Все они были прекрасно одеты, и когда Джеймс склонился над ее рукой, Екатерина порадовалась про себя, что не послушала Эльвиру и Марию. Те пытались заставить ее принимать гостей в португальском платье, однако чутье подсказывало ей, что их национальный наряд может смутить английских придворных своей необычностью и что лучше ей при них быть одетой так, как одеваются дамы их двора. Поэтому сейчас на ней было кружевное, белое с серебром, платье, любезно привезенное для нее из Англии деликатным Ричардом Фаншавом. При виде своей инфанты в столь непристойном наряде Эльвира с Марией в ужасе воздели руки к потолку.
Впрочем, Екатерине недосуг было с ними препираться: она уже встречала своих гостей в каюте, спешно преобразованной в приемную залу.
Герцог Йорк решил, по-видимому, очаровать Екатерину и вполне в этом преуспел. Хотя его обращение с дамами вызывало порой насмешки всего двора, но зато он так явно старался угодить своей невестке, что она почувствовала прилив искренней благодарности.
Они беседовали по-испански, без лишних формальностей, поскольку ни герцог, ни тем более Екатерина не настаивали на строгом соблюдении этикета. От Джеймса она узнала много интересного о своем муже: как он дорожит своими кораблями и с какой тщательностью занимался отделкой "Августейшего Карла", готовя его к приему супруги; как сам иногда стоит у руля. Рассказывал он и о новшествах, вводимых Карлом в домах и Парках, и о том, с каким азартом он играет на скачках, и о лаборатории, в которой он проводит свои опыты, и о загадочных травах в его Лекарственном садике, и о многом, многом другом. При этом герцог упоминал десятки имен придворных дам и кавалеров - но имя леди Кастлмейн ни разу не слетело с его уст.
Каждый день он подплывал на весельном баркасе к "Августейшему Карлу", и каждый день Екатерина принимала его в своей каюте. За это время они о многом переговорили и даже успели подружиться, так что страхи ее мало-помалу начали развеиваться. Когда же "Августейшему Карлу" пришла пора следовать далее к берегам Англии, герцог по собственной инициативе вызвался сопровождать Екатерину, а по прибытии в Портсмут пересел вместе с нею в королевский баркас.
В Портсмуте их встретили и отвезли в один из королевских домов, где королеву уже ожидала графиня Суффолк, назначенная ее фрейлиной.
Герцог посоветовал Екатерине сообщить королю о своем прибытии, чтобы он поспешил на встречу с супругой.
Отправив письмо, Екатерина удалилась в свою комнату и стала ждать, сказав при этом дамам, что желает побыть одна.
Впрочем, Мария умаялась с дороги, Эльвира еще не оправилась после лихорадки, да и остальные придворные дамы и их дуэньи, измученные путешествием, тоже не прочь были разойтись по своим комнатам и отдохнуть. Лежа в отведенных ей апартаментах, Екатерина привычно достала миниатюру, которую всегда носила с собой.
Скоро он будет здесь. Скоро она воочию увидит того, о ком всечасно грезила столько времени - с тех самых пор, как матушка назначила его ей в супруги. Она знала его в лицо, знала, что он высокого роста и не любит крикливо наряжаться, предпочитая в костюме простоту и скромность. Так ей говорили, и так и должно было быть: тщеславие в одежде не для таких, как он. Говорили также, что он остер на язык.
Последнее несколько тревожило Екатерину. "Я, верно, покажусь ему глупенькой, - думала она. - Надо будет почаще говорить что-нибудь умное... Нет, лучше всегда оставаться самой собою, придется только извиниться перед ним за свою простоту и за то, что я так мало знаю... Сам он, конечно, видел и знает все. Ведь он столько лет скитался по Европе, прежде чем взойти на престол. Как-то он отнесется к своей простодушной супруге?.."
"Господи, - лежа в постели, молилась она, - помоги мне найти нужные слова, помоги стать красавицей в его глазах. Сделай так, чтобы он полюбил меня и без сожалений оставил бы ту женщину, имя которой я не смею произнести даже наедине с собою..."
"...Мы будем вместе гулять по его паркам, и я полюблю деревья, кусты и травы, потому что он их сажал... Я полюблю его собачек, и они признают меня за хозяйку, потому что я буду женою их хозяина. Я научусь разбирать часы и снова их собирать... Все его интересы сделаются моими, и любовь наша будет вечной..."
"...Мне говорили, что он человек легкий, избегающий всякого рода сцен и неприятностей, и что
он предпочитает отвернуться, когда что-то ему не по душе. Но если всегда улыбаться ему и быть веселой - он должен меня полюбить!.. Он в своей жизни видел уже слишком много печали, теперь он хочет веселья. Я буду так его любить, что в конце концов и он полюбит меняли я стану счастливейшей королевой в мире!.." - обещала она себе.
Но вот снизу донесся неясный шум. Екатерина вздрогнула и, приподнявшись на локте, кликнула служанок.
- Скорее! - вне себя от волнения, торопила их она. - Скорее!.. Несите мое английское платье! Да распустите мне волосы: хочу, чтобы они ниспадали свободно, как у англичанок... Где мои драгоценности? Скорее же, некогда возиться!.. Он должен увидеть меня в моем наилучшем виде. Ах, надо было готовиться заранее!..
В комнату, полную снующих взад-вперед служанок, вошла графиня Суффолк.
- Ваше величество, к вам посетитель.
- Да-да... просите. Я готова.
Она полуприкрыла глаза, боясь, что не выдержит его взгляда. То был самый важный момент в ее жизни, и сердце ее трепетало в груди встревоженной птицей.
- Это сэр Ричард Фаншав, - послышался где-то рядом голос графини. - Он привез вам письма... от короля.
Сэр Ричард Фаншав!..
Когда Екатерина открыла глаза, сэр Ричард уже входил в комнату.
- Ваше величество, - преклонив колени, сказал он. - Я привез вам письма от Его величества. Король шлет вам через меня нежнейший привет и заверяет, что прибудет к вам немедленно, как только ему представится такая возможность. Пока что неотложные дела заставляют его оставаться в Лондоне.
"Неотложные дела! - думала она. - Какие такие дела могут помешать мужу приехать к своей жене, королю - к своей королеве, предпринявшей ради него такое опасное путешествие?.."
Увы! - имя леди Кастлмейн никак не шло у нее из головы.
В Лондоне стоял колокольный звон. Народ толпился на улицах, как всегда в предвкушении важных событий. Королева прибыла в Портсмут, и теперь уже скоро состоится церемония венчания!.. Значит, Англию снова ждут праздники и веселье! - радовались подданные; однако больше всего их занимало то, как поведет себя новая королева при встрече с леди Кастлмейн.
Получив известие о прибытии королевы и - с нею вместе - мешков с сахаром и пряностями, король выронил записку из рук.
Итак, он наконец-то женат. Но те самые полмиллиона, из-за которых он затеял эту женитьбу и которые так ему нужны, - увы, ускользнули от него!
Правда, королева-регентша обещала прислать остальную часть приданого. Но в каком виде, вот вопрос!.. Может, в виде фруктов? Или новых пряностей? Лукавая старуха попросту одурачила его - ибо ей прекрасно известно, что истинной причиной его женитьбы было обещанное за ее дочкой приданое, которое должно было помочь ему спасти страну от банкротства.
Нужно посоветоваться с канцлером Кларендоном... Хотя нет. Кларендон с самого начала был против этого союза с португальской принцессой. Он говорил, что супруга короля должна быть протестанткой, и согласился на этот брак только под давлением большинства министров. А из-за чего согласились министры? Да из-за того же злополучного полумиллиона!..
"Итак, - сказал себе Карл, - теперь у меня есть жена и горы сахара и пряностей; есть порт в Марокко, содержание которого обойдется весьма и весьма дорого, - может, хитрая регентша потому и поспешила от него избавиться, что он стал ей не по карману? Есть еще остров Бомбей, от которого проку окажется, похоже, не больше, чем от Танжера. Да, веселенькая женитьба!.."
Королева уже прибыла и ждет его в Портсмуте; стало быть, нужно ехать встречать ее - а заодно ее мешки с сахаром и пряностями.
Барбара, как нарочно, не давала королю покоя. Она так и не отказалась от мысли рожать во дворце. А если до нее дошли слухи про сахар с пряностями, она, верно, уже охрипла от хохота.
"Может, этот еврей, которого они привезли с собою, и впрямь поможет обратить груз в деньги? - шагая из конца в конец комнаты, размышлял он. - Может, вероломная португальская королева сдержит слово и пришлет вторую половину денег вовремя?.. Впрочем, - заключил он, - бедная девушка ни в чем не виновата. Ведь одурачила меня не она, а ее дражайшая матушка... Представляю, каким я стану посмешищем, когда слухи о сахаре с пряностями расползутся по всему Лондону!"
И, пожав по своему обыкновению плечами, он поехал ужинать к Барбаре.
Барбара встретила его с нескрываемой радостью.
Она уже очень раздалась, поскольку до родов ей оставалось доходить всего несколько недель. Обняв короля, она велела всем удалиться - ибо в таких случаях не он, а она отдавала приказания.
К ужину были уже готовы любимые блюда короля.
- Я не сомневалась, что вы заглянете ко мне, - пояснила Барбара. - Услышав о том, как вас обманули эти ужасные иностранцы, я сразу поняла, что нынче вечером вам понадобится утешение.
- Можно подумать, что известия о моих делах доходят до вас раньше, чем до меня, - хмурясь, сказал король.
- Ах, дорогой мой, все ведь знают, как я пекусь о вашем благополучии, вот и спешат сообщить мне все новости о вас. Поверьте, ваши заботы печалят меня не меньше, чем вас.
- И о чем же, кроме содержания мешков, вам успели сообщить?
- О том, что королева - чернявая особа очень маленького роста...
- По-видимому, ваш осведомитель просто хотел доставить вам удовольствие.
- Напротив, то был мой заклятый враг. Он же, кстати, говорил, что зубы у Ее величества торчат наружу, а на ее голову невозможно смотреть без смеха: куаферу, прибывшему вместе с нею, приходится по нескольку часов кряду корпеть над ее прической. Но забавнее всего, как мне говорили, наряд Ее величества с жесткой юбкой: он предназначен, по всей вероятности, для того, чтобы оберегать ее португальскую девственность от посягательств английских джентльменов.
Барбара рассмеялась, но в ее нарочито громком смехе король уловил нотки беспокойства.
- Что ж, - сказал он, - скоро мне представится возможность самому полюбоваться на это диво.
- Странно однако: как это вы не скачете во весь опор в Портсмут?
- Что ж тут странного? Я ведь обещал ужинать сегодня с вами.
- Да, это верно. И ваше счастье, что вы сдержали слово, не то потом я бы вам это припомнила!
- Барбара! Вы, кажется, забываете, с кем вы говорите.
- Нет, не забываю! - Ревность к королеве была слишком велика, чтобы Барбара могла ее заглушить. - Нет, - повышая голос, повторила она, - не забываю! Я говорю с отцом ребенка, которого ношу сейчас под сердцем! С отцом несчастного младенца, которому предстоит появиться на свет под недостойным его кровом! Да, он появится на свет здесь, в этом убогом жилище, а не в принадлежащих ему по праву дворцовых покоях - ну так что ж! Не ему первому придется испить эту горькую чашу.
- Вы говорите о младенце как о святом! - рассмеялся король. - Право же, Барбара, вы ничуть не похожи на пречистую деву.
- Не богохульствуйте! А впрочем, я скорее всего кончусь родами. Увы, я слишком много страдала все эти месяцы! А те, кому следовало бы за меня волноваться... Я не нужна им более.
- Вы сами навлекли на себя все свои страдания... Однако я шел сюда не затем, чтобы браниться с вами. Вероятно, вы правы, и мне следовало бы сейчас во весь опор скакать в Портсмут.
- Карл... сядьте, пожалуйста. Я прошу вас... Я вас умоляю!.. Неужто вы не поняли, отчего я мечусь сегодня как безумная? Мне страшно. Да-да, мне страшно! Я боюсь этой женщины, с ее торчащими зубами, чудовищной прической и глупыми фижмами; боюсь, что она меня возненавидит!..
- Она непременно так и сделает, если только ваши пути пересекутся.
Барбара побледнела и очень тихо сказала:
- Отведайте, прошу вас. Этого фазана готовили нарочно для вас.
Не поднимая прекрасных глаз, она поднесла ему блюдо с кушаньем.
После этого до конца ужина она уже не заговаривала о королеве, а щебетала мило и оживленно, как умела она одна, покоряя сердце короля непривычной мягкостью и услужливостью. Она была такой, какой он всегда мечтал ее видеть, и даже ее резковатые, хотя и прекрасные черты смягчились благодаря беременности. Она возлежала на кушетке, укрывшись ярким пледом, а ее золотисто-каштановые локоны струились по обнаженным плечам.
Вскоре явились еще гости, и она еще больше оживилась. Потом все ушли, король же, как всегда, остался и долго еще беседовал с Барбарой. Она была нежна, слезно молила простить ее за скверный нрав и клялась, что в будущем - если, конечно, ей суждено пережить эти роды - она постарается исправиться.
Он просил ее не говорить о смерти, однако Барбара снова и снова повторяла, что чувствует близость конца,, что роды - всегда тяжелое испытание для женщины, а тяжкие страдания, перенесенные во время беременности, нередко приводят к печальному исходу.
- Неужто вы страдали так тяжко? - спросил король.
- Ах, я знаю, что во всех моих страданиях виновата только я и моя ревность, но от этого мне ничуть не легче. И, вспоминая перед кончиной прошедшую жизнь, я сожалею о многих своих прегрешениях - но есть среди них одно, в котором никто и никогда не заставит меня раскаяться... Это любовь к вам, Карл. Позовите меня когда угодно - я приду. Ради вас я готова на все, даже на вечные муки.
Король заволновался. Он не то чтобы до конца ей поверил, но счел, что мысли столь возвышенные могли посетить ее только в минуту крайнего упадка сил; а потому он сделал все, чтобы по возможности ее успокоить. Она заставила его поклясться, что его женитьба не повлияет на их будущие взаимоотношения; для этого у нее должна быть должность при дворе, которая обеспечит им возможность часто видеться. В том, что таковая должность у нее будет - если, конечно, ей суждено выжить, - она нисколько не сомневалась - ибо разве король не обещал ей должность фрейлины у своей супруги? Она согласна даже служить его королеве, но расстаться с ним - никогда!..
- И пусть, - говорила она, - пусть хоть сотни королев съедутся к вам со всего света и привезут с собою миллионы мешков с сахаром и пряностями - но и тогда подле вас останется одна несчастная, которая будет любить вас до гроба, - ваша кроткая Барбара.
Эта новая Барбара, и впрямь кроткая и покорная, а потому совершенно незнакомая королю, представляла собою неодолимое искушение.
А потому он покинул ее апартаменты только под утро, и на другой день весь Лондон знал, что король провел ночь в доме своей любовницы, в то время как королева почивала одна в Портсмуте. В эту ночь около всех больших домов горели костры в честь приезда королевы; лишь перед дверью дома, в котором король делил ложе с леди Кастлмейн, костра не было.
"Почему он не едет? - гадала Екатерина. - Что его держит в Лондоне? Верно ли неотложное дело?.." Однако через два дня она перестала задавать себе эти вопросы, так как ее свалила та самая хворь, которую Эльвира подхватила еще во время плавания. Она металась в лихорадке, с воспаленным горлом, а фрейлины беспрестанно подносили ей чай - напиток, любимый инфантой, но мало известный в Англии.
Она и теперь думала о короле и о том, почему он не едет так долго. Но, с другой стороны, ей бы не хотелось, чтобы он приехал сейчас и увидел бы ее, больную, с ввалившимися глазами и безжизненно повисшими волосами: а вдруг он брезгливо отвернется от нее?
"Леди Кастлмейн наверняка красавица, - думала она. - Все любовницы королей - красавицы, потому что короли выбирают их для себя сами, в женитьбе же им приходится руководствоваться высшими государственными соображениями".
Она догадывалась, что всех ее фрейлин занимал тот же вопрос: почему он не едет? Быть может, они знали и ответ. Быть может, перешептываясь между собою, они называли то самое имя, которое ей произносить было строжайше запрещено.
Возможно ли, чтобы тот, кто в ее воображении являлся героем всех рыцарских романов, забыл свое рыцарство настолько, что позволяет себе выказывать пренебрежение к супруге? Неужели он так разгневался из-за приданого? Впрочем, каждый день он слал ей нежнейшие письма. Он писал как влюбленный, при этом поминая свое "неотложное дело" с такой досадой, что это решительно не могла быть леди Кастлмейн. Он писал, что стремится к своей королеве всею душою и уже обдумывает предстоящий обряд бракосочетания; что уже очень скоро он сам надеется предстать пред нею, дабы подтвердить свою безграничную преданность ей... Бережно складывая все его письма, Екатерина обещала себе хранить их вечно, чтобы до конца жизни помнить своего благородного рыцаря, прекрасного принца из собственных грез... Но дни шли - три, четыре, пять дней, - а он все не ехал.
Лихорадка наконец прошла, однако врачи велели Екатерине пока оставаться в постели. И вот на пятый день ей сообщили, что король выехал из столицы.
Прошло еще двое суток, и хотя Екатерине так и не позволялось вставать, все же в ее состоянии произошли заметные перемены. Она гадала, сколько времени занимает дорога из Лондона в Портсмут, и представляла себе, как, покончив со своим "неотложным делом", он спешит к ней, мечтая по дороге о скорой встрече.
Итак, она сидела на кровати с задумчивым взором и распущенными по плечам волосами, когда в комнату торопливо вошли Эльвира и Мария и, перебивая друг друга, сообщили, что король уже прибыл и находится внизу.
Екатерина разволновалась.
- Оденьте же меня, - говорила она, - скорее!.. Я не могу его принимать... так. Умоляю, донна Мария... Позовите служанок. Я должна встретить его в английском платье... Или в своем?..
- Вас опять лихорадит, - сказала Эльвира.
- Это оттого, что я боюсь предстать перед королем в таком неприглядном виде.
- Врачи не разрешили вам вставать, - возразила Эльвира. - А вдруг вы простудитесь, что тогда?.. Нет уж! Пусть король подождет, как вы ждали, пока он соблаговолит к вам приехать.
В дверь постучали, и донна Эльвира пошла открывать. В дверях стоял граф Сандвич. Отступив в сторону, Эльвира молча пропустила гостя.
- Король приехал из Лондона, чтобы увидеться с королевой, - кланяясь Екатерине, сказал он. - Ваше величество, он желал бы предстать пред вами немедленно...
- Королева нездорова, - прервала его Эльвира. - Она уже несколько дней чувствует недомогание. Возможно, завтра ей будет лучше и она сможет принять Его величество.
Но в этот момент за дверью послышались шаги, и низкий мелодичный голос воскликнул:
- Ждать до завтра? Ну уж нет! Я спешил из самого Лондона, чтобы увидеть свою королеву, и я увижу ее сегодня!
С этими словами король стремительно вошел в комнату - именно такой, каким она его себе представляла: высокий, темноволосый, с чарующей улыбкой на лице. То был мужчина ее грез, но гораздо более царственный - как, припоминая потом их первую встречу, решила она - и гораздо более неотразимый.
Первая ее мысль, когда он приблизился к ее кровати, была: "Чего я боялась? Я буду счастлива. Я знаю, что буду счастлива, потому что в нем есть все, чего я ждала, и даже больше".
Взмахнув широкополой шляпой, король с улыбкой шагнул к Екатерине и взял ее за руку.