– О, Эрлан, дорогая. Я чуть не забыла.
Она взяла квадратный сверток со стоящего рядом с ней кресла.
– На этой фотографии я запечатлела тебя и Сэма в день вашей свадьбы. – Жесткая коричневая бумага шелестела, когда Клементина разворачивала ее. – А Ханна вставила снимок в рамку.
Эрлан приняла подарок и низко поклонилась.
– Тысяча тысяч благодарностей. Эта вещь поистине достойна императрицы.
Китаянка восхищенно смотрела на фотографию в серебряной рамке. На ней Эрлан была в своем свадебном платье с летящими журавлями, ее черты лица казались такими застывшими, будто она облачилась в оперную маску, а рядом с ней стоял лавочник Ву в своем чужеземном пальто с раздвоенным хвостом. С виду он был доволен своей невестой, но ведь это было до того, как она приставила нож себе к шее.
– Знаешь, Клементина, – сказала Ханна, – тебе бы почаще фотографировать людей на свадьбах, да и при других знаменательных случаях, ну, на именинах и прочих праздниках. А потом продавать снимки. Представь, сколько милых дамских мелочей ты могла бы накупить на собственный небольшой заработок.
Клементина сложила оберточную бумагу в идеальный квадрат и положила ее на столик рядом с пустым стаканом.
– Гордость никогда не позволит Гасу смириться с тем, чтобы его жена работала, дабы позволить себе какие-то удовольствия, по его мнению, он сам должен обеспечивать все мои нужды.
Ханна фыркнула.
– В большинстве случаев я не вижу, чтобы он обеспечивал тебя даже самым необходимым, не то что всем нужным. И не заметно, чтобы его гордость избавляла тебя от этой каторжной работы на ранчо.
Клементина бросила на подругу жесткий взгляд.
– Не начинай, Ханна. Гас добр ко мне. Ты знаешь, что так и есть.
Миссис Йорк пожала плечами, подняв подбородок, словно, как подумала Эрлан, кутаясь в изодранный соломенный плащ гордости.
– Если тебе понравилась фотография, Эрлан, – оттаяла Ханна, – Клементина может сделать еще одну, чтобы ты отправила ее своим родственникам в Китае.
Эрлан не могла поднять глаза и посмотреть на женщин. Если она хочет стать им подругой – о, ей этого очень-очень хотелось! – они должны узнать о ее позоре и принять ее, несмотря ни на что.
– Благодарю вас за столь любезное предложение, но у меня не осталось семьи в Китае. Мать умерла, а отец отказался от меня. – Эрлан положила ладони на бедра и заставила себя поднять голову, чтобы встретиться с собеседницами взглядом. – Он продал меня работорговцу в Фучжоу за сто таэлей серебра.
– Но почему же он так поступил? – Внезапно Клементина оказалась на стуле рядом с ней и схватила ее за руку. Эрлан почувствовала силу ян, дух воина, и слегка успокоилась.
– Моя мать носила зеленую юбку наложницы, но тем не менее отец почтил ее, не отослав с глаз долой, когда она родила ему бесполезную дочь. Но вместо того, чтобы отплатить за его доброту почитанием и полным послушанием, мать обесчестила дом По и навлекла позор на предков тем, что легла... с другим. Ей была предложена алая петля, и она запятнала чистоту своего духа, по трусости не использовав эту петлю. Отец был вынужден заживо заколотить её в гробу. Ее позор стал моим позором. Ее бесчестье – моим бесчестьем.
Вздрогнув, Ханна резко втянула в себя воздух.
– Боже, это самый варварский поступок, о котором я когда-либо слышала.
Aйя, этот горький виски что-то сделал с языком Эрлан. Она хотела поведать о себе кое-что, но не выкладывать все подряд. Китаянка посмотрела на свою ладонь, все еще крепко сжатую изящными белыми пальцами Клементины. Ханна подошла и, встав рядом со стулом Эрлан, положила руку ей на плечо.
– У тебя в Китае остался ухажер? – мягко спросила миссис Йорк.
– Ухажер?
– Молодой человек, который тебе нравился. Кто-то, за кого ты надеялась однажды выйти замуж.
– В Китае не бывает ухажеров. Браки устраивает Тай-Тай – Первая Жена. Девушка не видит своего мужа до того момента, пока они не поженятся и он не поднимет ее красную вуаль.
Ханна издала смешок.
– Бьюсь об заклад, веселенькие брачные ночи получаются.
Эрлан прикрыла улыбку рукой.
– Конечно, мы все говорим, что хотим лишь мужа с добрым сердцем, но на самом деле ни одна девушка не желает найти под шелковыми простынями брачного ложа старый сморщенный отросток, который не сможет поднять даже сильный ветер. Каждая невеста с нетерпением ждет мужа с длинным толстым стержнем, дрожащим от возбуждения, как волшебный жезл.
Улыбка Эрлан померкла, когда она заметила изумление на лицах собеседниц. Стыд вспыхнул в груди. Она чувствовала себя канатоходцем, пытающимся, балансируя, продвигаться вперед сквозь обычаи этой дьявольской страны.
– Я обидела вас.
Ханна фыркнула и хрюкнула, будто пытаясь сдержать смех. А затем из ее горла вырвался громкий хохот, и к ней присоединилась Клементина. Две инородки посмотрели друг на друга и залились пуще прежнего.
Ханна схватилась за живот.
– Ох, Клементина, только представь. Дрожит, как волшебный жезл!
Когда ей удалось восстановить дыхание, она спросила:
– А что, если девушка не готова выйти замуж?
Эрлан была рада, что, похоже, не выставила себя полной дурочкой.
– Вступление в брак и рождение детей – в этом и заключается женское счастье. Конечно же, мужа находят не каждой девочке. Если клан беден и в нем много дочерей, самых младших зачастую продают в наложницы или отправляют в дома досуга, чтобы те стали девочками для удовольствий.
– Господь свидетель, жизнь шлюхи нелегка, – сказала Ханна. – Подозреваю, в Китае все точно так же. Но думаю, что скорее стала бы этой – как ты назвала их? – девочкой для удовольствий, чем вышла замуж за мужчину, которого прежде и в глаза не видела. А вдруг он оказался бы чудовищем или тираном?
– Даже самый смиренный крестьянин под собственной крышей ведет себя как военачальник. Такова сущность мужчин. А женщины подобны бурым жаворонкам, которых держат в качестве домашних питомцев. Мы лишь меняем одну клетку на другую.
Собеседницы замолчали, и Эрлан снова испугалась, что сказала что-то оскорбительное.
– Не обращай внимания на Ханну, – произнесла Клементина. – Она постоянно болтает о прелести холостяцкой жизни, но однажды встретит мужчину, которому будет нужна ее забота, и тоже захочет попасть в такую клетку, как и все мы.
Ханна рассмеялась.
– Мне? Заботиться о мужчине? Ха! Этому не бывать.
Она издала мягкий гортанный звук и провела пальцем по щеке Эрлан.
– Посмотри, как уже потрескались твои бедные щечки. Если ты не будешь ухаживать за кожей, то от этого ветра и щелочной пыли она высохнет как песчаное русло. Я сделаю тебе немного лечебного крема для лица. Тебе тоже приготовлю, Клементина. Сможете забрать, когда придете на празднование Четвертого Июля.
Ханна продолжила гладить Эрлан по щеке. Странная смесь возбуждения и сладкого удовольствия зародилась внутри китаянки, оставив покалывающее ощущение, как фон-квейское виски. Она подняла глаза и улыбнулась.
– Что же это за день такой, о котором все говорят?
* * * * *
Город Радужные Ключи в Монтане разительно преобразился по сравнению с тем маленьким поселением, каким был четыре года назад. Только прошлой зимой его официально зарегистрировали, и, по словам старого старателя Поджи, "он принялся с важным видом строить из себя приличный город, будто обрядившаяся во французское шелковое платье дешевая проститутка". А в последнее время даже ходили разговоры об установке уличных фонарей.
Именно серебро изменило Радужные Ключи. Маленькая шахта "Четыре Вальта" оказалась надежной и неисчерпаемой. Она привлекла множество людей к месту, которое прежде было не более чем плевком на дороге, ведущей на запад. Образованных и властных управляющих и инженеров, которые руководили работой. Крепких и беспробудно пьющих шахтеров, что взрывали горную породу и извлекали серебряную руду. Погонщиков мулов, отвозивших руду в плавилку в Бьют. Странствующих религиозных проповедников и пускающих здесь корни мясников, пекарей и седельников.
Многие из них были иностранцами, людьми с сильным акцентом, странными обычаями и огромным стремлением использовать все возможности, предлагаемые Западом. По большей части сюда приезжали ирландцы, корнуэлльцы и валлийцы, которые нанимались в шахту и жили в ее тени в лачугах и общежитиях, называемых "Уголком Дублина". Также сюда ехали китайцы, работающие с иссякшими золотоносными россыпями и бросовыми отвалами от добычи серебряной руды, с которыми не хотел возиться "Консорциум Четырех Вальтов". Китайцы построили свои лачуги на окраине города, за рекой, где до сих пор, напоминая шрам, в траве оставался круг голой земли от давно разрушенной типи.
В Радужных Ключах появилось постоянство, которого раньше никогда не было. Большинство зданий по-прежнему строились из грубо отесанных бревен, но некоторые, такие как "Суд профсоюза горнорабочих", возводились из необрезной доски. Беспорядочным улицам, подобно паутине мало-помалу оплетшим холм Танец Дождя, дали названия, которые нанесли на деревянные таблички для тех, кто умел читать.
В цирюльне Льюка мужчина теперь мог держать на полке свою собственную чашечку для взбивания пены, как своего рода знак, что он придет сюда бриться и завтра, и на следующей неделе, и через неделю.
Змеиный Глаз обзавелся фамилией, чтобы дать название новой конюшне, которую построил в 1881 году. Написанная ярко-красной краской вывеска над большими двустворчатыми воротами гласила: "Извозчичий двор Смита. Лошадям стойло и ковка, экипажи внаем и для продажи". Сэм Ву в своей лавке наряду с мешками семян, ножницами для стрижки овец и лассо из воловьей кожи теперь торговал динамитом, касками и фитилями. Энни-пятак бросила дальние перевозки и работала на своей упряжке мулов в "Четырех Вальтах". А Ханна Йорк преобразила убранство "Самого лучшего казино Запада", установив позолоченные зеркала, медную леерную стойку и настелив паркетный пол, и теперь заведение выглядело словно великосветский дом греха, почти как в Сан-Франциско или, возможно, даже в Нью-Йорке.
А ещё в Радужных Ключах появилась школа – окрашенное в красный цвет здание с сосновым флагштоком во дворе и медным колоколом на крыше.
* * * * *
Днем четвертого июля 1883 года шахтер вышел из барака в "Уголке Дублина". Положив руки на бедра и запрокинув голову, он глубоко вдохнул теплый пахнущий шалфеем воздух.
– Чудесный день, – вслух сказал Джере сам себе. – Чудесный день для праздника. – Джере была по душе идея празднования Дня Независимости, ведь корнуэлльцы веками стремились к свободе.
Скалли заметил малышку Мэг Дэвис, бредущую по пыльной дороге с полной букетиков цветов соломенной корзиной в руках, и помахал ей.
– Хотите купить цветы своей девушке, мистер Скалли? Это обойдется вам всего в пятак, – сказала она, сделав неудачную попытку улыбнуться. Девчушка тяжело переживала смерть своего брата Рольфа, весь "Уголок" скорбел по молодому подсобнику.
Джере наклонился, чтобы получше рассмотреть букетики в корзине.
– Дай-ка взгляну, что у тебя здесь.
– Колокольчики, степняки и ландыши. Только сегодня собрала. Какие вам больше по душе?
Джере не отличал один цветок от другого за исключением, разве что, роз.
– Пожалуй, возьму оранжевые, – выбрал он.
Мэг Дэвис вытащила из корзины букетик оранжевых цветов, одновременно ловко закинув в карман передника пятак Джере.
– У вас есть девушка, мистер Скалли?
Оглядев дорогу вперед и назад, он наклонялся, пока не приблизился носом к веснушчатому носику девочки, и приложил палец к губам.
– Только никому не рассказывай.
Малышка сжала губки, но ее глаза заблестели от смеха.
– Я не... О, смотрите, сюда идет ваш брат! – вскрикнула она и, хихикая, заторопилась дальше по улице.
Джере снял свой котелок, засунул букет в тулью и, водрузив шляпу обратно на голову, с легкой улыбкой на лице повернулся.
– Чертовски вовремя... – Он вытаращился при виде брата, облаченного в коричневый костюм в крупную клетку, белую рубашку с жестким воротничком и желтый галстук. – Бог мой, да ты выглядишь милее первоцветов на дамской воскресной шляпке.
Дрю Скалли картинно потянул носом воздух и поморщился:
– Фу! От кого это тут разит похлеще, чем от матроса в субботнюю ночь? – Смеясь, Дрю схватил брата за руку и потянул за собой по грязной дороге в сторону города. – Не тушуйся, братишка! Нас ждут пиво и девочки, и они не начнут веселиться без нас.
Празднования проходили на северной окраине города на большом лугу, граничащем с рекой. В воздухе витал сладкий запах смятой травы, пороха и цыпленка с приправами. Музыканты из профсоюза горнорабочих играли грустную песню "Девушка, которую я оставил", но музыке приходилось соревноваться в громкости с хлопками дюжин флагов, треском петард, звоном подков и криками детей, вылавливающих яблоки из лошадиного корыта.
– Глянь-ка, – указал Дрю на новый деревянный помост с расположенной в центре глыбой гранита почти двухметровой толщины. – Чуть позже состоятся соревнования по бурению. Что скажешь, если мы тоже примем участие?
– Что? В воскресных костюмах?
– Если выиграем, то кому какое дело, во что мы одеты.
Джере провел пальцем под жестким воротником рубашки. Он уже вспотел. Солнце начало припекать в открытом поле, но миссис Йорк, на редкость предприимчивая женщина, установила рядом с осиновой рощицей навес, где Шило продавал пиво и сарсапарель, чтобы запить жару и пыль.
И стоило Джере подумать об этой оборотистой особе, как она тут как тут. За компанию с доброй половиной Радужных Ключей любуется на выставленную в центре луга новую городскую пожарную вагонетку. Яркая женщина с яркими волосами эта миссис Ханна Йорк. Сегодня она облачилась в слои кружева кремового цвета, оборчатые и воздушные, словно посыпанный сахаром марципан.
Дрю тоже заметил миссис Йорк, и его лицо посуровело, как всегда, с тех самых пор, как они были мальчиками на побегушках в шахте, если он чего-то захотел и решил этого добиться. Не существовало никого столь же упорного как Дрю, когда тот вцеплялся зубами во что-то, чего страстно желал. Он ни перед чем не останавливался. Ни перед чем.
Джере тихо вздохнул. Его младший брат гнался за целым мешком проблем. Эта Ханна Йорк относилась к тому типу женщин, которые прожуют такого, как Дрю, и выплюнут его обглоданные косточки, даже не поперхнувшись. Джере схватил брата за руку.
– Я бы не отказался от пива.
Дрю повернул голову, в его глазах горели желание и кураж.
– Да неужто?
Губы Джере изогнулись в слабой улыбке, но пальцы сильнее сжали руку брата.
– Да. Пиво не помешало бы. Охота промочить глотку чем-то приятным.
Еще мгновение лицо Дрю сохраняло жесткое и резкое выражение, но затем он хохотнул и мотнул головой.
– Ладно, принесу тебе пива. Она же не подумает, что мне невтерпеж?
Когда Дрю отправился за питьем, Джере подошел, чтобы поближе рассмотреть новую пожарную вагонетку. Ярко-красная краска на ней все еще выглядела влажной, а добровольные пожарные, одетые в рубашки одного и того же цвета, просто лопались от гордости. Медный насос был отполирован до слепящего глаза блеска. Джере немного потоптался с краешка толпы, повернулся в сторону и, прищурившись от мерцания реки между деревьями, увидел ее.
На этот раз он довольно близко подошел к китаянке, прежде чем она заметила его. До сих пор, стоило ему зайти в лавку, девушка мигом скрывалась в задней комнате и оставляла обслуживать его Сэма Ву, поэтому ему не удалось сказать ей ни единого слова с того самого первого дня. И сейчас ее голова резко дернулась вверх, как у испуганной лани, и китаянка огляделась, будто собиралась убежать, но в конце концов не двинулась с места. Она стояла неподвижно и настороженно, засунув руки в рукава голубого стеганого платья с высоким воротником и устремив взгляд на землю.
– Добрый день, миссис Ву, – тихо произнес Джере, чтобы не спугнуть ее.
– Добрый день, мистер Скалли, – сказала Эрлан траве.
Он приблизился еще на один шаг. Она пахла яблоком, свежим и зеленым.
– Миссис Ву...
Она подняла голову. Глаза казались такими же черными и непроницаемыми, как ламповая сажа.
– Да, мистер Скалли?
Он сдернул с головы шляпу, едва не помяв поля. Глаза Эрлан округлились при виде привядших соцветий, лежащих у него на макушке подобно оранжевому тряпичному парику клоуна. Её губы начали расплываться в улыбке, но в последний момент она успела прикрыть рот рукой.
Джере и забыл о цветах. Его лицо залилось краской, и он не смог удержаться от смеха над самим собой. Сняв букетик с головы, Скалли поклонился.
– Это для вас. Красивые цветы для прекрасной леди.
Ему сразу же захотелось пнуть самого себя. Слова прозвучали глупо, как из уст влюбленного школьника.
Эрлан приняла букетик, едва коснувшись пальцами руки Джере.
– Прекрасные цветы, – сказала она сладким мелодичным голосом. Китаянка отвела от него взгляд, и ее губы слегка изогнулись, будто она улыбалась сама себе. – Спасибо, мой анчинтэ чурен.
Джере попытался повторить за ней эти китайские слова, исковеркав их до неузнаваемости, и снова рассмеялся.
– И как вы назвали меня? Это ж не бросило тень на доброе имя моей матушки?
Эрлан вскинула глаза на мужчину, и между ее бровей появилась крошечная складка.
– О, нет, вы не должны думать... Это знак глубокого уважения. Правда.
– Ха! Так я вам и поверил! – Джере сделал еще один шаг, оказавшись к ней еще ближе. Китаянка напряглась, но не отступила. Скалли произнес притягательным голосом, касаясь ее речью так, как хотел бы трогать руками и губами: – А каким словом я могу вас называть, чтобы обозначить глубокую привязанность?
Она со всей серьезностью обдумала вопрос, складка между ее бровей углубилась. Джере представил, как прижимается к этой морщинке губами, целует ее.
– Если желаете, я позволю вам называть меня сяо мей, что означает "младшая сестра".
Поблизости хлопнула петарда, и их накрыл запах горелого пороха. Джере сделал глубокий вдох, пытаясь ослабить растущее внутри напряжение.
Оркестр внезапно заиграл военную песню, и Эрлан с Джере обернулись, испытав облегчение, что смогли обратить внимание на что-то еще помимо друг друга. Солнечный свет отражался от медных духовых инструментов. Лица музыкантов покраснели от натуги и от жары.
– Младшая сестра... Это не та привязанность, какую я испытываю к вам, – сказал Скалли, думая о том, что его слова и близко не отражают всей глубины его чувств.
– В Китае мужчина не смотрит так на жену другого, – произнесла Эрлан, и в первый раз Джере услышал напряжение в ее голосе. – И не разговаривает с ней подобным образом. На самом деле, с чужой женой мужчина вообще не должен разговаривать.