- Ваше величество, мне известно многое, и я готов вам все рассказать, но... Для этого я должен просить вас о встрече без свидетелей.
- Ступайте во дворец, - сказал Карл, - и ждите моего возвращения у меня в кабинете. Если кто-то спросит, скажите, что вы явились по моему распоряжению.
Юноша шагнул ближе.
- Но, умоляю вас, Ваше величество, ни в коем случае не отходите от своих спутников! Возможно, негодяи уже сейчас скрываются за деревьями.
И, поклонившись, Кирби поспешил во дворец. Король обернулся к стоявшим тут же приятелям.
- Вашему величеству угодно продолжать прогулку? - удивленно спросил один из них.
Король рассмеялся.
- Полно! Начиная от порохового взрыва в годы правления моего деда, на королей всегда готовились покушения, так что, думаю, сейчас лучше всего насладиться утренней свежестью и выкинуть этого испуганного мальчика из головы. Ручаюсь, что это исключено, что он просто тронулся умом.
Отвернувшись, король кликнул своих собачек и, когда те примчались к нему со всех ног, швырнул небольшой камешек далеко вперед. Собачки бросились наперегонки: каждой хотелось заслужить похвалу хозяина.
Прогулка продолжилась, и обещанный разговор с Кирби состоялся лишь через час.
Когда король вернулся в кабинет, юноша ждал его там.
Король терпеливо выслушал его от начала до конца, не веря ни единому слову.
Кирби сообщил, что якобы два негодяя с ружьем скрываются в Сент-Джеймском парке и поджидают лишь удобного случая, чтобы застрелить короля.
- Зачем им в меня стрелять? - спросил Карл.
- Их подослали иезуиты, Ваше величество, - отвечал Кирби. - Они рассчитывают убить вас и посадить на трон вашего брата.
"Бедный Джеймс, - подумал Карл. - У него и так полно врагов, а теперь и меня пытаются перетянуть в их стан".
- Каким образом вам стало об этом известно? - с трудом подавляя зевоту, спросил он.
- Через отца Тонджа, Ваше величество. Отец Тондж - священник в церкви Святого Михаила на Вуд-стрит. Он мог бы сообщить Вашему величеству гораздо больше меня, если бы вы соблаговолили его принять.
- Что ж, вероятно, придется с ним увидеться.
- В таком случае, могу ли я, с позволения Вашего величества, провести его во дворец?
- Хорошо. Приводите его сегодня вечером, между девятью и десятью, - сказал король.
Когда Кирби ушел, король велел позвать к себе графа Данби и пересказал ему только что состоявшийся разговор.
Оба от души посмеялись.
- По-моему, он все-таки сумасшедший, - заключил король. - Будем надеяться, что хотя бы этот отец Тондж окажется в здравом уме. Однако он так волновался, что я не мог взять на себя смелость прогнать его просто так. Но думаю, что нам лучше держать все дело в секрете. Право, не хотелось бы подсказывать нашим недругам не посещавшую их пока что мысль о покушении на короля.
В назначенное время Кирби вместе с отцом Тонджем прибыл во дворец. Отец Тондж, бывший школьный учитель из Йоркшира, а теперь приходский священник церкви Святой Марии на Стайнинг-стрит и церкви Святого Михаила на Вуд-стрит, сообщил королю, что, хорошо понимая исходящую от иезуитов опасность и догадываясь, что они не остановятся даже перед убийством самого короля, он посвятил немало усилий разоблачению их преступлений. Тут он принялся методично перечислять раскрытые им преступления и продолжал до тех пор, пока король, потеряв терпение, не попросил его перейти прямо к делу.
Иезуиты проникли в ближайшее окружение короля и задались целью его убить!
- Кто они? - спросил король. - Вы можете их назвать?
В ответ отец Тондж протянул Карлу целую стопку каких-то перевязанных бечевкой бумаг и сказал, что если король соблаговолит их прочесть, то многое, вероятно, приведет его в справедливое негодование.
- Откуда у вас эти бумаги? - спросил король.
- Сир, их подбросили мне под дверь.
- Кто?
- Тот, кто, безусловно, желая добра Вашему величеству, счел возможным доверить мне дело спасения жизни Вашего величества.
Король передал бумаги Данби.- Значит, вы не знаете, кто именно их подкинул?
- Я подозреваю, Ваше величество, что это один человек, с которым мне доводилось ранее говорить о нависшей над страной опасности.
- Возможно, он нам понадобится. Его можно будет разыскать?
- Да, Ваше величество. Пару дней назад я сталкивался с ним на улице.
Король обернулся к Данби. Ему хотелось поскорее покончить с этим неприятным делом; он и мысли не допускал о том, что какие-то католические страсти могут помешать его поездке в Виндзорский замок.
- Займитесь этим делом, милорд.
С такими словами король поспешно удалился.
Граф Данби находился в незавидном положении. У него было столько врагов, что его, по всей вероятности, ждала та же участь, что и Кларендона. Ближайшее же заседание парламента грозило ему обвинением в государственной измене, и нетрудно было догадаться, что обязательное в таких случаях разбирательство могло закончиться для лорда-казначея плахой.
С другой стороны, он прекрасно понимал, что Бэкингему, Шафтсбери и другим влиятельным особам папский заговор пришелся бы сейчас как нельзя более кстати. После того как герцог Йорк открыто заявил о своей приверженности католической вере, неприязнь англичан к католикам еще усилилась и доходила уже до исступления. Ведь герцог Йорк был первым претендентом на корону - а народ давно поклялся никогда более не сажать проклятых иноверцев на английский трон.
Со всех сторон неслось уже угрожающее: "Долой папство!" Что ж, размышлял Данби, пожалуй, если начать сейчас крестовый поход на иезуитов, можно отвлечь судей от собственной персоны. Услыхав о готовящемся на короля покушении, народ наверняка воспылает праведным гневом, кое-кто из королевских министров целиком посвятит себя низвержению герцога Йорка, другие же возобновят попытки развести короля с королевой и склонить его к признанию герцога Монмута своим законным наследником, дабы тем самым закрепить английскую корону за протестантами.
Содержащиеся в бумагах обвинения выглядели в высшей степени неправдоподобно, однако выхода у Данби не было.
И он послал за Тонджем.
- Нужно, - сказал он, - чтобы вы разыскали человека, подбросившего вам эти бумаги. Вы можете это сделать?
- Я Полагаю, что да, милорд.
- Так сделайте это. Приведите его сюда, и пусть он сам изложит свое дело королю.
- Я приложу все усилия к тому, чтобы найти его, сэр.
- Как его зовут?
- Милорд, его зовут Тайтус Оутс.
Тайтус Оутс был человеком целеустремленным. Узнав, что его желает видеть сам король, он благословил тот день, когда судьба и аудиенция у монарха откроет перед ним необозримые возможности.
Тайтус был сыном Самюэля Оутса, священника Маркхемского прихода в Норфолке. С самого раннего детства он был чрезвычайно нерасполагающим к себе ребенком и приносил своим ближним одни только неприятности. Он имел дурной нрав, страдал судорогами, выводившими его отца из себя, и был уродлив до неправдоподобия. Ходил он неуклюже, потому что одна нога у него была заметно короче другой; шеи почти совсем не было, и казалось, что его голова растет прямо из плеч. Но наибольшее омерзение внушало его лицо с лиловатым оттенком кожи: из-за непомерно большого подбородка рот его находился выше, чем следовало, чуть ли не в середине; над одной бровью красовалась огромная бородавка; маленькие глазки смотрели злобно и недоверчиво, особенно с тех пор, когда юный Тайтус начал уклоняться от тяжелой отцовской руки. Кроме того, он страдал нескончаемыми простудами и постоянно гнусавил. Мать любила своего маленького уродца, однако сам он никакой нежности к ней не питал и больше тянулся к отцу, жизненный путь которого, как вскоре узнал его отпрыск, сложился не совсем обычно для священника.
До того как поселиться в Норфолке, Самюэль под видом праведника бродил по стране, проповедуя свою собственную религиозную доктрину и совершая над уверовавшей в него паствой некий таинственный обряд крещения. Суть этого обряда состояла в погружении обнаженного тела в воду ближайшего озера или реки. Больше всего Самюэлю нравилось погружать в воду молодых девушек, по большей части хорошеньких. Для того чтобы они могли подвергнуться обряду и обрести спасение, он советовал им выходить из дома в полночь, без ведома родителей. Во многих случаях, однако, священный обряд оказывался столь мудреным, что девушки в результате его начинали раздаваться в поясе. В конце концов отправление обряда стало опасно для самого проповедника, и, после некоторых злоключений, Самюэль осел в Гастингсе и сделался приходским священником.
Ну а Тайтус прокладывал собственную жизненную стезю, тоже весьма неординарную.
Он был принят в мужскую школу лондонской гильдии портных - Мерчант-Тейлорз-Скул, - но в первый же год проявил себя таким плутом и обманщиком, что был исключен из нее с позором. Через некоторое время Самюэлю все же удалось пристроить своего отпрыска в небольшую школу близ Гастингса. На сей раз он постарался скрыть от учителей и товарищей худшие из своих пороков и, закончив школу, принял священный сан и стал служить викарием у своего отца.
Очень скоро прихожане церкви Всех Святых в Гастингсе возненавидели нового викария лютой ненавистью. До сих пор они считали, что хуже их приходского священника быть не может, однако, познакомившись с его сыном, вынуждены были переменить суждение. Любимым занятием викария было, по-видимому, распространение гнусных сплетен обо всех подряд. Если удавалось приметить за кем-то из соседей малейший грешок, он раздувал его до грандиозных размеров; если же поставить в вину жертве было нечего, Тайтус призывал на помощь воображение и измышлял несуществующий порок с истинной гениальностью.
Самюэль, невзлюбивший Тайтуса еще сильнее, чем прежде, горько сожалел о том, что согласился взять его к себе. Нужно было как можно скорее подыскать Оутсу-младшему другое место, в противном случае не только викарию, но и самому приходскому священнику грозило позорное изгнание. Лучше всего, конечно, подошла бы должность учителя, однако в единственной гастингской школе служил некий Уильям Паркер, имевший репутацию столь безукоризненную, что сместить его не представлялось возможным.
Однако отец и сын Оутсы были не из тех, для кого чужая добродетельность представляла непреодолимую преграду.
Поэтому, явившись к мэру Гастингса, Тайтус поведал ему о том, как недавно на его глазах Уильям Паркер прямо на церковной скамье совершал богомерзкое надругательство над маленьким мальчиком. От такого известия мэр пришел в неописуемый ужас. Он не мог поверить, чтобы Паркер, всегда казавшийся ему человеком честным и порядочным, оказался способен на столь чудовищное преступление. Однако Тайтус знал толк в наветах и, присовокупив к рассказу множество подробностей, все-таки сумел внушить мэру доверие к своим словам.
Уильям Паркер был заключен под стражу, Тайтус же, поклявшись, что говорит сущую правду, повторил свои первоначальные показания.
С его красноречием он наверняка бы убедил судью, что описанное им злодеяние действительно имело место, но, будучи еще новичком на поприще лжесвидетельства, он, увы, не учел того, что в некоторых случаях лжеца тоже можно уличить во лжи.
Паркер сумел-таки доказать, что его не было на указанной скамье в указанное время, после чего роли тут же переменились. Теперь уже Тайтусу грозила тюрьма, так что он счел за благо поскорее убраться из Гастингса и наняться на военный корабль.
Это оказалось нетрудно: флоту Его величества, как всегда, требовались люди, и добровольцам, если таковые находились, не задавали лишних вопросов. В качестве судового капеллана Тайтус получил возможность поупражняться в том самом богомерзком надругательстве, в котором он обвинял Паркера, и внушил непреодолимое отвращение всем, кому приходилось иметь с ним дело. Поэтому вскоре королевский флот отказался от его услуг.
Самюэль, который после скандала с Паркером вынужден был убраться из Гастингса, проживал теперь в Лондоне; к нему-то и направился Тайтус. Однако вскоре выяснилось, что бывший капеллан разыскивается по обвинению в каком-то преступлении. Он был взят под стражу и препровожден в тюрьму, из которой, впрочем, сбежал. Снова оказавшись на воле, без гроша в кармане, он подался в Холборн, там вступил в некий клуб и сошелся с католиками. Именно они помогли ему получить место протестантского капеллана в домашней церкви убежденнейшего из католиков, герцога Норфолка.
Как раз в эту пору в Англии начали разгораться страсти по поводу вероломства иезуитов, и Тайтусу пришло в голову, что, возможно, почерпнутые сейчас у католиков сведения не повредят ему в дальнейшем. Он из кожи вон лез, чтобы выслужиться перед католиками и вызнать тайны, которые потом придадут его измышлениям видимость правдоподобия.
Когда герцог отказал ему от места, Тайтус снова вернулся в Лондон, где и познакомился с Израэлем Тонджем.
Отец Тондж, ярый противник иезуитов, готов был посвятить борьбе с ними всю жизнь. Он написал немало трактатов и памфлетов об их гнусных происках, но, поскольку после обращения герцога Йорка в католичество многие его собратья по жанру начали делать то же самое, труды отца Тонджа особым спросом не пользовались. Он злился - не на тех, кто отказывался покупать его памфлеты, а опять-таки на папистов и пуще прежнего жаждал расправиться с ними. Наконец в лице Тайтуса Оутса он увидел того, кто поможет ему осуществить дело его жизни.
К тому времени Тайтус находился уже на грани голодной смерти и готов был выполнить все, что бы ему ни сказали.
Они начали часто встречаться и обсуждать план действий.
План этот состоял в первую очередь в том, чтобы Оутс сошелся с католиками, собиравшимися в холборнской кофейне под названием "Фазан". По слухам, в это заведение захаживал и кое-кто из католиков, служивших у королевы. Тайтус должен был познакомиться с Уитбредом, Пикерингом и другими священниками из Сомерсет-хауса - ибо королева, в соответствии с устоями своей веры, молилась в личной часовне.
Любопытно, что чаще всего в их беседах упоминались не святые отцы, а сама королева - ибо ее низвержение прельщало заговорщиков более всего. Ведь, считали они, если удастся доказать, что католичка-королева замыслила покушение на жизнь Его величества, страсти накалятся до предела, и в стране не останется ни одного проклятого иезуита, которому удалось бы избежать пытки и казни.
- Король известный распутник, - облизывая губы, говорил Оутс. - Он с радостью ухватится за возможность избавиться от надоевшей королевы.
Выслушав это самоуверенное заявление, отец Тондж положил руку на плечо своего сообщника. Он знал историю Уильяма Паркера и понимал, что Тайтус порой чересчур увлекается игрой собственного воображения.
- Имей в виду, - предостерег он, - это тебе не наговор на сельского учителя. Это обвинение самой королевы в государственной измене. Король, конечно, распутник, но с женщинами, в том числе и с собственной супругой, он всегда был исключительно великодушен. Мы будем долго готовиться к решающему броску, по крупицам собирая нужные нам сведения. В таком деле спешить нельзя. Нам придется зажать в угол множество мелких людишек, прежде чем браться за главное и разоблачать злоумышление королевы.
Глаза Тонджа горели возбуждением. Он искренне полагал, что королева должна вынашивать мысль об убийстве короля, поскольку была убежденной католичкой, а все католики, считал отец Тондж, заведомые злодеи.
Полуприкрытые глазки Тайтуса масляно поблескивали из-под нависающих бровей. Его мало заботило правдоподобие возводимых ими обвинений: был бы только хлеб, да крыша над головой, да возможность потешить свое ненасытное воображение, которому для довольства требовалось всякую минуту кого-то очернять.
План отца Тонджа отличался изрядной сложностью и запутанностью. Тайтус должен был не просто сойтись с католиками, но непременно сделаться католиком, ибо только таким путем они могли добыть сведения для своего великого разоблачения, сулившего им обоим богатство, славу, вечную благодарность короля и в особенности его министров, самым заветным желанием которых было изгнание королевы и герцога Йорка.
Итак, Тайтус, "сделавшись" католиком, поехал на учебу в Испанию, в Вальядолидский колледж, из которого, впрочем, вскоре был исключен. И хотя никаких особенных знаний за время обучения он не приобрел, зато успел неплохо познакомиться с жизнью иезуитских священников. Немедленно после его возвращения в Лондон они с отцом Тонджем засели за сочинение великого папского заговора.
Перво-наперво следовало сообщить королю, что Гроуву и Пикерингу, двум иезуитам, с которыми Тайтус познакомился на Флит-стрит, поручено во время прогулки по парку застрелить короля, за что им будет выплачена немалая сумма - полторы тысячи фунтов. Вслед за королем та же участь постигнет кое-кого из его министров, после чего французы захватят Ирландию, а на престол взойдет новый король - герцог Йорк, который тут же созовет новый, иезуитский парламент.
То было лишь начало грандиозного плана; засим предполагалось разоблачить множество мелких и крупных заговоров и, добившись наивысшей всеобщей ажитации и смутив самого короля, переходить к завершающему этапу - обвинению вероломной королевы.
Бывший капеллан, перед которым замаячили невообразимые доселе возможности, заволновался.
А когда отец Тондж, вернувшись после королевской аудиенции, сообщил, что тайный противник иезуитов, подкинувший ему под дверь известные бумаги, должен предстать перед королем Тайтус не скрывал своего ликования.
С первого же взгляда собеседник внушил Карлу непреодолимое отвращение.
Однако Тайтуса, с детства привычного к отвращению окружающих, такая мелочь смутить не могла. Он пришел сообщить королю о тайных замыслах проклятых иезуитов и намерен был это сделать, поскольку располагал для этого всеми необходимыми сведениями.
Теперь он мысленно благодарил Уильяма Паркера за то, что в свое время тот кое-чему его научил.
Рядом с Карлом сидел и его брат, поскольку, по словам короля, все эти заговоры и контрзаговоры касались герцога Йорка в не меньшей мере, чем его самого.
- Совершенная нелепица, - заявил Карл, ознакомившись с содержанием бумаг. - Вранье от начала до конца.
От стоявшего перед ним человека веяло крупными неприятностями - а именно неприятности Карл ненавидел более всего; поэтому его взгляд, устремленный на посетителя, был холоден.
- Итак, вы учились в Вальядолиде?
- Да, Ваше величество.
- И жили среди иезуитов, чтобы втереться к ним в доверие и выведать у них побольше секретов?
- Истинно так, Ваше величество.
- Экое рвение! - насмешливо заметил король.
- Я действовал исключительно в интересах Вашего величества.
- В ваших бумагах сказано, что в Мадриде вы встречались с доном Хуаном Австрийским.
- Совершенно верно, Ваше величество.
- Не соблаговолите ли вы описать его наружность?
- Рад буду угодить Вашему величеству. Он высокого роста, смуглый, сухощавый...
- Не скажу, чтобы вы очень угодили мне, - с усмешкой прервал король, - зато наверняка угодили бы ему, поскольку, будучи низеньким рыжеватым толстячком, он, вне всякого сомнения, желал бы казаться выше, чем он есть на самом деле.
- Ваше величество, возможно, черты этого человека и впрямь стерлись уже из моей памяти, но ведь всех не упомнишь, а мне приходилось встречаться со многими важными персонами...