- Я не расположена к флирту. - Сердце у нее испуганно забилось, но она пыталась сохранить самообладание. Кажется, дело было не в том, что она провинциальна или наивна. - Послушайте, мистер Мастерсон… Доналд, нам пора возвращаться, - с отчаянием в голосе произнесла она и подумала: хотелось бы ей вместо него видеть перед собой Каллума и принимать его ухаживания.
- Вы не любите флиртовать, мисс Лэнгли?
Доналд стоял, преграждая ей путь к отходу, но не делал пока никаких движений, чтобы не вспугнуть ее. Конечно, светская дама могла бы с небрежным смехом отвергнуть его ухаживания и даже высмеять его. Но такого опыта у нее не было, и все же она нашла, как ей показалось, удачный выход из положения:
- Понятия не имею, что такое флирт, мистер Мастерсон. И не собираюсь учиться!
- Так, значит, наш Каллум нашел себе правильную девушку? - Теперь он поддразнивал ее, и она поняла, что обида на Каллума завела ее в ловушку.
- Надеюсь, что это так!
- Значит, мне не на что надеяться, кроме мимолетного поцелуя в сумерках? - вкрадчиво пробормотал он.
- Вы, сэр, просто грубиян! - София старалась держаться с достоинством. Она приняла холодный вид, боясь, что, выдав свою панику, подхлестнет его охотничий инстинкт.
- Можно я просто коснусь ваших губ? - Он взял ее за руку и оказался теперь в опасной близости, его темные глаза улыбались.
- Разумеется, нет. Нет! - Она попыталась выдернуть руку, но Мастерсон только ухмылялся, она видела полоску белых зубов в полумраке беседки, и вдруг он нагнулся, и его губы скользнули по ее губам.
- Отпусти ее!
- О небеса! - Прижав руку ко рту, София отступила на шаг от Мастерсона. Вдруг осознав, как выглядит эта сцена со стороны, она повернулась и увидела стоящего у входа в беседку Каллума. Его лицо было в тени, но она просто физически чувствовала исходившую от него ярость. И как ни странно, испытала одновременно радость, облегчение и восхищение.
- Просто небольшой флирт между кузенами, - с развязным смехом проговорил Мастерсон. Но его лицо стало настороженным.
- Но ты - не ее кузен, - сказал Каллум, входя в беседку. Она увидела близко от себя его лицо, и от волнения у нее сжало горло - уж очень у него был убийственно спокойный вид.
- Я не хочу, чтобы ты вернулся в дом с разбитым носом, это вызовет слухи. - И он шагнул к Мастерсону.
- Попытайся.
- Каллум, послушай, ничего не произошло… - начала она, но он не слышал ее. София невольно окинула взглядом их обоих - Мастерсон был выше Кэла примерно на дюйм.
Руки Каллума были опущены. Конечно же он не станет драться из-за такого пустяка. Мастерсон поднял руки, приняв оборонительную стойку, и через мгновение отлетел и растянулся на мраморном полу.
- Вставай. - Каллум поднял его и держал за воротник.
Доналд вдруг замахнулся, Каллум пригнулся, уходя от удара, и снова ударил. На этот раз Мастерсон упал, сильно стукнувшись головой о мраморный пол.
- Ты больше не приблизишься к мисс Лэнгли и не сделаешь попыток с ней флиртовать. Если я тебя увижу ближе чем на расстоянии шести футов от нее, я сломаю тебе руку. - Каллум отряхнул одежду и выжидающе посмотрел на Мастерсона. Тот не двигался, он даже закрыл глаза, потом отозвался легким стоном.
- София? - позвал Каллум.
- Да, да, я иду, но нельзя же оставить его в таком состоянии. - Она понимала, что ее слова - жалкий лепет ребенка. - Что, если у него сотрясение?
- Я выживу, - сказал вдруг Мастерсон, открыв один глаз. - Уходите и оставьте меня в покое. Я должен собрать остатки своего достоинства.
Подобрав юбки, она чуть не бегом устремилась из беседки к дому, чувствуя, что Каллум следует за ней по пятам, храня зловещее молчание.
- Каллум, прости меня. Я не знала, что нельзя оставаться с ним наедине. Мы просто разговаривали, зашли в беседку, там было так тесно… Назови это безобидным флиртом.
- Но Уилл тебе ясно дал понять, что Мастерсон - негодяй.
Он взял ее под руку и повел к боковой двери дома.
- Вчера в экипаже? Прости, но я задумалась и не слышала, что он говорил. - Объяснение выглядело смешно, хотя это было правдой. София остановилась. - Я уже просила прощения. И я не собиралась с ним флиртовать - ни с ним, ни с кем-либо другим, и это произошло потому, что ты бросил меня.
- Я тебя оставил в окружении моей семьи. Решил, что среди многочисленных родственников ты находишься в безопасности. Но что тебя заставило идти с ним в беседку, да еще в темноте? - Таким тоном разговаривала с ней обычно мать, когда была недовольна поведением дочери.
- Просто я не привыкла иметь дело с такими бессовестными кавалерами, - оправдывалась она. - Да и флиртовать тоже не умею.
- А я-то думал, что женюсь на взрослой, умеющей за себя постоять женщине, а не на зеленой неопытной девчонке, которая не умеет себя вести.
В его голосе звучала нескрываемая ирония.
- Но ты прекрасно знал, что у меня нет никакого женского опыта, я не бывала в светском обществе. И до тебя не оставалась наедине с мужчинами.
Он прищурился.
Она попыталась протянуть ветвь мира:
- Ты был просто великолепен.
Но явная лесть не возымела действия и не смягчила его. Она вдруг со стыдом ощутила, что ее влечет его властность и суровость. Ей захотелось его поцеловать. Нет, она хотела, чтобы он поцеловал ее, обнял с такой же силой и страстью, с какой только что дрался. Или чтобы он проявил наконец к ней какие-то чувства и дал понять, что она принадлежит ему.
- И не нашел ничего умнее, чем разбить ему нос, - отозвался он, пожав плечами. - Сейчас я пошлю за экипажем, и тебя отвезут домой. Завтра его здесь не будет.
- Но мне хотелось пофлиртовать, - вдруг сказала она, желая его разозлить. Он остановился. Она видела его лицо, освещенное фонарем, висевшим у входа в дом. - До тех пор, разумеется, пока он не захотел поцеловать меня. Но я бы предпочитала, чтобы на его месте был ты, - почти жалобно добавила она.
- Ты хочешь, чтобы я с тобой флиртовал? - удивился он.
- Мне хочется, чтобы за мной ухаживали, а не набрасывались на меня, когда я того не ожидаю. Покажется, ты не знаешь, что такое ухаживать.
София увидела, как он замер на месте, словно цапля у воды, и взгляд у него был такой же - неподвижный. "Какой у него усталый вид", - подумала она. Тени под глазами, тонкие морщинки около глаз, которые она впервые заметила.
- Но это было бы нелогично.
- Я хочу поскорее забыть мистера Мастерсона. Я помолвлена с тобой, и сегодня такой приятный вечер. - Она хотела добавить: "Я и не собиралась с ним флиртовать, если бы ты обратил на меня внимание, а не бросил одну", но сдержалась.
Снова похоже на детский лепет.
- Но я не отказываюсь поухаживать за тобой сейчас, хочу, чтобы ты забыла этот неприятный эпизод. И если настаиваешь… Подожди меня здесь пару минут.
Он скрылся в доме. Никто не мог обвинить мистера Чаттертона в потворстве романтическим чувствам и безумствам ради страсти. Он даже не был с ней галантен. Каллум ударил Мастерсона потому, что тот покусился на его невесту, а не потому, что хотел спасти леди из лап негодяя. Или потому, что сам хотел бы целовать ее. Она читала в романах или как-то слышала от подруг, что ярость, в которую впадает джентльмен, когда защищает честь леди, будит в нем непреодолимое чувство страсти к жертве.
- Вот. - Каллум снова появился на террасе с двумя бокалами шампанского и протянул ей один. - Лучший сорт из коллекции Уилла, оно поможет изгнать воспоминания о Доналде. И смыть его поцелуй, потому что я не хочу ощутить его вкус на твоих губах.
- Благодарю. - Она взяла бокал и выпила залпом. - Какое практичное решение, мистер Чаттертон. Никто не заподозрит вас в способности к страстным порывам.
Сад немного поплыл перед ее глазами.
- Мне очень жаль, что я разочаровал тебя, София. Но ты, по-видимому, забыла тот полдень в Лонг-Веллинге?
- Ты имеешь в виду тот всепожирающий поцелуй? Он был рассчитан на то, чтобы подчинить меня и заставить согласиться выйти за тебя замуж. А я говорю о таком сближении, когда люди постепенно узнают друг друга.
- Проклятие, София, это было совсем не так. - Он тоже осушил бокал и поставил его на низкую ограду. Вечерний ветерок доносил из сада аромат тмина и розмарина.
- Разве нет? Если бы ты потом сказал, что тебя внезапно охватила страсть, я бы тебе поверила.
- Немного поздно делать мне выговор, не так ли? Ты согласилась за меня выйти - выбор сделан. - Он прислонился к двери, являя собой образец мужественной стойкости к женским капризам. И разумеется, не ответил на ее вопрос. - Я же тебя предупреждал - не жди от меня любовных изъявлений. Если хочешь, чтобы я притворялся, то я тебя разочарую.
- Я это помню. Но поскольку мне придется жить с тобой до конца дней, как и тебе со мной, я подумала, что между нами должна сначала возникнуть простая человеческая близость. И в воскресенье я решила, что… - Голос ее упал. Она видела по его лицу, что его не тронули ее слова. - О, не обращай внимания. Я долго отсутствую. Что подумают твои родственники? Мне не полагается находиться здесь, даже с тобой. Позволь мне уйти.
- Нет. - Он взял ее за локоть. - Пойдем со мной.
Он повел ее вдоль террасы, потом вокруг дома, они пересекли подъездной круг и вышли к конюшням.
- Экипаж, чтобы отвезти мисс Лэнгли домой, - приказал он груму, который выбежал, услышав шаги.
- Но я не могу вот так взять и уехать, не попрощавшись с гостями, - запротестовала она, - и с твоим братом тоже.
- Я скажу, что у тебя разболелась голова. - Он подсадил ее в подъехавший экипаж. Грум зажег свечу в фонаре внутри кареты, и в его слабом свете она пыталась понять по лицу жениха, о чем он сейчас думает.
- У нас обоих вдруг разболелась голова?
- Значит, они решат, что головная боль у нас обоюдная. - И сел рядом с ней.
- Обоюдная? Ты имеешь в виду, они решат, что мы удалились и занялись любовью? - возмутилась она.
- Может быть. Лучше было бы, если мы занялись этим на самом деле, ты согласна? Чтобы оправдать их подозрения.
Глава 7
В карете он повернулся и обнял ее:
- Теперь наши губы одинаково пахнут шампанским, не так ли?
София почувствовала, как ее тело немедленно отреагировало на его прикосновение, ей уже не хотелось с ним спорить. Несмотря на свою обиду за его невнимание к ней, она была совсем не против его поцелуев. Шторки в карете были опущены, их никто не мог видеть.
Она ощутила на своих губах его губы, твердые и холодные, легкий запах шампанского и другой, уже знакомый запах, его, Каллума, который ее так волновал. Но вопреки ее ожиданиям, того всепоглощающего поцелуя, которого она ждала, теряя разум, не последовало. Он ограничился ласковым, легким прикосновением и стал развязывать ленты на ее длинной бальной перчатке, потом скатал ее почти до запястья, наклонил голову и прикоснулся губами к внутренней стороне локтя, провел языком по коже, как будто пробуя ее нежность и мягкость, постепенно спускаясь вниз, туда, где бился пульс - часто-часто.
- Каллум, - прошептала она, и он начал снимать перчатку палец за пальцем. - Каллум? - Тонкий шелк соскользнул, и он поднес ее руку к губам.
- Ты ведь этого хотела? - спросил он, держа ее руку у своих губ, так что она ощущала кожей его теплое дыхание.
- Нет… Да… Я уже сама не знаю, чего хотела. Твоего внимания и обыкновенного ухаживания, но не надо было об этом просить. Почему ты делаешь это: чтобы угодить мне или потому, что хочешь этого сам?
- Я готов тебе угождать, - он был вполне серьезен, она не услышала в его голосе знакомой иронии, - но кажется, забыл, как это делается.
- Сомневаюсь, - ответила она с горечью.
- Поверь, я говорю правду. - Она не видела его лица, но их сплетенные пальцы давали надежду, что он сбросит наконец свое равнодушие. - Даже рискуя тебя шокировать, я мог бы легко овладеть тобой, следуя инстинкту нашего взаимного физического влечения и пользуясь своим опытом. Но совершенно забыл, как делать это постепенно, с заигрываниями, флиртом, намеками и тому подобным.
- Но ты только что показал, что умеешь это делать.
- Спасибо, - сухо отозвался он. - Правда заключается в том, что я хочу быть твоим мужем. Хочу лежать с тобой в постели, хочу, чтобы ты была хозяйкой в моем доме. И мне не нужна эта промежуточная стадия, эти охи и вздохи, я не хочу ухаживать, ты - моя жена.
Она понимала его и сама чувствовала, что он прав. Поскорей начать с ним новую жизнь, и тогда устранятся все недоразумения. Но скрытая горечь его слов настораживала, она боялась сказать что-нибудь невпопад и испортить момент близости.
- Каллум…
Карета, сделав поворот, въехала на подъездную дорогу и вдруг резко подпрыгнула, когда одно колесо попало в выбоину. Он прижал ее к себе, поддерживая, и снова отпустил.
- Каллум, у тебя действительно болит голова? Ты выглядишь так, будто совсем не высыпаешься. - Она осторожно, кончиком пальца, разгладила складочку под его глазом и, когда он поморщился, прошептала: - Прости.
- Я страдаю от головной боли с того самого дня, когда случилось кораблекрушение, но сейчас уже могу с этим справляться. Не думай, что ты выходишь за инвалида.
- А я и не думаю, - спокойно ответила она, - и не считаю это физическим недостатком, слабостью, и ты не должен так думать. Головные боли пройдут со временем.
Он ничего не сказал о своей бессоннице, и она не стала настаивать. У него было слишком много дел, связанных со свадьбой, и, очевидно, он просто устал.
Когда карета остановилась у ворот ее дома, она надела перчатку, завязала ее, спокойно поблагодарила его, когда он помог ей выйти и открыл для нее калитку.
- Не надо провожать меня дальше, я уже дома. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи. - Он смотрел ей вслед. Его невеста ушла, так и не оглянувшись ни разу. - Что ж, прекрасно, - пробормотал он и, вернувшись в карету, засунул замерзшие руки в карманы. - Проклятье, почему так холодно в этой стране?
Голова начала болеть еще за ужином, и к его концу он уже с трудом мог сидеть за столом. В первые месяцы после кораблекрушения мигрени атаковали его особенно безжалостно, но постепенно становились все реже, и он надеялся, что они в конце концов прекратятся. Но ночные кошмары по-прежнему не оставляли его.
Когда он вышел на террасу, вечерний свежий воздух принес некоторое облегчение, но зрелище исчезающих в беседке Софии и Мастерсона заставило его зрение, размытое от головной боли, мгновенно проясниться, и его охватила ярость.
Он расправился с Мастерсоном довольно примитивно, и жестокость поступка принесла удовлетворение, подтвердив некую истину, что дикие, нецивилизованные поступки иногда оказывают терапевтическое действие. Еще неприятнее было сознавать, что в тот момент он с трудом сдержался - ему хотелось бить Мастерсона до тех пор, пока тот не превратится в кровавое месиво, потом затащить Софию за волосы в ближайшую спальню и овладеть ею самым безжалостным образом.
Это невозможно и немыслимо. Он не может вести себя с ней как дикарь. Но он не хотел этих сладких, волнующих ожиданием поцелуев, которыми обмениваются помолвленные пары. Как недавно они поцеловались в карете. Ему нужна была страсть, чтобы раствориться в женщине, снять свое напряжение, и любая женщина подойдет, но только не та, которая ждет вздохов и признаний. Ему не нужна любовь. Это опасно - полюбить, он был в этом уверен и потому встречался с женщинами, которые могли удовлетворить его сексуальные потребности, не требуя любви. Но с женой такое обращение немыслимо.
София была смущена и напугана, и он не винил ее за это. Может быть, когда они обвенчаются, все пойдет по-другому? Он будет заботиться о ней, защищать ее. И разве плохо, если в доме станет уютнее, жена будет ждать его возвращения и за его столом наконец-то появится хозяйка.
Разумеется, он разберется с ее делами и материально ее обеспечит, чего так и не смог сделать Дан. Она скоро подарит ему наследника. Он постарается ничем ее не обижать и не ранить, хотя и не очень уверен, что у него это получится. Но она ждет от него внимания, и ему придется постараться убедить ее, что она ему дорога. Впрочем, судя по всему, это нетрудно будет сделать. Хотя София и пытается это отрицать, но она ждет от него любви, однако сама не любит его. Но полюбить означало открыть свою душу, а он больше не может, не в силах привязаться душой. Никто из них, ни она, ни он, не станет говорить откровенно о своих чувствах, это не в духе британцев, которых шокируют облеченные в слова проявления эмоций. Любовь - естественное состояние, которое невозможно выразить словами.
Но женщинам нужны слова. А София заслужила правду. Правду, а не обман и не притворную игру в любовь.
Через два дня после того случая в беседке с Мастерсоном София сидела рядом с мужем в почтовой карете. Они уже были обвенчаны и теперь связаны на всю жизнь, непоправимо и безвозвратно. Утренняя служба прошла скромно, после раннего ланча они отправились в Лондон, в ее новый дом. Но она никогда еще не чувствовала себя так одиноко.
- Ни разу еще не путешествовала с такой скоростью в почтовой карете и с такими удобствами. - За беспечностью тона она пыталась скрыть угнетенное состояние.
- Тебе удобно? - Он видел, как она крепко держится за кожаную петлю, висевшую рядом с сиденьем.
- Да, все в порядке, просто стараюсь не смотреть в окно. - В это время карету подбросило, и он заботливо поддержал жену. - Благодарю. - Но как только он отпустил ее, снова навалились одиночество и тревога.
Следующую милю они проехали в молчании.
- Тебе не надо больше носить полутраур, - вдруг сказал он. - Представляю, как ты себя чувствовала, надевая серое платье на собственную свадьбу.
- Не надо носить траур? - Она думала, что, наоборот, он станет на этом настаивать. - Но люди будут говорить, что я слишком быстро забыла Даниэля.
- Не важно, что будут говорить люди. Даниэля не вернуть. А этот траур постоянно напоминает о нем и лишь угнетает еще больше. И кроме того… - Он не закончил фразу.
- Не идет мне? Конечно нет. - Она и сама прекрасно это знала. Черное, серое и лиловое делает ее кожу бледнее и убивает цвет глаз. Разумеется, он обратил на это внимание. В ту встречу, в марте, когда он прибыл из Индии с ужасной вестью, он едва ли заметил, что на ней надето - бальное платье из шелка или балахон из мешковины. Она носила траур, а когда они встретились во второй раз, по его возвращении из Лондона, уже была в полутрауре.
Наверное, Кэл думал, что если она снимет его, то станет выглядеть лучше. Но все равно ее муж будет разочарован. София пыталась честно относиться к своей внешности - она хотя и не урод, но и не красавица. Возможно, ее можно отнести к категории интересных женщин, но и то сомнительно.
- Кроме траурных цветов у меня только белые, розовые, пастельные тона, которые сейчас будут неуместны.
- Разумеется, ведь они не для замужней женщины, - согласился он. - Ты должна поскорее купить себе все необходимое. - Он приподнялся, оглядывая ее. - Тебе пойдут чистые цвета драгоценных камней: глубокий голубой, янтарный, рубиновый, даже фиолетовый.