пока мама прочитает мне мораль.
– Саша, – укоризненно покачала головой мама, – на невесте должна быть фата. Это традиция, и ты не можешь ею пренебречь.
"Очень даже могу, – подумала я, – раз уж я смогла пренебречь даже женихом!"
– Фата символизирует невинность, – вставил свое веское слово отец.
Уж не думает ли он, что в свои двадцать семь лет я…
– А ты, надеюсь, невинная девушка.
Все понятно. Нет занятия более неблагодарного, чем попробовать убедить своего отца в собственной развратности. Какой парадокс – я уже два года пользуюсь кремом от морщин, а мой папа все еще считает меня ребенком. Наверное, не стоит напоминать ему, что я полгода жила в одной квартире со своим предыдущим бойфрендом. Чтобы не разочаровывать папу. Ведь в чем-то мы похожи – каждый из нас живет в своем собственном иллюзорном мире.
Что ж, кажется, пора. Я должна, должна наконец это сказать.
Прямо сейчас.
– Мама! Папа! Я хотела с вами поговорить. Есть новость, – смело начала я.
– Слава богу! – вскричала мама, не дождавшись окончания моей фразы. – Я знала! Я знала!
– Молодец, дочь.
Папа одобрительно хлопнул меня по спине, да так сильно, что у меня дыханье сперло, а перед глазами бойко заплясали зеленые круги.
Я недоуменно на них уставилась. Что все это значит? Неужели… Как, неужели в глубине души они тоже были против моей свадьбы с Эдуардом?
И втайне надеялись, что она не состоится? Выходит, весь мир (я, конечно, имею в виду свой маленький мирок, состоящий из родителей и Лерки) знал, что я не гожусь на ответственную роль жены. Весь мир, кроме меня самой!
– Если честно, я даже начала к этому готовиться, – продолжила меж тем мама, – я уже связала такие хорошенькие носочки и еще на подходе миленькая шапочка, на которой будет вышит симпатичный поросеночек.
Я подозрительно на нее взглянула. О чем это она? Какое отношение имеют носки и "миленькая шапочка с симпатичным поросеночком" к тому, что я в очередной раз рассталась с мужиком? Или нынче у нас так клеймят неудачниц? Мало того, что мне в очередной раз не повезло в любви, так я еще должна носить дурацкую панаму со свиньей?!
– Я тебе покажу! Тебе понравится. – Мама умчалась в другую комнату.
Мы с отцом остались наедине.
– Я тобой горжусь, – тихо сказал он.
Я втянула голову в плечи. Нет, точно происходит что-то не то. Как будто бы мы все участвуем в самодеятельном спектакле, но никто толком не выучил роль, и вот мы судорожно пытаемся подстроиться друг под друга, но все получается невпопад.
Мой отец-военный всегда был скуп на похвалы. Не помню, когда он в последний раз говорил, что я молодец и он мной гордится… А, вспомнила, это было десять лет назад, я тогда поступила в университет. А с тех пор… М-да, кажется, ни разу.
Из комнаты вернулась мама. В ее руках было нечто розовое, крошечное, опутанное шерстяными нитками.
– Вот. Это носочки, – она с гордостью выложила на стол два крошечных комочка шерсти, – а это шапочка. Теплая получилась, мягкая.
И только тогда до меня дошло.
Мамочки мои! Только не это!
Да они ведь думают, что я беременна! Они думают, что это и есть моя новость.
– Вы меня неправильно поняли… – только и смогла пробормотать я.
– Я на всякий случай второй комплект свяжу, – перебила меня мама, – голубенький. Если будет девочка, она будет носить розовую шапочку. А мальчугану достанется голубая.
– Не надо второго комплекта. Не будет никакого мальчугана, – сказала я.
– Ты сделала УЗИ, – всплеснула руками мама, – и точно знаешь, что будет девочка!
Отец умильно улыбался. Давно я не видела его в таком благостном расположении духа.
– Девочка! – бурно радовалась мама. – И мы назовем ее Авдотья!
– Только не это! – против своей воли выпалила я вместо того, чтобы сказать наконец, что никакой девочки тоже не предвидится.
– Почему нет? – огорчилась мама. – Авдотья – старинное русское имя. А дома мы могли бы звать малышку Дунечкой.
– Не будет девочки, – наконец решилась я.
– Как? – тупо переспросила мама.
– Вот так, – я схватила краешек занавески… простите, фаты, и принялась нервно мять нежную ткань, – девочки не будет. И мальчика тоже. Потому что я не беременна.
Тихо охнув, мама осела на стул. Краски схлынули с папиного лица.
– Не беременна? – хором уточнили они.
– Нет, – вздохнула я.
Все. Первый шаг сделан. Дальше будет проще.
– Я не беременна, и я не собираюсь выходить замуж.
– Что?
– Да. Мы поссорились. Свадьбы не будет.
– Но… Но, может быть…
– Не может, – покачала головой я, – извините.
И почему я должна перед ними извиняться?
Какой абсурд – я рассталась с мужчиной и прошу прощения за это у своих родителей.
Мама закрыла лицо руками. Ее плечи еле заметно вздрагивали. Что же это такое? Почему она так себя ведет? Если так будет продолжаться дальше, то я обзаведусь огромным комплексом вины. Создается впечатление, что я бросаю не Эдика, а собственную маму.
– Какая трагедия, – опустил глаза отец.
– Ну прекратите. Никто же не умер, – слабо улыбнулась я, – я молодая, красивая, успешная…
– Не такая уж и молодая, – с военной прямолинейностью сказал отец, – через полгода тебе исполнится двадцать восемь лет. А потом – пшик! – и тридцать.
– Два с половиной года – это никакой не пшик, – попробовала возразить я, – за это время я получу бесценный жизненный опыт. Я стану мудрее и, может быть, даже красивее… У меня все наладится с карьерой, я буду больше зарабатывать и стану более интересна для мужчин.
Мама подняла на меня покрасневшее, заплаканное лицо. Встретившись с ее взглядом, я осеклась.
Потому что она смотрела на меня… с жалостью. Примерно так я смотрю на самоуверенных восемнадцатилетних красавиц, которые думают, что этот мир возложен к их стройным ногам навсегда. Нет. Увы. Мир кладется к твоим ногам максимум на пять – десять лет, а дальше… Дальше ты сама оказываешься у подножия. И чтобы получить то, что раньше ты могла взять бесплатно, щелкнув пальцами, теперь придется упорно карабкаться вверх…
Я вздохнула. Неужели я уже вступила в тот возраст, когда тебе открывается другая сторона медали?
Ну уж нет. Дудки. Просто мои родители – люди старой закалки, им кажется, что двадцатисемилетняя незамужняя женщина – это безнадежная старая дева. Но я-то сама знаю, что я еще ого-го! Все у меня получится. Я обязательно буду счастливой.
Я еще всем вам покажу!!
* * *
Существует масса проверенных на практике способов развеять мою черную меланхолию. Сотни милых девчоночьих радостей, которые помогут мне позабыть ту пахнущую морем и сеном ночь. Мы с Леркой годами шлифовали наши собственные методы борьбы с депрессией. Вот самые действенные:
1. ШШ – что означает шальной шопинг. Что может быть заманчивее – устроить маленькую магазинную вакханалию, день необдуманных трат. Сметать с полок не то, что тебе нужно, а то, что хочется, даже если это совершенно бесполезная и дорогая вещь. Например, пару месяцев назад, разгоняя тоску посредством магазинотерапии, я обзавелась: коллекционным белым чаем (на эти деньги можно было купить целый фарфоровый чайный сервиз), плюшевой сумочкой в виде сердца (с чего я взяла, что она впоследствии будет повышать мне настроение? Вышло все наоборот – когда я вижу ее, мне становится дурно, потому что я вспоминаю цифру на ценнике), массажными стельками, длиннющей нитью искусственного жемчуга (теперь жемчужная нить висит на балконе, я сушу на ней нижнее белье – по-моему, это весьма аристократично, жаль, не видит никто). А еще: симпатичными баночками для круп (правда, я не умею варить кашу и не держу дома крупы, но банки неплохо вписались в кухонный интерьер), толстенной книгой о коневодстве (мне просто понравился жокей на обложке), мельхиоровым ведерком для льда, домашними меховыми тапками и лаком для ногтей ярко-оранжевого цвета. Покупать все эти необычные вещицы было очень весело. Но, придя домой, я поняла, что истратила кучу денег непонятно на что. В этом запоздалом раскаянии и есть главный подвох шального шопинга.
2. ОО – расшифровывается как очаровательное обжорство.
Первая часть плана заключается в стихийном опустошении полок ближайшего супермаркета. Причем условия довольно жесткие – страдающей стороной (то есть мною) должно быть приобретено не менее восьми разнокалиберных пирожных, несколько коробок с замороженной пиццей, произвольное количество свежевыпеченных булок… да, и желательно не забыть про конфеты. Вторая часть состоит в методичном поедании всего вышеперечисленного. Слоеные пирожные стоит смело запивать пятипроцентным шоколадным молоком. В общем, надо вести себя так, словно наводящее тоску понятие "целлюлит" находится за гранью твоего словарного запаса. Правда, следующим утром ты просыпаешься вся в прыщах (то ли ты имела в виду, когда мечтательно вздыхала – где, мол, мои пятнадцать лет?). Морщась от колик в животе, ты уныло плетешься к шкафу – только чтобы убедиться, что любимые джинсы не сошлись на талии.
3. Следующий план – ДД – депрессивный девичник.
План прост. Несколько девиц разной степени невезучести медленно, но верно накачиваются красным вином. Мероприятие проходит под лозунгом: "Все мужики – животные". Если сказать точнее – козлы. На повестке дня остро стоит проблема прогрессирующего козлизма мужской части народонаселения. Будут горячо обсуждаться проблемы повышения нашей козлоустойчивости. Вместе с козлоустойчивостью будет, ясное дело, повышаться и градус потребляемых напитков. В конце концов кого-нибудь из "козловедов-практиков" стошнит на твои любимые туфли. Да и утреннее похмелье тебе обеспечено.
Кажется, я упустила что-то еще.
Ах да, четвертое, и самое главное.
4. СС – страстный секс. И комментарии здесь излишни.
"Ты должна срочно с кем-нибудь переспать", – посоветовал внутренний голос. И хотя наши с ним мнения далеко не всегда совпадают, на этот раз я была склонна с ним согласиться.
Итак, шальной шопинг, очаровательное обжорство и депрессивный девичник отменяются. Вместо этого я должна найти себе любовника.