- Что случилось?
- Ничего. Просто…
- Ну?!
- Я в положении, - говорит она, совсем как наш отец. - Ну, ты понимаешь, в каком положении…
Комок встал поперек горла.
- Замечательно. И какой срок?
- Восемь недель.
- Когда должна родить?
- Семнадцатого июля.
- Почему не позвонила сразу же, едва узнала?
- Мы с Риком решили подождать пару месяцев, прежде чем всех оповестить.
- Поздравляю. Отличная новость.
В уме произвожу подсчет. Аннабель, должно быть, забеременела примерно через три месяца после исчезновения Эммы. Возможно, они с Риком решили родить еще одного ребенка отчасти и из-за того, что случилось с Эммой? Вспоминаю разговор, состоявшийся в те дни, когда сестра носила Руби. "Не представляю себе только одного ребенка в семье", - сказала Аннабель, лежа на столе. На экране пульсировало что-то белое и крошечное, окруженное мраком. Разглядеть удалось головку и маленькое скрюченное тельце живого существа, которое таилось в лоне моей сестры, и я задумалась: хватит ли когда-нибудь у меня смелости родить ребенка? "Вдруг с ним что-нибудь случится? - продолжала Аннабель. - Как жить дальше, если у тебя не останется никого, о ком нужно будет заботиться?"
- Вы так и планировали?
- В общем, нет.
- И что говорит Рик?
- Слегка нервничает, но очень рад.
Я мучительно думаю, что еще спросить. Мне следовало бы поинтересоваться, собираются ли они выяснять пол будущего ребенка и будут ли пристраивать к дому еще одну спальню. Нужно поинтересоваться, хочет ли Рик брать отпуск по уходу за младенцем и как Аннабель станет управляться с Руби, когда родится малыш. Но вместо этого сдавленно всхлипываю.
- Эбби, ты в порядке?
- Прости.
- Послушай, - говорит она, - я собрала кое-какую информацию. В 1999 году в Нашвилле пропал маленький мальчик. Через полгода его обнаружили в чужой квартире, буквально в двух кварталах от родного дома. В 2001 году в Хьюстоне похитили пятнадцатилетнюю девочку и увезли в Мексику. В прошлом году ее нашли. Все это время бедняжка жила со своим похитителем в Тихуане. Детройт, 2003 год. Девятилетняя девочка выскочила из машины злоумышленника на скорости восемьдесят километров в час и упала в яму с песком, откуда ее извлек прохожий. Преступника арестовали через полтора часа, а девочке вручили награду за храбрость.
- И что?
- Надежда умирает последней. Чудеса все-таки случаются. Редко, но случаются.
Представляю себе Эмму в каждой из этих ситуаций. Эмма выскакивает из несущегося автомобиля. Эмма пересекает границу. Эмма, целая и невредимая, выходит из чужого дома.
- Привет, Эбби, - слышу голос Рика и представляю себе Аннабель сидящей на кровати с подушкой под спиной. Муж рядом с ней, держит руку на ее животе.
- И тебе привет.
Аннабель чмокает трубку.
- Мне пора. Ванна уже наполнилась.
- Аннабель…
- Да?
- Я очень за тебя рада.
- Знаю, сестренка.
Вешаю трубку и делаю глоток виски, пытаясь успокоиться. Звоню Джейку. Когда он наконец берет трубку, по голосу кажется заспанным, хотя, возможно, просто подавлен.
- Привет, - говорю. - Никак не могу нарядить елку. Скучно делать это в одиночку. Не хочешь прийти?
- Кажется, сегодня это выше моих сил…
- Приготовлю глинтвейн.
- В другой раз, хорошо?
- Пожалуй, мне пора, - доносится до меня женский голос.
- Здесь Лизбет, - говорит Джейк, прежде чем я успеваю спросить.
- Кто?!
Слышу щелчок дверного замка и представляю себе, как Джейк подходит к окну и смотрит на улицу, чтобы убедиться - Лизбет добралась до машины. Так Болфаур делал, провожая меня.
- Она сама приехала. Не думай, будто я позвонил ей и пригласил.
- И это тебя не беспокоит?
- Беспокоит, конечно.
- По тебе не скажешь.
- Запрещенный прием, - возражает он.
- Как ты можешь впускать ее в свою жизнь и отталкивать меня? - Пугает отчаяние, прозвучавшее в собственном голосе, но ничего не могу тут поделать. Утрата Эммы стала тяжким ударом. Но утрату Джейка я даже не могу себе вообразить.
- Все просто - пытаюсь пережить этот ужас. Не знаю, как объяснить, но с Лизбет я начинаю вспоминать…
- Что?
- Всякие мелочи, которые ни для кого, кроме меня, не имеют значения. Когда Эмма родилась, соседка по палате целую ночь смотрела телевизор, включив звук на полную громкость, и все время спорила с медсестрами, потому что те требовали кормить ребенка грудью, а беспокойная мамаша настаивала на бутылочке. А я сидел и смотрел на Эмму, крошечную, с темными волосиками на голове, и удивлялся тому, что кроха спит при таком шуме. Я был просто потрясен этой спокойной прелестной малышкой и не верил, что она моя.
Не важно, как сильно я люблю Эмму. Есть вещи, которые навсегда связали Джейка и Лизбет, и они мне неподконтрольны.
- Помнишь, как твоя бывшая выступала по телевизору? - негромко спрашиваю.
- Да.
- Лизбет сказала, будто всегда скучала по Эмме. И это после всего, что она сделала.
- Мне кажется, она и в самом деле скучала. Я не простил ее, но все так сложно… - Он вздыхает и замолкает, не желая влезать в дебри. Мы еще никогда об этом не говорили.
- Она мать Эммы, - наконец произносит Джейк. - И от этого никуда не денешься.
Слово "мать" режет слух. Джейк, безусловно, прав. Вспоминаю собственных родителей, двадцать пять лет страдавших в неудачном браке по единственной причине - из-за детей.
Слышу голос мамы - слова, сказанные мне пять лет назад, за несколько недель до смерти. "Лучшее, что я сделала в жизни, - вырастила детей". Тогда мне показалось ужасным повторить это на собственном смертном одре. Я не хотела, чтобы материнство стало смыслом моей жизни - единственным оправданием существования. Мне нужно было что-то еще - например, работа. Много раз пыталась объяснить это маме, но каждый раз она смотрела на свою старшую дочь с жалостью, как будто я безнадежно запуталась и блуждала по жизни в поиске чего-то очень важного.
Как-то мама купила нам книжку о том, как появляются дети. Однажды в воскресенье, после проповеди, усадила нас на кушетке и начала объяснять, что бывает, когда мужчина и женщина, соединившись священными узами брака, начинают просить у Бога детей. Весьма завуалированно намекнула на брачное ложе и Божье соизволение, после чего открыла книжку и стала показывать картинки. На первой странице был черно-белый рисунок беременной женщины в профиль. Длинные волосы, стройные ноги, упругая грудь и слегка выпирающий живот. Там, в глубине, таился какой-то червячок - такой маленький, что легко закрывался пальцем.
- Это малыш? - спросила восьмилетняя Аннабель.
- Да.
- Похож на морского конька. - Я испытала некоторое разочарование. Неудача с морскими коньками, присланными фирмой "Живые игрушки", еще не изгладилась из памяти.
- Это только самое начало. - Мама перевернула страницу. На следующей картинке живот у женщины слегка увеличился, и на этот раз внутри лежало нечто похожее на инопланетянина, с большой головой и рыбьим тельцем. Наконец, последний рисунок изображал запеленатого младенца. Мама закрыла книгу и погладила нас по головам. - Однажды у вас тоже родятся дети.
- Я хочу, чтоб у меня было семеро, - сказала Аннабель.
- А ты скольких хочешь? - Мама заглянула мне в глаза и улыбнулась.
Помнится, я почувствовала себя польщенной, потому что обычно она редко проявляла в мой адрес какие-либо чувства. Но одновременно стало грустно - ведь у них с Аннабель общего гораздо больше. Дети, конечно, такие милые, но я не представляла себе, что внутри меня будет расти что-то странное. Точно так же я не представляла тот процесс, который должен этому предшествовать - некий таинственный акт, который мама называла "священными узами брака". И все-таки очень хотелось ответить на вопрос правильно и не разочаровать маму.
- Троих, наверное… - пробормотала, глядя ей в лицо. Интересно, поняла ли она, что старшая дочь лжет?
Глава 46
- А вот и я. - Сейчас сочельник, и Джейк стоит на пороге с билетами на концерт мужского хора в Театре Кастро. - Ты со мной?
- Разумеется. Подожди несколько минут, только переоденусь.
Так было и в прошлом году; Болфаур поддерживает эту традицию на протяжении последних десяти лет. Я знаю, сейчас он изо всех сил старается жить, словно ничего не случилось, и делает вид, будто у нас есть повод веселиться. Как будто Рождество для него по-прежнему что-то значит. Но мы плохо умеем притворяться и потому уходим во время антракта. В прошлом году перед концертом мы отвезли Эмму в кафе к Джо и угостили любимыми лакомствами - гамбургер, луковые колечки и молочный коктейль. Бывали там очень часто, и Джо знал Эмму по имени. Когда уже собрались уходить, хозяин преподнес девочке подарок - плюшевого медвежонка в футболке с логотипом кафе.
В этом году берем два сандвича в закусочной напротив Театра Кастро, возвращаемся к Джейку и съедаем их, сидя в гостиной и глядя на елку, на которой горят фонарики, но нет игрушек.
- У меня просто душа ни к чему не лежит, - говорит Джейк.
Он поставил елку лишь потому, что ее принесли друзья по работе. Вместе водрузили елку на подставку, вытащили из гаража несколько коробок с украшениями и развесили гирлянды.
Под елкой пусто.
- По крайней мере можно положить туда несколько подарков, - говорю я.
- Благодарю покорно. В день ее рождения просто сердце разрывалось, когда смотрел на подарки, которые малышке не суждено открыть.
Не говорю ему о своей поездке по магазинам и о десятках подарков, которые лежат у меня в чулане. Все они предназначены Эмме: пара новых коньков (обещала свозить маленькую мисс Болфаур на открытый каток в Эмбаркадеро); вязаный розовый шарф и шапочка в тон; фарфоровая кукла с зонтиком и корзинкой… Подарочное изобилие куплено в кредит - иначе никак - и сразу: я металась по магазинам и сметала с полок все, что, на мой взгляд, понравилось бы девочке. Покупая для нее подарки, чувствовала себя счастливой - возможно, это внушало нелепую надежду на возвращение Эммы под Рождество. Когда привезла покупки домой и разложила их на полу, радость отчего-то ушла. Все убрала в чулан, клятвенно пообещав вытащить подарки на следующий день. Но прошло уже две недели, а сил заглянуть в чулан по-прежнему недостает.
- Ничего, если я переночую у тебя?
- Конечно, - отзывается Джейк, не двигаясь с места. Даже тугодум понял бы - он охотнее побудет один.
- Может быть, завтра… - говорю и невольно спрашиваю: - А Лизбет, она не…
- Ее нет в городе. Уехала на Рождество к друзьям.
Будто камень с души упал.
Джейк берет меня за руку:
- Можешь ни о чем не беспокоиться.
- Хорошо.
Так приятно слышать это от него, так приятно понять по глазам, что это правда.
Звоню ему утром - уже довольно поздно, но Джейк еще в постели.
- Сегодня я лучше побуду один, - говорит он. - У меня есть дела.
- Но сегодня Рождество.
- Будет лучше, если сделаю вид, будто это не так.
Дэвид, отец Джонатана, пригласил меня к себе на рождественскую вечеринку, но я отговорилась под каким-то предлогом. Большинство приглашенных - родители пропавших детей. Не вынесу неизбежных слез и рассказов о минувших радостях. Вместо этого провожу день с Нелл. К ней то и дело заходят друзья ее покойного сына и желают счастливого Рождества. Она угощает их глинтвейном и сладким печеньем, а ей вручают маленькие подарки, аккуратно завернутые в пеструю бумагу. В десять часов вечера уходит последний гость.
- Не хочу идти домой, - говорю я. - Не смогу провести эту ночь в одиночестве.
- И не надо, - отвечает Нелл. - Оставайся у меня. Ты не представляешь себе, какая это удобная кушетка.
Соседка приносит одеяло и подушку; мы сидим допоздна и играем в карты. Я веду счет на листке блокнота, безуспешно пытаясь сосредоточиться на игре. Потом в ручке заканчиваются чернила; Нелл достает карандаш из глиняного кувшина, что стоит на кухонном столе. Карандаш широкий и плоский, рассеянно грызу его, и меня вдруг посещает давнее воспоминание.
- Откуда у вас этот карандаш?
- Кажется, случайно стянула его в магазине.
- Забавно, но вкус и запах напомнили детство. Когда я была маленькой, отец работал строительным подрядчиком и иногда брал меня с собой на стройку. Он пользовался такими же огромными карандашами, как этот, и позволял мне рисовать ими на фанере.
- Феномен имеет свое название, - говорит Нелл. - Именуется "феномен Пруста", поскольку впервые его описал Пруст в романе "По направлению к Свану". Ученые считают обонятельные воспоминания одними из самых сильных, ведь обаяние - единственное из пяти наших чувств тесно связано с лимбической системой, то есть с частью мозга, отвечающей за эмоции. Когда умер Стивен, я начала крахмалить себе рубашки, хотя раньше никогда этого не делала, - просто потому, что запах крахмала напоминал о нем. Надевала рубашку, закрывала глаза и представляла, будто Стивен рядом со мной.
Соседка улыбается и берет карту.
- Глупо, да?
- Нет. На прошлой неделе я отправилась покупать подарки для Эммы. Купила даже лак для ногтей, которым она так любила пользоваться. Приехала домой, покрасила ногти в жуткий розовый цвет, нарядилась, выпила три бокала вина, а потом просто начала думать о ней. И знаете, что приятнее всего? В итоге приснилась Эмма. Она снилась мне десятки раз с тех пор, как исчезла, и всегда это были кошмары - я ее искала и не могла найти или же пыталась спасти от чудовища. Но этот сон оказался другим. Мы стояли у аквариума в парке - у того, который недавно закрылся, - смотрели на морских звезд и радовались. Просто лучший сон в моей жизни - все казалось, будто она и в самом деле рядом. А потом я проснулась.
- Это самое обидное, - говорит Нелл. - Всегда приходится просыпаться.
Глава 47
В тот день Эмма надела синие парусиновые туфельки с ее именем, вышитым красными буквами поперек язычка.
В субботу, третьего января, Шербурн звонит и сообщает новость - некий турист нашел туфлю среди камней на нудистском пляже Бейкер-Бич, в Президио, примерно в трех милях к северу от Ошен-Бич.
- Я, разумеется, был одет, - сказал турист в полиции. - И даже не знал, что это нудистский пляж, пока не зашел туда, а потом подумал - почему бы просто по нему не прогуляться. В конце концов, живешь один раз.
Бейкер-Бич невелик, прогулка по нему не займет много времени. Там можно посидеть с книжкой, сфотографировать мост Голден-Гейт и полюбоваться на нудистов, принимающих солнечные ванны. Если задаться такой целью, можно разглядеть пляж во всех деталях, включая детский башмачок среди камней. Представляю себе, как этот мужчина наклоняется и вытаскивает его - просто так, от нечего делать, чтобы не разглядывать обнаженных людей слишком уж открыто. Он уже собирается размахнуться и забросить туфлю в воду, когда замечает тщательно вышитое имя Эмма.
Оказалось, турист видел Джейка по телевизору и слышал описание одежды и обуви девочки. А еще сказал полиции, что это не врезалось бы ему в память, если бы у его внучки не оказалось точно таких же туфелек.
Что он почувствовал? Жалость к отцу - этому обезумевшему от горя человеку с растрепанными волосами? Или, возможно, прилив радости от обнаружения вещественного следа? Полицейские и волонтеры потратили столько времени на поиски, а он, обыкновенный сотрудник компьютерного салона в Далласе, взял да и нашел его! Вероятно, даже вообразил себе телевизионное интервью, во время которого расскажет о находке и получит свои пятнадцать минут славы.
Человек мог засмотреться на какого-нибудь пловца, или ракушку, или нудиста и не обратить внимания на груду камня. Мне даже хочется, чтобы это было так. Все время я старалась мысленно перевести часы назад и восстановить цепь событий, случившихся в прошлом.
Но туфельку нашли. Теперь у полиции есть улика, пусть даже косвенная, и они с еще большим жаром убеждают себя и остальных, будто Эмма утонула. Теперь у Джейка есть повод им поверить, а это очень плохо.
Когда Шербурн сообщает Джейку по телефону эти новости, первая реакция Болфаура - страх и изумление.
- Вы уверены, что это ее?
Стою на кухне, помешивая суп в большой кастрюле. Слышны только реплики Джейка.
- Что ее? - переспрашиваю я.
Джейк прикрывает трубку.
- Они нашли туфельку Эммы.
Нажимает кнопку громкой связи, и голос Шербурна раскатывается по всей кухне.
- Мы абсолютно уверены, - говорит детектив. - Конечно, вы сами можете взглянуть и убедиться. Сейчас привезу.
- Может быть, сами приедем?
- Не стоит беспокоиться, я буквально на соседней улице. Буду через десять минут.
- Спасибо, - отвечает Джейк, а потом вдруг неловко добавляет: - Вы не голодны? Эбби готовит луковый суп. Пообедайте с нами.
Как это странно - сохранять отменные манеры даже в самых сложных обстоятельствах. Все это время Джейк ведет себя в высшей мере сдержанно и этикетски, хотя его мир разлетается на части. Еще ни разу не видела, чтобы он вышел из себя на публике. Лишь когда мы вдвоем, и то крайне редко, горе прорывается наружу.
- Спасибо, - отзывается Шербурн.
Джейк вешает трубку, подходит к серванту и достает три самые красивые суповые тарелки. Таков Болфаур - всегда ставит на стол фарфор, когда мы обедаем не одни, и не важно, насколько значителен повод. Одна из тарелок летит на пол. Джейк чертыхается, становится на колени и начинает собирать осколки голыми руками.
- Ты поранился, - наклоняюсь помочь.
Он продолжает подбирать осколки, не обращая внимания на кровь.
- Это ведь не ее туфелька, правда?
- Посмотрим. Иди и промой ранку, а я здесь все приберу.
Джейк не двигается. Просто стоит на коленях с осколками в руках и недоверчиво смотрит на меня.
- Но если туфелька Эммы, что тогда?
- Это вообще может ничего не значить, - пытаюсь говорить спокойно. Ситуация должна остаться под контролем, пусть даже в душе нарастает паника.
Едва успеваю убрать последние осколки, как раздается звонок в дверь.
- Я открою, - говорит Джейк.
Тягостная пауза. Представляю себе Шербурна в коридоре с несомненной уликой в руках - первой с тех самых пор, как начался весь этот кошмар.
Из кухни слышно, как Джейк открывает дверь и говорит:
- Входите.
Шербурн разыгрывает вежливого гостя:
- М-м, пахнет замечательно!
Иду в гостиную, коротко целую детектива в щеку и начинаю болтать, принимая участие в какой-то странной игре.
- Ничего особенно, всего лишь суп. Единственное мое кулинарное умение, не считая мясного печенья.
Верхняя пуговица белой рубашки Шербурна расстегнута, галстук слегка ослаблен. Этот же галстук был на нем в тот вечер, когда с нами беседовали в участке. Шербурн прослеживает направление моего взгляда.
- Подарок. - Он приподнимает кончик галстука. - От дочери. Попросила сегодня утром его надеть, и я не смог отказать. Просто веревки из меня вьет. Эти малышки…
Последняя фраза повисает в воздухе, и мы смущенно смотрим друг на друга, не зная, что сказать.
- Прошу прощения, - говорит Шербурн, краснеет и откашливается. - Давайте сядем.