А сердце Горлунг грела одна из фраз, брошенных Суль: "Мужчины, предназначенные нам богами, увидев лишь раз, женщину нашего рода, не могут жить без нас, они теряют голову навеки и отдают нам свое сердце, дабы мы в нем правили единолично". Вот и ждала княжна этого единственного раза, когда посмотрит на неё княжич Карн и полюбит так, что даже сияющая красота Прекрасы не сможет этому помешать. Горлунг хотелось доказать всем вокруг, что не хуже она сестры своей, а для этого, по задумке княжны, необходимо произвести впечатление и появиться внезапно.
Посему Инхульд и доставала из сундука, стоящего рядом с ложем княжны, ткани, привезенные дружинниками в благодарность за исцеление. На ложе выкладывались отрезы льдисто-голубого, бордово-красного, светло-серого, ярко-синего, янтарного, ярко-красного, кровавого, зеленого, черного цветов. Это было целое состояние, пожалуй, никто и не догадывался, что у Горлунг хранятся такие изумительные ткани. Если бы княжна Прекраса увидела всё это великолепие, то, снедаемая завистью, обязательно устроила бы скандал.
Но самое главное хранилось в маленькой шкатулке, стоящей на самом дне сундука, это были украшения Виллему, перешедшие к Горлунг по наследству: шитые золотом головные повязки, две цепи золотые, ожерелье из перлов, широкие золотые браслеты, перстни. Кроме того, Суль подарила на прощание маленькой Горлунг серебряные броши, шитую серебром головную повязку и серебряный обруч, на обороте которого были начертаны руны удачи. Дружинники князя Торина тоже привозили княжне в благодарность украшения: золотой венец, украшенный перлами, золотые усерязи , бусы из перлов, хрусталя и коралла.
- Ох, светлая, нашьем мы тебе нарядов, - мечтательно сказала Инхульд - и будешь ты у нас краше всех, а когда хозяйкой станешь во дворе княжича, ох, и поплачут они без тебя. Сколько времени у нас до приезда жениха?
- Руны молвят, что немного времени, я полагаю, что до червеня надобно управиться, - ответила Горлунг, задумчиво поглаживая ладонью ткани.
- Поскорей бы, хватит этой пустоголовой Прекрасе быть цветком этого двора.
Горлунг промолчала, мечтательно улыбнувшись, как же ждала она этого червеня. Ей так хотелось доказать им всем, что она особенная, что она лучше Прекрасы.
* * *
Не одна Горлунг ждала приезда княжича Карна и сватов, княжна Прекраса тоже готовилась к приезду жениха, только в отличие от сестры она точно ведала, когда ждать княжича Карна. Поэтому и платья её шились и расшивались уже давно. Хотя княжна Прекраса была уверенна, что, увидев её красоту, княжич в любиться в неё, даже если она будет в простом навершнике , но лучше, конечно, предстать во всей красе.
ГЛАВА 5
Червень, 861 год н. э., Северная Русь, Торинград
Лето принесло в Торинград долгожданное тепло, казалось, что солнечные лучи, не только согревают тело людское, но и даже душу. Здесь, на севере Руси, даже летом не было поистине жарко, скорее - тепло, но не настолько, чтобы не подтапливать очаг в гриднице перед утренней и вечерней трапезой.
Приход лета ознаменовал окончание ожидания для всех, живущих в Торинграде. Закончилась лютая зима и холодная весна, вскоре окончится и девичество любимой дочери княжеской, а пока завершались приготовления к сватовству княжны Прекрасы.
Все ждали приезда князя Фарлафа и княжича Карна. Торин - с болью в сердце, он словно прощался со своей землей, ему было горько даже думать о том, что её унаследует чужой сын, Марфа - с тоской и печалью, ибо уже начала прощаться со своей любимой дочерью, а обе княжны - с нетерпением, ибо каждая из них жаждала перемен в своей судьбе.
Во дворе князя Торина кипела неустанно работа: княгиня Марфа проверяла запасы различных яств, и, если чего-то, по её мнению, не хватало, пополняла кладовые. Девки теремные не выпускали из рук тряпок, мыли и чистили гридницу, одрины, коптильню, кладовые, и даже заборол . Княжна Прекраса мерила наряды, выбирая самый богатый, чтобы не осрамиться перед гостями высокими. А Дружинники пуще прежнего упражнялись в ратном деле, надеясь вышибить дух из дружинников князя Фарлафа.
Княжна Горлунг же, не покладая рук, шила и расшивала платья, в надежде очаровать княжича Карна. За этим занятием и застал её верный Эврар, зайдя однажды днем в лечебный покой. Горлунг сидела у окна, тонкая игла быстро сновала в её пальцах, она оторвалась от шитья и посмотрела на вошедшего. Рында затворил за собой дверь и, присев на лавку у её ног, сказал:
- Всё готово, светлая, сделали.
- Правда? Так скоро? - удивленно вскинув брови, молвила княжна, - ох, Эврар, чтобы я без тебя делала? Лишь на тебя одного я могу положиться. Покажи.
Рында, довольно крякнув, развернул тряпицу, которую держал в руках, и солнца свет заиграл на отполированном лезвии кинжала. Сам кинжал был с деревянной ручкой, темно-красной, украшенной затейливой резьбой, лезвие широкое и острое отражало лицо княжны. Горлунг, повертев кинжал в руках, нанесла иглой на рукоять маленький знак, который был не заметен при беглом осмотре кинжала. Довольно осмотрев дело рук своих, она, зажав лезвие между ладоней, долго шептала молитвенные слова, потом провела тонкими пальцами по острию кинжала, из едва заметных порезов потекла на лезвие алая кровь. Протерев кинжал тряпицей, она княжна молвила:
- Ну, вот и все, можно отдавать ему.
Горлунг по старой привычке звала Торина только "он" и ни как иначе, казалось, что для неё не существует ни его имени, ни с таким трудом добытого им звания. Нет, так же, как и Суль, она не считала нужным называть его как-то иначе, князь был для неё безымянным, просто "он".
Смеркалось, княжна отложила шитье и молча смотрела в окно. Вечерний легкий ветерок, влетавший в комнату, трепал выбившиеся из косы пряди. Вскоре пришла Инхульд и принесла ужин для них троих, молча, отужинав, они также безмолвно расселись по своим лавкам. Вообще молчание в покоях старшей княжны было вещью естественной, казалось, что она, словно болезнью, заражала всех своей немногословностью.
- Инхульд, - внезапно позвала няньку Горлунг.
- Что, светлая? - недовольно отозвалась нянька.
- Нынче вечером отнеси ему кинжал, - не глядя на неё, сказала княжна.
- Ему? Конунгу? - боязливо переспросила Инхульд.
- Да, ему, - уверено молвила Горлунг - скажешь, что дар от меня, что на рукоятке вырезаны руны, приносящие удачу в охоте.
Нянька в ужасе смотрела на свою хозяйку, упав на колени, она цеплялась за подол одеяния Горлунг.
- Не губи меня, светлая княжна, самой матерью Фригг заклинаю тебя, пощади, - залепетала Инхульд - конунг убьет меня на месте за такую дерзость.
- Не убьет, - спокойно возразила княжна.
- Убьет, как пить дать, убьет, - шептала нянька, - и придется мне кончину свою встретить на чужбине далекой, не губи меня…
- Не будет нынче смерти твоей. Это я тебе говорю. Ступай, - не обратив внимания мольбы няньки, молвила Горлунг, - и передай все, что я велела.
* * *
И вот, во время вечерней трапезы в гриднице князя Торина, Инхульд на подгибающихся от страха ногах стояла возле дверей трапезной залы, боясь войти. Она хорошо помнила скверный нрав отца князя Торина - конунга Борна Хмельного, славившегося своей жестокостью, помнила, как боялись домочадцы попасться ему на глаза, когда тот пребывал в дурном настроении. И вот теперь, моля богов, Инхульд твердо знала, что это последний день её жизни, ибо не простит ей князь такого нахальства - явиться от опальной дочери с даром, да просьбой прийти в случае удачной охоты за благодарностью. И все уверения Горлунг о том, что норны не оборвут нынче нити жизни Инхульд, последняя не брала в расчет.
Собрав всю свою волю в кулак, тихо отворив дверь в гридницу, вошла Инхульд, опасливо поглядывая на князя Торина. Тот восседал во главе общего длинного стола, застеленного небеленым полотнищем и заставленного различными яствами. По обе стороны от стола стояли длинные резные скамьи, на которых сидели дружинники. В гриднице было шумно от веселых воинов и душно от паров браги, выпитой ими.
Торин, сразу заметил, что в гридницу вошла старуха, прищурив глаза, смотрел он на приближающуюся к нему ссохшуюся фигуру. Князь не мог вспомнить, где он видел её раньше, ибо память редкого мужчины хранит воспоминание о той, кто его нянчил, да что там князь Торин с трудом воскрешал в своей памяти черты лица той, кто даровал ему жизнь.
- Приветствую тебя, конунг Торин, - начала дрожащим голосом Инхульд, поклонившись своему правителю.
"Конунг" - это слово пробудило в его душе непрошенную грусть. Ведь Торин так хотел, так чаял быть конунгом, правителем на своей, норманнской земле, а он … носит титул "князь" в чужой далекой стороне. И тут внезапно князь понял, кто стоит перед ним, только тот, кто прибыл из Норэйг, мог его назвать конунгом, выходит, это нянька Горлунг. И нехорошее предчувствие закралось в княжескую душу.
- Приветствую тебя, - рявкнул Торин.
- О, великий конунг, разреши мне молвить слово, - взмолилась Инхульд, сжавшись от его грозного ответа.
- Молви, - также резко бросил князь.
- Светлая княжна Горлунг желает тебе, конунг, здравия долгие лета. Прослышав про знатную охоту, что собираешь ты, конунг, она шлет тебе дар свой.
И Инхульд протянула князю Торину кинжал отменного качества, который был настолько хорош, что князь невольно залюбовался им. Торин взял его, рукоять кинжала ловко легла в его большую сильную ладонь, словно он был сделан на заказ по обмерам его руки искусным мастером.
- Светлая княжна Горлунг просила передать, что на рукояти кинжала начертана ею руна, помогающая при охоте. Руна эта начертана княжной столь искусно, что не всякому глазу она будет видна, - торопливо заговорила Инхульд, - также княжна молвила, что с таким кинжалом ни один зверь от тебя не уйдет, на скольких ногах он бы не был.
- Передай Горлунг мою благодарность, - сказал приятно удивленный князь, он восхищенно глядел на традиционные норманнские узоры, украшающие рукоять кинжала.
- Конунг Торин, светлая княжна Горлунг испрашивает твоего позволения прийти к тебе после охоты, и узнать из твоих уст, помог ли тебе сей кинжал, - произнесла самые страшные слова нянька, те слова, ради которых и была она послана госпожой своей.
Князь Торин разгоряченный брагой, которую отменно варила одна из рабынь, был, после полученного дара, в благостном настроении. Кинжал радовал его глаз и сердце, норманнские узоры на рукояти воскрешали в памяти далекие года, прошедшие в набегах, и, на диво самому себе, Торин на просьбу, высказанную нянькой своей дочери, ответил согласием. Хотя после очень жалел об этом.
Низко поклонившись, вышла Инхульд из гридницы, сама не веря тому, что осталась жива.
ГЛАВА 6
И настал тот великий и ожидаемый всеми день - прибыли в Торинград князь Фарлаф и княжичи Карн и Рулаф, в сопровождении многочисленной дружины.
Княжна Прекраса металась по своим покоям, словно зверек, пойманный в силки, расставленные опытным охотником. Как тяжело далось ей это ожидание, ибо терпение не было одним из достоинств княжны. Сколько раз она представляла встречу с княжичем Карном! Всякий раз живое воображение княжны рисовало ей эту встречу по-разному, неизменным оставалось только одно - Карн будет очарован ею с первого взгляда.
Но больше всего тревожило Прекрасу только одно: а что если княжич Карн не пригож собой? Если он некрасив? Как быть тогда, как жить с немилым сердцу супругом?
Накануне вечером князь Торин велел готовиться к завтрашнему пиру, который будет после приезда князей и княжичей. И как не просила Прекраса отца посмотреть на приезд жениха, князь ответил отказом, да, еще и бросил обидные слова:
- Прекраса, ты ведешь себя, словно девка теремная, безродная, я выбрал тебе жениха, значит, он достоин этого, я не могу ошибиться. На пиру ты будешь представлена князю Фарлафу и его сыновьям, а пока не до тебя и твоих глупых речей. Выдумала, встречать! Вот станешь женой и выбегай навстречу, а пока сиди в светлице своей и жди, как и положено, девице. А то смотри у меня, дочь, я и передумать могу, запрещу тебе на пиру показываться и увидишь жениха впервые лишь на брачном пире!
Прекраса обиженно поджала губы, но спорить с отцом не стала, лишь тяжело и громко вздохнула, да ушла к себе в покой. Так лишилась княжна надежды узреть своего суженого пораньше, разрешить терзания душевные. Но верную подруженьку Агафьюшку, ведь не запретил князь послать, поглядеть на княжича.
И вот теперь княжна Прекраса не находила себе места, нервно мерила она светлицу маленькими торопливыми шагами, а Агафья всё не шла и не шла. Видимо, не хорош княжич собой, раз так долго нет её, не хочет верная подружка расстраивать свою госпожу.
Наконец-то отворилась дверь в светлицу княжны и вбежала запыхавшаяся Агафья, видимо, торопилась она к госпоже своей, бежала, и от этого выступили крохотные капельки пота на молочно-белом гладком челе прислужницы, несколько медно-рыжих прядей выбились из держащей их повязки, да и коса растрепалась.
- Ну, что же ты, Агафьюшка, так долго, я уж, заждалась тебя, - капризно протянула княжна.
- Так княгиня Марфа работы много поручила, пока управилась, вот и сразу к тебе, княжна, побежала, даже передохнуть не успела, - дрогнувшим голосом, надув губы, молвила Агафья.
- Ну, Агафьюшка, ну, милая, прости, не со зла я ведь. Не томи душеньку мою, скажи, видела его? Каков он собой? Вняла ли Лада моим молитвам? - прошептала Прекраса.
- Ох, княжна, видела и его, и братца его младшего, - нарочито медленно проговорила подружка.
- Ну, и каков он? - нетерпеливо спросила княжна.
- Уж, не знаю, кто из них двоих княжич Карн, но оба брата хороши собой, пригожи.
- Пригожи? - переспросила Прекраса.
- Да, пригожи, хоть и не так, как наш Яромир, но всё равно приятной наружности, - заверила её Агафья.
- Не так как Яромир? - разочарованно протянула княжна.
Яромир - мечта всех девок теремных, дочерей и жен простого люда Торинграда, был проклятием их отцов, братьев и мужей. Новый дружинник князя Торина настолько был хорош собой, что невольно смотрели ему в след шустрые девичьи глаза. А он, в свою очередь, зная, что одним только взглядом своих светлых янтарных глаз покоряет девичьи сердца, был донельзя самовлюбленным молодцем. Казалось, что всё в нем прекрасно и даже шрам, пересекающий левую щеку от виска до уголка пухлых, четко очерченных губ, его только красит. Кроме всего прочего, Яромир был счастливым обладателем легкого влюбчивого нрава, во всех женщинах он видел красавиц, каждой торинградской девице было счастьем пройти мимо него, ибо он не упускал случая и прижимал их к сильной груди, целовал устами медовыми. За что и прозвали его Любостаем местным, но, произнося это скорее ругательное прозвище, всё женское население Торинграда счастливо вздыхало. Да и сама княжна Прекраса смотрела издали на красавца Яромира и томно вздыхала, в тайне надеясь, что и её суженый будет также хорош собой.
- Княжна, Яромир хоть и красив, яко пламя, да только греет он многих, - назидательно сказала Агафья.
- Права ты, Агафьюшка, права, - протянула Прекраса.
- А жених твой и брат его сероглазые, русоволосые, статные молодцы, гордость любых родителей.
- Правда? - захлопав в ладошки, спросила Прекраса, - ох, милая ты моя, как же ты меня успокоила!
И, раскинув руки в стороны, княжна, смеясь, закружилась на месте, счастливая и довольная. Подруга её верная лишь головой качала, видя сие недостойное княжны поведение.
А потом принялась княжна мерить наряд, который будет на ней на пиру. Праздничное, шитое перлами да золотом платье нежно-розового цвета, подчеркивающее молочную белизну кожи Прекрасы, открывало у ворота сорочку белоснежную, тонкую, словно паутинка. Мягкие, тонкие, светлые сапожки из телячьей кожи выглядывали при каждом шаге княжны, показывая маленькую ножку. Венец из чистого золота, начищенный и блестящий, удерживал золотые волосы княжны так, чтобы были видны усерязи, украшавшие виски. Пара золотых браслетов, шириной с мужскую ладонь, с изображением птицы Гамаюн , квадратные перстни, закрывавшие почти все пальчики княжны, завершали образ прелестницы.