Дядька Асмунд: сумерки севера
Лихорадка распада – на уровне молекулярном.
До держав ли теперь, до камней ли великих культур?
Тем яснее безумцам: ведомый звездою Полярной,
Ты вернешься, Артур, ты в России воскреснешь, Артур.
Царь-Медведь окормлялся из рук Преподобного Старца,
И лесов корабельных лилась прикровенная речь,
Чтоб потом, на закате, взыграв переливом багрянца
Из глуби Светлояра восстал Государственный Меч!
А. Широпаев, "Возвращение Артура"
1. Сын героя, воспитатель героя
Вам – воителям ярым минувших времен,
Вам – рахманов-волхвов синеглазым сынам,
Вам – носителям древних священных имен,
Ненавистных дорвавшимся к власти рабам…
Велеслав, "Слава!"
В 946 году дружина великого князя Святослава вышла на поле, где ее ждало войско древлян. Рядом с маленьким князем ехали воевода Свенгельд и кормилец Асмунд.
По обычаю, битву начинал князь. Любопытно, что, невзирая на подчеркнутое малолетство Святослава, с этого момента его называют не княжичем, а именно князем и воспринимают соответственно. Если кто-то и видел наследника в Глебе – на страницах летописи мнение это не отразилось. Для абсолютного большинства русов князем был первенец Игоря и Ольги, и только он.
Воеводы вложили в детскую ручонку копье, направленное в цепь древлянских щитов. Святослав толкнул его – копье упало перед конской мордой. Малышу было четыре года… Но обычай был соблюден. Над полем и сходящимися полками грянул клич:
– Князь уже начал! Дружина, за князем!
"И победили древлян. И побежали древляне…"
Так мы в первый раз видим Святослава – еще малыша, но уже на коне, впереди дружины, с копьем в руке. Словно про него строки древней былины "Волхв Всеславич": "Гой еси, сударыня матушка! Не пеленай меня во пелену черевчату, не пояси в поясья шелковые, пеленай меня, матушка, в латы булатные, а на буйну голову клади злат шелом". Словно про него в "Слове о полку Игореве": "Под трубами повиты, под шеломами взлелеяны, с конца копья вскормлены".
Впрочем, чему дивиться? Это в те времена араб ибн Русте писал: "И когда у одного из русов рождается сын, он кладет ему на живот меч и говорит: "Я не оставляю тебе никакого имущества, кроме того, что ты завоюешь этим мечом". Не былина, не сказка – сообщение дотошного современника-путешественника. Наверно, и Игорь так же положил на розовый животик сына холодную полосу серой стали с выбитым именем мастера "Славимир" и сказал положенные древним обычаем слова. Начиналась жизнь. Для руса, в особенности для князя это значило – начиналась война.
И особенно верно это было для Святослава.
Вряд ли Святослав помнил отца. Почти сразу после рождения его увезли на север, в варяжский Новгород – подальше от кишащего византийским и хазарским золотом Поднепровья. Может, даже не в сам Новгород, а на глухой хуторок в лесных крепях по соседству. Наследник, единственный (тогда) сын престарелого государя – таким не шутят. Почувствовал ли что-нибудь четырехлетний мальчик, которому сообщили о смерти отца?
Но сейчас речь не о том. Речь о самом наследнике Киевского престола, подраставшем в северной глуши. Как Тезей на Пелионе. Как Артур в Калидонских лесах.
Рядом с Тезеем был мудрейший из кентавров, богоравный Хирон. Рядом с Артуром – Мерлин, чародей, друид, плод любви человеческой женщины и одного из Князей Ночи.
Рядом со Святославом был дядька Асмунд.
В общем-то, необычного в этом не было. Ничего. По всей Европе – и не только по ней – знатные мальчики росли в семьях дружинников отца. Чтоб не размякали у материнской юбки, в сюсюкающей круговерти мамок-нянек. Зачастую и простые люди усыновлялись при живых родителях дальней родней. Во-первых, затем же – чтоб не балованные росли. Плохо, когда над мальчиком чуть не до бороды хлопает крыльями наседка-матушка, которой, в общем-то, плевать, будет ли у рода воин и труженик, лишь бы кровиночке тепло-сытно-безопасно было. Можете считать за это предков дикарями, и пусть ваше превосходство поможет вам, когда вас в собственном доме унизят потомки покорной добычи тех "дикарей". Во-вторых, для пущего единства племени. Для рожденного в одном селении, выросшего в другом все племя становилось семьей, вся земля племени – домом. Ни поднять руку на сородича, ни погрязнуть в устройстве личного гнездышка – и гори синим пламенем все остальное – так воспитанные дети не могли.
Самого Игоря воспитал Вещий Олег. Знаменитый Добрыня вырастил младшего сына нашего героя. Можно немало рассказать и о кормильце Ярослава Мудрого – воеводе с выразительным именем Блуд. И было бы очень обидно ничего, кроме имени, не знать об Асмунде. В летописи он едва упоминается, и это, согласитесь, досадно. Ведь не мог же воспитатель, почти отчим такого князя, как Святослав Храбрый, быть заурядным, неприметным человечком!
Поэтому так привлекает одно любопытнейшее предположение, выдвинутое археологом и писателем Андреем Никитиным. Вообще-то гипотезы этого человека подчас бывают пофантастичнее романов его однофамильца Юрия Никитина, но много среди них и ценных находок.
Уже давно привлекло внимание ученых явное сходство летописной биографии Вещего Олега и одной из скандинавских "сказочных саг". В этих сагах сплошь и рядом встречались переделанные на скандинавский лад подвиги героев иных стран и времен – от героев Троянской войны до рыцарей Круглого стола. Тем проще могло забрести к скандинавам предание ближних соседей, почти родичей – славян-варягов. Могло быть и так, что скандинавский удалец прославился и стал вождем в варяжской дружине. Некоторые летописи говорят, что Олег был "от рода князей мурманских", то есть норманнских. Сага, называя героя, просто переводит на норманнское наречье его прозвище: Вещий – Одд. Так вот, Андрей Никитин обратил внимание, что среди сыновей Олега-Одда, оставшихся на Руси-Гардарике, в саге упоминается некий Асмунд.
Конечно, это могло быть простым совпадением. Но более чем естественно для Игоря было отдать сына на воспитание сыну наставника, почти брату.
Можно многое сказать о Вещем Олеге – и многое еще будет сказано, – но очевидно одно: Святослав словно рвался повторить его жизнь.
Олег Вещий пришел из Новгорода в Киев, покорил и обложил данью древлян, потом освободил от хазарской дани вятичей и нанес тяжелейший удар каганату, отшвырнув его за Дон. Победоносно воевал с Византией, собрав в единый кулак славянские земли Восточной Европы. И еще – он был убежденный язычник. Это в его время говорили и даже писали в международных документах: "русин или христианин". Мол, одно из двух.
В том, что Святослав тоже пришел из Новгорода и тоже начал с похода на древлян, его сознательной воли, конечно, не было. Наш современник скорее всего увидел бы в этом простое совпадение. Современники князя видели в подобных случайностях перст Судьбы. Но когда, несколько лет спустя, Святослав вновь освободил вятичей, окончательно добил Хазарию и устремился на Византию – это уже больше походило на сознательное следование по стопам великого пращура. Только замахнулся Святослав на много большее: грезилось ему объединение ВСЕХ славян вокруг Дунайской столицы. Христианство он презирал, считая за "уродьство".
Если Асмунд и впрямь был сыном Вещего Олега – "Одда" саги, – именно он мог вложить в душу юного князя идеи своего великого отца.
Стоит заметить, что среди историков часто попадаются люди, отвергающие историчность Вещего Олега. Почему? Во-первых, многие его деяния – захват города под видом купца, корабли на колесах, щит на воротах, наконец, "смерть от коня своего" – имеют-де "фольклорные параллели". То есть герои многих легенд и преданий делали так же. Во-вторых, византийские хронисты ни словом не поминают поход 907 года. Значит? Значит – легенда! Не было такого князя, и все. Или был, но, кроме договора с греками, от него ничего не осталось.
Удивительно, как упускают из вида еще одну "фольклорную параллель"! В летописи говорится, что Олег ездил на коне. Смело берусь указать тьму фольклорных героев, поступавших точно так же. Кроме шуток, такие "научные" изыскания заставляют вспомнить французского остроумца XIX века, Жана Батиста Переса. Шутник с пресерьезным видом уверял современников в мифичности… Наполеона Бонапарта. Основания почти те же: во-первых, "параллели" между биографией императора Франции и античными мифами о солнечных Божествах. Мол, Наполеон – это Аполлон, Бонапарт означает "благая часть" в знак власти Солнца над днем и летом, мать Наполеона Летиция – это Лето, мать Аполлона, четыре сына императора – времена года, двенадцать маршалов – знаки Зодиака и так далее, и тому подобное. И во-вторых, указы Бурбонов, которые те задним числом датировали годами правления корсиканского самозванца. Это остроумное и смешное сочинение и сейчас еще невредно прочесть как противоядие от иных "теорий".
Вполне объяснимо и молчание византийцев. Для начала, в ту эпоху византийское летописание и историография переживали не лучшие времена. До нас не дошло исторических сочинений времен Льва VI Мудрого. Константин Багрянородный, Лев Диакон, Михаил Пселл появятся уже много позже, полвека спустя. Вторая причина попроще. Представьте, что вас в темном переулке ограбило… вылезшее из стены привидение. Что вы об этом будете рассказывать? Уверен – ничего и никому, дабы не прослыть в лучшем случае суеверным или лживым трусом, если еще не сумасшедшим. Так с чего христианская империя должна была описывать в хрониках, как ее столицу запугал чудесами и обобрал языческий колдун?
Бог бы с ним, с французом, – он-то шутил… Гораздо труднее понять иных отечественных ученых, норовящих на таких вот "основаниях" вычеркнуть из русской истории одного из ярчайших героев.
Позвольте нам поверить источникам, а не историкам.
2. Сумерки Богов
Сурт идет с юга
огнем всепалящим…
Рушатся горы,
мрут великанши,
в Хель идут люди,
расколото небо!
Старшая Эдда
Итак, Асмунд – сын Вещего Олега. Если он был воспитателем Святослава – это многое объясняет. Не только в деяниях великого князя Киевского – во всей его жизни, его судьбе.
Конечно, Асмунд в любом случае не был чистокровным норманном. По той же саге, матерью его была какая-то местная, славянская княжна. И даже имя его вовсе не обязательно выводить из норманнских наречий. Почти так же – Ясмунд – назывался один из мысов острова Рюген-Руян, главной святыни варягов-руси и всего славянства. И даже если видеть в Асмунде и его отце скандинавов… Олег – Хельги – Священный. Асмунд – дар асов, суровых и воинственных Богов скандинавских мифов. Последний перевод не совсем точен. "Мунд" – это не просто дар, это свадебный подарок жениха невесте. В любом случае оба имени больше похожи на титулы жрецов, чем на прозвища воинов. В скандинавских сагах они, как правило, принадлежат людям, родившимся в язычестве.
Было ли имя воспитателя Святослава варяжским или норманнским – простым воителем дядька Асмунд явно не был. А был он представителем того, северного воинствующего язычества, которое несли на знаменах и в сердцах его отец и его воспитанник. Того, символами которого стали Ирминсуль, Аркона, Ромово, героями – фриз Радбот, саксы Видекунд и Вихман, норвежец Эйвинд, бодрич Никлот, новгородцы Угоняй и Богумил Соловей.
Первое, что любой воспитатель передает ученику, – свой взгляд на мир. Попытаемся и мы поглядеть на мир, точнее – на Европу IX–X веков глазами если не жреца, то, по крайности, убежденного язычника. Для этого придется понять одну немаловажную вещь. Часто упоминаемый на этих страницах Г. К. Честертон писал, что в языческих Богов никто не верил – в христианском смысле. Придется самым резким образом возразить почтенному англичанину. Правда, я не очень знаю, что такое "верить в христианском смысле". Но вот когда пленный Эйвинд Скъялди раз за разом отказывается отречься от своих Богов, пока водруженная на голый живот железная жаровня не пережигает его пополам, – это вера? Когда в уже христианской стране город Муром держится за старую веру два столетия – это вера? Когда племя пруссов предпочитает погибнуть все, до последнего человека, но не предать родных Богов – это вера? И что это, если не вера? Никто не умирает за раскрашенную деревяшку, занятную байку или аллегорию природных явлений, или еще какую-нибудь глупость. Язычники верили в своих Богов. Язычники своих Богов любили. Ибо только за любовь человек может пойти на смерть.
Люди X века не рассуждали о "прогрессивной" и "устаревшей" религии. Не дискутировали. Мы более или менее представляем чувства, двигавшие средневековыми христианами. Могу сказать в их пользу, что "просто" корыстными завоевателями и разбойниками они не были. Карл Великий после долгой войны с саксами вернул им все привилегии и свободы на одном условии – принять христианство. Многие не согласились оставить веру предков и после этого, так что война эта никаким образом не была "чистой политикой". За что сражались христиане, мы знаем. Но мало кого интересует – что чувствовали те, вокруг кого рушился их мир.
Мы – спасибо христианам – не знакомы с мифологией наших предков, по крайней мере, в чистом виде. Что ж, обратимся к преданиям их соседей и сородичей – скандинавов.
Согласно Старшей Эдде, перед гибелью мира произойдет великая битва Богов и Героев с силами мрака. Силы эти – воинство мертвецов, плывущее с востока на корабле Нагльфар. Кораблем этим правит злой Бог Локи, лицемерный и лживый красавец, которого верховный Бог Один как-то в пылу ссоры обозвал "женовидным мужем". За свои преступления Локи был распят остальными Богами и низвергнут в Хель, скандинавский ад. Рядом с Локи стоит его жена, собирая в чашу капающий яд змеи, подвешенной над его лицом. Но в конце концов он освободится и поведет свой корабль на Богов. Вместе с ним будет и его чудовищное исчадие – Мировой Змей.
А теперь представьте, читатель, что чувствовал северный жрец, когда на его земли с востока пришла вера, проповедники которой называли себя умершими для мира, живыми мертвецами, свою церковь – кораблем. Они несли изображения распятого женовидного красавца, рядом с которым стояла женщина с чашей. Они говорили, что их бог спускался в ад и вернулся оттуда, что их бог уподобил себя Медному Змею (Ин. 3, 14–15) и завещал им быть мудрыми, как змии, и что он – враг древних Богов.