- Это проклятие богов, что ниспослано на наши хрупкие плечи, - вздохнув, ответила Горлунг.
Сколько раз она пыталась объяснить это Ингельде, но всё без толку, дочь была в восторге от своих умений.
- Проклятие? - всё также забавляясь, спросила Ингельда.
- Ингельда, почему ты никогда не задумывалась о том, счастливы ли мы с отцом? - горько улыбнувшись, спросила Горлунг.
- Он - конунг, ты - его жена, неужели есть иное счастье? - нахально улыбаясь, спросила она, - ты получила власть, тебя боятся все в Ранхейме, а отец обзавелся девками.
- Ингельда, женщине помимо прочего, нужно любить кого-то, верить кому-то, быть любимой, - тихо прошептала Горлунг.
- Неужели ты несчастлива? - усмехнувшись, спросила Ингельда - ты, кто держит весь Ранхейм в подчинении, кто решает за всех, кто вертит отцом, не счастлива?
- Ингельда, ты помнишь свою тетку Прекрасу? - спросила Горлунг.
- Помню, как не помнить, - зло бросила Ингельда.
- Вот она счастлива, она всегда была счастливее меня, она не теряла веры, - глядя в даль, словно не видя дочь, сказала она.
- Она вместе со своим мужем живет приживалкой в Утгарде, и то отцовой милостью, - презрительно скривив губы, процедила Ингельда.
- Да, и она рада каждому дню, что прожит и надеется на каждый грядущий день, - грустно сказала Горлунг.
- А ты нет?
- Нет, надежды меня давно покинули. И всё из-за этого, как ты говоришь, дара. На деле это проклятие, что отнимает веру и силы, убивает в душе всё светлое, сеет лишь мрак и вседозволенность. Власть - есть то, что портит и развращает неподготовленных, и я, и ты к ней не готовы.
Дида удивленно смотрела на мать, никогда еще та не говорила так грустно и печально.
- То есть ты хочешь сказать, что тебе жаль первую жену отца? - коварно улыбнувшись, спросила Ингельда.
- Почему я должна её жалеть? - вскинув черную бровь, спросила Горлунг.
- Ты же убила её, ведь так, матушка? - спросила Ингельда.
Дида тихо вздохнула в углу покоя, у неё в голове не укладывались слова сестры.
- С чего ты это взяла? - спокойно спросила Горлунг.
- Я просто знаю и всё тут, я знаю, ведаю, чувствую, сколько крови на твоих руках, её кровь и кровь братьев отца, - прищурив глаза, сказала Ингельда, - иногда мне даже кажется, что руки твои багряные по самый локоть.
Горлунг молчала и лишь качала головой, расстроенная словами дочери. Видимо, и правду говорят, как аукнется, так и откликнется. Вот Ингельда и попрекнула её в преступлениях, убийствах страшных и коварных, что совершила она, возводя Олафа к власти, чтобы потом отнять её. Ингельда, та, которую она должна была воспитать другой, доброй и отзывчивой, борющейся со злом внутри себя, избрала своим кумиром именно её.
- Ингельда, я всё равно против твоего супружества с Веремудом, ему не быть конунгом, - тихо молвила Горлунг.
- Я всё для этого делаю, - запальчиво воскликнула та.
- Доченька, не человек решает свою судьбу, а вездесущие и лукавые норны. Твоему отцу было суждено стать конунгом, просто я немного ускорила это, а Веремуд не такой, у него иная судьба.
- Ты просто мне завидуешь, потому что я сильнее тебя, - бросила ей Ингельда и выбежала из покоя.
Горлунг стояла посередине покоя, глядя на дверь, за которой всего мгновение назад скрылась Ингельда. О, боги, какая глупая у неё девочка! Она ничего не понимает и не хочет понимать. Ингельда не слышит никого, а прислушивается лишь к тому, что шепчет ей тщеславие и гордыня.
- Матушка, Ингельда сказала правду? - тихо спросила Дида.
- Нет, милая, всё это лишь её домыслы, это ложь, - грустно сказала Горлунг, но она прекрасно видела, что дочь ей не верит.
- Матушка, не расстраивайся, - сказала Дида, подходя к Горлунг.
Горлунг смотрела в красивые глаза дочери и узнавала в ней Олафа, такого же слабого и безвольного. Но то, что плохо для воина, не всегда худо для девицы. Она протянула руку дочери и сжала её ладонь такую узкую, такую безвольную.
- Дида, я рада, что у тебя хоть нет никого дара, - горько сказал Горлунг.
- Матушка, он есть, - виновато ответила Дида, усаживаясь подле матери.
- Да? - подозрительно изогнув черную бровь, спросила Горлунг.
- Да.
- И что это за дар? Быть любимицей Ранхейма? - улыбнулась она.
- Нет, я вижу тех, кто покинул подлунный мир, - тихо молвила Дида, - тех, кого держат здесь мысли других людей, тех, чья душа не может найти успокоения.
- Что? - резко переспросила Горлунг.
- Я вижу тех, кто умер, я слышу их разговоры, - глядя ей в глаза, сказал Дида.
Горлунг молча смотрела на дочь, она не могла поверить словам Диды. Всё это было слишком жестоко. Горлунг казалось, что на плечи её упал огромный и неподъемный камень, вот боги и покарали её, они отняли разум у её дочери. Видит мертвых, ничего безумнее и быть не может.
- Это, правда, - видя, что мать ей не верит, Дида покачала головой, - матушка, это чистая правда.
- И давно ты их видишь? - осторожно спросила Горлунг.
- Всегда, всю жизнь, сколько себя помню, - просто ответила та, - сначала мне было страшно, а потом я привыкла к этому.
- И кого ты видишь? - тихо спросила Горлунг.
- Рядом с разными людьми - разных, это так странно и в то же время так интересно, матушка, - молвила дочь.
- О, - только и смогла выдавить Горлунг.
- Рядом с отцом и Рагнаром я вижу женщину с белыми волосами, она грустно улыбается и хочет дотронуться до плеча отца, но всегда отдергивает руку.
Горлунг удивленно посмотрела на дочь. Неужели боги действительно дали ей столь редкий дар?
- Рядом с тобой, - продолжила Дида, - я вижу старого воина, он улыбается и зовет тебя "светлая", он такой страшный и всё время с кинжалом в руках.
Сердце Горлунг учащенно забилось, неужели это Эврар? Эврар, её старый рында, подле неё? Быть такого не может.
- А еще возле тебя я иногда вижу молодого воина с глазами цвета янтаря и шрамом поперек щеки, он смотрит на тебя и что-то, улыбаясь, шепчет.
- Что он шепчет? - резко спросила Горлунг, еще не веря, что это Яромир.
- Не знаю, он не по-нашему, - виновато улыбнувшись, сказала Дида.
Горлунг всё также удивленно смотрела на младшую дочь. Неужели она молвит правду? Это никак не укладывалось в её голове. Это слишком редкий, почти не встречающийся у смертных дар, неужели её дочь им владеет? Милая Фригг, за что ты так её наказала? Как же сможет Дида жить среди живых с такой ношей непосильной для её слабых плеч?
- Дида, почему ты никогда мне этого не говорила, это очень редкий дар, он дается лишь немногим, - спросила Горлунг.
- Ингельда бы обиделась на меня, она так хочет быть лучшей, - опустив голову, ответила Дида.
В этом была вся Дида, она думала обо всех, кроме себя. Горлунг печально вздохнула и подумала, что для одного дня слишком много потрясений. Она посмотрела на склоненную голову дочери и тяжело вздыхала. Почему её дочери не такие, как она, не такие, как Рагнар. Почему? Ей так тяжело с ними, такими разными и в чем-то похожими. Оказалось, что обе они отмечены богами, только это не метка радости и счастья, а скорее знамение тяжелого пути.
* * *
Со временем Горлунг смирилась с тем, что Дида видит покойных и даже перестала ловить себя на мысли, что, может быть, младшая дочь безумна. Ингельда перестала разговаривать с Горлунг и лишь отворачивала голову при её появлении. Однажды Дида сказала Горлунг, что Ингельда тайно встречается с Веремудом в кладовой.
Чем заканчиваются такие встречи, Горлунг знала слишком хорошо, ей сразу вспомнились Прекраса и Рулаф, поэтому она велела запирать снаружи на засов покой дочери и приставляла к дверям хирдманна. После этого Ингельда прокляла её.
В один из зимних дней, когда Горлунг с Дидой сидели в ткацкой, та тихо сказала ей:
- Матушка, вот тот воин со шрамом опять появился.
- Где? - нервно оглядываясь, спросила Горлунг.
- Вот же рядом с тобой, - и Дида показал ей на пустое место справа от неё.
Горлунг посмотрела на место, где, по словам Диды, стоял Яромир, но ничего не заметила, только как будто холоднее стало или же так ей казалось от волнения. Она зачаровано смотрела на лицо дочери, то, казалось, засветилось изнутри, глаза стали огромными, пугающими. Дида смотрела в пустоту неотрывно, даже не мигая, и это пугало её мать.
- Что он говорит, Дида, повтори, я пойму, - гулко попросила Горлунг.
И Дида, коверкая славянскую речь, сказала несколько слов, что навсегда изменили мир Горлунг:
- Одна ты меня и помнишь, светлая княжна, видимо, и в правду мил я тебе был. Отпусти меня, устал я метаться в подлунном мире, не держи меня своими мыслями.
- Как же я могу не помнить о тебе, Яромирушка, как? - грустно сказала Горлунг по-славянски.
- Не могу я больше так, светлая, отпусти…
Ни слова не сказав Диде, Горлунг выбежала из покоя, подобрав полу длинного одеяния, она ворвалась в свою одрину. Достав из сундука старый оберег Яромира, Горлунг до боли сжала его в руке. Значит, он всегда был рядом с ней, выходит, всё это время, когда она пыталась его забыть, втянуться в рутину жизни без него, Яромир был совсем недалеко. Горлунг смотрела на его оберег и понимала, что отпустить душу торинградского красавца не в силах. Когда-то давно она запрещала себе думать о нем, но из этого ничего не вышло.
Она выбежала за ворота Ранхейма и бежала через лес, который всегда встречал её словно родную. В голове стучали слова Диды, отпустить не может она его, не под силу ей. Сколько лет она хотела его забыть, но не могла. Не было сил у Горлунг на это, её любовь к Яромиру была сильнее разума, сильнее веры, сильнее её самой. Чем заслужил он такую безоговорочную любовь, такое слепое обожание, Горлунг не знала. Видимо, сама Фрея покарала её, прокляла, послав эту рвущую на части страсть к Яромиру. Страсть, что не прошла с годами, не стерлась от повседневных забот, нет, она лишь ярче разгоралась в груди, каждый день, ища доказательства напрасности бытия без Яромира.
Сколько солнцеворотов Горлунг убеждала себя, что забыла Яромира, не помнит его таких теплых глаз, золотистых волос, ленивой улыбки, жарких поцелуев? Много, бесчисленно много лет и зим. Но она помнила, ругала себя, кляла, но помнила всё это.
Горлунг внезапно остановилась и увидела, что стоит посредине вересковой пустоши, ветер колыхал еще голые ветки вереска. Что её жизнь? Что она стоит? Ничего. И не станет её, всё будет так же, ветер, все так же будет дуть на этой вересковой пустоши. Всё будет так же, лишь не будет больше её терзаний, мук, страхов, ничего не будет.
Внезапно Горлунг четко осознала, что счастлива она была лишь короткое последнее лето своего девичества, там, в Торинграде, на Севере Руси. Когда в ней вопреки разуму теплилась надежда на счастье и любовь. Если бы Яромир был жив, всё бы было намного проще, ведь ей хватало лишь сознания того, что он есть, что он жив и, может быть, когда-нибудь придет за ней, чтобы забрать на века. Пускай, она понимала, что этому не бывать и что Яромир её не любит, но разве это мешало ей надеяться на чудо и милость богов? Нет, не мешало.
Горлунг вспомнилась Суль, твердившая, что высший удел женщины - быть женой конунга и иметь власть над людьми. О, у Горлунг было больше власти, чем ей хотелось, но почему-то она уже давно перестала её радовать.
Ветер сбивал крошечные снежные покрывала с веток вереска и наклонял их к земле. Он же растрепал волосы Горлунг, и они окутывали её черным плащом. Пустошь огласил её хриплый смех. Горлунг осознала, что была плохой ученицей Суль, плохой дочерью, плохой ведьмой, плохой женой и Карну, и Олафу, плохой матерью, что не научила Ингельду нести свой дар во благо и не разглядела дар у Диды. Она ничего не сделала в своей жизни из того, что должна была совершить. Всё пустое, есть лишь один ветер, что дует среди вереска и сбивает её с ног.
* * *
Горлунг не вернулась в Ранхейм, её замерзшее тело нашли спустя несколько дней в большом, разросшемся кусте вереска, в руке она сжимала кусочек железа с непонятным хирдманнам символом. Хоронили её с почестями, как и положено жене одного из самых богатых конунгов Норэйг. Над её мертвым телом плакали лишь Дида и Прекраса, Олаф стоял и молча, глядел на женщину, что исковеркала ему жизнь, Рагнар, как и подобает мужчине, прощался с той, что заменила ему мать, молча, шепча лишь про себя слова печали и тоски. Ингельда и Веремуд стояли, счастливо переглядываясь между собой, вот и не стало последнего препятствия к их счастью. А Даг смотрел на мертвое тело дочери своего бывшего князя и думал лишь о том, что глупая она была эта женщина, странная, она сама себя сделала несчастной.
* * *
Олаф многое пережил с момента смерти Горлунг. Странно, но ему стало легче, когда она ушла, более никто не давил на него, Олаф словно освободился от оков. Он уехал из Ранхейма, оставил там правителем Рагнара и вернулся в дорогой его сердцу Утгард. Туда, где он был счастлив, сначала с Гуннхильд, а потом короткое время с Горлунг, где даже стены помнили его победы и заливистый смех женщин, что он любил.
Многое Олаф пережил со дня смерти Горлунг, была и радость, и великое ни с чем несравнимое горе. Он видел, как его старшую дочь забивают камнями за противные богам дела, Ингельда, что так была похожа на Горлунг, тоже от него ушла, покинула. По сравнению с ужасной смертью Ингельды даже уход Горлунг был не такой уж страшной потерей. Его дочь, его плоть и кровь была лишена жизни, как ведьма, и всё из-за дурной крови Горлунг.
До конца своих дней Олаф находил странное удовольствие в обществе Прекрасы и Диды, они обе говорили с ним о самой любимой и самой ненавистной ему женщине, о его Горлунг.
Олаф разогнал своих девок и взял еще одну законную жену, ею стала дочь Прекрасы и Дага - Скуди. Она была ровесницей Диды, и так восхищенно смотрела на него, что Олаф наконец-то обрел свое семейное счастье. Скуди родила мужу сына и дочь, и ни один из них не принес ему такой боли, как Рагнар и Ингельда. Олаф умер древним старцем, прожившим всё-таки счастливую жизнь. А когда жизнь ушла из его дряхлого тела, он увидел свою Горлунг, что встречала его там, где нет места живым, а может, это ему лишь показалось.
ЭПИЛОГ
Становление Российского государства имеет длительную историю, и нельзя отрицать, что огромное влияние на неё оказала культура викингов. Они силой навязывали свои государственно-правовые образования славянам, строя свои грады, порабощая их. Но согласно летописи монаха Нестора, 862 год был ознаменован тем, что славяне изгнали варягов "за море".
Это был кровавый год для всей Руси. В том же роковом 862 году славяне поняли, что сами не могут создать свои государственно-правовые образования, наладить жизнь в них на том уровне, что мог сравниться с градами изгнанных викингов. И в том же году славяне призвали на княжение Рюрика и его братьев.
Именно с этой даты и принято было долгое время вести отсчет русской истории: в 1862 году даже было отмечено с превеликой помпой так называемое 1000-летие России, по случаю чего в Великом Новгороде установили великолепный памятник по проекту скульптора Михаила Микешина, ставший едва ли не символом российской государственности и монархии.
КОНЕЦ
Примечания
1
Квитень - апрель.
2
Сеча - битва.
3
Чернавка - служанка, выполняющая грязную работу.
4
Буревой - холодный, северный ветер.
5
Пращур - предок.
6
Солнцеворот - год.
7
Рында - телохранитель, охранник при важной персоне.
8
Норэйг - Норвегия.
9
Конунг - правитель у скандинавов.
10
Согн - область Норвегии.
11
Норны - в скандинавской мифологии богини судьбы, сплетающие нить человеческой жизни.
12
Берсек - лютый вин, приходящий в неистовство на поле брани, согласно сказаниям берсеки могли выйти на поле битвы с голым торсом и не получить ни единой царапины.
13
Хирд - боевая дружина викингов.
14
Хирдманн - воин в хирде.
15
Гаутланд - область Норвегии.
16
Фрея - богиня любви и красоты в скандинавской мифологии.
17
Суль - в переводе с норвежского означает "солнце".
18
Одрина - спальня.
19
Наездница волка - ведьма, колдунья - такие иносказательные выражения у викингов назывались кенингами.