Тулси жалко улыбнулась.
- По нашим законам я не могу выйти замуж еще раз. Я - вдова.
- Тогда давай поженимся согласно моим обычаям, - твердо произнес Анри и тут же опомнился. - О нет, тебе ведь придется принять христианство, а я не могу этого требовать. Ты родилась в Индии, ты индианка и должна верить в своих богов.
На самом деле он часто думал о том, какие у них с Тулси разные боги. В воображении Тулси никогда не возникал образ распятого страдающего бога, она не слышала мифа о грехопадении и не противопоставляла грешное тело бессмертной душе. Тем удивительнее казалась сила любви, способной соединять сердца людей, воспитанных в таких непохожих культурах!
- А ты веришь в своих?
Слегка поколебавшись, Анри промолвил:
- Верю, Тулси. Но ради тебя я готов поверить в других.
Услышав его ответ, она произнесла с потрясающей проницательностью и наивной открытостью:
- Ты надеешься обмануть своего бога?
Анри улыбнулся.
- Наверное, это невозможно. Просто сделаем то, чего хотят люди, тогда, я надеюсь, они оставят нас в покое.
Она покачала головой.
- Давай будем делать только то, чего хотим мы!
Солнечный свет лег на землю ослепительными золотисто-желтыми бликами, потом побагровел, после чего воздух стал прозрачным. Из таинственного поднебесья внезапно вынырнула луна и торжественно поплыла над засыпающим миром.
Анри и Тулси, обнявшись, лежали в постели. Молодая женщина незаметно положила руку на свой живот и прислушалась. Ей чудилось, будто сегодня в ее лоно вошло что-то похожее на божественный огонь, что она наконец-то сумела зачать. Тулси томилась в сладком ожидании зарождения новой жизни, и, хотя Анри не желал, чтобы это свершилось, она с замиранием сердца прислушивалась к своим ощущениям, надеясь на то, что не напрасно осталась жить.
Мужчина думает, что приходит к женщине, чтобы получить наслаждение, но на самом деле это просто закон продолжения рода. Тулси хотела иметь ребенка от Рамчанда, когда принадлежала Рамчанду, а теперь мечтала родить от Анри, потому что любила Анри.
Она не думала, что он когда-либо покинет ее по доброй воле, и все-таки спросила:
- Что значит бросить женщину?
- Оставить ее одну, забыть, променять на другую…
- Ты сможешь меня забыть?
Анри посмотрел на нее с укоризной.
- Неужели ты способна в это поверить?
Ее взгляд был наивным и в то же время серьезным и строгим.
- А если у меня родится ребенок?
Анри самозабвенно зарылся лицом в ее волосы.
- Если у тебя родится ребенок, я буду любить его не меньше, чем люблю тебя. Только это должна быть дочь.
Тулси так удивилась, что даже приподнялась на локте.
- Обычно мужчины хотят иметь сына!
- Пусть хотят. Девочки - вечные принцессы, к ногам которых мы кладем наше изумление, нежность, любовь и все то оружие, какое имеем в своей душе.
Тулси, пораженная его словами, с горечью произнесла:
- Я никогда не знала своего отца.
- Если он жив, ты его обязательно встретишь! - убежденно промолвил Анри, и она тут же спросила:
- Почему ты так думаешь?
Молодой человек пожал плечами.
- Все в нашем мире подчиняется тайным законам, которых мы просто не знаем. А еще потому, что Бог справедлив. Да, справедлив, я это понял, хотя совсем недавно думал иначе.
Прошла неделя. Гарнизон усиленно готовился к штурму большой крепости близ Баласора. Не так давно крепость принадлежала одному из мусульманских правителей, теперь в ней обосновался раджа Бхарат, человек неуступчивый, заносчивый и властолюбивый. Он упорно отказывался платить подати, хотя, по слухам, был очень богат.
Неизвестно, как Бхарат относился к французам, но англичан ненавидел, потому что именно они лишили его законных земель. В войске раджи были как индусы, так и мусульмане. Последние на своих низкорослых и прытких, как горные козлы, лошадях совершали набеги на окрестности и были на редкость неуловимы.
Крепость Киледар была бельмом на глазу колонистов, они давно искали способ ее захватить. Это огромное надежное укрепление представляло собой целый город и могло выдержать длительную осаду.
Совсем недавно разведка сипаев сообщила, что в одной из стен крепости имеется большой пролом, образовавшийся во время недавнего артиллерийского обстрела, и англичане принялись готовиться к ночной атаке. Анри должен был идти вместе со всеми - на случай, если возникнет сложная ситуация с сипаями или появятся пленные, которых надо срочно допросить.
Он неподвижно сидел в укрытии, чувствуя, как мышцы начинают ныть от напряжения, а душу охватывает непонятная тревога. Вокруг был тяжелый, душный мрак ночи, мир казался огромным и пустым. Сначала Анри взволнованно прислушивался к малейшим звукам, потом его дыхание стало ровным, в голове прояснилось. Тяжелый гул то нарастал, то замирал вдали, но это уже не тревожило. В любом случае ему не придется участвовать в штурме.
Вскоре теплое дуновение ветра принесло с собой тревожный запах дыма. Анри явственно различил отчаянные крики, а потом услышал душераздирающий грохот орудий и увидел зарево полыхавшего пожара. Что-то пошло не так!
Вскоре к нему пробрался Майкл Гордон и произнес срывающимся голосом:
- Там нет никакой бреши, никакого пролома! Это западня! То ли ошибка разведки, то ли предательство! Стоило нашим солдатам подойти поближе, как на них обрушился сумасшедший огонь! По меньшей мере сто человек погибли, несколько десятков попали в плен, остальным пришлось отступить! Это полное поражение, позор! Я велю найти и схватить того, кто принес нам эти сведения, и клянусь: ему сильно не поздоровится!
Командира сипайской разведки в самом деле схватили, им оказался индиец лет сорока с небольшим; он уверял, что пролом действительно был, просто его успели заделать, а встреча англичан с воинами Бхарата - простая случайность. Однако присутствовавший на допросе Анри ему не поверил. В темных глазах сипая затаилось презрительное, бесшабашное ликование; казалось, случившееся доставляет ему искреннюю радость. Анри видел перед собой человека, который до безумия любит свою родину и так же безумно ненавидит тех, кто попирает ее.
Молодой человек не стал делиться своими соображениями ни с кем, даже с Майклом Гордоном, который напоследок сказал:
- Думаю, индийца казнят. И поделом. Сегодня был тяжелый день, давайте выпьем, Анри.
- Благодарю, мне пора к себе. Меня ждет Тулси.
- Пусть немного поскучает - тем радостнее будет ваша встреча.
Майкл улыбнулся, дружески и открыто, и Анри согласился.
Они пошли дальше, и молодой человек продолжал размышлять. Узкая улочка палаточного городка казалась уходящим во мрак туннелем; кое-где над головой колыхался густой шатер листвы, а по земле беспокойно метались черные полосы теней.
Позже, когда они сидели в палатке Гордона и пили вино, Анри произнес, напряженно вглядываясь в простиравшуюся за входом тьму:
- Послушайте, Майкл, а если это сложности перевода? Быть может, я что-то неправильно понял и донес до вас неверные сведения?
Гордон едва не поперхнулся.
- Да вы что, Анри! Не хотите же вы сказать, что все это произошло по вашей вине?! Подумайте, вы француз, вас могут обвинить в предательстве, в том, что вы явились сюда как агент французской разведки!
- Я понятия не имел о Бхарате, - невозмутимо промолвил молодой человек.
- Не будьте ребенком. Кто вам поверит? Молчите, не выдумывайте ерунды!
- Позвольте, по крайней мере, еще раз поговорить с этим сипаем. Кажется, его зовут Викрам?
Майкл пожал плечами.
- Что это даст?
Лицо Анри оставалось задумчивым.
- Неважно. Я должен его увидеть. Я помню этого человека. Он был самым способным и мудрым из всех индийцев и всегда выручал своих товарищей.
Майкл ничего не ответил. Анри не был на настоящей войне, не испытывал на себе испепеляющего жара атаки, его не оглушало чудовищным грохотом и треском оружейных залпов. Он привык воспринимать каждого человека в отдельности - это было видно по тому, как он обращался с сипаями. Если какой-то индиец чего-либо не понимал, Анри долго и терпеливо объяснял ему это. На войне так не бывает, на войне люди превращаются в общую массу, массой идут вперед и, случается, так же погибают. На войне не бывает имен, лиц, чувств и слабостей отдельного человека, если только это не отъявленные предатели и невиданные герои.
- Я хорошо помню Викрама. Смелый, благородный человек. Я всегда говорил с ним как с равным. Недаром его назначили командиром разведки, - сказал Анри.
Майкл усмехнулся.
- И он командовал. Только, по-видимому, не нашей разведкой! - Офицер хлопнул Анри по плечу. - Что ж, так и быть, поговорите с Викрамом. Вы умеете общаться с индийцами, и не только потому, что знаете их язык. Вдруг удастся выведать ценные сведения?
Майкл привел Анри к небольшому сарайчику, в котором содержался пленник. Сипаи, состоявшие в охране, находились под началом Гордона, поэтому устроить встречу с арестованным индийцем офицеру было нетрудно. Правда, англичанин не стал заходить внутрь, а впустил туда Анри.
Викрам сидел, поджав под себя ноги, невозмутимый, неподвижный, прямой. Он вскользь взглянул на вошедшего и снова уставился прямо перед собой. В его взгляде затаились несгибаемая сила, уверенность в своей правоте, в том, что он видел в конце пути, который избрал для себя.
- Скажите, Викрам, вы в самом деле агент раджи?
- А вы действительно так глупы, что напрямик спрашиваете меня об этом? - насмешливо произнес индиец, и Анри смутился.
Викрам смотрел на него и говорил с ним так, как умудренный жизнью мужчина разговаривает с неразумным мальчишкой, и внезапно Анри увидел в нем то, чего раньше не замечал: перед ним был человек высокого положения, наделенный властью, образованный, мудрый. Безрассудно смелый и, что важно, имеющий четкую жизненную цель.
Анри представил, каково Викраму и подобным ему людям смотреть на то, как жестокие, алчные, ничего не понимающие в культуре и обычаях страны солдаты грабят их землю. И французы, и англичане считали индийцев дикарями, поскольку те не знали их языка и молились непонятным богам. И сорокалетние отцы семейств были вынуждены идти на службу к завоевателям за нищенскую плату, и там их, случалось, ставили под командование мальчишек - таких, как двадцатишестилетний Майкл Гордон и двадцатидвухлетний Анри де Лаваль. А в армии были в ходу и оскорбления, и публичное унижение, и палочные удары.
- Я хочу сказать, Викрам, что мне очень жаль. Пока не произошел этот случай, от вас было много пользы, потому что вы умнее многих из тех, кто вами командовал. Быть может, вместе подумаем, как отвести от вас подозрения в предательстве?
- Не стоит, иначе вам самому понадобится помощь.
- Наверное, у вас есть семья, и я бы мог…
- У меня нет семьи, а если бы и была, о ней нашлось бы кому позаботиться.
- Вы не боитесь умереть? - вырвалось у Анри.
- Человек не должен бояться смерти, если исполнил то, для чего жил.
- Вашей целью было уничтожение английских солдат?
Викрам усмехнулся.
- Если каждый человек построит хотя бы один порог, о который споткнется зло, для справедливости будет больше простора.
- О чем ты с ним говорил? - спросил Майкл, когда Анри вышел на улицу.
Француз пожал плечами.
- Можно сказать, ни о чем. Я начинаю понимать, что, даже если наши страны сумеют завоевать их земли, нам никогда не удастся навязать им ни свою религию, ни свое представление о мире и человеке.
- Как же твоя индианка?
- Это другое, - задумчиво произнес Анри. - Мы любим друг друга. А любовь способна преодолеть любые преграды.
- Знаешь, - Майкл улыбнулся, - мне больше по вкусу твои соотечественницы. С удовольствием женился бы на француженке! Только, похоже, в ближайшее время мне не видать ни француженок, ни англичанок!
Они простились на перекрестке, и каждый зашагал к своей палатке. Майкл Гордон жил один; у него была невеста, которую он оставил в Англии и от которой получал редкие, но длинные письма. Как и многие другие молодые офицеры, он отправился в Индию в надежде разжиться деньгами. Анри оставалось только догадываться, надеется ли его английский друг вернуться на родину.
Утром Анри проснулся рано, раньше Тулси, и вышел из палатки. Кругом царила предрассветная тишь, воздух был окрашен в зеленовато-серые тона, на фоне блеклой пастели неба выделялись стройные силуэты пальм. Возле изгородей стояли лошади, на расположенном тут же пастбище бродили коровы. Вопреки индийским обычаям англичане резали и ели коров, не желая знать, что убийство коровы приравнивается к убийству брахмана.
Анри вспомнил о матери; он часто думал о ней, когда просыпался и когда засыпал. Молодой человек попытался наладить связь с мадам Рампон, но его письмо не пропустила английская военная цензура, потому что оно было написано по-французски и адресат жил в Париже, в сердце враждебной британцам страны.
Анри увидел, как навстречу движется небольшой отряд солдат, но не придал этому значения. Его изумлению не было предела, когда командир патруля приблизился и сказал:
- Вы арестованы. Следуйте за мной.
Оторопев, Анри отступил на шаг.
- Что случилось?!
- Вам все объяснят.
Анри оглянулся на палатку, в которой спала Тулси. Было ясно, что ему не позволят проститься с женщиной. Он пожал плечами.
- Полагаю, это недоразумение.
- Если это так, вас отпустят, - спокойно произнес офицер.
Снедаемый тревогой, Анри шел по улице в сопровождении патруля. О его прошлом никто не знает, он не рассказывал о нем даже Майклу. Приказов не нарушал…
Едва молодой человек приблизился к палатке, где размещался штаб, ему навстречу шагнул безмерно расстроенный и растерянный Гордон.
- Анри! Ночью Викрам бежал! Охрана убита! Ты был последним, кто с ним разговаривал!
- Я не причастен к его побегу.
Майкл с горечью покачал головой.
- Попробуй объяснить это в штабе!
Анри долго допрашивали; он старался сохранять спокойствие и по возможности говорить правду. К несчастью, в штабе вспомнили, что Анри пришел неведомо откуда, без документов, что он больше других общался с сипаями, причем на их языке, а стало быть, мог внушить им все, что ему хотелось. К тому же он был французом. В итоге получалось, что он не только был способен выпустить предателя-индийца, но вполне мог оказаться человеком раджи Бхарата или агентом французской разведки!
Все закончилось тем, что Анри заперли в том самом сарайчике, где недавно сидел Викрам, и не допускали к нему никого, даже Майкла. Последний пришел к Тулси и сообщил печальные новости. Индианка бросилась в штаб, но ее не впустили; более того, командующий пригрозил выгнать Тулси из лагеря.
Анри де Лаваль сидел в сарае и думал. Уже почти сутки к нему никто не приходил, и молодой человек стал подозревать, что его дела очень плохи.
Когда Анри закрыл свое сердце всему, что привязывало его к былым дням, он вдруг почувствовал удивительную легкость и свободу. Ему казалось, что он будет вечно жить в лагере англичан вместе с Тулси, наслаждаясь ее любовью. Оказалось, что это не так. Прошлое по-прежнему стучалось в двери его судьбы, и освобождение наверняка было невозможно.
Анри мучительно размышлял о том, что станет с Тулси, если они расстанутся. Именно в эти минуты молодой человек впервые по-настоящему понял, как она ему дорога и как он боится ее потерять.
Глава IX
1753 год, окрестности Баласора, Индия
Тулси проснулась среди ночи. Она не помнила, что ей снилось; женщине казалось, то были божества куда более грозные и страшные, чем великая Кали.
В палатке было светло как днем, снаружи плясали багровые отсветы. Она вскочила и выбежала на улицу. Ее обдало испепеляющим жаром, оглушило чудовищным треском и грохотом. Всюду виднелись всполохи огня, слышались истошные крики людей, ржание лошадей. Создавалось впечатление, что наступил конец света.
На самом деле на лагерь напали люди раджи Бхарата. Накануне погибло много английских солдат, а теперь еще оказалось, что под покровом ночи были выведены из строя почти все пушки. Вдобавок кто-то поджег склад с порохом. Мигом взметнулся огненный столб, раздались взрывы, лагерь охватило пламенем. Солдаты - и англичане, и сипаи - превратились в беспомощную толпу, а главная улица лагеря стала похожа на объятое огнем ущелье.
Тулси бросилась туда, где находился Анри, но путь преградили огонь и люди, в панике пытавшиеся избежать чудовищной смерти, и она была вынуждена повернуть назад.
В это время Анри бешено колотил в дверь сарая. Он увидел алое зарево и все понял. Дым разъедал ноздри, молодой человек начал кашлять. Никто не открывал; вероятно, охрана бежала, позабыв о несчастном пленнике. Анри кричал, но его крики заглушал рев пламени. Он ударил в дверь плечом, но она не поддалась; в следующее мгновение Анри почувствовал жгучую боль: левый рукав его одежды вспыхнул. Он изо всех сил пытался сбить огонь, но в конце концов упал, охваченный удушьем, и потерял сознание.
На следующее утро Тулси молча бродила по лагерю, не глядя на офицеров и солдат, в этот день не отличимых друг от друга, понурых и безмолвных, как привидения. Воины раджи взяли много пленных, разрушили все, что можно было разрушить, и удалились с чувством превосходства и сознанием исполненного долга.
Уцелевшие офицеры и солдаты впали в убийственную апатию и бесцельно бродили по лагерю, но Тулси чувствовала себя иначе. Жаркая тревожная волна поднималась со дна души и заставляла искать, надеяться, верить. Когда женщина встретила Майкла Гордона, ее радости не было предела.
- Здравствуйте, Тулси.
Он выглядел ужасно: черный от копоти, голова в бинтах, босоногий, а глаза - усталые и несчастные.
- Где Анри?!
- Если бы я знал! Сарай, куда его заперли, сгорел дотла, но там никого не было. Среди трупов я его не нашел. Правда, некоторые тела обгорели так сильно, что невозможно понять, кто это был!
Майкл говорил по-английски, однако Тулси поняла главное: Анри не умер, он просто исчез.
- Что теперь делать? - спросила она, с трудом вспоминая слова чужого языка.
- Если бы я знал! - повторил офицер. - Наверное, восстанавливать лагерь, залечивать раны… Вам - искать Анри.
- Где?
- Не знаю, Тулси.
Молодая женщина поняла, что больше ничего не добьется, и ушла. Она долго бродила по лагерю, но так и не нашла Анри. Живой или мертвый, он исчез, и она снова осталась одна.
Воля к жизни не умерла, и Тулси решила идти в Баласор. Переночевав в кустах, она вышла на дорогу и отправилась в путь.
Баласор был большим и богатым городом. Многие здания имели балконы, окна закрывались бамбуковыми занавесками, крыши были покрыты гнутой черепицей. Главные ворота представляли собой целый комплекс строений и были ярко раскрашены. Храмы выглядели великолепно: устремленные ввысь, словно пламя костра, с простенками, украшенными фигурками людей, в основном мужчин и женщин, слившихся в страстных любовных объятиях.
Когда-то Анри сказал, что согласно воззрениям его соотечественников это выглядит постыдно, хотя на самом деле то было всего лишь изображение вечной в своем продолжении природы, неистребимого божественного начала.