* * *
Княгиня Силье, устав от долгого дня, раньше обычного ушла в свою одрину. Там, не спеша, сняв повойник, она присела на скамейку возле очага, ожидая своего супруга. Столько лет они вместе, вырастили детей, за эти годы они словно породнились. Теперь всё у них общее: и планы, и мечты.
Раньше Силье ревновала его к меньщицам, но это было давно по молодости, по глупости. Время унесло всё ненужное, напускное, оставив лишь те узы, которые связывали прочнее, чем узы плоти. Княгиня знала, что для своего Фарлафа она - первый советчик и друг, как и он для неё. А ведь это редкость, что на родине, что здесь, на Руси. Мужчины редко допускают женщин в мир своих страхов и печалей, чаяний, а он допустил.
Дверь скрипнула, и княгиня обернулась, Фарлаф вошел и сел подле неё, положив голову ей на плечо, словно ища утешения. Они долго сидели, молча, глядя на веселое пламя в очаге.
- Тебя что-то беспокоит, жена моя? - тихо спросил князь.
- Да, меня печалит, Фарлаф, - также тихо ответила Силье, - что брак сына нашего не такой как у нас, у них всё иначе, словно совсем чужие они друг другу.
- Они еще молоды, Силье, - вздохнув, ответил он, - они поймут и оценят друг друга, а дети свяжут их узами крепкими. Не переживай. Мы же тоже не сразу такими стали, сколько упреков высказали друг другу в молодости! Или ты невесткой недовольна? Только скажи, и я заставлю Карна наказать её по совести.
- Нет, Горлунг - хорошая женщина, работящая, только не любит она сына нашего, - печально сказала княгиня.
- Полюбит, они только жить начали, - мудро сказал князь, - время ведь - вещь странная, она заставляет нас на всё смотреть иначе. Горлунг увидит Карна по-другому, когда родит наследника, и он совсем иначе будет к ней относиться. Хотя, плохо, что эта рыжая, словно тень стоит между ними, беспутная девка.
- Дело не в этой девке, Фарлаф, - посмотрев ему в глаза, сказала Силье, - боюсь, что дело в Горлунг. Она не хочет налаживать отношения с Карном. Она, словно стена бревенчатая, неприступная, неуступчивая, совсем по-женски не мудрая. Я однажды видела, как она проводит вечера. Это страшно, Фарлаф. Она сидит и смотрит на огонь или в окно долго, вечер напролет и молчит, так, словно ей нечего сказать, да и не кому. Что она там видит? Кто стоит перед её взором? Раньше я думала, что Горлунг не любит нашего сына, потому что еще молода и глупа и не пришло к ней то чувство, что должна питать жена к мужу. Но нет, в её сердце был мужчина. Потому что не может женщина никогда не смотреть на мужчин, если только она не выбрала уже своего ладу. Горлунг ведь ни на одного дружинника нашего не посмотрела, на мужа своего смотрит, что на стену. И этот её рында, он странный, предан ей, как пес, ходит следом и молчит. Мне иногда кажется, что они днями не говорят друг другу и слова, хотя всё время вместе. Думаю, что если Горлунг когда-нибудь обозлится на Карна, то этот её Эврар убьет его и глазом не моргнет.
- Ты накручиваешь себя. Горлунг верна нашему сыну. А про то, что она тихая, так она просто похожа на Торина, он тоже молчалив, - успокаивающе прошептал князь.
- Да, наверное, - ответила княгиня, но, задумавшись, добавила: - Но я вижу, как они с Карном смотрят друг на друга, так, словно не видят. Они чужие и оба не хотят становиться ближе и роднее, холят в сердцах обиды друг на друга, так, словно это самое важное в жизни. Им доставляет радость досадить друг другу как можно больше, обидеть горше. Почему они не понимают, что не в этом радость супружества?
- Поговори с ней, Силье, ведь в браке от женщины зависит многое, почти все, - предложил Фарлаф.
- Я попытаюсь, - согласилась она, - но знаешь, мне кажется, она не послушает меня. Горлунг очень упряма. Я однажды спросила её, почему она не лечит наших людей, ведь во дворе отца она слыла знахаркой, так она ответила мне, что это былое и больше тому не бывать, она была не права. Я тогда у неё спросила, что значат её слова, но Горлунг лишь головой покачала, и я не смогла от неё добиться ни слова больше. Неужели она считает, что наши люди чем-то хуже торинградских? Хотя нет, она часто говорит, что в Фарлафграде ей лучше, чем во дворе отца. Я поговорю с ней о Карне, иначе они разрушат друг другу жизни навсегда.
- Ты преувеличиваешь, ну, не будет лада у них в семье и что? Жизнь мужчины нельзя разрушить плохой женой. Карн возьмет меньших жен. А Горлунг будет пользоваться привилегиями княгини, он ведь не бросит её, не прогонит, она принесла ему земли, самое главное в жизни, а славу воинскую и доблесть он должен заработать сам. Для этого ему нужна добрая женщина, ждущая его в одрине, если это будет не Горлунг, то это её вина.
- Я понимаю это, просто мне жаль её, бедняга, она сама себе портит жизнь и не видит дальше своего носа, - печально сказала княгиня Силье, - она ведь хорошая женщина, чистокровная дочь Норэйг.
- Хочешь сказать лучше было бы, если б Карн женился на другой сестре? - лукаво спросил Фарлаф.
- Нет, что ты, Горлунг - хорошая невестка, почтительная, - ответила она, и, помолчав, тихо добавила, - а та, другая, говорят, разрешилась мальчиком.
- Да, неловко вышло, ведь это наш внук, только неясно, от какого сына, - помолчав, сказал князь, - неудобно мне теперь перед Торином, ведь мои сыновья загубили дочь его, кто возьмет её в жены после этого? Позор, хотя она сама виновата, она и мать её. Надо же было девке не объяснить главного в жизни!
- Это ему должно быть неудобно, что он такую дочь вырастил, - твердо сказала Силье, и добавила, - этот ребенок не наш внук, Фарлаф, я не хочу, чтобы Карн или Рулаф признали его, это повлечет проблемы после, нельзя создавать двусмысленность, когда речь заходит о наследнике, и о первородстве. Если Карн признает его, что тогда будет? Он станет наследником? А сын Горлунг, ведь будут же у них дети, кем тогда станет он? А если Рулаф признает? Он еще слишком молод, не понимает жизни, мы подберем ему жену хорошую, зачем ему этот ребенок? Ни к чему. Поэтому забудь о Прекрасе и о её ребенке. Он лишь её. Пусть докажет, что он - сын Рулафа или Карна. И так эта свиристелка много горя принесла, Рулаф только оправился, да и Карн совсем недавно его простил. Неприятно всё это было. Моему сердцу материнскому было больно смотреть на всё это, оба моих сына ссорились из-за кого? Из-за вертихвостки.
- Силье, может и стоит признать Рулафу этого ребенка, - неуверенно промолвил князь.
- Почему? - удивленно спросила она.
- Это должно еще больше связать нас с Торином.
- Но для чего? Неужели ты думаешь, что князь Торин будет пытаться расторгнуть уговор насчет земель из-за того, что Карн женился на Горлунг, а не на Прекрасе?
- Нет, но вести идут нехорошие с юга, - тихо, понурив голову, сказал Фарлаф.
- Какие вести? - встревожено спросила Силье.
- Говорят, славяне восстают против нас, изгоняют. Они идут сплошной стеной, сметая всё на своем пути, изгоняя чужеземцев, тех, кто насаждает свой уклад, свою жизнь здесь, на Руси. То есть таких как я, и как Торин.
- Неужели это правда, Фарлаф? - потрясенно спросила княгиня, - мы же строим здесь города, заботимся о них, не унижаем, мы преумножаем богатство и не только свое. Разве плохо живется люду в Фарлафграде? Разве они голодают? Нет, они живут достаточно хорошо, у них есть крыши над головами, скот, еда, защита. Почему они восстают?
- Это их земля, Силье, а мы чужеземцы. Мы никогда не будем здесь своими, сколько бы лет не прошло, сколько бы мы не прожили здесь. Мы хотим передать наши земли сыновьям, а может, и передавать будет нечего, да и некому, - горько ответил князь.
- Но почему? Не понимаю…
- Разве хотела бы ты, чтобы твоей землей правили чужестранцы? - спросил Фарлаф. - Я знаю, что не хотела бы, и я бы не хотел. Вот и они не желают. Они смелый народ и долго терпели нас.
- Может это неправда, сплетни, оговоры, - предположила Силье.
- Может, - ответил Фарлаф, но по его голосу княгиня поняла, что всё серьезно, и это проверенные данные, от верных людей.
- Что же делать теперь, неужели, Фарлаф, нам придется уехать? - встревожено спросила княгиня.
- Нет, я свою землю без борьбы не отдам, не для того я столько лет потратил, чтобы найти место, где смогу я построить свой град, - жестко сказал Фарлаф - Надо объединиться с Торином, встать единым войском на защиту наших земель, дать отпор, выиграть время. А там видно будет. Может, восстания обойдут нас стороной. Хотя надежда призрачна.
- Ты думаешь, отобьемся? - с надеждой спросила его жена.
- Не знаю. Но биться будем, другого не дано, - и, помолчав, добавил, - или погибнем за эту землю, пока она наша.
Они молчали довольно долго, думая о том, что им готовит это лето, переживут ли они его. Почему-то и князь, и его жена были уверены, что их ждут тяжелые испытания.
- Я могу отправить тебя к своему брату, в Согн, хочешь? - спросил князь.
- Нет, я не брошу тебя, - ни мгновения не думая, сказала Силье, - погибать так вместе. А ежели бороться, то, может, и от меня прок будет.
- От тебя всегда прок есть, ты меня радуешь, жена, - крепче прижав её к себе, ответил князь.
ГЛАВА 20
На утро следующего дня княгиня Силье решила поговорить со своей невесткой, и поэтому на рассвете решительно отворила дверь в её покои. Горлунг, уже одетая в темно-синее платье, заплетала косу, чтобы после спрятать её под повойником, резко обернулась, услышав звук скрипнувшей двери. Увидев княгиню, она как-то почти незримо для людского взгляда расслабилась. Но Силье это заметила, нехорошее предчувствие змеей шевельнулось у старшей княгини в груди, но она отогнала эти мысли прочь.
- Приветствую тебя, княгиня, - сказала Горлунг, почтительно склонив голову.
Вошедшая кивнула ей, с интересом смотря на невестку. Силье редко видела Горлунг без повойника, и теперь придирчиво оглядывала её тонкую, длинную шею, черную косу, кончик, которой завивался локоном. Она слишком худа, но это не страшно, мясо всегда можно нарастить, были бы кости. А так невестка хороша, приятна для взора, нет в ней изъянов, как и нет особой красоты. Но красота отвлекает и редко приносит счастье, так что миловидность лучше.
- Прости, княгиня, что заставляю ждать, - сказала Горлунг, но голос её звучал ровно, в нем не было раскаяния.
- Это я пришла раньше, ибо хочу слово молвить тебе.
- Почту за честь, - ответила молодая княгиня, приглашая жестом Силье присесть.
- Горлунг, я не хочу ходить вокруг, да около, скажу всё сразу, если ты умна, ты поймешь меня, оценишь проявленную заботу, - начала княгиня, - я давно смотрю на тебя, наблюдаю, ты мила сердцу моему, материнскому, ибо лучшей жены для своего сына мы избрать не смогли бы. Ты не боишься работы, справедлива, зря чернавок не гоняешь, не обижаешь никого. Ты будешь хорошей хозяйкой двора, помощью для мужа своего. Также меня радует, что ты не заносчива и не болтлива, в делах проявляешь твердость и мудрость. Но, в иных случаях ты ведешь себя глупо, неразумно, ты не смотришь дольше носа своего, ты не видишь будущего.
- Благодарю за совет, княгиня, но не совсем разумею, о чем ты молвишь, - несколько удивленно ответила невестка.
- Горлунг, я говорю о твоих отношениях с мужем. Будь добрее с ним, ласковее, и ты увидишь, что и он будет иначе относиться к тебе. В браке почти всё зависит от женщины, она должна дать мужу уверенность, поддержать его, ты должна понять это. Ведь у вас вся жизнь впереди…
- Я поняла, - перебив Силье, сказала Горлунг.
Разумом она понимала, что свекровь права, но, будучи несчастливой сама, она не хотела видеть рядом с собой счастливых лиц. И более всего Горлунг не хотела видеть счастливым Карна. Того, кто каждый день доказывал своим поведением правоту слов Торина.
Всю свою жизнь Горлунг ненавидела Торина, ежедневно, каждый миг своей жизни, так, как научила её Суль. И теперь, живя в другом дворе, не видя его, ей отчаянно нужен был тот, кого можно ненавидеть также жестоко и люто. И единственным, кто относился к ней здесь с неуважением, был её супруг. Горлунг ненавидела Карна, потому что иначе жить она не умела, ей было просто физически необходимо кого-то ненавидеть. Эту ненависть она холила в своей душе, ибо именно это чувство давало ей уверенность, делало её жизнь похожей на прежнюю, прожитую в Торинграде. Ту уверенность, которой ей сейчас так не хватало.
Княгиня не ожидала, что этот разговор закончится так, Горлунг не услышала её слов, она смотрела холодно и равнодушно. Слова Силье не задели её душу, всё осталось по-прежнему. Силье растерялась, но, покачав головой, решила более таких речей с невесткой не вести, всё это бесполезно. Горлунг глупа, она не понимает слов свекрови и, может, никогда не поймет. А жаль.
* * *
Стоило Горлунг выйти из своих покоев, как она встретила Агафью. Вообще они в Фарлафграде встречались редко. Рыжую наложницу не особо любили во дворе князя Фарлафа, и причина эта была не в том, что люд любил Горлунг, нет, причина была прозаичнее - княгиня Силье не жаловала её, поэтому и избегали Агафьи даже девки теремные.
Самой же Агафье нравилась её жизнь в Фарлафграде, но больно скучна она была, будучи по натуре своей сплетницей, Агафье теперь даже поговорить было не с кем, поэтому вынужденное одиночество днями, было для неё гнетущим. Карн оградил её ото всех проблем и забот, и она разленилась, потеряла страх и начала считать себя равной княгине Силье, и не мало удивилась, увидев, что княгиня брезгливо поджимает губы и не глядит в её сторону. Агафью это возмутило, и она решила попробовать развеять скуку иначе, ведь Горлунг молода и глупа, и Агафья, имея опыт общения с Прекрасой, захотела подружиться с Горлунг. Именно поэтому и поднялась наложница князя Карна в то утро рано, она поджидала Горлунг.
- Здравствуй, княгиня, - губы Агафьи изогнулись в ленивой улыбке.
- Здравствуй, - ответила Горлунг, обходя её стороной.
- Что же ты, княгиня, никогда ко мне не заходишь? - спросила наложница Карна.
- Зачем мне к тебе заходить? - остановившись, удивленно спросила Горлунг.
- Как зачем? Поговорить, душеньку отвести, дом родной повспоминать, совет держать, - нараспев ответила Агафья.
- Совет держать? В чем же ты мне можешь совет дать? - насмешливо спросила княгиня.
- Как в чем? Как мужа ублажить своего, ведь не секрет, что, видимо, я с этим справляюсь лучше.
- Это единственное, что ты можешь делать хорошо, а в остальном от тебя прок не велик, - высокомерно ответила Горлунг.
- Так ведь это самое главное, - лукаво заметила она.
- Для наложницы, может, и главное, а для княгини главным является содержание двора в порядке. Так что говорить мне с тобой не о чем. Уйди с глаз долой и не показывайся более.
- А ты, княгиня, не забывай, кому обязана местом своим, - зло бросила Агафья.
- И кому я обязана? - с интересом спросила княгиня молодая.
- Мне, - запальчиво крикнула бывшая подружка Прекрасы.
- Тебе? - процедила сквозь зубы Горлунг.
- Да, мне, я же открыла тебе глаза на связь сестры и княжича Рулафа, промолчи я тогда, так и была бы ты княжной нелюдимой, отцом нелюбимой в Торинграде. Жила бы, как простая рабыня, у тебя даже платьев нарядных не было, не больно тебя отец - то баловал.
- По-моему, ты отблагодарена моим мужем за свою двуличность и продажность сверх всякой меры, - резонно заметила Горлунг, и, бросив последний взгляд на Агафью, ушла прочь, оставив ту стоять посреди гридницы, слушая шепот девок теремных за спиной.
* * *
А вечером, когда муж неожиданно пришел в её одрину, Горлунг подняла на него полные презрения глаза и резко спросила:
- Почему же ты один?
- Один? - непонимающе спросил Карн.
- Да, почему один? Что же ты, лада мой, - с издевкой продолжила Горлунг, - не привел никого, кому жаловался на меня, чтобы убедились, что исправилась я, веду себя иначе.
- Жаловался на тебя? - переспросил он.
- Да, я же жена плохая, мать твоя уже провела со мной разговор о радости супружества.
- Я не просил её. И даже не думал об этом, - растеряно ответил Карн.
Карн смотрел на свою жену с отвращением, он ненавидел её, за острый язык, за презрение, которое выказывала она к нему со дня их брачной ночи. Всякий раз он намеренно хотел сделать ей больно, ударить, досадить, увидеть слезы на её лице. Но Горлунг не плакала, а лишь зло смотрела на него. И это раздражало его еще больше. Её проклятая сила духа, откуда она в ней, в этом хрупком теле? Почему он не мог её сломить?
А ведь она была почти сломлена на их брачном пиру. Он видел это по её потухшим глазам, по смирению, которое она проявляла. Да, тогда Горлунг была не так уверена в себе, как в тот день, когда она открыла ему глаза на предательство Прекрасы. Иногда Карн жалел, что предал огласке связь Прекрасы и Рулафа, надо было жениться на ней, а не на Горлунг. Ибо хоть Прекраса и притворно сопротивлялась ему, но она была страстной, там в лесу, она так сладко стонала, а эта… Эта просто лежала неподвижно под ним, так, словно её и не было на ложе, смотрела холодно, а после пыталась стереть его прикосновения. Словно он был ниже её, пренебрежение - вот как она относилась к нему. Ни одна женщина до Горлунг так не поступала, не оскорбляла Карна так. Сначала он хотел быть с ней нежным, заставить её принять его как мужа с радостью, но она не хотела, а лишь презрительно кривила губы в усмешке. Сука. Ненавистная сука. Если бы не Агафья, жизнь Карна была бы просто невыносима.
- Тогда ладно, - бросила через плечо Горлунг, - зачем пришел нынче?
- А зачем муж приходит к жене своей? - ухмыльнувшись, спросил Карн, - мне нужен наследник. Отныне я буду приходить чаще к тебе, а ты должна принимать меня с радостью.
- Радостью? Такой, как сейчас? - улыбнувшись, спросила она.
- Нет, так, как обязана жена принимать мужа своего, ждать его прихода, приносить радость, а не тоску, как ты.
- Какой муж, такая и встреча, - зло сказала Горлунг.
Карн в бешенстве ударил кулаком по перине, схватил её за плечи и, сжав, закричал:
- Я хороший муж, а ты …. ты …, ненавижу тебя, мне даже любиться с тобой не хочется, но ты моя жена, и это наказание богов, которое я не заслужил. Мне нужен наследник. Поняла?
- Не заслужил? Боюсь, что это меня боги наказали тобой, - прошептала она.
Бросил её на перину, Карн задрал сорочку жены, с неудовольствием поглядел на её худое тело.
- Ты даже для взора моего неприятна. Страшная вот ты какая, - сказал Карн, - словно не баба, а девчонка для брака не созревшая, одни кости.
- А ты положи рядом свою рыжую, чтоб не так тоскливо было, - усмехнувшись, бросила ему в лицо Горлунг.
Карн просто взбесился, увидев её ухмылку, не боится она его, не уважает, как положено доброй супруге. И он, размахнувшись, ударил её по лицу, лишь бы стереть эту усмешку, лишь бы не видеть её.