Кем человек родился, тем он и должен быть по жизни. Змея рождается змеей и живет, как следует жить змее. А если тигру суждено появиться на свет тигром, то он существует так, как только и может существовать тигр. Люди тоже не могут поступать иначе, а если пытаются - то это нарушение не только человеческих, но и высших, священных, законов. Единственная возможность изменить свою судьбу - это смерть и перерождение.
Семья матери Тулси принадлежала к касте земледельцев, а ее отец был брахманом, представителем высшей касты, по преданию созданной из головы великого бога Брахмы. Отец, посмев жениться на прекрасной Арундхати, нарушил чистоту сословия - и принес в жертву все, что внушали ему с раннего детства. Ходили слухи, будто Аджит сказал родителям, которые воспротивились браку: "Жизнь не только учит человека быть послушным своей судьбе, но и толкает его на поиски свободы".
Известно, что отступление от долга и желание противиться предначертанному пути порождает плохую карму. Последствия не заставили себя ждать. Молодые люди прожили вместе несколько месяцев, отвергаемые всеми и не понимаемые никем, а потом Арундхати умерла во время родов. Аджит исчез, как в воду канул. Поговаривали, что от горя он повредился умом и отправился странствовать, и никто не знал, жив ли Аджит или его прах давно развеян над водами священного Ганга.
Уважаемые люди деревни, посовещавшись, решили, что маленькую Тулси должна воспитывать ее тетка Рохини, ближайшая родственница умершей Арундхати, родители которой один за другим сошли в могилу вслед за дочерью. О том, чтобы девочка росла в семье родных Аджита, не могло быть и речи. Вечно насмехавшаяся над Тулси Шармила была именно из той семьи. Все эти годы они ненавидели Тулси за ее красоту, живость и приветливый нрав, а больше всего - за то, что она существует на свете.
От тетки девушка тоже видела мало добра. Ее муж жалел племянницу, но Рохини думала только о том, что у нее растут две родные дочери, что Арундхати опозорила семью и что Тулси не суждено выйти замуж.
Девушка спокойно дождалась своей очереди и наполнила кувшин. Легким движением набросила на голову край сари и, ни на кого не глядя, пошла по улице.
Несмотря ни на что, Тулси любила родную деревню. Солнце медленно поднималось по небу, с полей доносилась оглушительная трескотня насекомых, в густой листве деревьев шумно возились птицы. Ниспадавшие с крыш длинные вьющиеся растения придавали невзрачным домикам удивительно живописный вид.
Тулси шла по улице, как вдруг почувствовала сильный толчок и едва не упала. В следующую секунду кувшин разлетелся на десятки осколков, а ее с головы до ног окатило холодной водой. Девушка испуганно вскрикнула. Она увидела Хариша, который бросил в кувшин камень, а теперь стоял, самодовольно и в то же время чуть виновато улыбаясь.
У девушки перехватило дыхание. Рохини шкуру с нее спустит! Недаром ей снилась богиня Кали!
Между тем Хариш подошел ближе. Как и большинство деревенских юношей, он относился к Тулси свысока. Его семья считалась зажиточной; совсем недавно сестре Хариша сшили на свадьбу сари из прозрачного бенаресского шелка, усыпанного серебряными точками, словно небо - звездами, и привезли из Калькутты чудесные золотые украшения.
У Тулси никогда не было ни украшений, ни хорошей одежды. Разве что простенькие лаковые браслеты с вдавленными в них бисеринками да дешевое колечко из желтой меди. Девушка почувствовала, что у нее дрожат губы. Мокрое сари облепило тело, с волос капала вода.
- Я не хотел, так получилось, - с неловкой усмешкой произнес Хариш. - Я давно хотел с тобой поговорить.
Тулси вскинула на него большие темные глаза, в которых затаился гнев.
- О чем? - натянуто спросила она.
Он улыбнулся - на сей раз по-другому, приветливо и открыто.
- О тебе.
- Мне нужно домой.
- Я недолго. Здесь говорить нельзя - нас могут увидеть. Давай выйдем за ворота. А потом, обещаю, я принесу тебе новый кувшин.
В окружавшей деревню ограде было четверо ворот, которые запирались при помощи больших деревянных решеток. Почти сразу за ними начинались джунгли.
Тулси боялась возвращаться домой без кувшина: тетка начнет проклинать ее на чем свет стоит, может и ударить. Хариш истолковал ее молчание как согласие и направился к воротам. Девушка нехотя пошла за ним.
Они вступили в царство джунглей, под сень громадных сводов зелени, испещренных пятнами солнечного света там, где он мог проникнуть сквозь густо переплетенные перистые метелки, ползучие стебли и причудливо изогнутые стволы. Юноша остановился и, повернувшись к Тулси, сказал:
- Зря Рохини говорит о тебе гадости. Как-никак ты дочь брахмана, об этом не стоит забывать. Ты всегда казалась мне необычной. Другие делают то, что надо, и верят, что так надо. А вот ты - нет. - Он усмехнулся и прибавил: - Я видел, с каким интересом ты смотрела на иностранных солдат!
Тулси вздрогнула. Чуть больше месяца назад в деревню пришли чужеземные солдаты, все одинаково одетые, говорящие на странном языке, с непонятным оружием в руках. Как и другие девушки, Тулси спряталась в доме. Однако солдаты вели себя дружелюбно, они не собирались грабить деревню, убивать мужчин и насиловать женщин. Наполовину жестами, наполовину на ломаном языке они дали понять, чего хотят. Солдаты предлагали мужчинам поступить на службу, обещали обучить воинскому искусству и хорошо платить. Староста деревни, жрец и другие влиятельные люди приняли их с должным уважением и даже помогали убеждать односельчан. В конце концов почти все жители Балы высыпали на площадь и с любопытством разглядывали иностранцев.
Поступить на службу согласились всего трое мужчин; среди них - муж Рохини, Чарака. Сколько Рохини ни вопила и, валяясь на земле, ни цеплялась за его дхоти, Чарака остался непреклонен и не изменил своего решения. Тулси его понимала. Несмотря на то что дядя родился земледельцем и не мог заниматься ничем другим, он не любил ковыряться в земле. К тому же Чарака был вынужден терпеть скверный характер Рохини. Он сказал, что заработает денег на приданое дочерям, подмигнул Тулси и ушел вместе с солдатами. С тех пор Рохини не знала, ждать ли ей мужа или считать себя вдовой. Женщина была готова ко всему, кроме последнего. Даже если вдова не взойдет на погребальный костер мужа, она обречена носить траур, срок которого - вся оставшаяся жизнь. Ее будет окружать множество запретов, и она не найдет в своем существовании ничего, кроме горя.
Когда солдаты вошли в их двор, Тулси смотрела на них с величайшим любопытством и… надеждой. Мудрые люди говорят: в мире нет ничего, что не существовало бы прежде, но в этот миг девушке чудилось, будто она видит перед собой нечто такое, чего еще не знал белый свет.
Раньше Тулси понятия не имела, что в мире есть люди, столь сильно отличающиеся от тех, которые окружали ее с детства. Среди солдат было немало мужчин со светлыми глазами и волосами, иного телосложения и роста, чем те, кого Тулси знала с ранних лет.
Девушка смело ответила Харишу:
- Да, потому что они не такие, как мы! Эти солдаты разговаривали со всеми одинаково, ибо, как мне кажется, они не знают, что такое касты. Они судят о людях по-другому: берут в воины тех, кто способен воевать, и оставляют пахать землю тех, кто не мыслит для себя иной доли!
Это было неслыханно! Хариш посмотрел на нее как на сумасшедшую, потом убежденно произнес:
- Касты существуют везде. Иначе человек не сможет узнать, как ему жить, чем заниматься, как одеваться, молиться, с кем дружить и на ком жениться. Впрочем… - Он прищурил глаза. - Я понимаю, почему ты так рассуждаешь, и, честно говоря, мне это подходит.
С этими словами молодой человек приблизился к Тулси и обнял ее за плечи.
- В самом деле, к чему нам разрешения и запреты! Стань моей здесь и сейчас, и я принесу тебе не только новый кувшин, но и все, что пожелаешь, все, чего у тебя сроду не было и не будет!
Хариш схватил конец ее сари, резко дернул, потом потянул. Мгновение - и девушка осталась в нижней юбке и короткой, туго зашнурованной на спине кофточке. Молодой человек повалил Тулси на спину, а сам набросился сверху. Он больно стиснул пальцами ее грудь, разорвал ткань и жадно припал губами к нежной трепещущей плоти. Его жесткое колено грубо уперлось между ног девушки. Тулси беспомощно трепыхалась, словно рыба в сетях.
Собрав все силы, она сделала резкое движение и сбросила с себя Хариша. Тот дико вскрикнул, его тело внезапно ослабло, и он повалился навзничь, судорожно хватая ртом воздух.
Тулси вскочила на ноги. Она успела заметить уползавшую в траву тонкую серебристую ленту. Говорят, после укуса этой змеи тело человека пронзает огненная боль и нет средств, которые помогли бы несчастному избежать смерти!
Лицо Хариша посинело. Девушка помчалась в деревню, думая только о том, как спасти парня, который едва не навлек на нее несмываемый позор. Она прибежала на площадь в разорванном сари, с растрепанными волосами и принялась звать на помощь. Отовсюду бежали люди и взволнованно спрашивали, что случилось.
Несколько мужчин отправились в джунгли. Они принесли Хариша на самодельных носилках, бледного и бездыханного. Рыдающая мать юноши при всей деревне дала Тулси пощечину. Никто не хотел слушать ее объяснений, все считали ее виновной в смерти Хариша. Староста учинил ей допрос, после чего по деревне поползли слухи. Многие видели разорванное сари девушки и теперь стали болтать, будто Тулси лишилась невинности. Кто-то вспомнил, что в свое время Арундхати и Аджита хотели выгнать из деревни; жители Балы не сделали этого только потому, что Аджит был из уважаемой и богатой семьи. Теперь эти люди предлагали побить камнями его дочь.
Тетка таскала племянницу за волосы и била ногами. Крики Рохини разносились по всей деревне. Тулси молчала. Она не могла понять одного: любого мужчину, посмевшего обесчестить девушку, односельчане немедля повесили бы на дереве, так почему они осуждают ее и защищают Хариша? Неужели она в самом деле проклята до конца своих дней?!
Когда на следующее утро Рохини вытолкала Тулси на улицу и велела лепить кизяки, девушка покорно взялась за работу. Она впала в оцепенение и двигалась, словно во сне. Тулси привычно смешивала коровий навоз, солому и воду и смотрела на мир остановившимися глазами. Глубоко в душе застыл отчаянный, безмолвный, обращенный неведомо к кому вопль: "Прошу тебя, приди! Умоляю, спаси! Забери меня отсюда!"
Глава III
1753 год, Париж, Франция
Допрос происходил во Дворце правосудия, первой инстанции, где рассматривались гражданские и уголовные дела. В помещении было мрачно, голые каменные стены источали холод.
- Итак, Генрих де Лаваль, вы сознаетесь в том, что проникли в дом Леопольда Грандена с целью кражи его имущества?
- Нет, - терпеливо отвечал Анри. - Я пришел туда, чтобы встретиться со своей невестой, Урсулой Гранден. Именно она дала мне ключ от черного хода.
- На каком основании вы называете мадемуазель Гранден своей невестой?
- Мы собирались бежать и пожениться. Разве она не сказала вам об этом?
Судья оставил его вопрос без внимания и продолжил допрос:
- Когда служители правосудия настигли вас, вы держали в руках нож, которым был убит Тома Дюкло, а ваши руки были испачканы кровью. Кроме того, в ваших карманах обнаружились драгоценности, принадлежавшие мадам и мадемуазель Гранден, а также деньги.
- Неужели вы думаете, что я мог забраться в дом девушки, на которой собирался жениться, и убить человека, полвека верой и правдой служившего ее семье?! Для этого надо быть либо отъявленным негодяем, либо безумцем! - в отчаянии воскликнул Анри.
Судья сделал глубокомысленную паузу. Потом произнес:
- Как объяснить запись в вашем дневнике: "Моя жизнь изменится. Скоро у меня появятся деньги, я стану другим - решительным, независимым, смелым. Я приложу все усилия к тому, чтобы это свершилось, даже если мне придется пойти на самые немыслимые поступки, даже если придется пойти против самого себя".
- При чем тут мой дневник? Я же не написал, что собираюсь ограбить свою невесту и убить ее лакея! Я не знаю, откуда в моих карманах появились драгоценности и деньги. Все, что я помню, это удар по голове, после которого я потерял сознание.
- Кто вас ударил?
- Спросите у того, кто это сделал! Едва я пришел в себя, меня арестовали, вывернули карманы, и я с изумлением увидел украшения и деньги.
- Вы хотите сказать, вам их подложили?
Анри пожал плечами.
- По-видимому, так.
- Кто?
- Понятия не имею.
Судья вновь помолчал, потом сказал:
- Советую сознаться. К сожалению, все говорит против вас. Ключ вы украли, когда служили в доме Гранденов, а Урсула Гранден не собиралась бежать с вами в ту ночь, поскольку накануне она уехала с родителями и женихом в гости к родственникам.
Анри был потрясен.
- С женихом?!
- Имя Франсуа Друо вам ничего не говорит?
- Нет.
- Если вы не подпишете признание здесь и сейчас, вас ждут пытки. У вас красивые зубы, целые кости, не изуродованная шрамами кожа, гибкое тело. Подумайте об этом.
По телу Анри пробежал холодок.
- Я не преступник! Я дворянин!
- Тут нет дворян и недворян, есть воры, убийцы, грабители, фальшивомонетчики и прочие. В вашем случае королем дано разрешение применять допрос "с пристрастием" независимо от происхождения.
- Я волнуюсь за мать, - прошептал Анри. - Она очень больна.
- Могу сообщить, хотя это и против правил, что мсье Гранден был столь добр, что поместил вашу матушку в лечебницу для душевнобольных и оплатил расходы сиделки.
Анри не смог сдержать слез отчаяния. Его мать в лечебнице, и он ничем не может ей помочь, а Урсула неизвестно почему отказалась от него. По-видимому, девушка предпочла другого… Кто-то очень влиятельный приложил к этому свою жестокую руку!
- Мне не в чем сознаваться.
- Воля ваша, - сказал судья. - Только не говорите, что я вас не предупреждал.
Он предупреждал не напрасно. По закону пытки должны были длиться не более часа, но на самом деле они продолжались до тех пор, пока обвиняемый не ставил свою подпись на соответствующей бумаге. В протокол заносились все подробности ужасного действа, включая крики и обмороки преступника.
Потом, в камере, товарищи по несчастью лили на Анри воду, чтобы он пришел в себя. Когда молодой человек открыл глаза, то сразу вспомнил, что постыдно сознался во всем. Это было невыносимо. Он знал, что невиновен, но поставил свою подпись, потому что не вынес позора и боли. И тем обрек себя на еще более сильную боль и больший позор. Теперь Анри понял: все то, что он, будучи на свободе, принимал за жестокие испытания, не шло ни в какое сравнение с тем, что ждало его в будущем.
Он целый день просидел в углу, на толстом слое сухой грязи, соломы и тряпья, как побитая собака, а потом к нему подошел один из старожилов камеры и сказал:
- Мне нужны деньги.
Анри поднял на него полные мрака и муки глаза и равнодушно произнес:
- У меня нет денег.
Человек усмехнулся.
- Я не спрашивал, есть они у тебя или нет, я сказал, что они мне нужны.
С этими словами он бесцеремонно пнул Анри ногой. Молодой человек встал. На том, кто с ним разговаривал, были кандальные цепи, и теперь он внезапно поднял руки и, резким движением обвив ими шею Анри, прижал юношу к стене.
- Говорят, ты дворянин? Давай проверим, так ли это, и поглядим, какого цвета у тебя кровь!
- Она такая же алая, как у тебя, - через силу прохрипел молодой человек, - только моя душа не такая гнилая и черная!
Он плюнул обидчику в лицо, будучи уверен, что его тут же убьют, но ошибся. В его взгляде было столько беспощадного отчаяния и смелости, столько безумной ожесточенности, что его оставили в покое.
Тем же вечером у Анри начался жар. Сказалось перенапряжение, вдобавок воспалились полученные во время пыток раны. Его кружило в водовороте кошмаров, бросало в пучину пульсирующей боли.
Однажды, когда он на мгновение выплыл из этого ужаса, ему явилась мать, Матильда де Лаваль. Положив на лоб прохладную руку, она промолвила: "Что бы ни случилось, не изменяй себе, Анри, пусть все, что произошло, не ожесточит тебя, не убавит душевных сил. Только так ты сможешь спастись".
Когда Анри наконец смог подняться, на его осунувшемся лице, казалось, остались одни лишь затуманенные несчастьем, непониманием и неверием глаза. Почти тут же состоялся суд - простая формальность, без свидетелей и защиты, где ему объявили приговор: двадцать лет каторги с отбыванием наказания на галерах, лишение всех прав дворянства и нанесение клейма в виде лилии, отличительного знака убийцы и вора.
Когда к его коже прикоснулось раскаленное железо, Анри закричал - не столько от жуткой боли, сколько от сознания жестокой несправедливости судьбы. Двадцать лет каторги! Жизнь среди преступников! Лишение всех прав дворянского имени! Позорное клеймо на плече!
Молодой человек ожидал отправки в Тулон, когда ему сообщили, что его хотят видеть. За все это время к Анри приходил только один человек, мадам Рампон. Она уверяла, что не верит в его виновность; стараясь успокоить, сообщила, что его мать содержится в хороших условиях, и обещала ее навещать.
Его подвели к двойной решетке, разъединявшей камеру, в которой содержались опасные преступники, от общего коридора, и Анри увидел… Урсулу Гранден.
Она была все так же красива, модно и кокетливо одета. Рукава зеленовато-синего платья были обшиты пышными кружевными манжетами, из-под пришитых к нижней юбке воланов, которые напоминали морскую пену, выглядывали парчовые туфельки. При виде девушки, осторожно ступавшей по грязному полу, Анри почувствовал не только радость, но и мучительное напряжение воли. Он понял, что не должен проявить слабость и показать, что окончательно побежден.
Молодой человек не знал, что это свидание состоялось с согласия и даже по настоянию Луизы. Леопольд Гранден возражал, но мать Урсулы сказала: "Она обязательно должна его увидеть. После этого ей не придет в голову вспоминать о нем, а главное, сожалеть о том, что они расстались".
- Урсула!
- Анри! О боже, как ужасно ты выглядишь!
Молодой человек и в самом деле выглядел ужасно: бледный и худой, под глазами - темные круги; голова была обрита, и без своих прекрасных густых русых волос, в убогой тюремной одежде он казался странным и чужим. И выражение подавленности и скорби во взгляде отнюдь не прибавляло ему привлекательности.
- Что поделаешь, это тюрьма.
- С тобой плохо обращаются?
- Не хуже, чем с другими осужденными.
- Могу ли я что-то сделать, чтобы облегчить твою участь? - взволнованно произнесла девушка.
"Можешь. Просто скажи, что по-прежнему любишь меня, что сохранишь верность своей любви, а еще - что веришь в мою невиновность", - хотелось промолвить Анри, но вместо этого он спросил:
- Где ты была в ту ночь, почему уехала? Кто такой Франсуа Друо? И почему ты сказала, что не давала мне ключа от черного хода?
Ее жестокая наивность потрясла Анри до глубины души.